Евгений Михайлович Сидоров
Атомные в ремонте
Мы поехали в Североморск и доложили руководству о своем решении. Руководство осталось довольно. И.С.Белоусов обещал похлопотать в Госплане о корректировке плана «Звездочки» в связи с появлением новой работы.
Очистку аварийных отсеков провели так же, как на лодке «Ленинский Комсомол». Дефектовка же энергетической установки была очень сложной, многие вопросы решались с помощью умозаключений, так как воспользоваться корабельными электросетями и некоторыми системами мы не могли. Помню, что от этой работы я дико устал. Все решалось в спорах, некоторые участники которых вели себя чересчур темпераментно, а другие слишком уж трусливо. Иногда уже решенные вопросы приходилось рассматривать снова, так как появлялись новые объективные данные.
Когда прояснился объем работ, на первое место вышли вопросы поставки оборудования. Тот, кто думает, что передав снабженцам перечень необходимых поставок, сделал свое дело, глубоко заблуждается. Со снабженцами, даже добросовестными, надо еще много работать. Сначала идет уточнение, по какому чертежу требуется механизм, каков вариант исполнения, сторона вращения и т.д. Затем прорабатываются варианты возможной замены отсутствующего оборудования. Эта работа велась в техническом управлении Северного флота и на обоих заводах. После этого сформировался список отсутствующего на флоте и заводах оборудования, и я поехал с ним к нам в управление. Наши снабженцы половину оборудования дали, четверть велели искать на флоте (по их данным, на флоте это должно было быть), а четверть поставок оказалась не нашей номенклатуры, и снабженцы от них открестились.
Добывать поставки «не нашей номенклатуры» я послал офицеров своего отдела, а сам вернулся на Северный флот и заставил снабженцев отыскать нужное нам, но затерявшееся оборудование. Проверив, что оборудование отправлено, и получив у снабженцев отправочные реквизиты, направился на «Звездочку», куда лодку уже буксировали.
На «Звездочке» бурлила деятельность на плановых заказах, а о «Хиросиме» чуть ли не забыли. Пришлось и здесь активизировать дело. Помню, что многое зависело от контрагента «Звездочки», Северодвинского электромонтажного предприятия. Пришлось встречаться с его главным инженером Александром Александровичем Паршиновым. Это был большой знаток своего дела, зараженный, однако, бациллой ведомственности. С большим трудом мы вместе со Зрячевым его растормошили, после чего дело пошло.
По всему было видно, что в срок мы укладываемся, но тревога за исход ремонта возрастала по мере приближения ввода энергоустановки в действие. Ведь в Мурманске мы не имели возможности проверить сделанную работу необходимыми испытаниями. Но экипаж на лодке подобрался толковый, опыт сдачи лодок у «Звездочки» был большой, и все прошло благополучно. Были, конечно, и отказы, и просто неурядицы, но все затруднения быстро устранялись, и лодка, ожив, ушла на свою базу.
После этого аварийного ремонта я уже получил твердые навыки организации восстановления лодок после пожаров.
НАВИГАЦИОННЫЕ СТОЛКНОВЕНИЯ
Навигационные происшествия на флотах не редкость. Это столкновения, навалы, посадки на мель или камни, касание грунта. Происходят они не только по халатности, но и от воздействия стихии, с которой не всегда есть возможность справиться. Чем больше плавает кораблей, тем больше вероятность навигационных происшествий, поэтому столкновения, происходившие нечасто, воспринимались как неизбежное зло.
Только вот о столкновении подводных лодок в подводном положении раньше никто не слышал. И вдруг такие столкновения начались. Сталкивались наши и американские атомные лодки.
Как я уже писал, и у нас, и у «супостата» постоянно несли боевую службу атомные подводные лодки со стратегическими ракетами. За этими лодками приглядывали подводные лодки-истребители, чтобы по команде из центра, до начала ядерного удара, утопить «подопечный» ракетоносец. Это так называемое слежение со временем превратилось в искусство единоборства и обрело свою тактику. В этой дуэльной ситуации особенно возросла роль скрытности. Гидролокаторы старались не использовать, так как по их импульсам легко было засечь лодку, пользовались шумопеленгаторами. Малошумность лодки стала важнейшим тактико-техническим элементом. Эта особенность действий подводных лодок ставила перед военно-морской наукой и конструкторской мыслью новые задачи. Вырабатывались новые тактические приемы, появлялись новые приборы, в том числе неакустические средства обнаружения.
Однажды меня вызвал заместитель Главкома П.Г.Котов и приказал срочно вылететь на Север и организовать быстрое восстановление лодки после навигационного происшествия. Со мной летели Борис Иванович Голышев из ГУК и Юрий Александрович Яхненко из нашего управления. Мы должны были сделать посадку в Ленинграде и прихватить с собой специалистов промышленности. Старшим назначался я.
До отлета из Остафьево оставалось меньше двух часов, и мы не успевали заехать домой и ко мне, и к Яхненко, поэтому заехали только ко мне, захватили для Яхненко теплое белье и зимнюю шапку и поехали на аэродром, где нас уже ждал в самолете Голышев. В Ленинграде в самолет села большая группа специалистов: И.В.Коксанов из 1-го главка Минсудпрома, главный конструктор лодки Г.Н.Чернышев, его заместитель Л.А.Самаркин, начальник производства Адмиралтейского завода Р.Бондарев, строитель Хазанов, районный инженер ГУК ВМФ Г.Л.Небесов и еще кто-то. Ленинградцы разместились в хвосте самолета и сразу зазвенели стаканами. Я пожалел, что сразу же не пресек их «беседу», так как в Североморске с ними уже трудно было разговаривать. Прилетели мы туда ночью. Нас встречало большое флотское начальство. Разместили нас на спасательном судне. К этому времени мы уже знали, что в наших территориальных водах произошло столкновение нашей лодки с американской в подводном положении.
Утром мы были уже в Полярном и наблюдали, как швартуется лодка, получившая «навигационное повреждение». Ограждение рубки у нее было смято в гармошку, ходового мостика не осталось. На обломках, как курица на насесте восседал командир лодки Евдокименко и через переносное переговорное устройство выкрикивал команды в центральный пост. Картина была комическая, но было не до смеха, так как швартовка лодки – очень сложное дело, а у командира не было даже машинного телеграфа. Как только лодка пришвартовалась, мы бросились на нее с осмотром.
Удар был нанесен сверху. Смяв ограждение, изготовленное из легкого сплава, киль американской лодки угодил в крышку верхнего рубочного люка. Стальная, большой толщины крышка получила вмятину, прогнулась и пропустила воду в боевую рубку. Но в рубке есть еще нижний люк, который был задраен, поэтому вода в лодку не попала. Все удивлялись: «До чего же повезло, что «супостат» попал в самое прочное место на лодке, да еще с двумя запорами!»
На следующий день прибыл первый заместитель командующего флотом вице-адмирал А.И.Петелин. Он выслушал мои соображения о восстановлении лодки, а когда я стал спускаться вместе с ним в лодку, вежливо попросил меня за ним не ходить, так как он собирается прослушать магнитофонные записи. Евдокименко наказан не был, более того, некоторое время спустя он стал контр-адмиралом.
Как показал осмотр, пострадало ограждение рубки от удара и сама боевая рубка от затопления. Надо сказать, что ограждение рубки насыщено оборудованием, может быть, еще больше, чем внутренние помещения лодки. Здесь сосредоточены все «органы чувств» лодки и, кроме того, средства управления кораблевождением. Радиолокационные антенны, антенны связи и радиопеленгации, гидроакустический миноискатель, перископы, выдвижная шахта подачи воздуха к компрессорам, репитеры гирокомпаса, машинный телеграф, ходовые огни и другое оборудование были повреждены необратимо. Крышка люка требовала замены. Комингс люка и сама боевая рубка требовали исследования на предмет наличия остаточных деформаций.
В заводоуправлении собрались представители всех довольствующих управлений флота, которыми пытался руководить начальник вооружения и судоремонта флота Данила Иванович Феронов. В помещении стоял галдеж, Феронов повышал голос все больше и больше, но не по поводу восстановления лодки, а по причине неуважительного к себе отношения.
Пришлось взять дело в свои руки. Я отправил всех на лодку, чтобы каждый по своему заведованию получил у личного состава перечень оборудования, подлежащего замене. Дал на это четыре часа. Затем каждый должен был оставить мне копию перечня и отправиться добывать оборудование к себе на склад с базовым ЗИПом, а также выяснять возможности судоремонтного завода. Список недостающего оборудования с указанием чертежей и ГОСТов я попросил представить мне к вечеру следующего дня.
С представителями Адмиралтейского завода мы договорились, что они срочно поездом высылают изготовленное для строящейся лодки ограждение, а также бригаду рабочих для его монтажа и насыщения оборудованием, которое поставит флот. С этим все ленинградцы, кроме Самаркина и Хазанова уехали.
По моему вызову из ленинградского НИИ приехали два научных сотрудника, Володя Отсон (мой однокашник по академии) и Гиви Квачадзе. Я поручил им сделать обмеры рубки и по этим данным путем расчетов определить, годится ли она для дальнейшей эксплуатации. Для этого пришлось изготовить и установить струны и очистить корпус рубки от пробковой изоляции.
Комингс люка пришлось кое-где наплавить, а кое-где подшабрить.
К этому времени обломки ограждения были уже демонтированы, и шло получение поставок от довольствующих органов флота. Не хватало восьми позиций оборудования, в том числе подъемника командирского перископа. Я дал шифровку в Москву, и недостающее оборудование стали привозить на самолетах. Подъемник перископа пришлось взять с ремонтирующейся лодки.
На восьмой день пришел килектор и своим краном поставил на палубу лодки новое ограждение, состоящее из нескольких секций. Их монтаж и сварка были сложнейшим делом, поскольку нужно было обеспечить строгую соосность верхних и нижних отверстий для выдвижных устройств. Более подробно излагать ход работ не буду, так как это будет утомительно для читателя, незнакомого с деталями.
В восстановлении лодки участвовало более десятка организаций, и координировать их действия, а иногда и гасить вспыхивающие конфликты выпало на мою долю. С момента нашего приезда и до окончания работ прошло 20 суток.
Следующей столкнувшейся лодкой была, конечно, злополучная «Хиросима». Она просто не могла пройти такого рода аварии. Теперь у нее был полный набор: авария главной энергетической установки, пожар с затоплением и столкновение.
В восстановлении «Хиросимы» я участия не принимал, так как был занят чем-то более срочным. Помню только, что у нее была полностью смята носовая оконечность. Ей изготовили новый нос на северодвинском судостроительном заводе, прибуксировали его в Мурманск и там в сухом доке соединили с лодкой.
Следующее столкновение произошло в Тихом океане, в нейтральных водах, у входа в Авачинскую бухту.
«Супостат» врезался в правую мортиру гребного вала нашей лодки. Нужно и здесь отметить элемент везения. Попади он метра на три правее, и был бы пробит прочный корпус с вытекающими из этого трагическими последствиями. На восстановление этой лодки ездил Е.П.Балабанов. Оно организационно оказалось довольно простым: нужно было выполнить вполне очевидные корпусные работы. Как рассказывал Евгений Павлович, сила соударения лодок, судя по повреждениям, была очень большой. «Супостат» оставил в обломках кормы нашей лодки детали своего корпуса. Несколько железок и кусочек противогидролокационного покрытия Балабанов привез в Москву, и они некоторое время хранились в моем сейфе, где уже сложился музей подобного рода сувениров.
Однажды зимой 1977 года мне опять приказали срочно лететь на Север. Я был включен в состав комиссии по расследованию обстоятельств очередного столкновения. От меня требовалось оценить стоимость аварийного ремонта. Привезли нас на базу лодок, прямо к пирсу, у которого стояла «потерпевшая». Подошел к лодке, нос которой был виден еле-еле, так как стояла полярная ночь. Однако можно было разглядеть вмятину большого диаметра, очевидно, о борта чужой лодки. На первый взгляд, ничего особо страшного не произошло. Ну, вмятина, ну, зацепило обтекатели торпедных аппаратов. Я залез в надстройку с переносной лампой, и это впечатление подтвердилось. Помню, что я назвал какую-то незначительную сумму, оговорив, правда, что без докового осмотра окончательно определить размер повреждений невозможно. Доки в ближайшие 20 дней были заняты, и я улетел домой.
Когда лодку поставили в док, северяне попросили меня снова приехать, так как повреждения оказались непростыми, а их устранение проблематичным. В доке была осмотрена гидроакустическая выгородка, и она оказалась сильно поврежденной. Прогиб обшивки был так велик, что несколько излучателей гидроакустического комплекса, расположенных на своеобразном барабане, было разбито.
Что я знал о гидроакустической выгородке? Что она всегда заполняется водой, и воды там двести кубометров. Теперь же, побывав в выгородке, я увидел эти кубометры воочию. Это было огромное помещение, куб с шестиметровой гранью, а в середине барабан с излучателем. Обшивка и набор титановые, точность сборки не корабле- , а машиностроительная. Нужно, чтобы лучи попадали на перфорацию корпуса, а не на ребра жесткости, которых очень много. Технологи с завода-строителя сказали, что точность можно обеспечить, только поставив лодку на твердое основание и состыковав ее с вновь изготовленной выгородкой.
Поехал в Ленинград к директору завода Виктору Николаевичу Дубровскому. Он мне сказал, что изготовление для нас выгородки невозможно. Он специально посетил участок, где их делают, и ему объяснили, что все постели, на которых формируются секции обтекателей (выгородки), заняты круглый год. Если бы была возможность изготовить лишний обтекатель, завод бы мог построить лишнюю лодку.
Тогда я договорился с Виктором Николаевичем, что со мной на лодку поедет бригада его конструкторов. Они точно определят, какие листы и ребра жесткости надо заменить, разметят нам места отрезки дефектных конструкций, мы дадим заводу титановые листы (у нас был хороший запас), а завод по данным своих конструкторов изготовит нужные конструкции и пришлет нам их россыпью. Как договорились, так и сделали. На время изготовления конструкций лодку вывели из дока, когда же они были получены, ее снова поставили в док и за 12 дней восстановили весь нос.
Я очень гордился тем, что мы решили проблему, как подобает ремонтникам, а не пошли на поводу у технологов-строителей. Ведь в военное время можно было бы выйти из положения только таким способом.
На следующий год одна тихоокеанская лодка принесла из похода аналогичную вмятину. Мы поставили ее восстанавливать на принадлежащий промышленности завод «Звезда». Как я ни рекламировал свой метод ремонта обтекателя, представители промышленности меня не слушали. Они с помощью своего министра обязали Дубровского изготовить им новый обтекатель. Это им нужно было, чтобы стоимость поставки обтекателя включить в свои плановые показатели по валу. Дубровский делал им этот обтекатель около года. За это время командующий Тихоокеанским флотом несколько раз запрашивал нас, когда же будет готов обтекатель. Все нервничали, кроме «Звезды». Завод задержал лодку на год, зато был в большом барыше. Это к вопросу о действии экономических законов.
ПРОБЛЕМЫ РЕМОНТА ПОДВОДНЫХ ЛОДОК
НА СЕВЕРНОМ ФЛОТЕ
Судоремонтные заводы мы старались специализировать на ремонте лодок одного-двух проектов. Это значительно улучшало организацию производства и повышало производительность труда.
Судоремонтному заводу «Нерпа» выпали на долю лодки ленинградской постройки. Его специально для этого и строили к определенному сроку. Строители не подкачали, все объекты сдавались своевременно, и все же завод нас подвел. Начало производственной деятельности завода запоздало на полгода, но это можно было как-то пережить. Однако завод очень медленно работал. Причина была в том, что на заводе было мало рабочих.
Бывая на заводе два-три раза в год, я хорошо знал обстановку на нем. Одновременно со строительством завода и началом производственной деятельности строились город, дороги, и совместить все это было очень сложно. Город строился в пустынной тундре, и местных жителей, которых можно было бы привлечь к работе на заводе или в сферу обслуживания, там попросту не было. Поэтому весь персонал приходилось нанимать на стороне и обеспечивать жильем. Года через три все должно было утрястись, а пока у завода явно не хватало мощностей для обеспечения ремонта двух дивизий подводных лодок.
Я подступал к директору завода Валентину Васильевичу Мурко с ножом к горлу, тот понимал меня, но пока ничего сделать не мог. И я его тоже понимал, и в душе одобрял ту стойкость, с которой он проводил линию на всестороннее развитие не только завода, но и города. А выдерживать эту линию ему было очень трудно. Министерство требовало выполнения производственного плана, проверяющие из ЦК КПСС и военно-промышленной комиссии интересовались только планами строительства завода и производства, заказчик (и в моем лице тоже) требовал увеличить темпы ремонта.
Я уже объяснял ранее, что задачи боевой службы могут быть обеспечены, если лодки будут через 4-5 лет получать средний ремонт с восстановлением ресурса и если этот ремонт будет длиться не больше одного года. У «Нерпы» продолжительность ремонта составляла три года, и мы прекратили ставить туда лодки, чтобы ускорить ремонт уже находившихся там.
При составлении перспективных планов я обнаружил, что через год возникнет критическая ситуация – в двух дивизиях лодок некого будет посылать на боевую службу. Через три года «Нерпа» заработает нормально, но накопившихся работ ей уже не сделать никогда. Нужны были какие-то экстренные меры, но ничего путного в голову не приходило. Я несколько раз устно докладывал р своей тревоге заместителю Главкома, а потом сделал ему письменный доклад и попросил наложить резолюцию. У В.Г.Новикова сразу возникло несколько предложений, но при обсуждении они отпали. Тогда последовало решение, ставшее в последнее время стереотипом: послать Сидорова во главе рабочей группы на место, пусть разберется и доложит предложения. Новиков переговорил по телефону с заместителем министра судостроительной промышленности Л.Н.Резуновым, и тот включил в мою группу главного специалиста 12-го главка Ивана Ивановича Леонтьева, начальника отдела строителей «Звездочки» Николая Григорьевича Макаренко и конструктора из Ленинграда. Из нашего управления я взял с собой Е.П.Балабанова, А.А.Жданова, В.М.Харько из отдела Бисовки и снабженца В.Ф.Андреева. От ГУСРЗ в группе был их самый толковый инженер А.Г.Берман.
В таком составе мы отправились на поезде, и я все думал, с какого же конца подобраться к решению вопроса. Перебирал разные варианты, но по очереди их отвергал. В конце концов, я отказался от построения заранее приготовленных схем и решил досконально изучить техническое состояние каждой лодки в отдельности, а уже после этого решить, что с ними делать.
В Мурманске заехали в техническое управление флота и посоветовались с его начальником Анатолием Николаевичем Мищуком. Анатолий Николаевич давно служил на Севере, прошел все должности от старшего офицера ремонтного отдела до начальника управления. Подчиненные его любили за справедливость и умение найти грамотное решение самого сложного технического вопроса. Командование ценило его за правдивость и честность, ибо он никогда не приукрашивал действительность и давал объективную оценку тому, что происходило на флоте.
Мищук дал нам двух офицеров-эксплуатационников в помощь, чтобы мы скорее смогли освидетельствовать большое количество лодок.
На базу нас доставили на автобусе. Штатских разместили в новой гостинице в городке, а военных на финской плавказарме в дивизии, которой командовал Александр Сергеевич Пушкин (впоследствии редактор «Морского сборника»). Александр Сергеевич поставил нас на довольствие, правда, за плату, и мы питались, как подводники.
Работу группы я поставил так:
Харько, Жданов и два северянина-эксплуатационника занялись освидетельствованием лодок. Они собирали офицерский состав лодки, с их слов и по записям в журналах и формулярах определяли техническое состояние материальной части на этой лодке;
Берман, Макаренко и Леонтьев переводили дефекты в необходимый объем работ и сроки их выполнения;
Андреев шарил по складам флотилии и выяснял, что из запчастей у них есть в наличии;
Балабанова отправил на плавзавод флотилии, чтобы он оценил мощности производственных цехов и квалификацию работников.
Сам я больше занимался работами первой секции группы, но был в курсе дел всех наших товарищей и реагировал на их информацию. Дополнительные сведения я получал от заместителя командующего флотилией контр-адмирала Леонарда Борисовича Никитина и его помощников. Таким образом, мы получали всестороннюю оценку кораблей, подкрепленную опытом и мудростью Леонарда Борисовича, которого мы все уважали за простоту, неутомимость и принципиальность.
Однажды, находясь на плавказарме, мы вдруг услышали колокола громкого боя и объявление о том, что сюда прибывает командующий флотом. Я вышел на пирс его встречать вместе с офицерами флотилии.
Адмирал флота Георгий Михайлович Егоров меня хорошо знал. Каждый раз, выезжая в Северодвинск, он просил Новикова послать меня туда же, чтобы я ввел его в курс ремонтных проблем и подсказал, как вести себя с директорами заводов.
Увидев меня, он спросил: «А что здесь делает Сидоров?» Командующий флотилией ответил неопределенно: «Опять комиссия приехала». Я возразил, что мы не комиссия, а рабочая группа, которая разрабатывает меры по продлению ресурса лодок и снятию с них ограничений по скорости хода и глубине погружения. Г.М.Егоров заинтересовался и пригласил меня в каюту командира дивизии.
Командующий флотом прибыл на партийную конференцию флотилии, которая должна была начаться через 25 минут на этой плавказарме. Он дал мне 20 минут на доклад. Узнав подробнее о наших целях, он сказал: «Побольше бы таких комиссий. Не припомню, чтобы Москва оказывала нам более ценную помощь. Главнокомандующий приказал мне убыть в отпуск. За меня остаеься вице-адмирал Чернавин. Прошу результаты работы доложить ему».
Постепенно картина стала выстраиваться. Неисправностей на лодках было немного, но на каждой предстояла солидная работа. Где была повышена активность воды 1-го контура и требовалась перезарядка реакторов, где прошел срок испытания баллонов ВВД, везде ресурс был на исходе, добрая половина лодок нуждалась в доковании.
С ресурсом в то время дело обстояло так. В новые проекты закладывалось требование о ресурсе в 50 тыс. часов. В целях увеличения ресурса нашим военным НИИ проводилась работа по теме «Ресурс». Ценность этой работы заключалась в том, что в ее рамках все поставщики внесли изменения в технические условия на поставку и увеличили ресурс своих механизмов на 12-15 тыс. часов Это было как раз то, чего нам не хватало, чтобы пережить время до полного развертывания «Нерпой» своих производственных мощностей.
По способу увеличения ресурса механизмы делились на четыре группы:
– механизмы, для которых ресурс увеличивается выполнения каких-либо работ (около половины механизмов);
– механизмы, для которых ресурс увеличивается при условии определенного увеличения возимого ЗИПа (40% механизмов):
– механизмы, для которых ресурс увеличивается после определенных доработок;
– механизмы, которые после выработки ресурса требуют замены новыми (десять механизмов).
Тему «Ресурс» я изучал незадолго до этой командировки, но мне тогда не пришло в голову ею воспользоваться, так как мы привыкли, что научно-исследовательские работы служат в основном личным целям авторов. Теперь же она всплыла в памяти и оказалась палочкой-выручалочкой. На флоте с темой знакомы не были.
Взяв на вооружение тему «Ресурс», мы для каждой лодки определили объем работ по следующей схеме:
– устранение фактических неисправностей;
– снятие ограничений в использовании, если лодка их имела;
– доработка механизмов и доукомплектование возимого ЗИПа для продления ресурса;
– докование, если подошел срок.
Теперь, когда выявился объем работ, центр тяжести в наших действиях переместился на представителей судоремонтных главков. Берман привлек пару специалистов со своего завода в Полярном, и вскоре нам стало ясно, сколько на какую лодку требуется нормо-часов, рублей и времени. Для лодок, требующих докования, продолжительность работ составляла четыре месяца, без докования – три месяца.
Мы условно назвали комплекс этих работ «усиленным навигационным ремонтом». Несколько лодок мы решили поставить в такой ремонт на заводе в Полярном, откорректировав заводу план за счет переходящих на будущий год лодок. Туда же направились лодки, требующие докования и перезарядки реакторов. Заодно мы планировали выполнение на них работ по снижению шумности. Эти работы были уже хорошо освоены заводом. Пару лодок я имел ввиду направить на плавзавод флотилии, а остальные отдать «Звездочке», которая силами выездных бригад работала бы в акватории «Нерпы».
Но из этих моих намерений ничего не вышло. Н.Г.Макаренко наотрез отказался делать, как он выразился, «выборочный ремонт». Отдавайте нам лодки целиком, заявил он, и мы сделаем на них средний ремонт, но для этого снимите с нашего плана ракетные лодки. Это меня не устраивало. Получался «Тришкин кафтан»: здесь я улучшаю дело, а там ухудшаю. Я пытался «додавить» завод, порой выходил из себя, угрожал, стыдил, но вскоре понял, что здесь ничего у мен не выйдет.
Берман, присутствовавший при этих схватках, вошел в мое положение и взял на свой завод еще одну лодку. От предложения Макаренко помочь рабочими он отказался, заявив, что с контрагентами одни неприятности – жалобы на плохое размещение и пьянство. Лучше уж все делать самим и ни с кем не делиться прибылью.
Куда девать еще две лодки, я не мог приложить ума. И тут выручил Женя Балабанов. Он с расчетами убедительно доказал, что плавзавод флотилии, состоящий из трех хороших плавмастерских, по своей мощности и квалификации персонала может не только обеспечить все лодки флотилии межпоходовым ремонтом, но и произвести не менее пяти усиленных навигационных ремонтов. Плавзавод обладал огромным потенциалом и скучал по настоящему делу. Леонард Борисович недооценил завод и мало с него требовал. Я запланировал плавзаводу четыре лодки, и у меня почти сошлись концы с концами.
Одна лодка была в плохом состоянии, на ней нагромоздилась куча проблем. Я посвятил ей два дня и убедился, что этому «больному» не могу даже поставить диагноз, не то, что прописать лекарство. Лодка была опытная, и мы решили просить завод-строитель взять ее к себе на средний ремонт.
Мы с Леонардом Борисовичем согласовали график ввода в строй лодок ленинградской постройки и пошли к командующему флотилией вице-адмиралу Аркадию Петровичу Михайловскому. Командующий был моих лет, но уже во многом преуспел: он был и Героем Советского Союза, и доктором военно-морских наук. Это был человек небольшого роста, с крупной головой, с резкими движениями. Впечатление оставляли его пронизывающий взгляд и речь: он говорил так, будто диктовал текс для записи.
Одобрив наш график, Михайловский сказал, что этого маловато. Надо к нашему докладу приложить еще один график, в котором показать по месяцам процент боеготовности лодок в обеих дивизиях. В течение двух месяцев этот проект был ниже нормы. Михайловский хотел, чтобы ему сверху санкционировали это снижение боеготовности. Я согласился доложить Чернавину такой график, а Михайловский обещал дать команду вычертить графики и отпечатать наши материалы в течение двух дней, после чего выслать с нарочным в штаб флота. Я оставил Жданова проследить за всем этим, а сам с другими членами группы уехал в Мурманск заниматься последним оставшимся делом – комплектованием оборудования и запасных частей.
Наш снабженец Андреев много поработал на базе флотилии. Его можно было застать и за полночь за составлением перечней потребного для лодок имущества. Такой необыкновенной работоспособности он добивался, взбадривая себя спиртом. Пока мы говорили о требующемся имуществе, у нас с ним было хорошее взаимопонимание. Когда же речь зашла о том, чем мы располагаем, Андреев стал темнить, проявлять самостоятельность и договорился до того, что он мне не подконтролен. Пришлось просить его подумать, что будет, если я отправлю его в Москву как не справившегося с заданием, да еще злоупотреблявшего спиртным. После этого он перестал валять дурака, но я для верности подключил к делу Балабанова и Харько. В результате удалось четко выяснить, что флот сам может дать на подводные лодки к определенному сроку, а что надо просить в Москве.
Мищук созвонился с Чернавиным, и тот назначил нам время для доклада. За те десять минут, что мы ему докладывали, трижды входил дежурный адмирал и докладывал не терпящие отлагательства вопросы о кораблях, попавших в циклон, о флотских самолетах, летящих на другом краю океана, об обнаружении американской лодки в оперативной зоне флота. Чернавин мгновенно давал свои решения, формулируя их двумя-тремя словами. Наши документы он завизировал и поблагодарил за помощь флоту.
Мы отправились домой, и после прибытия документов я пошел докладывать Новикову о результатах нашей работы и о необходимости дать флоту к определенному сроку имущество по прилагаемому списку, поскольку без этого имущества никакой пользы от мероприятия не могло быть.
Новиков охотно слушал доклад об эксплуатационных и ремонтных делах, но когда речь заходила о снабжении, становился безразличным, глухим и немым. Я попытался без него договориться со снабженцами, но встретил организованное сопротивление. Пришлось опять тормошить Новикова, и опять безрезультатно.
И все же мы своего добились.
Вслед за нами на Северный флот приехала инспекция министерства обороны и стала строго спрашивать с флота за то, что в составе боевых сил числятся корабли с ограничениями своих характеристик. Лучшей реакцией на замечания инспекции, чем наш материал, нельзя было и придумать. Новиков заторопился, у него открылись и глаза, и уши, он «накрутил хвоста» снабженцам и помчался к Главкому утверждать наши графики.
Через год, когда инспекция министерства обороны снова приехала на Северный флот проверять, как идет устранение прошлогодних замечаний, ей вынесли наши графики, работы по которым были уже полностью выполнены. Говорят, что маршал Москаленко был в восторге и поставил флоту оценку «хорошо».
