Дмитрий Манасыпов
Клинки и карабины
Вот только гарнизоны из регулярных частей ставить здесь бесполезно. Как и сыновья Запретного леса, представь себе, исконные обитатели этого клочка земли делятся на свои кланы и семьи. И никто из них не пойдет на сделку с воином Безанта и лучше уйдет отсюда, чем будет зарабатывать под их присмотром. С наемниками они договариваются, именно поэтому здесь последние сто лет меняются такие, как я.
– А как же, капитан, твои предки, так долго боровшиеся с Квистом?
– Мои предки делали тоже, что и я. – Комрад сплюнул. – Они не давали Квисту вырасти больше его пределов. Он страшен, но он же и необходим из-за всего, скрытого под сводом его деревьев, Освальд. Как лекарство, понимаешь?
– Отмерь одну драхму перетертого корня златовласа, и все хорошо. И даже Кхан Брасчеу, торговец специями из Пешта, за ночь заездит саму Серую Сашу. А это очень тяжело, потому как Кхан собственный член не видел уже лет… много, а Саша… это Саша. Отмерь ему три драхмы, и этого борова придется снимать с нее втроем. Мертвого… так?
– Хороший пример. – Комрад согласно кивнул. – Ты понял мою мысль.
Тем временем они уже дошли до тына слободы, если его можно было так назвать, глядя на соседа заставы. Хорошо, что хотя бы узкие ворота, в отличие от оставленных Освальдом за спиной, не стояли нараспашку.
– Нам с тобой вон туда. – Комрад показал на длинное низкое здание.
– Сложно не догадаться. – Освальд понимающе хмыкнул.
Несмотря на пусть уже и не раннее, но все-таки утро, у крыльца белели три спящих тела. Капитан обернулся в сторону часовых у ворот, когда мимо них уже пробежали несколько наемников.
– Другое дело, а то распускаются, бывает, – проворчал Комрад. – Растащите их по домам, и назад, на посты.
– Те самые сборщики?
– Да. Шальные и кровавые деньги, от них никуда не убежишь.
Спорить тут тоже не приходилось. Освальд вспомнил все свое имущество, помещающееся на спине Серого, общую сумму золота и серебра, полученного за выполненные заказы, и не стал спорить. Да, кровавые, но очень легкие… потом, по окончании самой работы.
– Так… – Комрад пригнулся, заходя внутрь трактира, очередного на пути Освальда. – Осталось найти необходимого человека, и все.
Заведение встретило вошедших потрескиванием свечных огарков, поленьев в камине и запахом сгоревшего жира. Хозяин, пожилой бывший наемник, тут же оказался рядом. Позеленевший от времени медный браслет с имперским солнцем, плотно обхвативший еще крепкое запястье, говорил о роде бывших занятий сам за себя.
– Капитан?
– Чихъ здесь?
– А куда ему деться-то? – хозяин хохотнул. – Вон там, лежит, спит.
Капитан прошел в дальний темный угол. Сел на лавку, наполовину занятую кучей тряпья. Куча, как рассмотрел Освальд, подойдя ближе, оказалась человеком. Комрад потыкал куда-то в нее рукой:
– Чихъ, просыпайся.
Уклониться от блеснувшего ножа тиллвег сумел только благодаря врожденной нечеловеческой реакции. Сточенный на треть, но очень острый клинок безошибочно разрезал воздух рядом с его горлом. Капитан только покачал головой:
– Допьешся когда-нибудь…
– Тьфу, пропасть… – прохрипело тряпье, садясь.
Освальд присмотрелся, уже разглядев в тени от лоскутного одеяла сивую бороду и крупный нос. Оттуда же на него взглянули красные воспаленные глазки:
– А это что за чудо гороховое?
– А это, Чихъ, твой наниматель. – Комрад благодарно принял от трактирщика кружку с парившим горячим мясным бульоном. – На, вот, выпей. Ты мне нужен бодро стоящим на ногах уже к ночи.
– Кхм… – из бороды на пол вылетел комок слюны. – Так к ночи же, капитан, дал бы еще поспать.
– Вставай. – Комрад встал. – Жду тебя к вечеру у себя.
– В лес пойдем? – Чихъ глубже закутался в одеяло. Его заметно била крупная дрожь. – А?
– Ну не в море же ты плыть собрался, по рыбу?
– И то верно…
Освальд еще раз посмотрел на худые ладони, с четко видимыми сосудами, держащими лоскуты, и молча пошел за Комрадом.
– И он сможет прийти в себя? – вопрос он задал только на улице. – Не верю.
– Да и не верь, – капитан на него не смотрел. – Он тебе нужен, без него не справишься.
– Хорошо. – Освальд зевнул. – Ты ж предлагал отдохнуть?
Охотник снова покосился на спину упорного деда, еще вчера вечером еле сидевшего на лавке, а сейчас топавшего без остановки с самой ночи. Шел Чихъ как заведенный, едва лишь только они вдвоем оказались под первыми деревьями Квиста. Плевал на темноту, такую, что хоть глаз выколи и отсутствие тропинок. Пёр чуть ли не напролом, да так уверенно и быстро, что Освальд за ним еле угнался поначалу.
Солнце уже начало проникать через плотный заслон ветвей, листьев и плотную паутину плюща, попадавшегося на каждом втором дереве. Чихъ катился вперед, ловко протекая под низкими толстыми нижними ветками, перекатывался через торчащие из земли корни и плевать хотел на странно густой ковер травы под ногами.
Бурая куртка с капюшоном, покрытая разноцветными пятнами, въевшимися в ткань навечно, так и мелькала перед глазами. Дед, полдня назад еле пришедший в себя после выпитого, легко загнал поначалу Освальда, привыкшего ко многому.
– Так… – неожиданно дед остановился. – Вот тут привал сделаем.
И сел на поваленный ствол, накинул на голову капюшон и замер. Освальд сбросил с плеч лямки мешка, поставил рядом арбалет и выпрямился. Чиха рядом уже не было. Заметить деда, совершенно слившегося с густым кустарником, получилось лишь несколько мгновений спустя.
– Перепужался, чтоль? – дед коротко хохотнул. – Давай уже, доставай свою штуковину и сверяйся, правильно мы идем или нет.
Освальд только покачал головой. «Искатель» он проверял несколько раз, но Чихъ в эти моменты ни разу не оглядывался. Как старик понял его назначение?
– Я смотрел недавно, вряд ли отклонились в сторону.
– Как знаешь, – пожал плечами дед. – Отдыхай, пока можно. Вам, городским, с непривычки тяжело в лесу.
Вот сейчас дед оказался совершенно прав. Пусть и приходилось Освальду не просто прогуливаться по лесу, но и жить в них, но… Квист себя показал сразу.
– Да уж… – охотник вытянул ноги, прислонив к дереву рогатину. Капитан, перед самым выходом осмотревший его снаряжение, заставил Освальда пойти за ним в оружейную. Препираться с ним было явно глупо, Комрад разбирался в том, что говорил.
В заплечном мешке сейчас, порой лениво перетекая, болтался в металлическом сосуде с замком на крышке густой состав. Боевое пламя, что делал на свой страх и риск капитан полукровка. Из своего оружия, проверенного и надежного, с охотником оказался только арбалет и длинный нож. Но кольчугу, наплевав на слова Комрада, Освальд под куртку все же одел.
Взамен оставленных шпаги, даго и меча на поясе охотника сейчас висел короткий топорик, а рогатину он взял без сомнений. Простое и добротное оружие легко подходило и в качестве посоха, на случай, если придется лезть в болото. Да и против любого зверя, что и говорить, рогатина пойдет лучше копья или меча. Широкое и длинное жало, поперечина, кованые кольца и полосы на половину древка внушали уважение к мастеру заставы.
– Это, как тебя там, Освальд… – дед прожевал сморщенный сушеный плод, которых в небольшой сумке на поясе хватало с избытком. – Говоришь, колдуна ищем?
– Да, – Охотник поднял ноги по стволу, поморщился, когда кровь побежала быстрее. Ныл старый шрам под коленом. – Очень плохого и умного колдуна.
– Это плохо. – Чихъ достал еще одну сморщенную черную жвачку.
– Да уж нехорошо.
– Нет, красавчик, ты не понимаешь, – дед покосился на него. – Если бы Квист его не принял, то он болтался бы на самом виду у заставы. На следующее же утро. Может, я его не заметил, не, не болтался?
В голосе деда, совершенно неприкрытая, проскользнула издевка. Освальд пошарил в поясной сумке, достал кусок сушеного мяса и начал жевать.
– Я не особо красавчик… и никто не болтался, – он посмотрел на Чиха. – Что означает – принял?
– Что теперь он где-то глубоко в пущах, – дед почесался. – И придется идти туда. А это очень нехорошо.
– Почему глубоко? – Освальд удивился. – Кто бы позволил ему пройти так глубоко и как он смог это сделать сам, без помощи?
– Верно спрашиваешь, красавец, – Чихъ, явно решив не терять времени даром, достал небольшой точильный камень и принялся править свой изогнутый нож. Клинок, длиной где-то с половину его собственной руки, до этого охотник не замечал. А остроту его видно и так, бриться можно. – Все вы, с городов, красавчики, расфуфыренные дурачки, все до одного. Сколько вас мне довелось водить в лес, все вышли на одно лицо. Хотя нет… трое оказались не такими. Двое умерли практически сразу, совсем глупые. Один вернулся со связкой ушей. Подарил вот этот самый нож старому Чиху.
– Мне твой рассказ очень поможет поймать Тило. – Освальд слушал лес, пытаясь привыкнуть к нему. Пока не выходило. – Так почему он глубоко?
– Глупый дурень из города, – дед хихикнул под нос. – Что у тебя на спине, кроме мешка?
– Вода. – Большую, до краев наполненную флягу с ремнями, Чихъ сунул ему в руки еще на заставе. – И что?
– Через половину следующего перехода нам попадутся первые родники. – Чихъ полюбовался волнистым узором стали ножа. – Не пей, или глаза твои станут сильно красными и лопнут, а язык станет черным и большим, вывалится изо рта, вот так.
И показал, вывалив до подбородка длинную малиновую лопату.
– Пить воду леса можно только через день пути, иногда дольше. Если бы твой колдун помер, птиц было бы видно еще с заставы. Тем более он не один, значит, стервятников слетелось бы много. Кружили бы над деревьями.
– А звери Квиста так не помирают, вблизи заставы?
– Не называй лес этим именем, – глаза деда прищурились. – Не стоит, поверь мне, красавчик. Он это не любит.
– Кто, лес?
Чихъ вздохнул.
– Да, да, глупый ты горожанин, лес. А звери… дети леса не боятся его воды, им она вреда не причинит.
– А…
Про отравленные родники Комрад ему ничего не сказал. Раньше слышать о чем-то схожем Освальду не доводилось. Квист точно не место для прогулок, надо же. В лесах у Синих гор, где ему довелось как-то воевать со странными созданиями, наполовину волками, наполовину людьми, тоже опасно. Но не так.
– Звери возле заставы практически не водятся. – Чихъ почесал подбородок, покрытый седой бороденкой. – Мелочь только, а на нее много птиц не слетится. Значит, красавчик, ушел твой колдун глубоко в лес. Сам он не смог бы этого сделать, помог кто-то.
– Местные?
– Нет, местные вон там, за стенами. А здесь только дети леса. Зачем только он им? Какой этот человек колдун? Не лесной?
– Морской, вроде как. – Освальд пожал плечами. – Я иду за ним с побережья. Наслал какой-то странный мор на рыбаков. Кто выжил – взбесились, кидались на людей. В залив призвал какую-то странную зверюгу, то ли рыбу, то ли еще кого. Без разбора убивала тех, кто вышел за уловом.
– Я понял. – Чихъ встал. – Идем дальше, засиживаться нельзя.
И они пошли.
Перелезали через поваленные стволы, мягкие, трещавшие изнутри трухлявой сердцевиной, полной жуков и личинок. Корни, свитые в тугие петли-ловушки, выпирали из-под земли, цепляли за ноги. Ветви у деревьев после окраины росли куда ниже, знай, успевай уворачиваться. Хватало кустарника, цепкого и густого. Освальд уже начал не замечать гнус, вьющийся вокруг. Под густыми кронами оказалось душно, пот ощущался всем телом, все первые часы. Потом запах притупился, отошел назад. Не сказать, что любое другое задание обходилось без него, но… даже на дальнем Юге рубашка не оказывалась такой мокрой.
Квист давил. Освальду постоянно приходилось оглядываться, ощущая бегающие по спине жадные взгляды всполохи. Но и к ним удалось привыкнуть. Чихъ пер напролом, и лес, казалось, обтекал невысокого ледащего деда. И мешал охотнику, старательно пытающемуся не отстать. Выходило, хотя и с трудом. Квист ни на минуту не давал забыть о себе.
Хотя, памятуя о странном составе, что Чихъ заставил растереть по телу, особенно подмышками, в паху и между пальцев ног, Освальд удивляться перестал. Да и запах, появившийся сразу после первых шагов, явно возник не сам по себе. Чихъ, первый раз проигнорировавший вопрос, смилостивился при его повторе:
– Люди леса ждут внутри дебрей тех, кто идет со стороны застав. – Старик харкнул себе под ноги. – Никто и никогда не заходит сюда по одному и тому же месту. Людей леса не так много, обмануть их можно. Ты пахнешь так, как пахнет лютобой, с ним мало кто захочет связываться.
– Кто это?
– Зверь. – Чихъ пожал плечами. – Очень лютый.
И, правда, как Освальд сам сразу не догадался. Лютобой, так лютобой. Вот если бы костогрыз какой, так хотя бы обидно было. А так…
Деревья росли густо и плотно, переплетаясь между собой, закрывали серую хмарь неба. Названия большинства Освальд не смог бы назвать, даже изучая ботанику в институте Сайентолль. Слишком старый лес, слишком древний и опасный. Смешные ребята, почитающие себя учеными мужами, сюда вряд ли добирались. Мало кому захочется пойти на прокорм неизвестному виду хищников или человеку, не признающему ничего кроме собственных законов. Хотя, подумалось Освальду, уж кто-то, а умники из Безанта сюда доберутся. А если не захотят, то кесарь-Солнце их явно заставит.
Изумрудно-зеленое, грязно-серое, охряно-желтое и красно-багряное море вокруг волновалось и жило само по себе, казалось, наплевав на двух странных букашек, упрямо прущих на своих двоих вперед. Чихъ вел вперед даже не тропками. Старик упорно шел в такие заросли, где пройти казалось совершенно невозможным. Но они двигались вперед с завидной скоростью. Игла в «искателе» не крутилась, твердо показывая только вперед.
Чихъ поднял руку, Освальд остановился. Старик повернулся, приложил палец к губам, присел. Пришлось следовать его примеру. Как перед ними и чуть сверху оказались несколько широченных и плотных листов какого-то местного лопуха, ростом по пояс Освальду, он и не заметил. Чихъ ткнул пальцем вперед.
Освальд потянул за ремень арбалет. Сухая и теплая ладонь старика остановила его. Он непонимающе уставился на него, впереди еле слышно хрустнуло. Освальд повернул голову к шуму, замер, заметив пошевелившийся куст. Через листья еле заметно мелькнула рыжая шерсть.
На открытую поляну выбралось странное существо, больше всего похожее на огромную крысу с маленькими ушами и без хвоста. Село, блеснув глазами, потянуло носом, внюхиваясь. Еле слышно свистнуло и переваливаясь побежало к соседней заросли. Следом, юрко покатились шесть маленьких рыженьких клубков. Второе большое животное появилось тут же, так же потешно, как и первый рыжик, покрутило пятачком, розовым и гладким, скрылось в зелени.
– М-да… протянул Освальд. – А я то…
– Большезуба ждал? – хихикнул Чихъ. – А это капи. Большой и трусливый вкусный капи. Теплый, полезный… грызун.
– Это я понял. – Охотник покачал головой. – Так ветер же от нас дует, почему не убежали, запах же?
– Какой? – Непонимающе посмотрел Чихъ.
– Лютобой.
– Ахахах… – заквохтал старик. – Ну да, ну да, красавчик, лютобой. Лютобой мясо не ест.
– Траву что ли?
– Листья, корешки, траву, ягоды. Лютобой не хищник.
– А?..
– Но дерется страшно. Не хотелось бы с ним столкнуться.
Освальд промолчал. Солнце, упорно катившееся к горизонту, пробивалось через кроны все слабее. А им еще предстояло идти и идти. Дед его удивил.
– Остановимся здесь. Капи знают, где искать путь жизни, опасности нет. Да и никого из народа – тоже.
Чихъ нырнул в заросли, вернулся через минуту, с несколькими рогатыми и длинными сушняками. Споро подставил под густой кустарник, завел несколько длинных побегов за них, плющом, стелившимся по стволам, не отрывая, перетянул. Освальд только покачал головой. Шалаш не шалаш, шатер не шатер. Но даже дождь им сейчас не помеха.
– Ты сидишь до Трех сестер. – Чихъ почесался под своей бурой мешковиной. – Они появятся в-о-о-о-н там. Запомнил?
– Да.
– Ты сходи, да отлей, а то потом лучше отсюда не вылезать.
– Почему?
Дед покачал головой. Освальд неожиданно вспомнил себя в Старой школе, ничего не знающего и не умеющего. Вроде бы и мастер Гельд, браконьер и опальный королевский стрелок, потомственный лесовик из Шварценхаффена вдолбил многое в голову, а вот, подишь ты… Хотя, вряд ли почтенный и кривой на левый глаз учитель бывал в Квисте. А здесь же, как стало ясно давно, все совершенно по-другому.
– Это гьюффель, по-нашему – ночношип, злой кустарник. Как стемнеет, вот тут развернутся шипы, и он начнет вонять. Растут вот так, один рядом с другим, и не пускают ночью к себе никого. И не выпускают, понимаешь, красавчик?
– Да. – Освальд посмотрел на прореху живой и темной крыши. – Два вопроса, ты не против?
– Все вы городские такие, только бы вопрос. Валяй, кхе-кхе.
– На кой ляд этот гьюффель сдался кому-то ночью? И если он гьюффель, то ночношип – по-каковски, по-вашему?
– Цветы, распускающиеся ночью вот здесь, внизу. Мягкие, как пух, разлетаются, тащут с собой семена ночношипа. Их собирают для лечения, а гьюффель не дает это делать. Один городский ферт говорил мудреное слово, как это… симбиоз, ага. А по нашенски-то? Гьюффель, это на имперском и побережном. А по границе говорят не так. Ты отливать-то идешь?
Смеркалось не стремительно, но лес погружался в ночь все равно быстро. Тут-там-сям, незаметно, но тени становились гуще, расползаясь просто пятнами сумерек, накрывая собой кустарник, подлесок и землю. Деревья тут пока не казались великанами, но вверх, врезаясь в небо, краснеющее последними блесками заката, уходили почти корабельными мачтами.
– Скоро небо пропадет, если нам повезет. – Чихъ, казалось дремлющий, смотрел перед собой пустым тяжелым взглядом.
– Если повезет?
– Над сердцем Леса всегда тучи. – дед совершенно не язвил, вдруг став совсем другим. – Сердце Леса не видит неба, прячется от него.
– Как такое возможно?
Чихъ зло оскалился:
– Там живет тьма, красавчик. Разбуди меня к Трем сестрам, не позже.
Накрылся своей рваниной и сразу же пропал, почти слившись с кустами. Вот такие дела.
Освальд, пока ничего не понявший, не стал дергать проводника. Пусть спит, одному думается легче. А слух подвести не должен, поможет услышать в засыпающем Квисте опасность, если что. Наверное.
Тьма? Комрад, тогда, вечером, разговорился чуть больше. Они выпили небольшой кувшин местной наливки, полукровка, явно нечасто разговаривающий с кем-то вне своего странно-страшного лесного мира, начал говорить и Освальд его не останавливал. Знание владеет миром, если оно знание. Опыт командира Зеленой заставы сомнению подвергать не получалось.
– … сердце Квиста там, ближе к морю. Оно пульсирует теплом, квестор, живым теплом из-под земли. Там нет снега даже зимой, а здесь они, зимы, порой лютые. На два дня пути во все стороны, где-то на три, лишь приходит осень, но листья даже не падают вниз. Да и нет там листьев, в самом сердце. Огромные травы, хвощи и папортник выше мужчины с Нордиге, лианы, огромные великаны, усыпанные цветами, покрытые ковром из вьюнка с плющем. Зеленое покрывало, плотное, мечом не разрубишь, затягивает там все, прячет под собой камень, стены, колонны.
– Что?
– Я видел. – Комрад покачал головой. – Видел статуи, прекрасные и ужасные, знаешь, квестор, они как живые, только отвернись, повернут головы к тебе, уставятся и будут смотреть, не моргая. На холме Огня стоит башня, увитая смертоцветом от фундамента и до остатков оплавившегося темного стекла, оно вместо кровли. Идеально ровная треть полушария, колпаком накрывающего чертову башню. Её часто видят те, кто добрался до сердца Квиста в первый раз, видят ее и остаются там, в Костяном лесу вокруг проклятого холма. Знаешь, что там самое странное, кроме подлеска, сплошь усеянного костями и черепами? Не знаешь, само собой.
Это стекло не разбилось или треснуло. Оно оплавилось, а стены там обожжены, как кости из погребального костра, земля вокруг башни трещит стеклом, почти прозрачная на длину копья, если не больше.
– Ты был там? – Освальд отхлебнул из стакана. Старого серебряного и затейливо украшенного медальонами с королем Морганом, кажущегося очень знакомым. Да, такие хоть и редки, но не те, что так запали в память после Волчьих оврагов. Эти казались даже старее.
– Был, один раз. – Комрад с ненавистью покосился на стену с трофеями. – Вон ту башку с клювом принес с собой оттуда. Доказал сам себе, что смогу, добрался туда и еле удрал, оставив пятерку лучших разведчиков из-за собственной глупости и глупой гордости. Доказал никому и ничего ненужное.
Тиллвег, неожиданно для Освальда, не так много знавшего о эльфах-альвах, пьянея на глазах. Возможно, дело было в половине человеческой крови, кто знает?
– За десять последних лет был в лесу много раз. Но быть в лесу и зайти далеко – большая разница, квестор. Лес живой, он следит за нами каждый миг, смотрит из-под кустов, травинок, с веток и самых верхушек золотых гигантов там, ближе к своему сердцу. Слушает нас тысячами ушей и готов добраться, ударить когда ничего не ждешь. Квист живой, умный, страшный… Кесарь не хочет понять этого, не видит опасности и… а-а-а.
Комрад махнул рукой, мрачнея и все больше наливаясь неизбывной злобой, бродящей внутри полукровки очень давно.
– Слышал про Максимуса Гальдеррана? Слышал, понял. Он служил Безанту как мог, он построил Северный номед, как тот есть, понимал здесь все. Гальдерран слушал мой народ… наполовину мой. Тогда тиллвег жили здесь, в предгорьях, жили по договору и к ним даже не наведывалась Огненная палата, ждущая этого полвека. Тиллвег было немного, но мое племя было сильным, просто так их никто и не взял, не разбил, не разогнал кого куда, превратив в бродяг без дома. Гальдерран бывал здесь, видел, слушал и понимал. Тогда Квист разросся до самых гор, добрался до залива Кердрек, молодая поросль леса поднялась у Поморья.
Рарог послал два легиона, оставив только заставы на границах. Я застал уже последние битвы с лесом, когда тиллвег, помогавшие людям, ушли. Огненная палата добралась до них, Зеленая застава строилась уже без помощи тех, кто воевал с Квист так давно…
Комрад налил еще. Сидел, молчал, смотрел в трещавшее пламя очага. Освальд смотрел на лицо, ставшее от мечущихся всполохов старше, старее, с сейчас заметными крохотными морщинами.
– Мы жгли лес, вырубали, засевали траву, пшеницу на пепелищах. Засеки по всей линии дубрав с рощами, а оттуда летели стрелы, копья, ножи, выбирались ночные чудовища, вырезавшие поселенцев целыми деревнями. Мы забирали себе не просто кусок земли, квестор. Гальдерран понял главное – если не запереть Квист в этих границах – лес заберет все, куда дотянется. И тогда не будет никого, кроме его детей, принявших тьму сердца Квиста.
– Двести человек, тридцать вернувшихся по личной просьбе Максимуса следопытов моей крови рядом с десятью малефиками, прячущимися за цветами Огненной палаты, десять рыцарей ордена Петра, караван с боевым огнем, много-много металлических сосудов, чтобы не пробили стрелами, камнями, копьями, не проломили палицами и топорами. Мы ушли туда, под темноту деревьев, на пять дневных переходов и дальше…
– Там ты увидел башню? – поинтересовался Освальд.
– Там я увидел тучи вдалеке. Густой серый ковер, растекающийся прямо посреди голубых прорех между деревьями, становящимися все выше. Мы три дня пили только воду, взятую с собой. Десяток человек, решивших, что им говорят чушь дикие варвары тиллвег, погибли в полтора сутках хода от заставы. Умирали, блюя и плеща кровью из всех своих дырок, после воды, набранной в лесных ручьях. Два десятка до того погибли в ямах с ползучей смертью, с кольями, с выступающей из-под земли зеленой ядовитой кровью Квиста.
Одна группа разведчиков, пять человек и два тиллвег ушли вперед и не вернулись. Мы нашли их утром, выпотрошенных, оскопленных и ослепленных заживо, повешенных на ветках в петлях из кишок товарищей. Первый раз племена напали к концу третьего дня. Меня с ними тогда уже не было, я и еще семеро остались в разбитом лагере, отравленных летучей паутиной, накрывшей часть колонны. Меня и выживших троих чуть не повесили, как дезертиров.
Комрад замолчал, ссутулившись в кресле. От него ощутимо потянуло давней лютой жутью и страхом совсем зеленого юнца, попавшего в переплет.
– Из леса вернулись пятнадцать ушедших. Вместе с нами, всего пятнадцать. Там был один старый маг, один из выбравших сторону Безанта и Церкви, надевший цвета Огненной палаты. Дед почти вытащил нас из петли, подтвердил наши слова. Так я выжил и убежал отсюда. Нанялся на корабль до Безанта, там ушел в пустынную стражу, воевал с Халифатом, с аль-шатанни, стал разведчиком, научился биться и не трусить. И всегда помнил о Квисте.
Я набрал свой первый отряд там, посреди зноя и плавящегося на солнце песка. Мы потрошили кочевые кланы, взяли две пограничные крепостцы, передав десятому восточному легиону. Нас заметили и отправили в Абраксас, усмирять мятеж аристократов и ламий, решившихся на небывалое. С тех пор моя смерть даже имеет лицо, оно в мелких чешуйках и смердит их острым ядом, выбивающимся через поры. Из тех ребят здесь не осталось никого, стыдно сказать, но иногда им даже завидую. Ламии помнят всех и всё и придут по мою душу.
– И как ты вернулся, зачем?
Комрад кивнул на окно, прочно и плотно прикрытое массивным ставнем.
– Квист позвал. Он всегда тянет к себе побывавших внутри, добравшихся поглубже, проникает, как яд, внутрь и не выходит. Тебе страшно, но ты не можешь иначе. Квист сильнее, он тянет назад, даже не скрывая твой конец, а тот всегда один. У нас здесь своей смертью никто не умирает, всем достается оттуда.
Я вернулся, только узнав о наборе отрядов на заставы, Безант схватился с Эмиратом, Халифат бурлил и рвался в ту же драку, из двух легионов осталась половина, да и те в Раруге и Туангесте. А Квист оставлять без присмотра уже не решались, помня о Гальдерране и его словах с делами. Я и вернулся.
Через три года…
Комрад встал, мягко и неслышно оказавшись у стены, постучал по твердому и блестящему огромному клюву.
– Решиться пойти глубже помог случай. Знаешь, квестор, как бывает – ничего не ждешь, и вдруг тебе на голову сваливается неожиданность? Народ Амры напал на отрядец, шедший с Северной заставы в Раруг. А в отрядце вдруг оказался сынок наместника, отправленный папочкой секретно проверить заставы и наемников на них… хренов идиот.
Народ Амра, квестор, сущие демоны. Они бьются до последнего, пока их не начнешь кромсать на куски. И, даже если отрубишь руку, тут же руби остальное, лучше сразу с головы… чтобы он не дотянулся и не выгрыз кусок ноги.
Амра не дураки, Амра даже имеют уши вдоль границы. Как и кто – мы до сих пор не знаем, понятно, люди, но никто ничего не знает, а слухи рождаются сами по себе. Птицы, звери, даже деревья служат Квисту, наблюдают, слушают и рассказывают… Да. В общем, мальчишку они утащили с собой, в самое сердце. Я и мои люди пошли за ними. Тогда я думал, чтобы спасти этого дурака. Только потом понял – это звал Квист и мой страх. Страх хотел стать больше, увидеть, разглядеть, что там – под клубами туч. Мы и пошли.
Тогда с нами не было Чиха, а мой народ ушел отсюда полностью. Только мои люди и я, дурачье, решившее, что сможет добраться куда захочет и куда не добрался целый отряд. Через четыре дня в лесу, выжившие все до единого, мы нашли то место. Кладбище. Одно из нескольких в лесу Костей. Они все сгнили там, остановившись у самого сердца Квиста навсегда. Я слышал их, слушал их голоса, крики, стоны, до сих пор слышимые таким, как я.
Они убивали их долго, они убивали их отовсюду, из-за каждого ствола, пня или куста. Сам лес добрался до людей, утаскивал под землю и дробил спины своими корнями. Рвал на куски и поливал землю красным. Там и остались мои люди. Пятеро. Трое пришли назад.
Комрад зевнул.
– Спать нужно, квестор… или как там тебя. Иди, ложись в той комнате. Оружие не убирай, тут Квист рядом.
– Почему тьма? – Освальд не злился, не услышав нужного. Расстраивался, не больше.
– Да только тьма может породить такое. Или спрятать в себе. – Комрад похлопал по клюву, погладил шкуру огромного серо-саблезубого кота. – Они же родились даже не сейчас. Они появились много веков назад, подохли повсюду, оставшись только там, в парящем мареве сердца Квиста и под его непроглядным небом. Птицы выше человека, странные звери, разбредающиеся во все стороны, змеи, знаешь, толщиной с бревно. И…
Комрад вдруг разом протрезвел.
– Что?
– На востоке, квестор, живут огромные ящерицы, чуть меньше мула высотой. Но они просто огромные ящерицы. Там, у башни, увитой смертоцветом, один из парней упал в яму. Там вязкая и мягкая земля, вода по щиколотку стояла…
– И?
– Это был след, квестор. Огромный след, такой же, как у тех ящериц, только очень огромный. Я не верю в драконов. Не верю в драконов где угодно, хотя знаю про троллей на севере или Хозяйку гор. Но здесь Квист и его темнота, а если так, то где еще выжить драконам, а?
Три сестры, а на всеобщем, скорее всего Циклоп, пока не появились. Освальд сидел на прикаченном бревне, смотрел на светлое пятно среди общей черноты поверху. Чихь, завернувшись в плащ, неожиданно оказавшийся огромным, спал. Бесшумно, не меняя позы, сливаясь с темнотой и лесом. Пахло горьковатым запахом от распустившихся и неожиданно ставших светящимися цветов, сочной и насыщенной волной от редкой травы, листвой, сладковато-прелым запахом от земли. А Квист жил своей ночной жизнью.
Звуков в лесу хватало. Сейчас, в ставшей прохладной темноте, слышалось многое, скрытое днем. Где-то недалеко, добавляя запах свежести, перекатывался по камням ручей. Растекались холодные струйки, добавляя влаги в незаметные илистые поймы. Кто-то явно большой, может и сам лютобой, через равные промежутки, жирно чавкал грязью, шумно всхрапывал, совершенно никого не боясь.
Где-то поверху, у самых макушек великанов с корой темно-орехового цвета, с шелестом и шорохом кто-то перелетал со ствола на ствол. Угрожающе пророкотал совсем рядом булькающий рев, но ничего не случилось. Даже мелкие птахи не подумали испугаться и зацвикать. Когда за кустами, ощетинившимися сотнями кривых толстых шипов, еле слышно хриплый голос отрывисто что-то сказал, Освальд замер. Приближение людей он прошляпил самым настоящим образом.
В новом арбалете стрел помещалось, как и в старом, семь. Всего семь болтов, средней длины, толстых, с гранеными наконечниками. Уходя в Квист, Освальд не стал церемониться и зашел к кузнецу. Подпилил каждый наконечник, совершенно наплевав на раны тех, в кого попадет болт. Не то место и не то время, чтобы думать о гуманности, проповедуемой крылом церкви мученика, называвшимся «мирианами». Мириан, сестра погибшего страшной смертью основоположника, якобы всем желала добра и мира. Освальд даже в чем-то с ней соглашался. Но в случаях, когда речь шла о его собственной жизни.
