Дмитрий Манасыпов
Клинки и карабины
Лязгнув гусеницами и подняв клубы пыли, громада «Сида» начала разворачиваться на последнем повороте перед серпантином. Колонна медленно втягивалась за ним, кренясь и поскрипывая корпусами.
– А ну варежки захлопнули, канальи!!! – Мендоса повернулся к соседнему «Науро», на котором сидели оставшиеся бойцы отделения. – По сторонам смотрим, mildiables!
Караван успел проехать не более пол-лиги, когда дрогнула земля.
Отступление в сторону – I
– Итак, сеньоры, приступим. – Высокий, черноволосый и чернобородый мужчина в прекрасно пошитом из малинового бархата длинном мундире с золотым шитьем, откинулся на спинку кресла, – Я буду краток. Вы все знаете о необходимости скорейшей отправки в метрополию ещё нескольких кораблей с рудой. Впереди война за Западные Индии. Империи требуется как можно больше апейрона. Значит, должно увеличить нормы выработки и количество караванов. Насколько мы готовы к этому?
Сидевшие за столом генерал-губернатора провинций Му и Лемур дона Кристобаля де Эспиноза-и-Вилья, приглашённые должностные лица задумались. Вопрос был далеко не прост.
– Гххм… Ваше превосходительство, нда… если вы не против… то, – пожилой мужчина с одутловатым и болезненным лицом, одетый в коричневую униформу Рудничной конторы, покашливая, начал говорить, – э-э-э… я бы мог….
– Сеньор Мехия!!! – Громыхнул губернатор, ранее командовавший пехотной дивизией, и, при случае, любивший всем напоминать про это. Всеми возможными способами. – Что вы мнётесь, как монах-цистернианец перед блудной девкой?! Говорите быстрее!
– Два парохода класса «Левиафан» уже готовы…. Бункеры забиты полностью…
– Почему не отправляем?! – Лицо дона Кристобаля начало покрываться красными гневными пятнами. – Я вас спрашиваю, Мехия!!! Не засиделись ли вы на своём месте, а?!
Санчо-Мария Мехия вжал голову в покатые плечи, напомнив сидящему напротив него капитану Эмилио де Сория, командовавшему портом Сан-Кристобаль, большую морскую черепаху. Смешное и одновременно жалкое зрелище. Но все те доходы, которые Гарсия имел через конторщика, заставляли его вступиться. Он кашлянул, призывая внимание губернатора.
– Что, сеньор Сория?
– Дон Кристобаль, сеньор Мехия не так уж и виноват. Сухогруз «Колон», прибывший в порт в первый раз, смог вместить в себя намного меньше сырья, чем предполагалось. Судовые документы оформлены неверно. Либо подделаны, что куда вероятнее. Фрахт до Сан-Кристобаля весьма выгоден, судовладельцы запросто могли пойти на подлог. А выяснилось это только утром.
– Та-а-к… – протянул губернатор, – надеюсь, капитан уже наказан? А почему про это я узнаю только сейчас, сеньоры? Напомнить кому-то про то, что из копей Куша к нам вышел караван?
– Да, ваше превосходительство, – командир гарнизона колонель Родригес кивнул головой, – конечно. Я привёл в состояние готовности все возможные резервы. Хотел просить вас о разрешении использовать «Стрекозы». По моим данным вероятность нападения на караван весьма значительна. При этом силы, брошенные на него Шадтахом, очень сильны. Я очень опасаюсь за их судьбу.
– Нет, колонель, – дон Кристобаль хрустнул суставами пальцев, – не разрешаю. Слишком дорого они нам обойдутся, в том случае, если их собьют. Приготовьте оба «Кортеса» и несколько танков. И да поможет им Бог и пресвятая Матерь Христова выполнить свой долг.
Гвидон
Когда Джавад, маг земли, ударил по скалам своим давно подготовленным заклинанием, воины Шадтаха уже заняли позиции. Они ждали только команды, чтобы кинуться на гяуров, топтавших священную землю.
«Железноголовые» кяфиры, как всегда надеялись на свои машины. Они ехали уже не так самонадеянно, как в самом Начале. Тогда потрошить их было просто удовольствием. Сейчас они всегда настороже и готовы к нападениям. Но это никогда не пугало товарищей Гвидона. Неверные должны быть изгнаны с земли Лемур любой ценой.
Гвидон ещё помнил то время, когда здесь ими и не пахло. Он, долгоживущий молох, хорошо знал, что об их появлении Старейшин предупреждали заранее. С запада приходили разведчики, бывавшие там под видом купцов, возившее всё то, что так хотелось видеть знатным испанцам: ковры, драгоценности, чеканку, экзотических рабов и рабынь.
Они предупреждали о безграничной жадности Империи, раскинувшейся на западе. О том, что Ей не хватает своих металлов, своих земель и своих рек. Купцы говорили про то, что люди испанского языка давно забыли о том, как можно жить без машин. Они палили у себя костры, на которых сжигали помнивших про Искусство. Несли впереди себя знак Распятого, которому поклонялись сами, и заставляли поклоняться всех остальных. Гвидон не хотел такой судьбы себя и своим детям. И когда в Хинде высадились первые кяфиры, он сразу пошёл им навстречу. Но те оказались сделанными не из самана.
Несколько лет войны, позора, гнева, эйфории кратких побед и мрака неумолимо длившегося отступления. Империя шла вперёд, давя непокорных также легко, как гусеницы её тяжёлых «Сидов» и монстроподобных «Кортесов» перемалывали высушенные солнцем кости храбрецов на полях битв. Она шла вперёд, настойчиво стремясь к своей цели – копям Куша.
И лишь когда там выросли башни фортов и отвалы из переработанной пустой породы, то только тогда Старейшины поняли, что ошибались. Но теперь они уже не могли послать ни мор, ни железную саранчу, ни огонь. Потому что Империя взяла некогда свободные земли Лемура и Му, где жили их же соплеменники. Тогда Старейшины удалились в горные святилища и там покончили с собой.
«Старые, выжившие из ума дурни… – единственное, что мог думать про них Гвидон, – Слабаки, бросившие всех, и выбравшие самый простой способ. Если бы не Шадтах… Шадтах, поднявший всех, кто свободен, против пришельцев»
Теперь гяуры регулярно тащились по нескольким путям, ведшим к морю, чтобы доставить такой драгоценный для них груз. Глупые люди, забывшие о многом. Ведь для того, чтобы двигаться как ветер, не обязателен какой-то камень, из которого можно получить то, что заставляет их железки бегать самостоятельно. Они сами отсекли о себе свою же память, которая могла бы подсказать, как это сделать, не ковыряясь в рудных глубинах. Ну и шайтан с ними, так-то их проще резать на этих горных высотах.
Гвидон лежал, прижавшись щекой к воронёному стволу пятизарядной старой «Инфанты». О-о-о, их оружие, жалкое, бесчестное, низкое… и прекрасное оружие гяуров. Вот то единственное, что помешало Вольным сбросить их в море, из-за которого они пришли. И то неизвестно, смогли бы испанцы делать такое прекрасное оружие, если бы не тонгоры, которые некогда пошли с ними на сделку. Но воины Шадтаха давно поняли, что оружие врага всегда можно повернуть против него, и теперь, уходя от разбитых машин кяфиров, всегда забирали с собой их снаряжение. И всё равно патронов им не хватало.
Ифриты, молохи, песчаные гульи и ваартаки, геенны и мардуки, кочевники-баадуры и горцы-тушпуны, вжавшиеся лицами в каменную крошку ждали своего часа, лёжа под палящим солнцем. Вот хвост колонны испанцев завернул на второй поворот…
Маг земли Джавад встал, раскинул руки и нараспев произнёс несколько фраз.
И тогда земля содрогнулась.
Рухнувшие скалы рассекли колонну машин на три неравные части. С бронетранспортёров горохом посыпались солдаты, понимающие, что их ждёт дальше. Скрежеща бамперами, задевая друг друга, угольные грузовики пытались развернуться на оставшемся узком пятачке горной дороги. Рывками дергались из стороны в сторону, стремясь в сторону небольшого прохода, оставшегося на дороге и ведущего вниз. Грохнули спаренные пушки переднего танка, послав две воющие смерти к обломкам скал. Часто заколотили пулемётами башни «Орильяны», разнося в пыль камни, отбрасывая назад тех, кто попал под веер их разлетающихся стальных шершней.
Абак, молодой и горячий ифрит, не выдержал первым. Увидев одного из горцев, отлетевшего в сторону и не вставшего после прямого попадания, взревел, рванувшись в сторону врагов. Прыгнув с разбега и влетев в середину колонны, ифрит подпалил одну из трёхколесных машин, пытавшихся остановить его. Потом, мгновенно развернувшись, мазнул огнём по огрызавшемуся «Науро». С него не успели спрыгнуть трое солдат спускавших крупнокалиберный «Грендель», вспыхнули орущими факелами, мгновенно полыхнув от магии Абака.
Из облака пыли и песка вынырнул острый нос следующего сухопутного броненосца, плевавшегося огнём башенного ствола. И ифрит споткнулся, удивлённо глядя на грудь, покрывшуюся сеткой маленьких кратеров, из которых медленно, но верно, вытекала его огненная кровь, смешанная с жидким серебром. Абак смог простоять ещё несколько длинных и растянутых мгновений, а потом, прижав руки к мощным пластинам груди, с по-детски растерянным и обиженным выражением на лице, тяжело рухнул на землю.
Хотя в пылу завязавшегося боя этого уже практически никто не заметил, кроме радостного завопившего в тесной башне «Науро» Хуана Наварро, скосившего огненного демона. Вот только радовался он достаточно рано и зря.
Синяя стрела, бьющая во все стороны жгутами молний, выпущенная из сделанного свободными тонгорами Востока арбалета, вошла прямо встык между броневыми пластинами машины и её башней. Броневик выгнулся горбом, застыл на несколько секунд, и, брызнув раскалённым металлом, взорвался. Огненный фонтан от разорвавшихся боеприпасов и энергии «Наконечника Ал-Ракшаса», прилетевшего со стороны скал, взметнул вверх башню вместе с Хуаном Наварро, мечтавшим привезти матери жемчужное хиндское ожерелье.
Гвидон, лежа на гребне над куском дороги, где пыталась пробиться вперёд часть колонны, ведомая «Сидом», терпеливо и спокойно стрелял из своей «Инфанты». Прицеливался, стрелял, передёргивал затвор и, прижавшись щекой к прикладу, вновь расчётливо посылал пулю за пулей. Он ещё ни разу не промахнулся, когда понял, что патроны закончились.
«Ну, что же, – пришла нечаянная мысль, – пятнадцать новых зарубок за каждого кяфира – это хорошая цена». Гвидон привстал и, наметив жертву, крепкого малого без шлема, рванул вперёд, пластаясь над землёй в отчаянных прыжках над камнями.
Большая часть отряда воинов Шадтаха, также успевшая отстрелять имевшийся боезапас, с упоением, завывая и рыча, уже летела вниз, пуская в ход своё привычное оружие:
Уже умирали, сталкиваясь в отчаянных поединках коренастые, покрытые костяными пластинам ваартаки, рубившие людей острыми наростами на предплечьях. И падали в прах и пыль штурмовики-«волки», отчаянно поливающие их от бедра из автоматов.
Размахивая зазубренным кривым мечом и истошно вопя, баадур Оойлох столкнулся со снайпером Гарсией, успевшим парировать первый удар винтовкой. Сбитый сильным ударом кочевника, каталонец успел откатиться в сторону и выхватить из ножен бритвенно острый фальчион, купленный в лавке оружейника в Джихангире.
Выпад! Отход! Нырок в сторону! Удар! И вот, схватившись руками за набухающий пурпуром длинный и глубокий разрез на животе, юный наездник заваливается в сторону, глядя перед собой остекленевшими глазами. Не видя ничего, кроме моря степного ковыля, в которое его несёт верный четвероногий соловый друг.
Гарсия, вытерев со вспотевшего лица карминного цвета капли, уже шёл вперед, перешагнув через тело умирающего дикаря. Вперёд, и только вперёд, туда, где мелькала светловолосая голова Бласа, и слышалась его отборная брань, густо осыпаемая на врагов. Но снайпер не успел заметить мелькнувшую в дыму тень, и упал, щедро полив жестокую землю брызгающими алыми струйками из того, что осталось от горла, порванного чёрными серпами когтей гульи, подкравшейся сзади. Старый солдат летел в глубокую темноту, мягко убаюкивающую его песнями бабушки, когда-то давно качавшей его в колыбели.
Молох Грелон, взметнувшись на длинный нос «Тауки» восторженно заревел, потрясая чёрным копьём с полуметровым гранёным наконечником, украшенным тремя головами, прикрепленными к оскепищу за волосы. Громада, в полтора человеческих роста, обтянутая ячеистой сетью двойной кольчуги, быстро и неуловимо метнулась в схватку, заставив тяжёлый грузовик жалобно скрипнуть, прогибаясь под её весом. Грелон, спрыгнув вниз, с размаха воткнул копьё в грудь всхлипнувшего испанца, и, откинув лохматую голову назад, издал торжествующий вой.
Тяжелый трубный голос молоха прокатился над караваном. Заставил одних заорать, заулюлюкать, кинувшись в бой еще сильнее, стараясь убивать и убивать ненавистных людей. Заставил других, вжимая головы в плечи, бороться за свою жизнь еще сильнее, стараясь не дать некрещенным ублюдкам забрать их души в Ад. Люди против созданий Дьявола, жители Древнего мира против порождений когда-то не тронутой слабой цивилизации. На огрызке земли, оставшейся от мрачной и великой истории планеты.
Его прервал Блас, всадивший в него оставшийся магазин из левого подсумка. Мендоса знал, как тяжело расставались с жизнью эти великаны, цепляясь за неё любыми способами. Громады, казавшиеся такими неповоротливыми и самые быстрые из всех, кого он знал. И именно поэтому Блас не пожалел последних патронов, помеченных крестом. Молох, взревев, упал, разжав громадную кисть. Со стуком покатилось копьё, окуная в пыль головы каких-то ребят, когда-то не сумевших уйти от своей судьбы. Грелон лежал, тихо всхрипывая, и, пуская кровавые, лопающиеся пузыри пены на чёрных губах. Он не видел, как Мендоса подошёл к нему, и, одним ударом шпаги отсёк большую, с копной смоляных волос, голову. Его ждала впереди Магра, та, что ушла в бою, когда первые испанцы только высаживались в Хинде.
Бой уже давно перерос в ту стадию, когда ясно: весь караван не прорвется. Гвидон, заскочив на громадный валун, сброшенный магом, внимательно оглядывался. Он пытался понять, сколько машин и людей удалось задержать.
Впереди, в просвет между сброшенных скал, уходила голова колонны. «Сид», так и не подбитый двумя оставшимися ифритами, стальной грудью пробил дорогу себе и ещё пятёрке машин. Стальной великан ревел, расчищая дорогу и раскидывая в сторону камни с землей. Танк уходил вперед, прорываясь и давай уйти другим, стремившимся выжить не меньше своего экипажа.
Авангард каравана, торопливо пятился вниз, пытаясь скатиться как можно дальше, огрызаясь пулемётами оставшейся башни «Орильяны». Юркие «Мальдонадо», уже успевшие отвезти вниз, на равнину, первую партию раненых, торопливо возвращались, треща пулемётами, закреплёнными в люльках.
«Хороший счёт, – молох поводил по сторонам ушастой головой, оценивая горевшие машины, – не меньше десятка грузовиков. А сколько гяуров, хех».
И тут его настиг голос собрата, павшего на землю. Гвидон резко выпрямился, всматриваясь в дым. Он увидел, сквозь пыль и дым, и ясную боль утраты, и накатившую яростную злобу. Гвидон увидел блеск клинка, стальным росчерком лишившего его одного из последних братьев. Молох заревел, чувствуя, как вновь уходит из мира его неотделимая часть, его живое и молодое пламя, впитанное памятью молохов, древних сыновей этого несчастного мира, умирающего под свист стали со свинцом, в вони сгоравшего пороха и льющейся крови.
Блас торопливо отходил, увлекая за собой оставшихся бойцов, спотыкавшихся о валяющиеся под ногами тела. Васкес, заменивший свой, давно перегревшийся «Амадис» на такой же, кем-то брошенный, прикрывал группу, умело отсекая наступавших демонов. Мендоса понимал: единственный шанс прорваться только в том, чтобы добраться до прорвавшегося авангарда каравана. И этот шанс они должны использовать. В какой-то момент ему уже показалось, что они выбрались, когда сзади, проминая капот «Тауки», взметнулся вверх расплывшийся в прыжке силуэт молоха.
Васкес коротко хрюкнул, заваливаясь набок и зажимая разрубленное до позвоночника горло. А перед Бласом выросла махина разъярённого Гвидона, крутившего в правой руке молнию своего ятагана.
Они сошлись в клубах чёрного дыма. Испанец, боровшийся за то, чтобы его земляки могли плыть за океан, и, молох, коренной житель Лемура, бившийся за свободу родины.
Клинки заскрежетали, столкнувшись, когда рядом, рванув землю, разорвалось рубчатое яйцо гранаты.
Отступление в сторону – II
Яркое полуденное солнце настойчиво стучалось в сверкающие стёкла больших дворцовых окон. Пыталось попасть туда, за задвинутые, тяжёлые портьеры, но у него это не получалось. Но оно не обиделось, а отправилось дальше гулять по Мадриду, щедро осыпая брусчатые улицы имперской столицы золотом своих лучей.
Резиденция величайших из всех земных монархов была лабиринтом коридоров и переходов. В их путанице прятался небольшой, затенённый и прохладный кабинет. В нём сейчас находились четверо мужчин, сидевших вокруг небольшого деревянного стола, покрытого алой, с золотым шитьём, тканью. Слышалось тихое тиканье напольных часов, стоящих в углу. Изредка лениво колыхался от небольшого сквозняка флаг «Grande Espanol», висящий за спиной мужчины в мундире арагонских мушкетёров.
Его величества императора Филиппа VI Бурбона, а также короля Галльского, маркграфа Алеманского, герцога Неаполитанского, Сицилийского, Корсиканского и прочая, и прочая…
Дон Филипп изволил гневаться. Сидевшие с ним за одним столом верховный канцлер Мигель де Буйоль, главный инквизитор империи Франсиско де Ла Круз и генералиссимус Хуан Карлос де Эскобар – изволили напряжённо молчать, дабы не раздражать самодержца ещё больше. Планы операции «Морской Змей» летели к чертям собачьим, и никому не хотелось брать на себя ответственность перед монархом. Теперь все пережидали полёт молний, разбрасываемых самодержцем во все стороны:
– И каким образом идёт подготовка к экспедиции в Западные Индии, сеньоры умники? Почему до сих пор не готовы транспорты для перевозки дополнительных сил инфантерии? Хуан, я вас спрашиваю! – Император раздражённо потрепал себя за холёную, благоухающую ароматными маслами бородку. – На карту поставлено много, господа мои хорошие! Если не получится сейчас, то следующей попытки может и не быть. Понимаете? Ну, есть что сказать в своё оправдание?!!
– Экселенс, позвольте мне, – Канцлер раскрыл толстую папку в переплёте из жёлтого сафьяна, лежавшую перед ним, достал несколько листов тонкой веленевой бумаги, – На сегодняшний день большинство судов готовы к отправке. Проблема заключается только в поставке дополнительных запасов апейрона. Без них нам придётся отправлять в Индии не три полноценные танковые дивизии, а только две. Правильно я понимаю, сеньор Эскобар?
– Так точно, сеньор канцлер. – Военный попытался встать. Остановленный движением руки императора, он сел, поведя мишурой эполетов, и продолжил. – Если мы не дождёмся судов из Хинда и начнём отправку сейчас, то вместо трёхсот «Сидов» туда отправятся лишь двести. Потому как апейрона не хватает.
– Да, экселенс, – канцлер утверждающе кивнул головой,– к сожалению, дон Хуан прав. Без создания нескольких баз с соответствующими складами, операция гарантированно потерпит крах. Конечно, мы можем отправить и старые, угольные машины, но…. Из них только «Росинанты» смогут представить из себя серьёзную угрозу для инсургентов Боливара. Тем более что районы, в которых угли соответствуют стандартам необходимым для топок машин, также находятся под их контролем.
Император пальцами пробарабанил по столу марш гвардейского полка тяжелой кавалерии. Подвинул поставец с серебряным столовым прибором и небольшой батареей бутылок. Налил себе красного, терпко пахнущего андалузского, и жестом предложил угоститься присутствующим. Все трое сидевших, незаметно переглянулись и мысленно перекрестились, шепнув кто молитву Святому Яго, кто что-то ещё. Военный торопливо набулькал себе полный стакан и осушил его разом, смахнув капли с воинственно топорщащихся, напомаженных стрелок густых усов.
Буря успокоилась. Казнь отсрочилась. Дон Филипп решил, пусть и пока, не наказывать никого из них, включая формально не подчиняющегося ему инквизитора. Совет продолжался. Инквизитор, тихим и вкрадчивым иезуитским шепотком, продолжил слова канцлера:
– Ваше христианнейшее величество, кроме плохих новостей, так или иначе связанных с Индиями, есть и хорошие, – он улыбнулся одними краешками тонких губ, – и весьма.
– Ваше преосвященство, – император, шевеля крыльями породистого носа, терпеливо уставился в острые глаза монаха, – не тяните, o Dios! К чему такие театральные эффекты?! Говорите экстрактно и по делу. Наверняка у вас есть что-то, что не докладывают даже в мой генеральный штаб? А?!
– Вы как всегда правы и проницательны, экселенс. У нас, смиренных служителей матери нашей Церкви, – иезуит молитвенно сложил ладони, – есть свои пути, недоступные вашим воякам. Но естественно, что мы всегда будем полностью делиться тем, что на них собирают наши братья с вами, помазанником Божиим на грешной земле. И не надувайтесь так, дон Хуан, а то лопнете. От гордыни, а ведь она есть смертный грех. Вы же не еретик?
– Падре, – дон Филипп откинулся на спинку кресла и отрывисто хохотнул, – да говорите вы уже, право слово! Хватит кота тянуть за…э-э-э…за хвост.
– Как скажете, ваше величество. Итак, мой собрат, смиренный отец Карвахаль, призванный служить глазами и ушами Святой Церкви в землях Западных Индий сообщает о хорошей находке. Там, в одной из пустынь, где сейчас потомки взбунтовавшихся некогда саксов пытаются создать плодородные края, найдены залежи земляного масла. Образцы, которые храбрый служитель Христа смог передать нам, доказывают, что октановые числа, получаемые в результате его перегонки, могут дать нам топливо. И таковое, при грамотном использовании, сможет заменить, конечно, не полностью, а частично, энергию апейрона. При этом затраты, которые будут уходить на это – несравненно меньше переработки руды. И это не так опасно.
– Хорошая новость… – Император довольно улыбнулся, – нет бы, взять, и сразу начать с этого. Итак, сеньоры, через какое время мы будем готовы?
– Полтора месяца, ваше величество, – канцлер внимательно пробежался по строкам отчёта, лежавшего перед ним на столе, – и при этом мы вполне спокойно отправляем эскадры через Великую Атлантику. Последние суда из Хинда, должны будут прибыть как раз за две недели до планируемого выхода нашего флота. По полученной телеграфом «молнии» из Сан-Кристобаля – корабли вышли.
– Чудесно. Кстати, как там, в Лемуре, сеньор Эскобар?
Генералиссимус нахмурил кустистые брови:
– Ваше императорское величество, по ошибке портового руководства был сделан запрос на дополнительную партию руды с копей, – Эскобар, сглотнув слюну, продолжил. – Караван, шедший в порт, попал в грамотно организованную засаду. Около половины груза и почти треть личного состава погибли. По имеющимся данным, около пятидесяти человек попали в плен к шадтаххитам. Большая часть – «Кастильские волки». Экселенс, нельзя ли, из спецфондов….
– Нет! – Императорский кулак грохнул о столешницу, – Мы не выкупаем наших пленных, сеньор Эскобар, вы разве этого не помните?! Попали в плен, не покончили с собой – значит….
Дон Филипп некоторое время просидел, смотря прямо перед собой и не замечая собеседников. Потом, дёрнув шеей в тугом воротнике мундира, продолжил:
– Виновных наказать. Часть – в самом Сан-Кристобале. Прилюдно, на площади. Желательно, чтобы это были кто-то из тех, кто занимал серьёзные посты. Если солдаты будут возвращаться из плена…. Сначала пропустите через «доильню», пока не вытянете всё. И не возмущайся, Хуан! – Монарх, вскочив с кресла, навис над военным – Да, я знаю, что они все герои. Но можешь ли ты гарантировать, что вместо простого кастильца, бискайца, каталонца, арагонца, астурийца или баска, да кого угодно, домой не вернётся оборотень из Лемура?! Мы все знаем, на что способны эти дьяволы, до которых мы ещё не дотянулись и не взяли за глотку!
– Да, ваше величество, слушаюсь.
Хуан Карлос де Эскобар, некогда командовавший войсками Империи, первыми высадившимися на белые пески пляжей Хинда, и прошедший со своими парнями по пескам до самого сердца Лемура, уставился на флаг, висевший за его императором, и замолчал, шепча про себя слова самой простой молитвы, известной каждому солдату:
«Отец небесный, дай мне и братьям моим сил и твёрдости для того, чтобы умереть достойно и мужественно…»
Блас
Рывками, продираясь через пульсирующие тоннели накатывающей боли, Блас медленно приходил в себя. Через сомкнутые веки толкался яркий красный свет. По какой-то причине его качало вверх-вниз, как будто он плыл в лодке. Поняв в какой-то момент, что нужно открыть глаза, каталонец наконец-то заставил себя это сделать.
Над ним плыла синяя опрокинутая гигантская чаша небосклона. Ни облачка. Только недостижимая лазурная глубина. Прекрасная и завораживающая. И лишь большой коршун, кругами летевший на небольшой высоте, нарушал её безупречную гармоничность.
Коршун?!!
Блас рванулся вперёд. Вспышка боли и яркие круги в глазах. Стук затылка о дерево под головой. И снова темнота, в которую он нырнул от острых зубов, вцепившихся в левое колено.
Когда в следующий раз Блас пришёл в себя, уже смеркалось. Косматое лемурийское солнце лениво скатывалось за горизонт. Впереди наплывали незнакомые, голубеющие в закатном свете вершины гор.
Осторожно опираясь на руки и помня о боли в прошлый раз, Блас попытался приподняться. Не получилось. Кастилец упрямо сжал зубы и попробовал ещё….
С третьего раза у него получилось. Сбегающие по лицу капельки пота и краснота в глазах ясно дали понять, что с ним что-то очень нехорошее. Блас увидел какую-то мешковатую рванину, прикрывающую его ниже пояса и откинул её в сторону….
Несколько минут он тупо смотрел на своё колено, чувствуя, как внутри всё холодеет и сжимается. Такого не должно было случиться, ни за что, никогда преникогда. Он должен был умереть ещё там, во взрыве, который смутно помнил. Или потом, от потери крови и болевого шока. Но уж точно Блас не должен был сейчас сидеть и рассматривать те лохмотья, в которые превратилось левое колено и часть бедра. Такого просто не могло быть!!!
Не могло, но было. Блас де Мендоса, обедневший идальго из такой далёкой сейчас Испании, сидел на какой-то странной телеге, под небом Лемура и понимал только одно:
Он – калека. На. Всю. Оставшуюся. Жизнь. И жить не хотелось.
Возница, явно из каких-то местных, никак не отозвался на все вопросы Мендосы, то ли не понимая его, то ли притворяясь, что не понимает. Блас, сумев подтянуться к высокому борту, увидел сзади много таких же, сработанных из всего подряд рыдванов. И повсюду – лемурийцы, лемурийцы, лемурийцы, как с оружием, так и без него. Очередное потрясение воспринялось уже спокойнее, погружаясь в необъяснимую бездну безразличия. Плен….
Справа заворочалась какая-то непонятная куча тряпья. Заворочалась и заворчала.
Когда из неё вынырнула взъерошенная, ушастая и заросшая буйной растительностью голова одного из местных демонов, Блас только спокойно покосился на него.
Бородач, которого должно было называть молохом, покосился на него жёлтым, с узким зрачком, глазом и что-то прохрипел.
– Чего? – Мендоса скорчил непонимающую рожу. – А?
– Ты убил моего брата, – на испанском, вполне понятном Бласу, буркнул демон, – одного из последних. Понимаешь, кяфир?
– А ты убил моего солдата, демон. И что?
Молох заворочался, шипя сквозь зубы…
«Э, да он также как я ранен, причём серьёзно, – понял кастилец, – Ведь граната, или что там было, разорвалась рядом и с ним…».
И протянул молоху руку, помогая тому приподняться.
Демон, ворча, вырос над ним всей своей громадой. Сейчас стало заметно – взрыв не пожалел и его. Вся правая сторона тела и часть лица были покрыты запёкшейся коркой крови.
– Есть вода? – Молох вопросительно посмотрел на Бласа, – Так…. Сейчас исправим.
Медина вздрогнул, когда молох что-то проревел, обращаясь к вознице. Но этот рёв произвёл на того мгновенное действие. Через несколько секунд Блас уже наслаждался тепловатой водой из тугого бурдюка, протянутого лемурийцем. Только сейчас он понял – как же ему хотелось пить. Madre de Dio, как же рвало глотку сухими резкими крючьями, как пересохло не просто горло, нет-нет. Но слава святому Яго, ощущение впившихся рёбер напильника, что так чётко почувствовалось недавно, пропало.
Блас передал бурдюк демону, немедленно опрокинувшему его горло куда-то в густые заросли на лице. Или всё-таки на морде?!
Напившись, и смахнув остатки воды со своей роскошной бороды, молох опять повернулся к Мендосе:
– Откуда ты, гяур?
– Я каталонец, демон.
Молох оскалился, показав Бласу великолепные клыки цвета старой слоновьей кости:
– Почему ты называешь демоном, кяфир?!
– А из-за чего ты называешь меня неверным, молох?
Демон хрюкнул, удивлённо посмотрев на Мендосу:
– Как ещё мне называть того, кто забыл истинную веру, а, испанец?
– Что? О чём ты говоришь? О какой вере ты говоришь?!
– Действительно, – молох немного помолчал, пялясь на Бласа своими жёлтыми буркалами, – И о чём сейчас с тобой говорить? Ладно, испанец, меня зовут Гвидон.
Блас пожал плечами:
– Я Блас де Мендоса, сержант «Кастильских волков». Говорит о чём-нибудь, Гвидон?
– Говорит, – молох ещё раз сверкнул клычищами, – ещё как говорит… Тебе не страшно, волчонок? Ты не боишься того, что ждёт тебя впереди?
– А чего мне бояться? Чего-то страшнее того, что есть сейчас? Не смейся надо мной, Гвидон. И без того тошно.
– Ну-ну…. Посмотрим, что ты скажешь позже…. И мы ещё поговорим о вере. О твоей и о моей. Но потом. А пока готовься каталонец. Впереди тебя ждёт боль….
Горы впереди приближались, становясь всё больше. Блас откинулся назад, ощущая спиной неровно сбитые доски, и постарался не думать ни о чём, не загадывая и не ожидая от судьбы большего, чем она на самом деле сможет дать.
– Ну что, Блас, как твоя нога? – Незаметно подошедший к каталонцу сзади хирург-шаграт Вирго неторопливо вытирал свои сильные руки куском полотна, – Как новенькая, а?!
Блас покосился на довольно улыбавшегося демона (а впрочем, демона ли) и ничего не сказал. Вместо этого – просто подошёл к привязанному к коновязи жеребцу прискакавшего в обед Гвидона. И одним прыжком оказался в седле.
– Мендоса! – со стороны госпиталя раздался негодующий крик рыжеволосой ведьмы-целительницы, – Ты что там творишь?! У тебя сосуды ещё не готовы к таким нагрузкам!!!
Возмущённая Ормалин недоумённо покосилась на громко захохотавшего шаграта, который, размахивая зажатой в правой руке дымящейся трубкой и помахивая полотенцем в левой, торопливо зашагал куда-нибудь подальше от неё.
Негодование рыжей колдуньи по поводу «плохого» поведения выздоравливающих, давно ставшей притчей во языцех, могло отпугнуть не только обычно невозмутимого Вирго.
Но Блас его не боялся. Он понимал: Ормалин переживает за каждого из них, вытащенных «с того света» с помощью давно забытой повсюду магии. Боится увидеть неудачу и потерять веру в себя. Поэтому, немедленно после её появления, он спрыгнул с коня и, виновато улыбаясь, пошёл к ней навстречу. Нога действительно была как новенькая. Блас остановился перед ведьмой:
