Дмитрий Владимирович Боднарчук
Книга о путешествии писца Наара
– Зачем нам соглашаться на их приглашение? Жить в их тайях? Неужели не лучше поставить свои шатры? – посол слышал эти речи, но остался при своем мнении и решения не поменял.
Тайи представляли собой шатры, на деревянном каркасе, крытые бычьими шкурами. В центре тайя ставился деревянный столб, основная опора конструкции. Посредине крыши было отверстие, через него наружу выходил дым, а с улицы в тай проникал свет. Внутри также был очаг, медная посуда, сундуки, матрацы для сна. Везде были богатые ткани и изделия ювелиров. Граф хотел вручить приготовленные для кочевнической знати подарки, но решил не нарушать традиции и не одаривать знать раньше, чем он вручит подарок их господину.
Посольство разместилось в тайях, Левкос через слугу попросил встречи с Гоггалы, первым старейшиной номадов, вторым человеком после кагана в кочевнической Орде. Тот не отверг просьбы гостя. Левкос увидел Гоггалы сидящим у костра, рядом с небольшим тайем, который скорее походил на жилище пастуха коз, чем на дом могущественного знатного человека. Гоггалы жестом пригласил Левкоса присесть рядом.
– Чем я могу тебе помочь? – начал кочевник.
– Благодарю за встречу. У меня есть один вопрос. От ответа на него зависит всё в моей миссии. Когда вернётся ваш повелитель?
– Этого я не знаю. Думаю, в любом случае, скоро.
– Я приехал договариваться о мире. По всему видно, что в ближайшие несколько дней вы отправитесь к стенам Бэлды, тогда моя миссия будет провалена. Я не могу смотреть, как вы готовите сражение и точите клинки для атаки на моих братьев.
– Ты считаешь, что можешь повлиять на ход событий? – Левкос не понял вопроса.
– Что вы имеете в виду? Конечно, я могу повлиять на ход событий. Я здесь для этого и есть. – Как бы в подтверждение слов он взял ветку, лежавшую рядом с костром и бросил её в пламя. – вот, я поддерживаю этот костёр, не даю ему погаснуть. Разговор с вами, с Хунхаром – это как поддержание этого костра.
– А почему вы до этого не влияли на ход событий? Почему ты сейчас сидишь здесь и просишь не вести наших воинов дальше? Почему ты не остановил их раньше?
Левкос думал про себя: «Что несёт этот старик? Похоже, он почти выжил из ума и надо мной просто смеются». Граф ответил:
– Я позволю себе не согласиться с вами. Мы много делали, чтобы остановить вас. Теперь я пробую сделать это иначе. Смогу ли я это сделать я узнаю, лишь, когда поговорю с вами и вашим королём.
– Ты говоришь верно. Но ты пришёл ко мне, ты мечешься. Учись спокойствию. Лишь стяжав спокойствие ты обретешь силу. Сейчас ты никак не можешь задержать наш поход. Ты можешь только ждать. И ты подбросил мало веток. – Гоггалы добавил ещё немного хвороста в огонь. – Костёр едва не погас. – Левкос ничего не ответил на это замечание, только сухо сказал «Спасибо» и пошёл к себе. Продолжать разговор ему показалось бессмысленно.
Прошёл день. Кочевники закончили строить корабли. Они хотели вновь попытаться завладеть превосходством на реке. Без этого Бэлду было трудно взять, город получал бы подкрепление по воде. Впрочем, это были планы, составленные, когда Хунхар ещё не обладал той силой, что дал ему Малакк. Теперь превосходство имперской армии на воде не имело никакого значения, хотя кочевники ещё ничего об этом не знали. Основные силы должны были идти по суше. Левкос с соратниками смотрел, как передовые отряды кочевников начинают выдвигаться к городу. Графом овладела бессильная злоба. Вдруг, будто Сефер услышал его проклятия, не молитвы, а именно проклятия, потому что Имперский Посланник не молился, но ругался, проклинал всё на свете, доложили, что каган вернулся и может принять посланника.
Хунхар сидел на высоком троне, чего раньше не бывало. Он обычно сидел на полу на подушках. По правую и левую руку от него сидела знать, прием проходил в большой тайе, которая вместила всех двадцать пять членов имперского посольства и полсотни человек кочевников. Было роздано огромное количество подарков: конская сбруя, посуда, ткани, оружие. Казалась, посольство привезло с собой сокровищницу небольшого королевства. Старейшины, вожди, шаманы были поражены этим богатством. Только Хунхар был к нему безразличен.
– Мы благодарим тебя, повелитель, что согласился принять нас. Я, граф Левкос, от имени Верховного Синклита Империи, сообщаю тебе, что теперь Синклит руководит Империей и Синклит предлагает тебе заключить перемирие. Мир нужен всем нашим народам, как живущим в Империи, так и вне её.
– А зачем мне мир? Мне не нужен мир. Мой мир – война. Мир нужен вам. Поэтому вы его просите. – Фигура короля казалась столь мощной, что доминировала над всеми, кто находился в тайе, от первого вельможи до последнего слуги. – Что случилось с Вашим Императором, Владаром? Он руководил армиями, а не унижено просил о мире. – Хунхар смотрел на собеседника с презрением, от гнева у графа заиграли желваки.
– Я не унижаюсь. Моя миссия – прекратить войну. Владар был тираном. Теперь мы стали свободными, мы не хотим воевать. Мы предлагаем вам мир. – услышав эти слова, знать кочевников заулыбалась. Хунхар тоже улыбался. Он посмотрел на сидевшую у его ног знать, потом на послов.
– Так вы предлагаете нам мир? Ну что же, тогда нам нужно согласиться. Мы не пойдём дальше. Передайте приказ тамнакам остановить поход. – имперские послы не верили тому, что слышали. Не меньше их были удивлены старейшины, вожди, которые помнили, видели, как обычно разговаривает их король с имперской знатью. Однако никто не промолвил ни слова возражения.
– Мы не двинемся дальше. Ваши города, не захваченные нами, будут оставлены вам. Удовлетворит ли такой ответ просьбы Синклита, пославшего вас? Ведь вы преподнесли мне и моим слугам дорогие подарки, проявили уважение, я не могу вам отказать в вашей просьбе. – король говорил ровным уверенным голосом. Графу Левкосу казалось, что происходящее – мираж, сон. Слишком все просто. Но Хунхар говорит сам, никто не мог принудить его сказать не то, что он сам считал нужным. Каган продолжил:
– Вы можете отправляться домой. Моя армия останется там, где мы сейчас стоим. Я вас не задерживаю. Отправляйтесь завтра же. На этом давайте закончим бесед. – Повелитель встал с трона и ушёл за перегородку из войлока, висевшую за его спиной. Приём закончился ещё более неожиданно, чем можно было предположить. Левкос решил не испытывать противную сторону. Он знал, что бумаг кочевники не подписывают, а союзы заключаются на словах. Бытовала традиция совместных пиров, подтверждающих союзные обязанности и отношения, но просить такого пира Левкос не мог, а устроить его самому во вражеском лагере было трудно. Так имперские послы решили следовать приказу хозяина земли, на которой они находились и отправиться в Бэлду. Празднование удачного исхода посольства граф решил устроить на корабле, по пути к городу. Но радость оказалась столь велика, что посольство не дождалось, когда они окажутся на корабле, вино начали распивать вскоре после возвращения в свои тайи. Левкос испытывал неуверенность, ждал, что Хунхар передумает, но ничего такого не происходило. Похоже, кочевники действительно дальше не двинутся.
Праздник длился несколько часов, послы изрядно выпили, но нашли силы остановиться, перед отъездом нужно было отдохнуть. Нужно было еще послать письмо Галсафу с новостями об удачном исходе посольства. Текст составил сам Левкос: «Мир заключён. Считаю для себя честью сообщить вам, что миссия моя выполнена. Орда далее не двинется. Каган Хунхар пообещал, что его воины останутся там, где они находятся сейчас». Письмо было кратким, на словах, через посланника, граф просил передать князю самые искренние поздравления. Теперь у Синклита были развязаны руки для борьбы со сторонниками императора. В прекрасном настроении все легли спать, усталость быстро взяла свое. Сон был крепкий, очень крепкий. Когда так спят, то даже не видят снов. Граф всегда спал крепко. В детстве над ним даже посмеивались из-за этого. Однажды он смог уснуть на празднике, рядом с музыкантами. Сначала подумали, что парень умер, ведь нельзя спать посреди такого шума. И в эту ночь имперский посол спал как убитый. Однако сквозь тьму сна начали проникать кошмары. Будто какое-то насекомое лапой пробило, вспороло толстую тёмную ткань сна и влезло в него. За первым насекомым полезли другие. Вот будто сон – это шатер, вокруг Левкоса – другие послы. Огромные, страшные насекомые ходят между них, пачкают своими выделениями. Кто-то проснулся, граф слышит крик. Но невозможно разобрать, где кричат, во сне или наяву? Левкос открыл глаза, но картина не изменилась. Он начинает тереть глаза, что есть сил, но вновь ничего не происходит. Посла начинает обволакивать змея, сотканная, будто из тёмного облака, но на ощупь она очень плотная, твердая. Она кольцами обвивает тело графа, обжигает его, то холодом, то жаром, а он даже не может схватить ее, руки его проваливаются в газообразное тело существа. Чья-то рука отводит в сторону накидку, которая прикрывает вход в тайи послов, и входит огромный человек. Левкос узнал в нем Хунхара. Все пространство внутри шатра заполнилась криком. Одни кричали от боли, другие от ужаса. Граф протянул руки к королю, ладонь то сжимается в кулак, то разжимается в судороге.
– Посмотри вокруг, граф. – Загремел голос Хунхара. – Что ты видишь? Но Левкос в ответ не мог произнести ни единого слова, только в глазах читалось неимоверное отчаяние и мольба.
– Ты считаешь, я обманул тебя. Нет, граф. Не я обманул тебя. Ты сам себя обманул. Ты почему-то решил, что я послушаю тебя, тех, кто тебя послал. Привёз с собой груду металла, ценного в твоих глаза и в глазах пославших тебя. Мне не ясно, что у вас происходит, да я и не хочу этого знать. Мне было интересно, на сколько вы глупы и во что готовы поверить. И я удовлетворён. Вы безгранично глупы. Левкос, знай, дни Империи сочтены. Я захвачу весь Арэц, сначала Империю, а потом и другие земли под двумя светилами.
Тела послов положили на плоты и отправили вниз по Нахавэ, так чтобы в Бэлде не испытывали иллюзий о заключении мира.
Глава 36. Эхаль
Ялган Моязимский был счастлив. То, о чем совсем недавно было невозможно подумать, разве только как о легендарном рассказе о жизни в эпоху всеобщего счастья, случилось на самом деле. Планы и чаяния Ялгана устроить по-новому жизнь в Империи становились все смелее, радикальнее. Почти все они находили единодушную поддержку окружения Ялгана. Были и несогласные, призывавшие к большей умеренности и обдуманности действий, однако, их не слушали. Они говорили что-то об опасности войны, о том, что не лучшее сейчас время для смены государственного устройства. Им отвечали, что только такое переустройство и может спасти Отечество, иначе неминуема катастрофа. Были люди, не выказывавшие симпатий ни Синклиту, ни Императору, но они не понимали, для чего нужно было вообще что-то менять? Ведь принципиально ничего не поменяется. Знать останется прежней, только получит больше власти. Кипение жизни происходило в столице, в то время как на ее окраинах судьбоносные изменения в жизни государства бытовали на уровне слухов, если вообще были кому-либо интересны.
– Власть должна быть только выборной из представителей лучших людей города или поселения. Четыре сословия представляют своих кандидатов: военные, духовенство, знать, купцы и промышленники. Нужно будет переизбрать Верховный Синклит и Синклиты в провинциях, исходя из этого закона, Синклиты будут обладать всей полнотой власти на подчиненных им территориях. Нужно будет дать как можно больше свободы от властей в столице. – Ялган не мог остановиться, когда перечислял нововведения, что ожидали Империю. – Все это сделает страну богаче, лучше, сильнее. Я обязательно поговорю с прокоэном, чтобы священники составили для каждого народа Империи отдельную систему письма, отличную от общеимперской. Мы создадим новое государство, столь совершенное, что все остальные нам будут завидовать. Наилэр, не улыбайтесь, без ваших советов мне, нам, простите, не обойтись, но, увидите, из Союза торговых городов к нам будут приезжать учиться, как строить новое государство.
Добродушная улыбка не сходила с лица посла Наилэра.
– Разумеется, я не сомневаюсь ни минуты в блестящем будущем страны, у чьего руля стоят столь молодые, энергичные, желающие работать правители. Империи можно лишь позавидовать. Уверен, мы являемся свидетелями начала новой эпохи, не меньше. Союз торговых городов окажет любую возможную с его стороны поддержку, деньгами или, если понадобится, наемниками.
– Благодарю Вас, почтеннейший посол. Нам действительно может понадобиться ваша помощь. Казна сейчас пуста. Проклятая война сожрала почти все, что хранилось в имперской сокровищнице. А деньги необходимы государству всегда, вы сами понимаете. К тому же, мне сообщают, что далеко не все рады случившемуся и у императора много сторонников. Они уводят своих людей в леса, горы, там формируют большие по численности отряды. Несколько мы нашли и уничтожили. Однако таких отрядов гораздо больше, чем можно было ожидать. – Ялган замолчал на минуту, потом добавил. – Знаете, почтенный Наилэр, кроме свободы есть ещё один важный аспект новой жизни, которая начинается в Империи. Нас теперь не нужно бояться. Мы открыты для всех. Моя страна ещё никогда не была столь открытой и приветливой для иностранцев, как сейчас. И это я тоже считаю завоеванием совсем недавнего времени. Вернее, одного важного события, установления справедливой власти.
– Да, вы правы, дорогой Ялган. Сотни лет огромная грозовая туча на Севере не давала покоя никому из мудрых руководителей нашего Союза. Становилось не по себе при одной мысли, что вся мощь Империи может обрушиться на наши земли. Теперь эти страхи в прошлом и невозможно недооценить значение случившегося.
Наилэр и Ялган прохаживались по коридорам Императорского дворца, который теперь назывался дворцом Империи и служил для проведения пиров и других мероприятий с участием зераклитов, но уже с новыми возможностями в осуществлении руководства государством. Отовсюду убирались любые воспоминания об императорской власти: сбивались надписи, символы, фрески. Поверх их наносились новые. При старом режиме это приравнивалось бы к богохульству, сейчас же считалось делом обычным. Прошлое, каким бы оно ни было, до недавнего времени оберегалось, после переворота ему была объявлена война.
– Наилэр, у меня к вам просьба. Не у меня, а у Верховного Синклита.
– Вы можете не уточнять, дорогой Ялган. Я понимаю, что сейчас, фактически, вы действительно имеете право говорить от имени всего Синклита Империи. Не стоит поэтому смущаться. Никто лучше вас не справится с этой задачей.
– Да, спасибо за ваше понимание. Менее всего мне хотелось бы прослыть узурпатором власти. Многие ведь думают, что я старался для себя, а не для всех.
– Не обращайте внимания на таких людей. Они его не достойны.
– Спасибо, так и буду делать. Но сейчас не об этом. Я действительно хотел спросить вас выяснить у глав Союза торговых городов условия, на которых мы, Империя, могли бы занять денег у Союза. Много денег. И на какой срок они могли бы их занять.
Улыбка посла стала ещё шире и ещё благодушнее:
– Конечно, мы же только что с вами это обсуждали. Уверен, наши мудрые правители посчитают делом чести помочь становлению и укреплению нового порядка в соседней дружественной нам стране. Позвольте еще узнать, как отнеслись к смене власти в провинциях? Особенно в провинциях императора?
– Сейчас мы получили грамоты с присягой из двадцати из существующих сорока трёх провинций. Пять провинций сейчас захвачены. – Остальные далеко. Хотя, по поводу двух Северных провинций есть сомнения. Там вполне могли поднять мятеж против Верховного Синклита. Если опасения подтвердятся – мы отправим туда войска. Все должны уяснить, что новая власть не потерпит неповиновения.
– Безусловно, вы правы. При необходимости, обращайтесь за советом или любой другой помощью. Как и всегда, помогу вам с удовольствием и без всякого промедления.
В ответ молодой зераклит сделал поклон головой:
– Сейчас простите меня, нужно идти. Встреча с прокоэном.
– Что вы, какие могут быть извинения, это важнейший вопрос – позиция Эхаля! Вам нужно в нём хорошо разобраться, от этого многое зависит!
Собеседники вышли из дворца, Наилэр сел в карету, сел Ялган верхом и они разъехались в разные стороны, предварительно договорившись о новой встрече.
Верховному Синклиту было крайне необходимо получить благословение, поддержку Эхаля и прокоэна. По богатству и влиянию Эхаль успешно мог конкурировать с Синклитом. Иметь такого соперника было опасно. Еще хуже, если Эхаль вдруг поддержит сторонников императора. Десятки тысяч писцов, священников живущих по всей Империи очень быстро смогут поднять народ на борьбу с Верховным Синклитом. Ялган уже решил, что в дальнейшем он будет уменьшать влияние Эхаля в стране, но сейчас он еще зависит от этой «структуры», как он про себя называл Эхаль. Лидера Верховного Синклита буквально злило, что ему приходилось считаться с группой людей, которые просто дурачили всех вокруг рассказами о каком-то Сефере, Малакке, о даровании письменности людям и многом другом. Идея о письме, как о божественным даре, что может быть страннее?
Прокоэн уже десять дней не принимал Ялгана, ссылаясь на плохое самочувствие. Теперь зераклиту ждать надоело, хотелось получить хоть какие-то объяснения, и он сам отправился к прокоэну Касаву. У ворот во двор главной имперской Библиотеки его встретили охранники – монахи, из отряда личной охраны его мудрости, таков был титул прокоэна. Монахи смерили гостя взглядом и, не сказав ни слова, пропустили дальше. Вход в Библиотеку был свободным, охрана скорее была почетным караулом, чем охраной как таковой, хотя монахи стражники и были хорошо тренированными воинами. Двор был большим, вымощенным гранитными плитами. Там было несколько беседок с фонтанами, вокруг фонтанов поставлены мраморные скамьи с подушками. И на гранитном полу, вернее, между гранитными плитами были вставки разных пород камней, разноцветные мраморные, бирюзовые, уаритовые. Колонны беседок украшены горным хрусталем, красным, черным деревом. «Вот где я возьму деньги для государства. Сделать это будет непросто, но необходимо. Здесь сокровищ будет не меньше, чем в имперской казне до войны». Ялган бывал во дворе Библиотеки и раньше, но всего пару раз, по делам Верховного Синклита. Тогда он не обращал внимания на убранство здания и двора, оно ему было не интересно. Роскошь окружала Ялгана всегда, поэтому удивляться богатству он мог. Теперь же он примечал самые мелкие детали и удивлялся, как он не видел их ранее. У входа в здание Библиотеки Ялган вновь встретил стражу из двух монахов.
– Проводите меня к прокоэну Касаву. Меня зовут Ялган Маязимский, его мудрость обещал сегодня меня принять, – это была ложь, но зераклит догадывался, что плохое самочувствие Касава тоже было ложью, поэтому вполне приемлемо было придумать одну ложь, чтобы с ее помощью справиться с другой ложью. И это подействовало. Монах, стоявший с правой стороны, не сказав ни слова, развернулся и вошёл внутрь Библиотеки, Ялган пошёл за ним. Красота и богатство этого здания поразили Ялгана не меньше, чем красота двора древлехранилища. В отделке стен, потолков, пола, использовались не только ценные породы камней, дерева, но и драгоценные металлы, даже ткани. Множество надписей было выполнено золотом. Если сюда прибавить стоимость вещей, что хранились в Библиотеке, то получалась совсем невероятная сумма, столь необходимых молодой власти денег. Зераклита вели длинным, большим коридором, шириною в пять, высотой в восемь метров. Сквозь высокие огромные окна проникал мягкий свет солнц, клонившихся к закату. По пути встречались задумчивые люди, некоторые из них казались даже чудаковатыми, но у Ялгана не было ни желания, ни времени, чтобы их разглядывать и составить, таким образом, более адекватное мнение об обитателях этого места. В конце коридора показалась лестница, очень широкая, с медными накладками на перилах и ковровыми дорожками. На втором этаже монах с гостем миновали несколько залов, золотого, зелёного, белого цветов. В белом зале Ялган увидел огромный эмалевый плафон, изображающий Сефера за работой над рукописью мироздания. На несколько минут он даже перестал воспринимать окружающее его пространство. Существовала только фигура седовласого старца в монашеской одежде, склонившегося над пюпитром с разложенными на нём листами для письма. Так и был сотворен Арэц. «Может, зря я не верю в то, что рассказывают священники? Ведь они могут быть правы» – впервые подумал Ялган. В детстве он был набожным. Или хотел таким казаться своей матери, которая водила его в храмы на службы. Позже, когда у него началась самостоятельная жизнь, он стал ходить в храм реже и больше задумываться о Сефере, созданном им мире и людях. Несправедливость и людское горе, разлитое едва не всюду, куда бы не обращал свой взгляд совсем молодой тогда член Синклита, а зераклитом Ялган стал рано, в восемнадцать лет, необоримое, казалось, людское горе привело молодого человека к мысли, что либо Сефера нет, иначе, как объяснить, что при добром Боге вокруг столько зла? Либо Сефер есть, но ему нет дела до своего творения, а чем он занимается – не ясно. А возможно Сефера и вовсе не существует. Однако, в любом случае, считать его добрым и любящим никак нельзя. В этом Ялган был уверен. Во многом, в этом неверии был корень его твердости в решении отстранить Императора от власти. Ведь только он, Ялган Маяземский, знает, как сделать жизнь в Империи лучше. Более того, он абсолютно уверен, что только у него получится осуществить задуманное. Если кто-то не с ним, то либо из злых побуждений, либо из-за глупости. «Нет, это просто изображение старика в образе писца. Наверняка срисовали с какого-то простого монаха, а ты уже подумал, что это сам Сефер на тебя смотрел. Немедленно выбрось глупости из головы!» – Обратился к себе зераклит. Так, предавшись этим рассуждениям, Ялган и не заметил, как его привели к небольшой двери, у которой он и монах остались ждать. К монаху подошел кто-то, они о чем-то перекинулись парой фраз шепотом и тот, что только что появился, ушел. Через несколько минут к Ялгану подошел высокий, довольно крупный священник, но не полный, широкоплечий. Лицо его легко вписывалось в квадрат, глаза были немного раскосые, посаженые к носу не близко, но и не далеко. Нос небольшой, острый. В целом, его внешность можно было назвать приятной.
– Доброго дня. Я Келлай, грамматик его мудрости. Чем могу Вам помочь?
– Доброго дня и вам. Я зераклит Ялган Миязимский. Его мудрость назначил мне встречу на сегодня, на это время. Вы могли бы доложить ему, что я уже приехал?
– Да, я вас знаю. Однако, боюсь, здесь произошло какое-то недоразумение. Понимаете, его мудрость сейчас болен и не может вас принять. Странно, что вы получили приглашение от него. Можно взглянуть на бумагу с приглашением?
– Нет, извините. Не взял с собой. Его мудрость болеет уже десять дней. Мне нужно его увидеть.
– Я понимаю ваше желание увидеть его Мудрость, прокоэна Касава, но это едва возможно. Его Мудрость сейчас болен и никого не принимает. Я лично распоряжусь найти человека, отправившего вам от имени его Мудрости приглашение и отнявшего у вас, таким образом, столь много ценного времени и наказать его по справедливости. – Келлай произнёс последнее предложение серьезно, будто правда собирался делать то, о чем говорил. Однако его выдавали глаза. В них читалась ирония и насмешка над самоуверенным зераклитом, решившим, что он в любом случае должен добиться желаемого. Ялган насмешку увидел, и она его задела.
– Не стоит утруждать себя поисками. Уверен, сделавший это не хотел сделать ничего дурного, а просто выполнял свою работу. В любом случае, мне давно необходимо увидеть его мудрость. Даже если он при смерти, я тем более хотел бы его увидеть. Я готов подождать, но не очень долго. Я занятой человек и не могу тратить время на ожидание. – Ялган произнес все тоном, не терпящим никаких возражений. Келлай помолчал некоторое время.
– Хорошо, я спрошу его Мудрость, сможет ли он вас принять. Но если он откажет, вы должны будете прекратить добиваться приема. В противном случае мы силой выдворим вас за стены Библиотеки, что не доставит удовольствия ни вам, ни нам.
– Я пока здесь подожду. Дальше посмотрим. – Ялган спрятал руки в рукава, правую руку в левый рукав, а левую в правый и начал ходить вдоль стены, рассматривая узоры, которых на ней было немало. Келлай постучал в дверь, у которой проходил разговор, подождал совсем немного и вошёл, хотя никакого ответа из-за двери не было. Через минуту грамматик вышел.
– Его Мудрость ждет вас.
– Спасибо. – Сухо ответил зераклит, переступая порог. Келлай закрыл за ним дверь. Ялган Маязимский оказался в совсем небольшой комнате, хорошо освещенной четырьмя большими лампадами, чей свет увеличивали медные пластины, прикрепленные к светильникам. Вся комната была исписана всевозможными буквами. Ялган узнал письмо военных – зерамкарев, письмо священников – зарамиер и еще были какие-то буквы, которых он не знал. В комнате стоял пюпитр для молитвы и деревянная кровать. Посреди комнаты стоял невысокий пожилой человек, абсолютно седой, с небольшой бородой. Левую руку он сжимал в кулак, приложил его к груди, ладонь правой руки лежала сверху на этом кулаке. Голова была немного наклонена, будто он совершал поклон.
– Доброго дня вам. Мне сказали, что вы очень хотели меня видеть? – голос прокоэна был мягким, приятным, даже успокаивающим.
– И вам доброго дня и долгих лет жизни. – Зераклит вошёл в комнату очень раздраженным, но вид этого пожилого человека немного убавил раздражение, хотя я не до конца. – Да, я очень давно хочу вас увидеть. Но все говорят о вашем плохом самочувствии и уже десять дней мне к вам никак не попасть. Хотя выглядите Вы хорошо.
– Да, спасибо, мне уже лучше, но окончательно недуг ещё не отступил. Вы проявили немалую настойчивость. У вас, должно быть, ко мне серьезное дело.
– По другому поводу я вас и не беспокоил бы. Понимаю, что мирские дела вас едва ли тревожат, и все же хочу спросить, слышали ли вы что-нибудь о последних событиях в Галиаре?
– Вы о беспорядках перед дворцом Верховного Синклита Империи и об отстранении Его Величества, Императора Владара от власти? Слышал. – Голос старика оставался таким же мягким и приятным. Пытаться понять его отношение к случившемуся было совершенно невозможно.
– Я зераклит Верховного Синклита Ялган Мияземский, члены Синклита уполномочили меня встретиться с вами, чтобы узнать, поддерживает ли Эхаль и вы лично и вы лично, как глава Эхаля, произошедшие перемены? Мы прекрасно понимаем роль, которую играет Эхаль и духовенство в Империи. Ваше мнение игнорировать нельзя. Поддерживаете ли вы Верховный Синклит, как единственный и главный руководящий орган Империи?
– Простите, у меня нет стола, за которым мы могли бы присесть. Вот, только лавка. – Прокоэн указал рукой на лавку у стены, до этого момента Ялган ее не видел. – Давайте присядем, так будет удобнее разговаривать. Я понимаю ваш интерес и благодарю, что пришли. Эхаль является частью страны и поэтому все, что происходит в Империи или с Империей – очень важно для Эхаля. Но мы не можем быть за кого-то или против. Если что-то произошло, то только потому, что это было записано в книге мироздания, в книгах судеб самим Сефером. Безусловно, как у каждого жителя Империи, у священника, писца, библиотекаря, словом, у каждого каттава может быть личное мнение. Но лучше, если оно будет совпадать с мнением Эхаля.
– То есть можно сказать, что вы поддерживаете случившееся?
– Нет, я этого не говорил. Может быть, вы это услышали, но мной ничего такого произнесено не было.
– Но вы и не против случившегося?
– Нет, не против. Я же сказал, что не оцениваю смену власти с позиций хорошо или плохо.
– Однако, мы зераклины, Верховного Синклита Империи можем сделать для Эхаля больше, чем делалось раньше. Разве это будет плохо?
– Не ясно, к чему это предложение. Да, вы можете сделать много доброго для эхаля. Но вы можете сделать и много плохого.
– Вы понимаете, у императора могут быть… – тут Ялган замолчал на несколько секунд, потом продолжил. – У императора есть сторонники, которые будут отстаивать его власть с оружием в руках. Погибнут люди. Вы можете если не прекратить это противостояние, то повлиять на его ход. Вы должны вмешаться.
– Я соглашусь с вами в том, что нужно сделать все, чтобы избежать человеческих смертей. Междоусобная брань, самое страшное, что может постичь государство. Борьба с врагом, напавшим на твой дом – естественна, а борьба с братьями, с которыми ты делили хлеб – нет. Я лишь могу составить текст, где от имени Эхаля призову всех, кто поднимет оружие на своих братьев – отложить мечи в сторону и начать разговаривать друг с другом. – Прокоэн смотрел в пол, но было видно, что сейчас в его голове роятся сотни мыслей. В то же время он совладал со всеми этими мысли, они не разрывали его тревогой, как это обычно бывает с людьми. Возможно, это было некое управляемое множество, власть над которым имеют лишь единицы.
– А если вас никто не послушает? – с легкой иронией спросил Ялган, – если продолжат убивать друг друга?
– Наш труд будет не напрасным, даже если одна жизнь будет спасена. А вы так уверены в том, что начнется война между сторонниками старой и новой власти?
– Я не уверен в этом, но исключить такой возможности нельзя. Вероятность очень высока. Я спрошу еще раз: Вы выступите с посланием к пастве в поддержку Верховного Синклита Империи?
– Вы знаете мой ответ. Много лишних слов произносить ни к чему. Простите, я устал и хотел бы отдохнуть. Можете прийти завтра, если будет необходимость.
– Хорошо. – Ялган поднялся с лавки, кивнул в сторону прокоэна. Это был прощальный поклон раздраженного зераклита, и пошел к двери. – Всего доброго. Поправляйтесь.
– Спасибо. – Касав на прощание улыбнулся любящей отеческой улыбкой. Она ёще больше разозлила Ялгана. «Старый дурак. Толку от него никакого. Чему он улыбается? Он так уверен в своей безопасности, могуществе? Похоже, он начинает выживать из ума».
Коридор оказался пустым, никого, кто мог бы указать дорогу к выходу из здания, рядом не было, мужчина потратил какое-то время на поиски обратного пути, пока не встретил какого-то монаха, который его и вывел. Ялган принял решение: нет, не по пути ему с этим добродушным стариком. Нужен человек, готовый вершить настоящие дела. Конь мчал во весь опор к дворцу Верховного Синклита Империи. Его ахон был там.
