Евгений Зеленский
Алхимик Великой империи
Такие мысли грели сердце Александра Владимировича особенно. Истосковавшись по обществу, цивилизации и ее благам, проведя на далекой станции несколько лет, принося их в жертву нуждавшейся родине, сейчас граф задумался, как здорово было бы пожить, наконец, для себя. Завести семью, может быть, даже наследников.. Наконец-то им есть что наследовать – некоторые экземпляры алмазов граф продал для самого себя и сейчас, в разных ячейках Петрограда, Москвы и Йены (спасибо Отто Шотту) его ждал капитал, быть может, в пол миллиона рублей!
Не миллионщик, как какой-нибудь Ольденбургский, конечно, ну так а зачем мне больше? – думал Александр Владимирович. – Жить достойно хватит, а там…Может быть все-таки открою секрет златоделов? Кто знает, какие еще технологии принесет новый век? Граф улыбался собственным мыслям, глядя, как мелькают пейзажи за окном. Думать об этом было приятно, радостно и отчего-то смешно. Километр за километром, выжженые земли южных регионов сменялись более зелеными, типичными для средней полосы России. Вагоны мчащего сквозь бескрайние пространства России паровоза были почти пусты. Страна лежала в руинах, народу было не до поездок…
Война шла к завершению, финансы страны лежали в упадке. Миллионы людей погибли. Находилось немало таких, кто считал своим долгом возложить всю ответственность на царскую семью – революционный пыл все крепчал. В долгой дороге знакомясь с газетами, по-прежнему писавшими черт знает что, Александр Владимирович в конец запутался в происходящем. Эсеры, большевики, октябристы Гучкова, меньшевики, либералы… – поди разбери – каждый тянет одеяло на себя, все трещит, вот-вот разорвется… Всю жизнь чуждый политическим дрязгам, граф с неприятным чувством тяжести вспоминал страшные события начала века, со времен которых прошла уже, кажется, дюжина лет. Как давно это было!
Еще на станции тяжелое предчувствие чего-то нехорошего охватило Александра Владимировича. Утопая в рабочих заботах, не было времени разобраться в себе, но каждую ночь страх нарастал, усиливался, тяготил душу работающего на износ ученого. Обострились и отношения с местным населением – наместник бухарских территорий все хуже поддерживал порядок, все чаще бывали конфликты… От греха подальше, с последней партией алмазов граф упаковал заодно и множество своих чертежей, записей. Конструкция солнечной станции, формулы Ломоносовского стекла – многие бесценные записи уехали в Петроград с припиской «Лично в руки герцогу Петру Александровичу Ольденбургскому». Сразу стало как-то спокойнее. В хранилищах герцога бумаги будут в безопасности, а сам он к химии равнодушен, в Россию пылко влюблен – такой не потеряет и не продаст.
Поезд стучал колесами, словно пытаюсь убаюкать путников размеренным звучанием. Степан и казаки находили где-то чекушки и изрядно попахивая дешевым самогоном спали на полках, храпя и дергая во сне ногами. А чего делать служивому народу? Арон читал, иногда они играли в шахматы или шашки, хотя еще на исследовательской станции обоим жуть как надоело. Отчего-то было тревожно. Александр Владимирович ходил по коридорам поезда, глядел в окно, предавался воспоминаниям, но холодные руки мрачных ожиданий не отступали. Тревога не проходила.
Вспомнился странный инцидент. Пару месяцев назад приезжал какой-то странный господин, по выговору – англичанин. Представился агентом британского Shell, интересовался нефтью, все что-то спрашивал про Нобилей, про расстояние до Баку, но как-то… неискренне что ли…будто спрашивал просто, чтобы спросить. Нефть…да откуда им здесь знать про нефть? Как он оказался в Бухаре..? Выглядело все это подозрительно. Не имея времени разбираться – граф передал нежданного гостя с парой сопровождающих его в экспедиции спутников, которые все писали и писали что-то в свои блокноты, Арону – пускай вежливо спровадит. Кажется – удалось, уже на следующий день никого не было видно. Арон же как-то таинственно улыбался и ничего конкретного про подозрительных англичанин не говорил, будто и не он вовсе с ними целый день общался.
– Чем думаешь заняться в Петербурге? Не могу, не хочу называть его Петроградом почему-то – передвигая коня спросил Александр Владимирович.
– Не знаю, может и не в Петербурге вовсе – в Москву вернусь, наверное… Деньги теперь есть, куплю квартирку, пощупаю, может что-то изменилось за это время…
– Похоже, только к худшему, мой друг – мрачно заметил граф – печально видеть как в просвещенный век растут дикарские предубеждения. Заговор сионских мудрецов – слышал про эту нелепость?
– Протоколы то эти? Да не то что слышал – я и видел и на себе прощупал… «Евреи собираются подчинить весь мир с помощью пропаганды либерализма, атеизма и культа потребления…», как там еще было?
– Культ потребления..? А на Францию мода уже совсем ушла что ли? – Александр Владимирович рассмеялся. – Пока копировали все французское мы, надо полагать, щи лаптем хлебали и вовсе ничего потреблять и не думали? Чисто еврейское, конечно, новшество.
– Это другое – усмехнулся Арон – французы то не евреи – тут понимать надо…
– А-а-а – ну да, конечно…
– Сочувствую тебе, друг мой – да и всему твоему народу. История вообще штука несправедливая, но к иудеям как-то ну совсем особенно… И кивают все еще на Библию, мол Иуда Искариот, Христа распяли, предали…
– Вот-вот, про Иуду это они особенно часто припоминают – усмехнулся Арон. Всякого еврея готовы авансом в худших грехах обвинять. Хотя, вот ты знаешь я о чем подумал, а ведь любое предубеждение приятнее облечь в какую-нибудь сказку красивую, в миф… тогда и поверить сразу проще…
Александр Владимирович грустно кивнул.
– Ну да ничего, мои предки привычны были. Погромы тоже случались. Мне пока везло – до такого не доходило. Но карьеру запороли основательно, хотя… Может оно и к лучшему, что так случилось? Вон мы с тобой какие вещи сделали – если бы я на кафедре остался, что тогда? Какие уж там алмазы, какие золотые рубли – сидел бы на окладе в тысячу рублей самое большее. Да и то, если повезет. А это в год… Не был бы евреем, так и то полторы, не больше.
– Да, стране помогли, секретов мироздания не мало раскрыли, так еще и состоятельными людьми вернемся – у меня в сумке, сам знаешь, алмазов тысяч на четыреста. Этакие ты на кафедре бы веку к двадцать четвертому отложил – граф добродушно рассмеялся – тебе, кстати, шах – ворон то не лови! Или уже думаешь, как потратишь?
– Да, это я пропустил как-то. Ничего, сейчас подумаем, попра-а-авим. Саш, ты если что странное произойдет, ну или непонятное – не убегай никуда, хорошо? В вагоне оставайся, ладно?
– Мм? Ты о чем? Что странное произойдет?
– Ну там, не знаю… слышал много историй, как люди на перроне оставались, поезд уезжал, догонять не успевали… – Арон рассмеялся, но смех звучал нервно, будто бы он чего-то боялся.
– Глупости какие-то несешь, право же, какие перроны, о чем ты вообще?
– Да ладно, проехали. Хорошо все будет, хорошо…
Конь, прикрытый офицером, храбро опустился возле вражеской дамы, грозя королю и соблазняя разменяться самым невыгодным для Арона способом.
– Пара ходов и тебе мат, друг мой, повнимательнее – шутливо потряс пальцем Александр Владимирович, – а то перроны, перроны…
Ситуация складывалась патовая. Но выходы были. Выходы есть всегда…
***
В Богородицке ночью встали. За окном поезда сверкали фонари, слышался какой-то неясный шум. Проснувшись, когда убаюкивающая качка и мерный стук колес пропали, а без них в вагоне повисла тишина, Александр поднялся и уставился на стекло, пытаясь разглядеть что-нибудь.
В соседнем купе громко храпели казаки.
– Х-р-р-р-р! Щ-щ-щ-щ-щ…
– Х-р-р-р-р-р-р! Щ-щ-щ-щ-щ-щ…
Этот импровизированный диалог мужицких носоглоток забавлял своим умиротворением. Вдали вагона кто-то закашлялся. Арона нигде не было. Стараясь нащупать в темноте туфли и всунуть в непослушный ботинок ногу, Александр прокопался минуты две. Не меньше ушло и на то, чтобы в темноте вытащить пиджак – рукав за что-то зацепился и прочно застрял, словно одежда изо всех сил старалась удержать графа как можно дольше в купе, не дать выйти наружу. Одолев, наконец, все возникшие досадные препятствия, чинимые непослушным гардеробом, Александр потянулся к ручке, чтобы открыть купе, но подскочил от громкого хлопка. За дверью стреляли. Спутать звук выстрелов ни с чем было нельзя – стреляли из револьвера. Храп за стенкой мгновенно прекратился. Послышалась возня – казаки проснулись и быстро приводили себя в порядок, вооружались. Грохотнула входная дверь в вагон.
– Ай-да братцы поживимся, ай-да братцы удивимся – во всю глотку горланил кто-то снаружи. Следом послышался гул – в вагон с двух сторон вломилось множество людей.
– О! Какая краля симпатишная – эй Семен – ты как раз таких ценитель вродь, не? Смари сиськи какие, а! Первый сорт! Ну что, будешь послушной, сучка? Тады и больно не сделаем…ну, может малость только самую, а?
Раздался женский крик, треск силой срываемой одежды, удар, словно кого-то толкнули и тело налетело на стену или упало на пол.
– Ай гуляй веселей, братушки, даешь жизнь солдату! Отвоевались! Вы нашу кровь пили? Пили! Ну вот и мы вашей хлебнем не жалемши, ах умоетесь, умоетесь у меня, с-с-уки… – хриплый голос того же заводилы разносился по вагону, перемешиваясь со множеством звуков борьбы, каким-то звоном, гулким топотом армейских сапог по застеленному коврами металлическому полу вагона.
Александр Владимирович щелкнул дверным замком, запирая купе и бросился на верхнюю полку – там, в сумке, на дне лежал семизарядный Наган – подарок Ольденбургского перед отбытием.
– Всякое бывает – далеко едете, Александр Владимирович – напутствовал тогда этот высокий молодой человек. Как же он оказался прав…
Дезертиры… Павшие фронта проигранной войны словно язвы обнажили забытые уже проблемы анархии, с новой силой разлагавшие порядок. Тысячи мерзавцев, вооруженные и озверевшие от кровавых зрелищ войны, словно спички вспыхивали в огне революционной пропаганды. Повернулись против своих.
В соседнем купе распахнулась дверь. С гортанным воплем в узкий коридор выпрыгнули казаки. Раздались выстрелы, первые крики, завязался бой. Оглушительные вопли смешивались с множеством пороховых взрывов палящих револьверов. С гулким стуком на пол падали раненые, кого уже задело. Раздались протяжные стоны, крепкий мат…
Где Арон? Где черт возьми Арон? Он то куда делся? – лихорадочно соображал Александр.
Используя выигранное время, зажатый в купе словно в ловушке, граф вооружился, взвел курок и, крепко сжимая рукоятку стал пытаться открыть окно. Вдруг получится выпрыгнуть из поезда? Держать оборону на открытом пространстве или попытаться скрыться, если шансы совсем уж не равны – простая идея казалась куда перспективнее, чем оставаться в купе и превратить его в собственный склеп.
Тяжелое стекло немного сдвинуло, но заклинило и дальше не поднималось. Надо было ломать. Отклонившись назад, Александр Владимирович набрал инерции и с силой ударил в стекло плечом. Ничего. Ни на миллиметр не сдвинулось. Только плечевая кость стала надсадно ныть, словно оскорбленная этим ударом.
– Тьфу ты! – тихонько выругался граф, чтобы не услышали снаружи.
Всю жизнь помня себя худощавым, сейчас природная стройность могла стоить ученому жизни.
– Думай, думай, думай! – шептал он самому себе.
В коридоре повисла напряженная, пугающая тишина. Казалось, стало так тихо, что даже в ушах зазвенело. И почему-то от этой накатившей тишины стало намного более жутко, чем когда стреляли…
Прислушавшись, Александр Владимирович попытался разобрать хоть один малейший звук – тщетно. Только биение собственного сердца, шум крови в ушах и дыхание, успокоить которое никак не получалось.
Стоя с направленным на дверь стволом, граф лихорадочно думал, что предпринять. Наплевать было на алмазы, наплевать на деньги. Записи – хорошо, что заранее отправил Ольденбургскому! Жаль только не запатентовали – но война, секреты, запретили… Где все-таки Арон? Что делать? Как защищаться? Сколько их там, этих ублюдков..? Ни на один из вопросов сейчас не было ответа.
Купол угрожающей тишины внезапно раскололся. В дверь купе тихонько, вежливо постучали. Александр Владимирович вздрогнул и почувствовал, как застучало сердце, запульсировали виски, затряслись руки. Ствол нагана гулял в дрожащих пальцах – нет, он совсем не годится для перестрелок. Он человек спокойный, лабораторный. Сражаться с дезертирами… – увольте!
– Мстер Тоулстоуи? – послышался за дверью знакомый голос с сильным английским акцентом. На этот раз он почему-то говорил, коверкая слова, но на русском. – Это ми, мстер Тоулстоуи, ви помнить ми? Встреча ньедавна – я интрестин ойл – нэфть, мстр Тоулстоуи?
Тяжело дыша, Александр сжимал револьвер и ничего не отвечал. Стало ясно – нападение спланировано. У дезертиров, видимо, есть свое командование. Казаки, наверное, убиты. Никакие это были не туристы и тем более не экспедиция в Баку – мысли вихрем неслись через бурлящую голову графа.
Что им надо? Алмазы? Деньги? Рецепты? Секреты? Что? Зачем? Кто за этим стоит?
В дверь снова постучали, уже громче.
– Мстер Тоулстоуи, я знать навэрняка – ви там, инсайд, я знать, мстер Тоулстоуи. Опен плиз – я не делать ничего плохого ви. Мстр Тоулстоуи?
Внезапно на Александра Владимировича накатила смертельная усталость. Руки его еще дрожали от волнения, но перенервничав, он стал впадать в какое-то тупое безразличие. Стало казаться, что исход предрешен и за всем этим стоят нешуточные силы о которых он, мечтатель и… как это сейчас звучит забавно – алхимик – даже и не знал. Не следил. Не интересовался. А вот Арон… Где Арон? Почему он велел мне не покидать поезд? Такая странная фраза была, будто бы ни о чем, ни с чего… или? Неужели он меня..?
Раздался тяжелый удар – в дверь стукнули ногой. Вздрогнув, граф приготовился стрелять и уже мог бы изрешетить дверь, вместе со стоящим за ней британцем, но все никак не решался. Мгновением позже в дверь выстрелили с той стороны. Пуля легко пробила толстую доску и оставила позади Александра дыру в глухо звякнувшем стекле. Окно чудом не разбилось, только пошло мелкой паутинкой. Успев лишь вздрогнуть, Александр Владимирович услышал второй выстрел и, едва не выронив наган, схватился за левое плечо. Руку обожгло, словно прижгли кочергой, а сразу за ней пришла тупая, ноющая боль. Быстро дыша, граф почувствовал, как стал быстро напитываться теплой кровью с таким трудом надетый пиджак…
Зажав револьвер в левой, здоровой руке, чуждый стрельбе ученый закричал и стал палить в дверь в ответ.
– На! На! Сдохни! Сдохни! Оставьте! Вон! Вон!
Грохотали, оглушая, выстрелы, пока не звякнул курок – в барабане было пусто – высажены все семь патронов. Через множество отверстий в многострадальной двери в купе, косыми лучами стал падать свет – в коридоре было светло, горели лампы.
Простонав и еще крепче зажав истекающее кровью плечо – правая рука дрожала и плохо слушалась – граф попытался залезть на верхнюю полку – в сумке лежали новые патроны, надо перезарядиться…
Я идиот – оставил их там, наверху, как теперь туда добраться, с одной рукой я чертов идиот…
– Мстер Тоулстоуи – ви споративлять зра, опен ви двер, плиз, мстер Тоулстоуи? – проклятый голос за дверью невозмутимо продолжал эту пытку, но шел откуда-то сбоку, чтобы через отверстия граф не мог увидеть, кому он принадлежит. Как не смог бы и выстрелить. Послышался звук грубо открываемой двери между вагонами – звякнул металл.
– Ай-да-а, бра-а-тцы, веселимся в свя-я-ятцы! – снова запел заводила, будто бы лишь на последние несколько минут замолчал. Вероятно, он был в соседнем вагоне, а сейчас вернулся в этот. – Да какого, это че за…?
Послышался выстрел, за ним второй. Где-то вдалеке тяжело рухнуло тело. Вновь гулко звякнул металлический пол – наверное, уже мертвый заводила приложился головой о железо. Голос его смолк. Через несколько купе слышались женские всхлипы и звуки борьбы – несчастную насиловали.
– Мстр Тоулстоуи..? Ваши станций взорван, ви больше не мочь работа! Важный люди не дать вам работа! Но я иметь предложений для вам, ви ценно персон. Мстр Тоулстоуи?
– Ах же, – суки, про себя выругался граф, – где теперь брать двести тысяч на новую? Кто даст..? Впрочем, думать сейчас о финансовых вопросах и будущем было как-то слишком уж преждевременно, оптимистично. Нервы…
Внезапно графу показалось, будто из продырявленного, но все еще крепко сидящего в раме окна он слышит какие-то тихие голоса, напряженный шепот. Разрываясь между страхом перед голосом за дверью и отчаянным любопытством перед голосами снаружи – он нырнул к окну и прислушался, приставив ухо к самому отверстию, оставленному пулей проклятого британца.
– Тихо, тихо, не сюда – вот тут закладывай, а тут наше купе было. Здесь точно пусто, я знаю!
Послышалась возня. Что-то шуршало. Раздался тихий скрежет, за ним шипение, будто что-то зажгли.
– Так, ну, вроде бы должно. Твою же мать – восьмерых положили, ну да чего уж – не рассчитал…надо было всех звать.
На миг Александру показалось, что он узнал голос Арона, но этот шепот… можно ли что-то утверждать наверняка?
– Это здесь, ты смотри-ка, дыра! Ах же суки…Сашка, Сашка, ты там живой? – голос зазвучал громче. Хозяин его не на шутку встревожился. Это несомненно был Арон.
Александра Владимировича охватило возбуждение. Что отвечать? Враг он или все еще друг? Что вообще происходит? Кто там за дверью? Что шипит? Была не была – предаст, так и поделом мне – пришла отчаянная мысль – значит судьба…
Прислонив губы к самому отверстию в стекле, граф, стараясь говорить тише, все-таки ответил:
– Да, я тут! Я живой…
– Слава тебе Господи – послышался ответ Арона – залезай немедленно под сидение и лежи тихо! К стене прижмись! Упрись во что-нибудь покрепче, ну, держись в общем! Тряхнет изрядно! Секунд наверное через…Ах ты ж, а вроде он длиннее же был…? Держись, Сашка! – голос начал удаляться, словно Арон быстро убегал.
– Мстр Тоулстоуи, у нас нэ получаться дьялог, я идти внутри, мстр Тоулстоуи…
– Да катись ты, ублюдок… – в сердцах и сквозь зубы прошептал Александр.
Бросив пустой револьвер на не заправленную, уже заляпанную кровью кровать, граф скользнул на пол и сделал все, что велел ему друг. Друг же? Друг все-таки? Прижавшись спиной к холодному металлу стены, граф руками и коленями уперся в дно кровати изнутри, вроде бы крепко…
Снаружи прозвучал выстрел, сбило замок. Мощным ударом ноги британский агент распахнул дверь и тяжелое ее полотно гулко стукнулось о стену. Александр Владимирович успел рассмотреть полусогнутые ноги в армейских ботинках, быстро впрыгнувшие в купе, а потом его оглушило чудовищным грохотом.
Резким толчком графа подбросило над полом, и если бы не упертые в дно кровати колени – неминуемо расшибло бы о дно. Все равно чувствительно приложившись головой, ученый застонал и зажмурился от боли. В ушах противно зазвенело. Зажмурившись, граф сжал зубы и ощутил как мелко задрожал вагон, застонал, словно ранили живое существо. Потревоженный взрывом металл вибрировал. От взрыва вагон стал крениться, потерял рельсы и стал заваливаясь на бок. Разрывая ушные перепонки заскрипел выворачиваемый из креплений металл соединяющих частей, протяжно завыла, засвистела сталь.
Открыв глаза, Александр Владимирович вздрогнул, увидев лицо. Британец лежал на полу, по виску стекала кровь, глаза закрыты – без сознания. Видимо, когда вагон подпрыгнул – его круто приложило головой. Почувствовав, что вагон заваливается и падает, граф еще сильнее вжался в опоры кровати и, через несколько мгновений, с оглушительным скрипом вагон рухнул на землю, еще раз качнувшись.
Когда Александр Владимирович вновь открыл глаза, его едва не вырвало от представшего зрелища. Бесчувственное тело агента, соскользнув под собственной тяжестью, пока вагон накренился, прямо теменем напоролось на торчащую из стены арматуру под столиком между кроватями. Служившая местом, на которое опиралась металлическая, обитая резиной шайба под столом, когда стол складывали, сейчас она нанизала на себя голову британца, несомненно мертвого, словно огромное насекомое в коллекции безумного энтомолога.
Почему-то сейчас его глаза были открыты, словно перед смертью он успел очнуться и изумиться. Остекленевший взгляд трупа с пробитой головой смотрел прямо на графа так внимательно, словно пытался просверлить в нем дырку. Под головой начинала образовываться лужа темной крови. Рот мертвеца слегка приоткрылся и на мгновение Александру Владимировичу показалось, что с того света британец сейчас обратится к нему и уверенно задаст вопрос, который так упорно твердил последние минуты жизни:
– Мстр Тоулстоуи?
Стало жутко…
В вагон запрыгнули люди. Послышалась непродолжительная стрельба, звуки борьбы, вскрики. Оглушенные ударом, кто еще был в сознании, дезертиры не могли оказать должного сопротивления и благодаря внезапному взрыву их вероятный план забаррикадироваться, превратив каждое купе в крохотный форт, не сработал. Граф расслышал топот сапог в направлении купе, где он лежал. Кажется, прозвучал и голос Арона, командующего какими-то людьми.
– Сюда, сюда! Сашка должен быть тут. Сашка! Ты тут? Живой?
– Живой! Живой – сипло простонал Александр Владимирович из-под кровати. Плечо ужасно ныло. Целая лужа остывающей крови собралась под сидением, где он лежал, перемешиваясь с кровью мертвого британца.
Было очень холодно. Голова графа закружилась, все вокруг размылось, поплыло и Александр Владимирович со стоном лишился чувств.
Эпилог
Семипалатинск, август 1949 года
Ровно в семь утра, ослепительная вспышка страшной силы, словно разом взошли тысяча солнц, разорвала покрывало мироздания. Отвернувшись и зажмурившись, на внушительном отдалении присутствовала команда испытателей, внимательно следя за небывалым событием. Сотни раз проверенные расчеты, тонны исписанных формулами бумаг – все это не могло дать гарантии, уверенности, что все случится именно так, как задумано. Шанс на провал был и был не иллюзорен. Не было лишь права на провал…
И все случилось…Поднимая чудовищное облако густой пыли, черным столбом взмывшее в высокое небо над степью вслед за вспышкой, взрыв сотряс землю. Оглушая, он разлетался все дальше – на километры, десятки, сотни километров вокруг.
– Ура, товарищи, ура! – раздавалось со всех сторон. Послышались аплодисменты, сначала немного жидковатые, а потом, когда присоединились все ученые, звонкие и громкие. Радостные.
Одетые в белые халаты поверх шерстяных костюмов, множество мужчин хлопали друг друга по плечу, жали руки, обнимались, смеялись, прыгали, кричали.
– Получилось!
– Ура!
– Получилось, товарищи, ура!
– У нас получилось, получилось!
Словно зачарованный, пожилой академик смотрел на поднимающийся высоко в небо столб, ощущая дрожь пространства, потревоженного человеческим гением, сумевшим обуздать скрытые силы природы. Атом расщеплен, цепочка запущена, громадная энергия вырвалась наружу…Ничто не сможет удержать ее ослепительную мощь…
Страшно. Очень страшно! Очень страшно и… красиво… Трансформация, распад – все это осуществимо, все это возможно. Превращения веществ, защита страны, головокружительно трудные технологии…
– Мы смогли… – шепотом пробормотал академик.
Кругом безраздельно царили суета и восторженный хаос. Лаврентий Павлович Берия удовлетворенно тряс руку Игоря Васильевича Курчатова. Множество ученых, всесоюзных гениев, имена которых никому еще не были известны кроме самой узкой публики, мелькали в рубке, поздравляли друг друга. Говорилось много приятных слов, умнейшие люди континента прыгали от радости, словно расшалившиеся дети…
– Товарищ Кущин! Александр Владимирович – без вас то уж совершенно точно ничего бы не вышло!
Перед пожилым профессором возникло лицо с острым взглядом, слегка оттопыренными ушами и уложенными на пробор волосами.
– Очень рад, Юлий Борисович, искренне рад! – он пожал руку Харитона – ближайшего коллеги Курчатова, вместе с которым они возглавляли весь этот сумасшедшей сложности проект.
Закашлявшись и пряча рот в рукав халата, Александр Владимирович Кущин отошел от общей радостной массы, направившись в уборную.
– Проклятие – сквозь зубы пробормотал он, увидев мелкие капельки крови на белом рукаве. – Снова, да что же ты будешь делать…
Медленно ковыляя к двери с заветным символом уборной, Александр Владимирович улыбался сквозь боль, не первый год мучавшую его легкие.
РДС-1… Как его прозвали в народе? Россия делает сама… Реактивный двигатель Сталина… Сверхсекретный проект, названный традиционно иносказательным языком, успешно завершился.
Оказавшись у раковины и наспех застирав рукав халата – нечего привлекать внимание – Александр Владимирович вынул из нагрудного кармана пиджака расческу и взглянул в зеркало. Остатки жидких, седых волос на макушке слегка топорщились. Намочив их водой, профессор пригладил волосы и вернул аккуратный вид. Обнажившийся под хлипкой шевелюрой высокий лоб пересекал длинный, тонкий шрам, заканчивающийся над левой бровью – старая, памятная рана. Знаковая…
Спрятав расческу и поправив воротник рубашки, слишком туго сдавивший горло, Александр Владимирович опустил руку в нижний карман пиджака. Звякнул металл цепочки и в старческую, сморщенную руку привычно лег затертый корпус часов.
– Семь двадцать – пускайте танки – за дверью туалета раздался чей-то громкий голос. Эксперимент, главная часть которого уже отгремела, продолжался. Нужно было все осмотреть, замерить, записать, зафиксировать в журналы… Где-то внизу загудело, взревели двигатели. Обитые свинцом машины, под толстой броней которых прятались исследователи, совсем скоро направятся к эпицентру кошмарного взрыва. Фиксировать, снимать, наблюдать.
Все по плану! Все детали учтены… Александр Владимирович нажал на кнопку и крышка карманных часов выскочила, обнажая циферблат и внутреннюю сторону. Да, действительно, ровно семь двадцать…
На внутренней стороне крышки, обитой темно-синим бархатом, мелькнула фотография. Довольно новая, цветная, краски на ней еще почти совсем не потускнели. Молодая женщина, кудри легко стелются вдоль овала красивого лица. Локон падает на лоб, легкой небрежностью подчеркивая очарование. Аккуратный, слегка вздернутый носик… На миг у краешка глаз пожилого академика мелькнули две мокрых бисеринки. Приподнял очки, немедленно смахнул пальцами – чертова сентиментальность! Чего это я только…
Продолжая рассматривать фотографию, Александр Владимирович все теплее улыбался. На сердце разлились покой и радость.
– Cовсем как ее мать… – рассеянно пробормотал он.
