Евгений Викторович Донтфа
Дочь Туллы
26
Ярл Эльдвуг Дубовый Щит находился в своей конюшне, возле одного из центральных стойл и задумчиво гладил морду молодого гнедого коня. И даже шептал ему что-то ласковое. Но при этом мысли мужчины были заняты совершенно другим. В подвале именно этой конюшни, в северном правом углу, был закопан крепкий дубовый бочонок, наполненный драгоценностям из последнего похода в Вестландию. Драгоценностями, которые Эльдвуг сумел ловко скрыть от своих людей и которые так и не вошли в состав общей добычи. Сделал он это ни из какой-то особенной жадности, а просто как рачительный предусмотрительный вождь. Так он объяснял это себе. Ведь могут настать трудные времена и нужно подготовиться к ним. А теперь он размышлял над тем стоит ли пойти, откопать бочонок и проверить его содержимое. Слова бриттской ведьмы весьма обеспокоили его. Ну откуда она могла знать о тайнике? Только если прознала о нём с помощью какого-то колдовства, а значит чего доброго возможно и умыкнула. Эльдвуг и сам в это не верил, но беспокойство тем не менее не покидало его и потому, поглаживая лошадиную морду, он неспешно думал стоит или нет заняться земляными работами.
В конюшню вошёл Рейнмар и приблизился к ярлу. Лицо форинга было мрачнее обычного.
– Что ещё? – Недовольно спросил Эльдвуг, предчувствуя новые неприятности.
Рейнмар помолчал и даже чуть растерянно погладил ладонью затылок.
– Мне тут сказали… стража у ворот видела как Сигхурд со своими людьми, среди которых и Тибар, выехали из города. И направились по дороге на юго-запад, как говорят туда же куда и буйша ушла. Я поспрашивал никто не знает, что они затеяли. Взяли лучших лошадей, обвешались оружием и спешно уехали.
Ярл перестал гладить коня и полностью повернулся к своему помощнику. Теперь лицо Эльдвуга было не менее мрачным чем у Рейнмара. Они угрюмо смотрели друг на друга.
– Где Брунгильда? – Спросил ярл.
Рейнмар пожал плечами.
– Не знаю. Вроде повозку с Буяном провожала к воротам. – И он отвернулся чтобы не видеть совсем уж потемневшего взгляда ярла.
Эльдвуг сделал пару шагов в сторону, остановился и сжав кулаки уставился куда-то в землю.
– Возьмёшь десять человек, – приказал он. – Лучших, надежных. Возьмете лучших лошадей. Догоните Сигхурда и остальных и воротите назад. – Он яростно посмотрел на форинга. – Любым способом. А если этот конопатый кусок говна добрался до буйши и что-то сделал ей…, – ярл замолчал, его почти трясло от злости.
– То что?
– Если буйша ещё жива, то защитите её. Не дайте Сигхурду и остальным причинить ей вред. Тебе ясно?!
– Ясно, – недовольно буркнул Рэйнмар, который конечно был не в восторге от такого задания. – А если нет?
– А если нет, – зловеще произнес ярл, – тогда хватайте этих собак и волоките сюда. Без оружия, связанных, как последних воров. Я сам с ними разберусь.
Рейнмар помялся и нехотя проговорил:
– Слушай, ярл, скверное это дело, из-за какой-то буйши нам между собой распри затевать. Может черт с ней?
Эльдвуг так на него посмотрел, что Рэйнмар едва не поперхнулся от его пылающего взгляда.
– А с моим словом как, а?!! Тоже чёрт с ним?! Да мне плевать на эту буйшу, но что я сказал должно быть исполнено. Или как, Рэйнмар Молотобоец?! Пусть теперь все говорят, что Эльдвуг Дубовый Щит просто балобол с высокой ёлки, так что ли? Я обещал ей что её не тронут, что она свободно уйдёт куда хочет. И если бы мы встретили её через год, через месяц то были бы вольны убить её на месте и это было бы правильно. А сегодня я дал ей слово, при всех. При всех. И что получается? Пообещал, а сам тут же послал за ней отряд дюжих молодцов чтобы её там в лесах по-тихому укокошить, так что ли? И с чего вдруг? Может потому что я испугался её или что?
Форинг хмуро молчал. Эльдвуг долго смотрел на него тяжелым взглядом, затем, немного успокоившись, холодно сказал:
– Догонишь Сигхурда и воротишь назад. Будет брыкаться, прищучишь. Не поймёт, топором по голове. Я не шучу. Я никому не позволю моё слово по ветру пускать. Буйшу ни в коем случае не трогать. Если она жива, защитите её, помогите чем сможете. А нет, то хоть дочери её помогите. Дайте ей там еды и немного денег. Ясно?!
Форинг кивнул и уже повернулся чтобы уйти, но Эльдвуг ещё сказал:
– И подумай сам, Рейнмар Молотобоец, как бы ты чувствовал себя, окажись на её месте. Если бы ты пришел в селение бриттов, вызвал бы на поединок одного из них и вождь пообещал бы тебе что если победишь, ты сможешь спокойно уйти и никто тебя не тронет. А потом, когда бы ты убил своего врага и пошёл своей дорогой, бритты нагнали бы тебя и навалились всем скопом. Чтобы ты тогда подумал о них и ихнем вожде?
Рейнмар молчал.
– Что?! – Потребовал ярл.
– Что все эти бритты и их вождь грязные вонючие мрази, – с тихой яростью ответил форинг, – подлые недоноски, конченные твари без чести и мужества, ублюдочные трусливые бабьи подстилки.
Ярл невесело усмехнулся.
– Вот как? Ну а если обо мне и моих людях будут так думать это по-твоему нормально, так что ли?
– Я верну Сигхурда, приволоку на веревке если понадобится, – мрачно сказал Рейнмар и пошел прочь.
Ярл снова повернулся к стойлу, но на коня не посмотрел. Теперь он думал о своей жене, о прекрасной Брунгильде Мэйнринг, от улыбки которой у него когда-то замирало сердце. И думал он о ней с темно ледяной тягучей яростью, накрывающей его душу как тяжелые грозовые тучи закрывают небо.
27
Это был странный дом. Сложенный из гранитных плит и валунов непонятно каким образом подогнанных друг другу. Напоминающий квадратную башню высотой метра 4 или 5. В двух местах неровные грани камней оставляли косые амбразуры, что-то типа окон, затянутых мутной плёнкой бычьего пузыря. Дверной проём занавешивала громадная черная шкура, принадлежность которой к какому-то зверю Далира затруднилась определить. Хозяин каменного, покрытого мхами и выбоинами строения, оказался седобородым стариком с очень темными глубоко посаженными глазами. На нём было надето немыслимое количество широких бесформенных одеяний, ветхие расползающиеся рубахи, лопнувшие кожаные безрукавки, пошедшие бахромой ужасно заношенные шерстяные плащи, перекрывающие друг друга и даже нечто напоминающее юбку из клетчатой ткани. Всё это тряпье полностью скрывало фигуру человека и вообще делало его необъятным и неопределенным. В его неряшливых в отличии от бороды темных волосах торчало здоровенное перо ворона, на правой руке отсутствовал безымянный палец, вместо него культяпка из черного материала. Но главное его лицо, оно казалось то безжизненным и застывшим, то вполне смешливо-добродушным, и кроме того Далире чудилось что оно при каких-то ракурсах отбрасывает синий отсвет. У старика в руке был посох сделанный из большой кости какого-то гигантского животного, которого Далира опять же не могла определить.
Старик гостеприимно откинул черную шкуру и сказал глуховатым голосом на родном языке Далиры и Синни:
– Входите.
Но Далира, схватив дочь за плечи, не двинулась с места.
– Кто ты такой? – Спросила она.
Он пожал плечами:
– Просто старик, живущий в каменном доме на краю мира. Входите. Вам не нужно бояться.
Далира гордо вскинула голову.
– Разве похоже, что мы боимся?
Старик добродушно улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Нет, не похоже.
– Из какого ты народа?
Он как будто задумался и затем неуверенно произнес:
– Я… сигурн.
Далира поджала губы, было такое ощущение что старик только сейчас вспомнил или придумал это слово. Тем не менее это было её родное племя и в его речи не было ни малейшего акцента. А в следующий миг она заметила у него маленькую татуировку "Th" возле внешнего уголка левого глаза и почувствовала облегчение. Однако входя в дом и проходя вблизи старика ей уже показалось что это не татуировка, а просто такая причудливая то ли морщинка то ли родинка лишь напоминающая руну Туллы.
Внутри было очень тепло и сумрачно. В огромной каменной нише в стене горел большой костер, но Далира не поняла куда выходит дым, снаружи она ничего не заметила. Ещё здесь был большой стол и две длинных лавки и больше практически ничего.
– Здесь негде укрыться, – с досадой сказала Далира и резко повернула Синни к себе лицом. – Тебе всё равно придется бежать. Норманны легко нас здесь найдут. Давай. – И она подтолкнула её к выходу.
Но стоявший у входа старик отрицательно покачал головой.
– Не найдут. Никто вас здесь не найдёт. Оставайтесь.
Далира поглядела на него почти сердито.
– Они наверняка видели куда мы пошли и придут сюда за нами. Здесь негде спрятаться и мы здесь как в ловушке. Мы уходим.
Но старик, загораживая собой выход, не двинулся с места, спокойно глядя ей в глаза.
– Не волнуйся, дочь. Никто не войдёт в этот дом, если я того не захочу. Никто даже не увидит его. Лучше позволь ребёнку погреться у огня. Идём, Синни. – И он за руку отвёл девочку к каменному очагу. Взял у неё меховой плащ, постелил на землю и усадил на него. – Присел рядом, улыбнулся ей и проговорил: – Это очень необычный огонь. Он согреет, но никогда не обожжёт. Видишь? – Он внёс ладонь прямо в пламя и некоторое время держал её там. Синни округлившимися глазами с изумлением глядела на это. В отличии от матери она никакой тревоги не испытывала, напротив в присутствии этого чудаковатого старика ей было очень спокойно. – Это пламя звёзд.
Далира, совершенно растерявшись, завороженно наблюдала за всем этим. Но когда старик поднялся, она всё же пришла в себя и спросила с вызовом:
– Откуда ты знаешь имя моей дочери?
Старик изобразил удивление.
– Её имя? – Он пожал плечами. – Я просто назвал её красавицей (от др. шотл. cinnie – "красивая").
Далира насупилась. Ей показалось что вздорный старик издевается над ней. Но тут она увидела как Синни засунула обе руки в странный чуть синеватый огонь и спокойно держит их там. Она было сделала шаг к дочери, чтобы заставить её немедленно прекратить, но замерла. Очевидно что пламя не причиняло девочке вреда. Далира с легким раздражением посмотрела на старика. Ей припомнилось что он назвал её "дочь". Но он совершенно точно никоим образом не походил на её отца.
– На этой равнине никто не живёт, – упрямо сказала она. – Никто никогда не жил. Как так вышло что ты живешь здесь?
Старик усмехнулся, прислонил свой костяной посох к стене, сел за стол и жестом предложил Далире сесть напротив. Девушка какое-то время колебалась, не зная на что решиться. Ей казалось недопустимым рассиживаться тут, зная что злобные норманны вот-вот настигнут их. Но всё же поддавшись всей необычности ситуации, она подошла к столу, поправила своё многочисленное вооружение, чтобы оно не мешало сидеть, причем сделала это с нарочитой демонстративностью дабы хозяин дома видел, что она отнюдь не беззащитная овечка и опустилась на лавку.
Старик удовлетворенно покачал головой.
– Ты не права, дочь. На этой равнине всегда кто-то жил. С самых незапамятных времен, со времён великанов и громадных драконов, когда ещё и людей-то не было. Вот, – он указал на свой посох. – Он сделан из пальца дракона.
Далира усмехнулась.
– Ты путаешь меня с ней, – она кивнула на Синни. – Как твоё имя?
– Я давно забыл его за ненадобностью. Время стирает всё и имена в первую очередь.
Она вдруг заметила у него на груди медальон словно из хрусталя, хотя минуту назад там вроде ничего не было. Медальон отдаленно напоминающий копьё казалось слегка светился внутренним свечением, которое время от времени на едва уловимый миг раскладывалось в цветной радужный спектр.
Далире всё более и более становилось не по себе, неуютно, будто с минуты на минуту должно случиться нечто такое что полностью перевернёт весь её мир. Некое понимание того что происходит казалось вот-вот накроет её, оно уже близко, но пока что ещё слишком смутное, тревожная тень, наплывающая на её сознание, как будто она слышит за стеной громкий шум, но ещё не знает, что его производит.
– Нас преследуют плохие люди…, – медленно проговорила она. – Как ты можешь быть уверен, что они не войдут сюда? У тебя даже нормальной двери нет, просто тряпка.
– Они не войдут, потому что ты остановила их.
Далира поглядела на него исподлобья.
– Я не понимаю…, – тихо сказала она.
За стенами дома стал явственно слышен вой и свист, словно там разгулялась снежная пурга. Черная шкура, закрывающая вход, пришла в движение, дергаясь и колеблясь. Вой ветра становилось всё громче. А затем Далира услышала рокот, накатывающиеся глухие удары и отчетливое долгое шипение. И ещё, и ещё. Она сидела, абсолютно окаменев, даже как будто не смея дышать. Больше всего это напоминало звук прибоя бурного моря. Но откуда здесь взяться морю? Она подняла взгляд на старика. Тот внимательно не мигая смотрел на неё. Девушка поёжилась.
– Очень холодно, – пробормотала она и обхватила себя за плечи.
– Ветра над Северным морем совсем ледяные, – согласился хозяин дома и задумчиво добавил: – Почти изначальный холод.
Далира поглядела на Синни. Та по-прежнему сидела у огня, поместив в него ладони и была неподвижна. Абсолютно неподвижна. Неестественно неподвижна. Далира резко двинулась, желая подняться с лавки и подойти к дочери, но старик молниеносным движением поймал правой рукой её левое запястье.
– Не надо! – Сказал он, удерживая её на месте.
Далира едва не вскрикнула, костлявые длинные пальцы старика сильно обожгли ей руку, но обожгли холодом, совершенно ледяным жгучим пронизывающим до самых костей холодом. Она вырвала руку, прижав её к груди и снова опустившись на лавку. При этом во все глаза смотря на сидящего напротив неё человека. Понимание стало очевидным. На мгновение черный первобытный дикий оглушающий ужас накрыл её душу, но тут же рассеялся и исчез.
– Позволь моей дочери жить, – тихо произнесла она, прижимая к себе правой рукой обожжённую, онемевшую, ничего не чувствующую левую.
– Я не могу, – ответил старик.
Молодая женщина подалась вперед.
– Умоляю тебя, она ещё совсем…
Старик резко поднял руку, заставив её умолкнуть.
– Ты неправильно поняла меня. – Он усмехнулся. – Впрочем это вечная проблема меня и вас. Я не желаю смерти твоей дочери. Также, как и тебе. Смотри.
Он сделал движение правой рукой, вроде как щелкнув пальцами и у него на ладони появилась большая золотая монета. Это был старинный римский сестерций, Далира несколько раз видела похожие монеты у людей с юга. Такие деньги очень высоко ценились.
– Можешь позволить этой монете упасть орлом вверх?
Далира непонимающе глядела на него.
– Как я могу позволить или нет?
Старик усмехнулся.
– Ну а хотя бы угадать можешь? Орёл или решка?
Далира холодно посмотрела на него и глухо сказала:
– Орёл.
– Ну тогда моя решка.
И он сильным движением большого пальца подбросил монету высоко вверх, при этом неотрывно глядя в глаза женщины. Та отвечала ему тем же. И они продолжали глядеть друг на друга может ещё целую минуту. Монета так и не упала вниз, навсегда исчезнув где-то в сумрачной вышине дома.
– Никто не угадал, – улыбнулся он. – Для того что не в наших руках, наши желания ничего не значат. Но она, – он указал на ребёнка, – была в твоих руках. И ты сделала всё чтобы она жила. Но теперь ей пора идти дальше.
Ледяное отчаянье стиснуло сердце Далиры.
Синни словно что-то услышав, поднялась на ноги, подошла к столу и посмотрела на мать. Увидев её взволнованный, пронзительный взгляд, девочка встревоженно спросила:
– Всё хорошо, мам?
Далира протянула к ней руку.
– Не надо, – тихо сказал старик и Далира остановила себя, убрав руку. Она слабо улыбнулась и кивнула:
– Да, Синни, всё хорошо. – Она жадно, страстно вглядывалась в глаза дочери, так словно не могла насмотреться. – Просто тебе уже надо идти.
– А ты?
– А я… побуду ещё здесь. Ты иди пока одна, туда, – она кивнула на черную шкуру.
– Хорошо. – Синни ещё какое-то время вглядывалась в лицо матери, пытаясь убедиться, что с ней всё в порядке.
– Возьми вот это на память, дочь, – сказал старик, обращаясь к девочке и протягивая ей руку.
Синни растерянно посмотрела на него, ибо не понимала почему он называет её "дочь". Затем также растерянно поглядела на его пустую ладонь.
– Что взять? – Тихо спросила она и посмотрела в глаза странного старика пытаясь понять издевается он над ней или нет.
Старик улыбнулся, чуть встряхнул ладонь и откуда-то сверху в неё упала римская золотая монета. Он протянул её девочке. Та взяла, рассматривая.
– Когда-то давным-давно один древний иноземный король пытался купить за эту монету, ну и ещё несколько сотен таких же, большую часть этой земли. Его армию уничтожили, а его самого вкопали по голову в землю, которую он так страстно желал, расплавили эти монеты и влили ему в горло. Оставили лишь несколько. Это одна из них. Сохрани её. Возможно она тебе пригодится. И запомни, юная сигурн, ты не можешь заставить монету упасть той стороной или этой, но ты можешь её подбросить и это уже не мало. – Он помолчал и добавил: – А ещё запомни, что всегда нужно платить той же монетой. Только это и сохраняет баланс в этом мире.
Синни сунула монету в кармашек платья, снова поглядела на мать, будто собираясь что-то сказать. Но ничего не сказала и развернувшись, пошла к выходу.
– Синни!
Девочка оглянулась. Далира испытующе смотрела на неё.
– Пожалуйста, никогда не сдавайся, – сказала женщина. – Понимаешь, никогда.
Синни кивнула, она понимала.
Далира ободряюще улыбнулась:
– Иди.
Синни отвернулась от матери, сделала несколько шагов к выходу, отодвинула тяжелую шкуру и вышла наружу.
Далира повернулась к старику. Она увидела, что его странный словно хрустальный или ледяной медальон исчез и на его месте на шнурке висит деревянная фигурка маленького копья. Точно такого же маленького деревянного копья, которое ей когда-то на день рождения подарил отец.
– Дай мне свою руку, – сказал старик.
Далира протянула ладонь. Он взял снизу её ладонь, другой рукой сгрёб фигурку копья у себя на груди и непонятно каким образом снял его вместе со шнурком с шеи. Вложил амулет ей в руку, сжал её пальцы и накрыл сверху своей рукой. Его кожа больше не обжигала, теперь его плоть была совершенно обычной, по-человечески тёплой.
– Я думаю это твоё, дочь, – сказал он.
Далира крепко сжала маленькое деревянное копьё. Ей остро хотелось заплакать, но она удержала слёзы в себе.
Она пронзительно поглядела на старика и сказала:
– Могу я попросить тебя исполнить одну мою просьбу?
Тот улыбнулся и как бы с удивлением произнёс:
– Ещё одну?
Далира с тревогой посмотрела на него: уж не обидела ли она его? Но старик добродушно улыбался.
Она вынула из кармана камень Туллы, на котором было написано имя дочери и протянула его хозяину дома.
– Прошу тебя сделай так, чтобы он навсегда остался во мне. – Её голос был почти умоляющим.
Старик вздохнул, став серьезным.
– Ты всё уже сделала сама, дочь. Камень останется в тебе, не волнуйся.
Далира удовлетворенно кивнула.
– Благодарю тебя. За всё.
28
Синни вышла из дома, немного прошла, остановилась и оглянулась. Дома не было, только небольшое нагромождение плит и камней, гораздо более низкое чем пропавший дом, и никакого проёма с черной шкурой.
Синни огляделась по сторонам. Где-то далеко впереди на дороге она увидела лошадей и бородатых мужчин.
Синни ощущала растерянность, никак не в силах уразуметь что происходит. Исчезновение дома почему-то не вызвало у неё удивления. Вместо этого она думала о матери. И при мыслях о ней внутри возникала оцепенелая пустота. Ни то чтобы страх, а скорее глухая надрывная тоска. Как будто она уже знала, что мамы больше нет. Или не так. Она есть, но она ушла. Навсегда. В глазах возникли слёзы, но тут же застыли. Синни пошла к дороге. Медленно, отстраненно, нисколько не заботясь тем что бородатые мужчины заметят её. Но вдруг замерла. Резко оглянулась. Да, её меховая накидка, вернее накидка матери… Синни чуть подумала. Нет, теперь её… лежала возле того места где раньше был каменный дом. Она быстро вернулась к ней. На плаще лежал нож. Синни задумчиво глядела на него какое-то время. Затем подняла свои вещи, прижала плащ комком к животу, а под ним спрятала руку с ножом. "Никогда не сдаваться", подумала она. И ей стало стыдно за "ведьмины пальцы". Она развернулась и пошла к дороге. Выйдя на неё, зашагала по ней в сторону лошадей и мужчин.
Приблизившись, она увидела место жестокого побоища. На двух лошадях поперек седла лежали привязанные трупы. Двое норманнов, один молодой и рыжий, другой гораздо старше и темноволосый, как раз занимались тем что подтаскивали к лошади третий труп своего товарища. У него из живота всё ещё торчал обломок копья. Синни прошла ещё немного вперед туда где лежало странно изогнутое тело. Это была Далира. У неё не хватало правой руки и головы. Синни поискала глазами и увидела голову матери, привязанную за волосы к седлу одной из лошадей.
Сигхурд и Тибар, замерев, может чуть растерянные, молча наблюдали за ребёнком. Синни долго смотрела на мертвую голову матери. Затем повернулась и посмотрела на норманнов. У рыжего была разбита голова, почти вся левая половина которой вплоть до нижней челюсти была залита кровью, его огненные кудри слиплись и потемнели. У второго плетью висела правая рука, он был тяжело ранен куда-то в плечо, весь правый рукав его рубахи промок от крови и она всё ещё сбегала по ладони и капала на землю. Действовал он теперь только левой. Синни ощутила невероятную гордость за свою мать, такую что ей захотелось что-нибудь крикнуть этим грозным воякам, что-нибудь насмешливое, дерзкое, посмеяться над ними. Но она молчала, глядя на них застывшим холодным взглядом.
Мужчины переглянулись, как бы спрашивая друг друга что делать с девчонкой. Чуть подумав, Тибар устало махнул рукой, мол, бог с ней, и снова начал тянуть труп одной рукой. Сигхурд посмотрел на Синни. Его взгляд остановился на плаще, который девочка прижимала к животу. Он узнал плащ и ему подумалось что будет здорово, если он принесёт голову ведьмы в её же собственном плаще. Он сделал шаг вперёд. Синни крепче сжала рукоять ножа под плащом, готовясь нанести удар. Когда-то Анвелл, недовольный что сестра совсем никак не хочет обучаться владеть хоть каким-то оружием, сердито сказал ей: "Ну хотя бы нож с собой всегда таскай. И если что, бей сюда в низ живота, где костей нет. Тычь со всей силы и всё. Не думай ни о чем, вообще ни о чем. Просто бей столько раз сколько сможешь. Поняла?" Синни промолчала. "Поняла, спрашиваю?!" раздраженно повторил брат. "Поняла", буркнула тогда в ответ Синни, желая только чтобы надоедливый Анвелл отвязался от неё. Но сейчас она собиралась поступить именно так как учил брат, тыкать ножом в живот ненавистного норманна, равнодушно и безжалостно, не думая ни о чем. При виде мёртвого тела матери, в Синни словно выключили свет. Она вообще перестала бояться или переживать о чем либо, и особенно о себе. Ей просто стало всё равно на себя и что с ней будет. И решимость бить ножом в живот другого человека теперь звучала в ней как музыка, как глухой тягучий рокот боевых барабанов. Ей даже не терпелось. Но в этот момент послышался грохот, тяжелый стук копыт, лязг оружия. По дороге стремительно приближалась кавалькада рослых могучих всадников, бородатых и увешанных оружием.
Сигхурд, тут же позабыв о плаще, поспешил навстречу неожиданным гостям, желая как можно скорее понять кто это. Тибар отпустил мертвое тело, выпрямился и угрюмо смотрел на всадников.
Вскоре место побоища окружили воины. Они остановили лошадей и, сидя в седлах, хмуро разглядывали мертвые тела и окровавленную землю. Все молчали. Синни, все также крепко сжимая нож, смотрела на одного из всадников. Она узнала его. Это был тот самый громадный норманн что пришел за ней в каморку Гуннара Сиволапого.
Рейнмар грузно спрыгнул с коня, подошёл к телу Далиры, осмотрел его, мельком глянул на Синни и мрачно уставился на Сигхурда. Долго молчал, сверля его взглядом, затем сказал:
– Ты ослушался своего ярла, кусок ты рыжего дерьма. Выставил его пустозвоном, чьё слово ничего не стоит. Опозорил его, и себя, и свою сестру.
Потемневший от прилившей крови Сигхурд положил ладонь на рукоять меча. Но Рейнмар словно не заметил этого и развёл руками, указывая вокруг:
– Ну и чего ты добился, хер козлячий?! Трёх воинов положил. Впятером едва-едва с одной жалкой тощей буйшей совладали. – Форинг насмешливо покачал головой. – Прославился, твою мать. От Сканзы до Уэльса теперь будет греметь слава об отважном воителе Сигхурде Рыжем. У походных костров и на боевых драккарах люди будут с восхищением рассказывать о том как славный Сигхурд не устрашился раскрашенной лесной девки и храбро впятером набросился на неё.
Всадники насмешливо зафыркали и заулыбались.
– И в ужасной битве одолел одну единственную буйшу, положив трех своих людей. И хули ты за меч хватаешься, сусляк бздливый?! Со мной что ли собрался драться? По твоей славе тебе вон разве что с ней, – он кивнул на Синни, – теперь тягаться. Ну только возьми конечно ещё пятерых, а то мало ли что.
Сигхурд медленно вытащил меч. Рейнмар провел языком по деснам и сплюнул, с презрением глядя на молодого человека. В этот момент Тибар наклонился, вырвал левой рукой наконечник копья из живота мертвого товарища и отбросил окровавленный обломок в сторону. Затем подвёл лошадь как можно ближе к трупу и принялся с превеликим трудом, действуя одной только рукой, пытаться как-то поднять тело убитого на седло. Рейнмар и Сигхурд какое-то время наблюдали за потугами Тибара, затем Рейнмар подошел и начал помогать. Сигхурд с обнаженным мечом остался стоять. Нападать на форинга, повернувшегося к нему спиной и занятого работой было немыслимо. И вместо форинга перед ним чуть дальше теперь стояла только черноволосая девочка, как будто он и правда собрался сражаться с ней, с ребёнком. Под пристальными взглядами всадников Сигхурд почувствовал себя невыносимо глупо. И он также медленно как вытаскивал, убрал клинок обратно в ножны. Затем чуть подумав, сходил за веревкой и присоединился к Тибару, помогая ему закреплять тело.
Рейнмар оставил их и подошёл к Синни. Встал перед ней, сумрачно взирая на неё с огромной высоты своего роста. Синни спокойно глядела в ответ. Она всё также сжимала под меховой накидкой нож, но решимость использовать его значительно поблекла. Тем не менее она пообещала себе, что если её снова попытаются забрать в качестве рабыни она обязательно вонзит его в кого-нибудь. Обязательно.
Рейнмар ещё помедлил и затем залез в кошель на поясе, выудил из него серебряные монеты, сначала две, потом, кое-как пересилив себя, ещё одну, и, скрепя сердце, протянул их ребёнку. Синни посмотрела на деньги и затем снова на норманна. Её взгляд ясней ясного говорил: "ну и дурак же ты дядя". Рейнмар бросил монеты ей в грудь. Две из них скатились на землю, а третья застряла в меховом плаще. Синни тряхнула плащ, сбрасывая её. Рейнмар нахмурился. Ему было жаль оставлять драгоценное серебро на грязной дороге, но поднимать их у всех на виду было бы слишком унизительно. И он нахмурился ещё больше.
– А по шее не хочешь? – Спросил он у Синни.
– Верни мне голову моей матери, – сказала девочка и кивнула в сторону нужной лошади.
Рейнмар оглянулся, нашёл взглядом голову Далиры, притороченную к седлу Сигхурда и снова повернулся к ребёнку, задумчиво всматриваясь в него. Не дождавшись ответа, Синни дерзко сказала:
– Или что, мне тоже вызвать тебя на поединок?!
Норманны, приехавшие вместе с форингом, заулыбались.
– Молодец, малая, – весело сказал один из них. – Не спускай ему черту бородатому.
– Смотри осторожней, Молотобоец. А то мелкая выбьет весь дух из тебя, костей потом не соберёшь! – Поддержал другой.
– Давайте-ка лучше убираться отсюда подобру-поздорову, пока девка вконец не осерчала, – сказала третий.
Воины засмеялись.
Рейнмар перестал хмуриться и признавая, что иногда приходится уступать не только силе, пошёл к лошади. Сигхурд проводил его тяжелым взглядом, но что-то возразить не посмел. Рейнмар отвязал голову от седла и вернулся к девочке. Синни вдруг жутко испугалась что громадный норманн сейчас насмешливо, презрительно швырнет голову её матери на землю как какой-нибудь ненужный мусор, чтобы ещё раз унизить и дерзкую девчонку, и погибшую женщину. Она так испугалась этого что непроизвольно подалась вперед, словно желая поймать ещё не брошенную голову. Рейнмар приблизился. Судя по всему, он понял о чем переживала Синни. Остановившись, он с полминуты помедлил, нервируя Синни, а затем протянул ей голову двумя руками. Синни торопливо расправила плащ, подставляя его, и Рейнмар аккуратно положил туда голову. Испытав облегчение, девочка кинула быстрый взгляд на форинга, и тому почудилась благодарность в её глазах. Он отвернулся и приказал всем выдвигаться в обратный путь. Подошел к своей лошади, еще немного с досадой поразмышлял о выкинутых монетах, но пойти подобрать их не посмел. Взобрался в седло и дождавшись когда все уехали вперёд, повернулся к Синни и глухо сказал:
– Ярл сдержал своё слово. Не думай о нём дурного. Эти пятеро были не от него. Понимаешь? Не от него. Он ничего не знал. Понимаешь? – Удерживая переступающего коня он подождал что ответит Синни, но та молчала, глядя на него своими большими темными глазами.
– Удачи тебе! – Сказал он тогда и, развернув коня, ускакал за своими товарищами.
Синни подошла к телу матери, опустилась рядом с ним на колени, осторожно положила на землю плащ и голову, взяла оставшуюся левую руку Далиры и опустив голову, заплакала. Совершенно беззвучно. Жгучие слезы, которые конечно ни в коем случае нельзя было обнаружить при чудовищных норманнах, теперь потекли просто рекой, смывая засохшую грязь с её лица и принося хоть какое-то утешение её измученной детской душе.
