Евгений Викторович Донтфа
Дочь Туллы
21
Покинув Тилгард, они пересекли равнину окружающую город, взошли на холм, с которого Далира уже кажется так давно с ненавистью глядела на поселение норманнов, спустились вниз и вскоре уже достигли первых лесных зарослей. Здесь Далира почувствовал себя уже более уверенно. Она всё время пыталась ускорить шаг, желая оказаться как можно дальше от Тилгарда, но дочь не позволяла ей этого. Синни по сути еле плелась и выглядела так будто вот-вот свалится в обморок. И не смотря на то что она так и не поняла как стало возможным её спасение, с какой это стати злобные норманны позволили враждебной для них сигурн явиться в их город в боевой раскраске с оружием и беспрепятственно забрать ту кого они считали своей рабыней, она ни о чем не спрашивала мать и вообще практически не смотрела на неё. Синни глядела прямо перед собой на дорогу и её темные глаза казались совершенно пустыми.
Далира постоянно бросала на девочку тревожные взгляды, но расспросами её тоже не беспокоила. Ей было страшно всколыхнуть в ребёнке все те ужасы и мерзости, которые ей пришлось пережить за последние пару суток. И главное по внешнему виду девочки Далира конечно поняла, что её дочь изнасиловали и сейчас женщина просто не знала как ей подступиться к этому. Её сердце рвалось на части при мысли о том, что пришлось вынести её ребёнку и к глазам то и дело подступали слёзы, а в горле возникал горький ком, мешающий дышать и говорить. Но она не смела упасть, притянуть к себе дочь и разрыдаться. Держа её за руку, она молча шла вперёд, ощущая как жгучая невообразимая смесь из ненависти к ублюдкам-норманнам и пронзительной нежности и глубокого сострадания к дочери темной пылающей бурей гуляет в её душе.
Но спустя ещё какое-то время Синни выдернула свою ладонь из руки матери, отошла к обочине и уселась на придорожный замшелый валун, обхватив живот и опустив голову. Далира встала рядом, разглядывая бледную, всю в какой-то липкой испарине девочку.
– Что с тобой, Синни?
Девчока посмотрела на мать. Посмотрела таким тяжелым мертвенным уставшим обреченным взглядом, что Далире захотелось закричать, схватить её за плечи и трясти пока этот взгляд не исчезнет и её лицо снова не просветлеет и не станет таким же свежим, радостным и сияющим как когда-то… когда-то… сейчас Далира уже была просто не в состоянии вспомнить когда это было.
– Почему они позволили тебе забрать меня? – Глухо, прерывисто, словно ей было трудно говорить спросила Синни.
– Я бросила вызов. По древнему закону Эрии они не могли мне отказать. Иначе все на этой земле стали бы считать ярла Эльдвуга и его воинов трусами.
Синни непонимающе смотрела на мать, которая сейчас выглядела немыслимо дико, вся в потеках крови и синей краски с задубевшей короной черно-белых волос.
– Кому ты бросила вызов? Ярлу?
– Хальфару Бринбьёрду, – медленно проговорила Далира.
Синни задрожала ещё прежде чем поняла кто это такой. Вспомнив это ненавистное имя, она почти заплакала. Глаза её заблестели от слёз.
– И что потом? – Спросила она. Её трясло словно в лихорадке.
Далира опустилась рядом с дочерью, вглядываясь в её лицо.
– Я потребовала отпустить тебя со мной, если я сумею одолеть его. И ярл пообещал это.
Взгляд Синни стал совершенно черным, ядовитые токсины смертельных грибов наконец проникли через кишечник в организм и начали своё разрушающее действие. Но Синни пересиливая боль, тошноту и озноб, пронзительно глядела в глаза матери. Девочка всё равно не понимала.
– И что потом? – Повторила она.
– Потом я одолела его. Я нанесла ему несколько тяжелых ран, он лежал на земле и я собиралась убить его, но норманны меня остановили.
Синни вглядывалась в глаза матери так словно видела в них что-то чужое, пугающее.
– Одолела?!
Далира утвердительно кивнула.
– Как?
– Мне помог Тулла.
Из уголка рта девочки выбежала струйка слюны. Синни опустила голову, почти положив её на колени.
– Что с тобой не так, Синни? – Встревоженно спросила Далира. Ей подумалось что состоянии дочери как-то связано с изнасилованием, но всё же не понимала почему девочку трясет как в горячке.
Синни подняла голову, посмотрела на мать и тихо почти шёпотом сказала.
– Я умираю, мам.
Лицо Далиры на секунду окаменело, но затем она облизала верхнюю губу и сказала как можно более ласково:
– Нет, дочь, от этого не умирают. С тобой всё будет хорошо.
Синни посмотрела на мать совершенно диким пронзительным взглядом и снова опустила голову. Далира осторожно погладила её по свалявшимся волосам.
– Всё будет хорошо, – потворила она.
– Я съела несколько "ведьминых пальцев".
Далира застыла. Моментально всё осознав, она поднялась во весь рост. Ей хотелось кричать, кричать во всё горло. "Как же ты могла?! Как же ты могла?! Ну как же ты могла?! Сотни и сотни раз было говорено всеми вокруг тебя, и отцом, и дедом, и матерью, и братом что нельзя сдаваться, никогда нельзя сдаваться, что нужно сражаться, драться за свою жизнь до самого конца, до последнего вздоха. Ведь это единственное чему учит Тулла – никогда не сдаваться". Но Далира не сказала ни слова, она глядела на дочь сверху вниз и снова чувствовала как на глаза наворачиваются слёзы от захлестывающей её нежности к этому беззащитному ребёнку, доведенному до того что он решает что лучше умереть чем жить дальше.
– Как давно ты съела грибы? – Глухо спросила она.
Синни не поднимая головы слабо ответила:
– Не знаю. Рано утром, часа два или три назад.
Далира отошла в сторону и сунула руку в карман безрукавки. Нащупав камень Туллы, она крепко сжала его в руке. Она не колебалась ни секунды. Отдать свою жизнь за жизнь дочери ей казалось абсолютно естественным. И мысль о собственной смерти не вызвала у неё каких-то особых эмоций, ребёнок заслонял всё. Но она не была уверена, что камень поможет в этой ситуации. Но верила, что поможет. И всё же у неё промелькнула мысль что возможно она останется жива, если действие камней пройдет как по цепочке, через камень в ней к камню, который она оставила в теле Анвелла. Впрочем это не важно. Она поглядела на дочь, главное чтобы камень помог исцелить Синни.
22
В жарко натопленной комнате, куда перенесли израненного Хальфара, было довольно многолюдно. Несколько молодых женщин занимались доставкой горячей воды, перевязочного материала и первичной обработкой ран. Вдоль стен стояло немало мужчин, коим было любопытно поглядеть на залитого кровью поверженного великого воителя и на то как он борется за жизнь. Среди любопытствующих были Гёмли и лагман. В комнату вошла Брунгильда и с неудовольствием поглядела на бородатых зрителей.
– Всяко подохнет, – заключил один из воинов, – сильно уж буйша его изрезала.
– А если даже не подохнет, то воякой будет так себе, – заметил другой. – Без руки да без глаза много не на воюешь.
– Да еще неизвестно второй глаз целый или нет, – добавил третий. – Может вообще будет слепым как крот.
– Его к бабе Габе надо, – глубокомысленно изрёк Ульрих Безухий. – Она его точно выходит. Она меня считай из могилы вытащила, когда добрые гэлы зажарить меня пытались.
– Точно, – поддержал Гёмли. – Баба Габа знатная колдунья, так что ей в самый раз и исправлять что другая ведьма натворила. Везти его надо к ней, да поскорей, пока в нём хоть какая-то сила осталась.
Брунгильда вышла вперёд и посмотрела на мужчин.
– Кто может его отвезти? – Требовательно произнесла она.
Мужчины тут же поскучнели и отводили глаза в сторону от пристального взора рыжеволосой женщины.
– Отвезти его, фроэ, дело не хитрое, дорогу-то к её хижине в лесу все знают, – наконец сказал один из воинов. – Да только баба Габа очень уж с норовом, чуть что не по еёному, так с говном ведь съест.
– Это точно, злющая она бывает жуть. Не понравится этой старой карге что-нибудь и поминай как звали, такую порчу наведёт что мало не покажется.
– Во-во, – подтвердил другой, – глянет на тебя ведьминым глазом, "козу" сделает и все волосья с головы пропадут или вон как у Мельнира зубы повываливаются… ну или другое чего отвалится.
Мужчины поёжились.
Брунгильда резко повернулась к одной из служанок.
– Ступай к Хорфику, пусть пришлёт кого-то из своих работников порасторопней и похрабрее, – она с презрением глянула на стоявших у стены воителей, – который не испугается что у него там что-то отвалится от взгляда старухи. И прикажи на конюшне готовить повозку и хорошую лошадь. – Она сердито посмотрела на мужчин. – А вы все прочь отсюда, стоите тут языками чешите, дышать из-за вас нечем. – Повернувшись к лагману она сказала уже более почтительно. – К тебе, Ульрих, конечно не относится, можешь остаться, если хочешь.
Лагман качнул головой, как бы принимая её уступку.
Когда все ушли и в комнате остались лишь Ульрих, Брунгильда и несколько девушек, смывающих кровь с огромного тела Хальфара, Брунгилда подошла к лагману и заглядывая ему в самые глаза, спросила:
– Что скажешь, человек Закона?
– Скажу о чём?
Брунгильда чуть помедлила, словно испытывая нерешительность, и тихо произнесла:
– Эта ведьма. То что мы отпустили её это как-то… нехорошо.
– Нехорошо, – согласился Ульрих, задумчиво глядя в глаза молодой женщины. – Никто из наших богов не рад тому что грязная вонючая бриттка приходит в наш город и безнаказанно творит такое. – Он кивнул на лежавшего на нарах окровавленного белокурого мужчину с совершенно истерзанным изуродованным лицом.
Брунгильда пристально смотрела на лагмана.
– Мы не должны были отпускать её, – твёрдо сказала она.
– Ярл решил по-другому, – пожал плечами лагман.
– Может мне попробовать уговорить его отправить за ней людей? Она не могла далеко уйти.
Лагман отрицательно покачал головой.
– Ни к чему это уже. Что сделано то сделано. Да и ярл будет недоволен, – Ульрих глянул исподлобья на женщину. – Слишком уж ты… переживаешь из-за всего этого. – И он указал рукой в сторону Хальфара.
Взгляд девушки потемнел.
– Я сама решаю из-за чего мне переживать, а из-за чего нет.
– Конечно сама. Не сердись, я на твоей стороне. Но ярл не поймёт. Не нужно тебе говорить с ним. Ни к чему.
23
– Они не могли далеко уйти. И скрываться не станут. Буйша уверена, что погони не будет. Ярл пообещал ей это. Возьми троих… лучше четверых воинов, хороших воинов, обязательно Тибара, и догони её. Думаю у них нет лошадей, а ты возьмёшь лучших наших. Ты должен поймать её, Сигхурд. Но будьте осторожны. Ты видел, что случилось на Сборной площади. Она ведьма и убить её не легко. Рубите ей руки и ноги. И потом обязательно голову. Её поганую черную голову привезёшь мне, я хочу раздавить её собственной ногой. Ты же понимаешь она унизила всех нас, посмеялась над всем городом. Она должна умереть, иначе наши боги, наш конунг, все другие ярлы будут презирать нас. Прошу тебя, Сигхурд, отомсти за всех нас.
– Что делать с девчонкой?
– Поступай как знаешь. Она меня не интересует. Главное эта раскрашенная буйша. Оторви ей её гнусную голову, Сигхурд, только так можно убить ведьму. Не подведи меня, брат.
– Не подведу, сестра.
24
Синни становилось всё хуже. Колики в кишечнике и боль в мышцах усиливались. Девочка непрестанно дрожала, а иногда и вздрагивала словно от судороги. В правом боку где-то в районе печени кололо с такой силой, что казалось там вот-вот что-то лопнет. Изматывающая дурнота и слабость выворачивали её наизнанку, в глазах всё расплывалось и уже было почти невозможно сфокусировать сознание на чем-либо. Невероятно бледная, вспотевшая, с посиневшими губами, она сидела, скрючившись и обхватив себя за плечи.
У Далиры от вида страдающей дочери ломило где-то в висках и гулко болезненно билось сердце, которое будто бы разбухло и ему стало тесно в груди. "Что если камень не поможет?", с ужасом думала она. А если поможет, то много ли будет у неё самой времени, чтобы всё как-то объяснить дочери, подготовить к тому что она снова останется одна, сказать ей что делать дальше.
– Синни.
Девочка никак не отреагировала. Её мутило всё сильней, но эта ужасная дурнота и близко не подходила к тому чтобы разрешится рвотой и вместо этого только всё больше наполняла тело мучительным тягостным ощущением всеобъемлющей тошноты.
– Синни!!
Девочка с трудом подняла голову и посмотрела на мать.
– Тебе нужно сесть на землю, спиной к камню, давай, тебе так будет легче. – Далира решительно взяла дочь за плечи, помогая ей распрямится. Синни, совершенно безвольная, вяло ей подчинилась. Усадив её, Далира опустилась рядом и вытащила нож.
– Возьми.
Синни отрешенно поглядела на мать.
– Зачем? – Еле слышно посипела она.
– Вот на этом камне тебе надо нацарапать своё имя. Помнишь, как оно пишется?
Синни не отвечала и просто глядела на молодую женщину как на спятившую.
Далира острием ножа начертила на земле буквы составляющие имя дочери.
– Вот так. Возьми кончик ножа и нарисуй это на камне. Давай, Синни, соберись.
– Зачем?
– Так нужно, дочь! – Резко и звонко сказала Далира, пытаясь вырвать девочку из её отрешенного словно предобморочного состояния. – Бери! Это камень Туллы. Напишешь своё имя, отдашь мне и сразу станет легче.
Синни, с чуть открытым ртом, из которого потихоньку вытекала слюна, неотрывно глядела на мать, будто та на её глазах превращалась в какое-то чудище.
– Бери!!
Синни кое-как взяла в правую руку нож, схватив его за нижнюю часть лезвия, а в левую странный черный камень, который показался ей почти ледяным. Нож для слабых пальцев был несколько тяжелым, рука дрожала и линии букв выходили ужасно корявыми. Но под чутким присмотром матери, готовой поддержать и нож и руку, Синни довела дело до конца. Далира осторожно взяла нож и убрала в ножны за спиной.
– Теперь протяни камень мне, – глухо сказала она, пристально глядя на девочку.
Несмотря на всё своё состояние, Синни поняла, что происходит что-то неимоверно важное и она нашла силы спросить:
– Что будет, когда ты возьмёшь его?
– Всё будет хорошо, – Далира постаралась ободряюще улыбнуться. – Просто отдай его мне.
Но Синни медлила.
– Отдай мне камень, Синни, – тихим, но очень настойчивым голосом сказала Далира.
Девочка отдала. Сжав его в кулаке, Далира поглядела куда-то в небо и на всякий случай громко произнесла:
– Я принимаю его и всё что придёт с ним по доброй воле. Слышишь, Тулла, я хочу этого.
Далира вскочила на ноги и отошла в сторону. Прижала камень к груди, напряженно прислушиваясь к собственным ощущениям. Синни, которой показалось что мучительная дурнота слегка отступила, неотрывно следила за матерью.
Далира пришла к заключению что ничего не изменилось, она не почувствовала себя хуже или вообще как-то иначе и это напугало её. Повернувшись к дочери, она спросила:
– Ты… ты что-нибудь чувствуешь?
Синни отрицательно покачала головой.
Далира внимательно глядела на дочь. Женщине показалось что кожа ребёнка слегка порозовела, а мутные уставшие глаза чуть просветлели и засверкали.
– Совсем ничего? Тебе всё также плохо?
И Синни с удивлением поняла, что нет. Внутри неё была тишина, абсолютная, благословенная тишина здорового юного тела, ни дурноты, ни колик, ни дрожи, ни ломоты, ни-че-го. Она медленно поднялась на ноги. При этом к своему удивлению обнаружив что и всякие неприятные ощущения в паху и ногах также исчезли. Далира чуть улыбнулась, поняв по ошеломленному лицу дочери и её спокойным движениям, что исцеление явно наступило. Но, впрочем, радость за выздоровевшего ребёнка тут же напомнила ей что у неё самой возможно времени осталось очень мало. Она протянула Синни руку:
– Идём, нам надо спешить.
25
Дорога, немного взбираясь наверх, привела их на обширное плоскогорье, которое далее, постепенно снижаясь, превращалось в Долину Тысячи озёр. Величественный первозданный простор, наполненный тишиной и всё ещё утренней, чуть сонной свежестью волновал сердце и успокаивал разум. Здесь было хорошо, привольно, покойно, хотелось дышать во всю грудь и смотреть куда-то ввысь. Бескрайнее прозрачное небо, сотканное из невыразимо прекрасной бездонной синевы, озаряло всё это необъятное пространство удивительным мягким светом, придававшим волшебную задумчивую таинственность этой изумрудной пустоши с островками чертополоха и вереска и хаотично разбросанными осколками скал, древними валунами и плитами, что словно останки разбитых тел неких каменных великанов, сражавшихся здесь в незапамятные времена. И кристаллы кварца в красных и серых гранитных обломках сверкали в лучах поднимающегося Солнца как застывшие слёзы о далёкой навсегда утраченной прекрасной жизни на заре времён, которую ещё можно вспомнить, но которую уже никогда нельзя повторить.
Синни давно уже вырвалась из руки матери и теперь шагала впереди и иногда чуть ли не вприпрыжку. Она снова чувствовала себя сильной и здоровой, а присутствие родного человека вселяло уверенность и спокойствие. У девочки было множество вопросов и она несколько раз пыталась подступить с ними к матери, но та пока отнекивалась и отвечать не желала. Тогда Синни отбегала вперёд или куда-то в бок, останавливалась и задумчиво глядела на мать. Всё было так странно и волнительно. Она по-прежнему не понимала, как мать сумела вызволить её из проклятого города норманнов, как она сумела победить этого жуткого громадного насильника, чем именно помог ей Тулла и как в конце концов она сумела исцелить её от смертельного яда "ведьминых пальцев". Синни просто распирало от любопытства, но с другой стороны ей было почему-то страшно, ей казалось, что мать скрывает от неё что-то пугающее, неприятное. Да и сам внешний вид Далиры вызывал в девочке смятение. Она никогда не видела свою мать в боевой раскраске, а тем более с ног до головы покрытой кровью. Насколько Синни знала, Далира Макрой не участвовала в битвах, это всегда было привилегией отца и брата. Да её мать хорошо владела копьём и уделяла немало времени тренировкам и даже пыталась привлечь к этому саму Синни, но всё же на войну она не ходила. Хотя Синни и слышала о том, что мать участвовала в нескольких стычках с гэллами и даже кого-то там убила. Но несмотря на это Синни и вообразить не могла что мама способна одолеть громадного свирепого сильного как медведь норманна. И теперь, глядя на неё, девочка замирала в некотором смущении и восторге и ощущала почему-то вину перед ней. Словно она… словно она не достойна быть дочерью такой женщины.
Далире всё же было не по себе. Она никак не могла поверить, что это действительно закончилось. Она ждала что вот-вот почувствует себя плохо. И потому не могла заставить себя говорить с дочерью. Говорить так словно уже навсегда всё хорошо она боялась, а говорить так словно она прощается не решалась, не хотела пугать Синни раньше времени или … или вообще пугать напрасно.
Синни взобралась на огромный покрытый трещинам и зеленым мхом валун и встала глядя куда-то вдаль и подставив лицо прохладному западному ветру. И Далира почти улыбнулась. Может правда уже всё хорошо. И ей не о чем беспокоится и остаётся только тихо молча скорбеть о муже и сыне. При мысли об Анвелле у неё защипало в глазах, но вместе с этим она ощутила гордость. "Анвелл, мой мальчик…" Он спас их всех, он храбрец. Он яростно сражался с норманнами, а затем принял на себя все удары Бринбьёрда и даже кажется яд смертельных грибов. "О Стэн Макрой, если бы ты только знал каким мужчиной стал твой сын" И ей стало отчаянно тоскливо от того что больше нет ни Стэна, ни Анвелла. Они сражались за них, за своих женщин, они спасли их. Увидев, что Синни спрыгнула с камня и бежит к ней, Далира быстро вытерла глаза. Синни приблизилась и поглядела на молодую женщину странным, как будто одновременно смущенным и вопросительным взглядом.
– Что? – Спросила Далира.
Синни подошла ещё ближе протянула руку и провела пальцами по щеке женщины, по неровным засохшим коростам крови и синей краски.
Далира слабо усмехнулась.
– Да знаю, выгляжу ужасно. Как пьяница тролль, проспавший в грязи пару дней. Скоро начнутся озёра и я отмоюсь. – Она улыбнулась. – Обещаю скоро ты опять узнаешь во мне свою маму.
Но Синни не улыбнулась в ответ, по-прежнему смотря на Далиру очень серьёзно и задумчиво.
– Куда мы пойдем теперь? – Спросила она.
– Туда же куда и шли. В Лингхорн (Лингхольм). Там живут многие из Макроев и там нам будут рады.
– Дед тоже будет рад? Ты ведь говорила, что он не любит тебя.
– Бародикс сложный человек и да, он был не слишком рад что его старший сын, краса и гордость семьи выбрал такую как я. Он считал, что я не настоящая Макрой, по крайней мере не такая чистокровная как он и его семья. Моя бабка была из атакотов, черноволосая лесная женщина. Кто-то считает их совсем опустившимися дикарями, питающихся человечиной и имеющих общих жён для всех мужчин племени. – Далира чуть склонила голову, вглядываясь в темные глаза дочери. – Но твой отец сказал, что он выбирает себе женщину, слушая только своё сердце и на мнение остальных ему плевать. Он был очень свободным человеком. Очень. – Она погладила Синни по волосам. – Но даже если старый Бародикс не обрадуется мне, то он несомненно будет рад своей внучке, ибо в тебе кровь его сына и этого уже никому не изменить. Помни об этом. Ты дочь Стэна Макроя.
– Я не только его дочь, но и твоя, дочь Далиры Макрой, – твердо сказала девочка. – И я всем расскажу и деду и всей его семье, как моя мать одна пришла в город норманнов, бросила им всем вызов, победила самого злобного из них и освободила меня.
Далира снова погладила девочку и сказала:
– Нам надо идти.
И они пошли дальше, бесшумно ступая по мягкому зеленому ковру низкорослых северных трав, почти с упоением вдыхая ветреный прохладный воздух этой древней привольной земли.
В какой-то момент Синни, всё время глядевшая по сторонам, воскликнула:
– Всадники!
Далира оглянулась. Их было пятеро, с северо-востока, со стороны Тилгарда.
И ей показалось что она не чувствует ничего по этому поводу. Она сразу же решила, что это конечно же норманны, отправленные за ней и Синни, что ярл не сдержал своего слова, наверно даже и не собирался. Да и разве могли гордые заносчивые чужеземцы стерпеть такое, она была дурой если хоть на минуту поверила в то что они позволят им безнаказанно уйти. Но внутри женщины была почти пустота. Она не боялась. Она поняла, что была готова умереть с того самого момента как увидела Тилгард с вершины холма. И оставалась только дочь. Она повернулась к ней.
– Беги к тем скалам, – она указала на иззубренную скальную гряду далеко-далеко на севере. Было очевидно, что им не добраться туда вовремя, норманны верхом на лошадях настигнут их гораздо раньше, а укрыться здесь на плоской равнине было практически негде. Но она верила, что норманнам нужна только она, дерзкая лесная девка до глубины души уязвившая их самолюбие своим вызовом и расправой над их товарищем, а до маленькой девочки им дела нет. Для них она пустое место. И если Синни убежит они вряд ли станут преследовать её, но в любом случае Далира на какое-то время задержит их и Синни сумеет уйти достаточно далеко и даже возможно всё-таки добраться до гряды. А там вскарабкается на скалы и грузные толстощекие ленивые норманны конечно же не полезут за ней. Зачем? Кому это надо?
– Не теряй времени. Беги.
Но Синни отрицательно покачала головой и Далира ощутила тревогу.
– Синни, нет времени на препирательства. Беги к скалам. Если добежишь, залезь повыше. Думаю норманны вообще не поедут за тобой, но даже если поедут, то точно не полезут на скалы. Затем отправишься в Лингхорн, найдешь деда и всё расскажешь ему. И с тобой всё будет хорошо.
Синни снова отрицательно помотала головой.
"Что за упрямая девчонка", подумала Далира почти со злостью.
– Я останусь с тобой.
Далира отрицательно покачала головой.
– Держи. И это тоже. – Она отдала дочери меховую накидку и один из ножей. Потом быстро наклонилась и поцеловала в лоб. – А теперь ступай прочь, Синни Макрой.
– Я никуда не пойду. Я останусь с тобой. Я… я буду сражаться. – Она исподлобья глядела на мать, вроде бы испуганная, но явно старающаяся пересилить свой страх.
Далира снова посмотрела на всадников, они были ещё достаточно далеко и ехали неспешной рысью, видимо не особо волнуясь, что добыча может ускользнуть от них. Далира повернулась к ребёнку и сказала:
– Ты должна уйти.
– Я не хочу ещё раз остаться одна. Лучше… лучше умереть, но вместе.
У девочки задрожал подбородок и заблестели глаза. Держа меховой плащ матери в охапке, прижав его к груди, она тыльной стороной ладони, сжимающей нож, вытерла сопливый нос и у Далиры от этого детского совсем ребячьего жеста ёкнуло сердце. "Нет", подумалось ей, "ни за что на свете я не позволю тебе умереть". Ей стало трудно дышать от нахлынувших эмоций.
– Твой отец, – глухо сказала она, – погиб, спасая нас, его семью. Твой брат погиб, спасая тебя и меня. И если сейчас моя очередь, то так тому и быть, это правильно. Но ты ни в коем случае не должна погибнуть, ясно?! Ты же не хочешь, чтобы твой отец, твой брат погибли зря. Ты останешься жить ради всех нас. Ты поняла? – Синни молчала, мрачно глядя на мать. – Ты поняла?!!
Девочка едва заметно кивнула.
– Ты останешься жить, ты вырастишь, ты родишь своих детей, и, если однажды окажешься на моём месте, вот тогда и будешь сражаться. А сейчас уходи.
И они глядели друг другу в глаза и не могли пошевелиться. У обеих тёмные глаза потемнели ещё больше от застывших слёз, от запертого в них крика, от невыносимой тяжести прощания навсегда.
Синни развернулась и зашагала в сторону далеких скал. Далира ещё с полминуты смотрела ей вслед, затем тоже развернулась и пошла обратно по дороге, навстречу всадникам. Она ни на что не надеялась. Она понимала, что норманны не будут на это раз устраивать честных поединков, они будут рубить её на части, отрубать ей руки, ноги и голову. Нападут все сразу и будут сечь её тело на куски. Но казалось, что ей всё равно, она почти не думала об этом. Она думала только о дочери. И неистово молила Туллу уберечь её, позволить девочке выжить, выжить и добраться до Лингхольма. И ей было это странно. Ведь она знает, что Тулла никогда не отвечает на молитвы и никому не помогает. Она усмехнулась. Да, но возможно иногда ему становится скучно и он всё-таки вмешивается в дела смертных, например приходит к ним среди ночи и дарит волшебные камни. И ещё она подумала, что перед тем как норманны убьют её ей надо умудриться вложить камень с именем Синни в своё тело, чтобы он остался там как можно дольше, давая девочке шанс исцелиться от любой возможной раны. Тут она услышала шаги за спиной и обернулась. К ней бежала Синни.
– Там дом! Там чей-то дом! И человек. Старик. – Кричала она, запыхавшись. – Он махал мне рукой. Идём к нему. Вдруг мы сможем укрыться у него.
Далира в первое мгновение решила, что дочь сошла с ума. Все знали, что никто здесь не живёт и никогда не жил, здесь не было ничего кроме камней и травы. Но разгоряченная раскрасневшаяся Синни указывала куда-то в сторону скал и возбужденно твердила что нужно идти туда. И к своему удивлению, там куда указывала дочь, Далира действительно разглядела темную человеческую фигуру рядом с каким-то нагромождением плит.
Синни схватила её за руку и потянула за собой.
– Идём, мам. Он поможет нам, – уверенно сказала девочка. – Быстрей.
Далира, ничего не понимая, нахмурившись, ещё чуть помедлила, пытаясь сообразить кто это может быть, но затем пошла за дочерью.
