Евгений Зеленский
Алхимик Великой империи
Усы еще слабо росли на лице, а Сесил Родс уже стал заметной фигурой – дела устаканились, добыча алмазов шла полным ходом и можно было удалиться в Оксфорд. Следить за биржей, посылать важные размышления, но главное – исполнять свою мечту. Выучиться среди британской аристократии, найти людей, кому по плечу было бы идти рядом и, для начала, завоевать все шахты. Затем – завоевать всю Африку. Ну а уж если получится успеть – завоевать и весь этот мир, положив его перед британской короной. Сделать покорным, мирным и процветающим.
Лишь одно могло помешать – время. Времени всегда не хватало. Так много нужно было успеть… Как жаль, что нельзя покупать минуты жизни за фунты стерлингов – часто сокрушался молодой человек, хотя его сверстники обычно думали наоборот – вот было бы здорово! Я купил бы себе сотню лет и уж тогда…
Что же может помочь ускориться? Выделить, возвысить над остальными? – вот вопросы, какие задавал себе Родс всякий день, мучая свое сознание. Всегда открытый новым, самым неожиданным ответам. Когда внизу множества участков, превратившихся в настоящие кратеры, скопилась вода, грунт осыпался и все плавало в грязной каше – что они делали? Продавали! Продавали участки за гроши – Родс улыбнулся свежим еще воспоминаниям.
Множество земель отошли нам с Раддом за бесценок, ведь как можно продолжать добычу из громадной ямы, на далеком дне которой даже рослые чернокожие кафры казались лишь детьми – чумазыми трубочистами, каких немало бегает по Лондону, оставляя следы черных от сажи пяток на мостовых. Да и зачем? Впереди еще столько участков – эта забытая богами белого человека земля изобилует несметными сокровищами!
Чего не сумел человек – сделала машина. Нужно было лишь немного поразмыслить, да приложить кое-какой капитал. Пока другие спускали свалившиеся на них деньжищи на бесконечно дорогую в этой дыре выпивку и доступных женщин, Родс и Радд копили, преумножали, закупались техникой. Теперь, уже в следующем месяце, если все пойдет по плану, оборудование должно было попасть в эти далекие края из самого центра мира – из Англии.
Механизированные монстры – совсем скоро армия железных шестеренок, ни днем ни ночью не зная отдыха, выкачала воду, расширила шахты и добыча пошла с новой силой. Открывались глубокие, самые богатые на алмазы, самые щедрые к старателям пласты. Драгоценные камни ослепительно сверкали в ярком солнце Южной Африки. Карат за каратом рос и капитал Сесила Родса. Каждый год увеличивал его могущество…
Произвести впечатление на молодых английских лордов нелегко, если ты сын викария. Но что если считаясь безродным, ты можешь бросать на дубовый стол пригоршни ослепительно переливающихся алмазов? Что если ты знаешь и произносишь то, что у других хранится лишь в самых потайных уголках души? Там, куда стесняется заглядывать даже обостренное английское честолюбие…
«Мистер Родс, вы невероятно везучий человек!» – часто повторяли многие сетуя, что не обладают подобной удачливостью.
– Вы правы, сэр – мне очень повезло – я родился англичанином – вот, что обычно отвечал мистер Родс.
– Мистер Родс, говорят, что вы ни во что не ставите права чернокожих туземцев везде, где скупаете плантации?
– Чепуха! Я всегда выступал за равные права для всех белых людей к югу от Замбези! Ну а вам советую учить историю. Уверяю, вы сразу осознаете, что к туземцам следует относиться как к детям. Такая система отлично работает в Индии, почему же в наших отношениях с варварством Южной Африки что-то должно быть иначе? Вы даете вашим детям право голоса по политическим вопросам?
– Мистер Родс, а правда, что на ваших шахтах самую грязную работу делают кафры 10 – или как вы их там называете? Я имею в виду африканских аборигенов.
– Что я могу сказать вам – черная работа для черных. Это закономерно. А вы полагаете иначе?
Ему было слегка за двадцать. Его сердце работало из рук вон плохо, а приступы случались все чаще. Спина заливалась ледяным потом, дыхание перехватывало, словно невидимая рука хватала его за глотку, пытаясь задушить, уничтожить, освободить мир от его могучей персоны. Тщетно, всякий раз юноша выживал. Приступы проходили.
Столько всего нужно было успеть… Щадить себя было нельзя – работать, работать, работать… Трудиться больше, интенсивнее чем любой из самых черных подданных кафров в Кимберли. Целиться выше, чем самый амбициозный из премьер-министров в английском парламенте. Закончить начатое Александром Великим и Наполеоном – объединить этот мир под правильным флагом. Подарить его Англии… Да-да, одной великой Британской Империи. А кому же еще?
Глава 10
Санкт-Петербург, октябрь-ноябрь 1905
Уже после, за несколько дней проведенных в Москве, ожидая спада накала и возобновления железнодорожного сообщения, Александр немного пришел в себя. Остыв от всего безумия, вихрем событий захлестнувшего голову, молодой человек осознал, сколь опрометчиво в сущности было спонтанное его решение посетить Анастасию. Вдова, если не наврал сбрендивший Мишка, да еще и не общались вот уже как третий год пошел… Странное, нелепое решение – корил себя Александр.
Но сердцу не прикажешь – эмоции брали верх над разумом. А что? А что если? Нет, ну я же просто из вежливости, как знак сочувствия, уважения… А вдруг все еще…? Вдова, вот оно как, а если… – сбивчиво размышлял он про себя всю дорогу до Петербурга. То коря себя за какую-то может даже жестокую радость, то наслаждаясь, мысленно смакуя призрачный, но все же осязаемый в новых обстоятельствах шанс вернуть утраченный роман, Александр боролся с чувствами, вдребезги проигрывая их мягкой, вкрадчивой силе.
В Петербурге, казалось, было спокойнее. Еще в поезде, подробнее знакомясь с газетами, которых прежде почти не читал, Александр узнал про Высочайший Манифест Императора, даровавший подданым парламент, на русский лад названный Государственной Думой. Без одобрения Думы теперь не мог приняться ни один закон – под давлением народа первый и весьма чувствительный удар по самодержавию все же состоялся. Страна бурлила, словно перегретый на огне котел. Кто-то ликовал, кто-то бунтовал. Хватало и напуганных, хватало и запутавшихся. К последним отнес себя и граф, прежде чуждый политике и неприлично мало для своего титула в ней смысливший.
Купив цветы и еще раз мысленно взвесив все «за» и «против», Александр сейчас стоял перед домом Анастасии. Роскошная лепнина фасадов, изящные эркеры – все здесь дышало богатством и состоятельностью живущих внутри. Парадная встретила графа затопленным камином, где уютно потрескивали дрова.
– К кому пожаловал господин? Как я могу к Вам обращаться, подскажите пожалуйста-с? – вежливо поприветствовал гостя лакей, встречавший входящих.
Решив, что его облик и так, пожалуй, не бесспорен, хотя свежая рана на лбу была надежно упрятана под головным убором, ученый все равно предпочел представиться вместе с титулом.
– Граф Александр Владимирович Толстой. Впрочем, не важно, я пока не решил, как мне следует поступить. Подскажите, а у себя ли госпожа…
Собравшись с мыслями и сжав волю в кулак, Александр осведомился, наконец, о присутствии дома особы, к которой замышлен был этот внезапный визит.
– Боюсь расстроить Ваше сиятельство – Анастасия уехали-с. Да-да, с маман и гувернанткой уехали в Швейцарию, кажется. Такое горе! Погиб супруг, совсем юная вдова… А как вы..? Покорнейше прошу простить, не сочтите за дерзость, но… кем вы ей приходитесь?
– Я всего лишь друг. Да, старый знакомый – мы виделись несколько раз, в Москве. Это, впрочем, было давно так что…неважно! Премного вам благодарен!
Нелепо получилось, а все же хорошо, пожалуй, что так вышло – размышлял Александр, ругая себя и спешно удаляясь от дома семьи Анастасии – и зачем это вообще надо было приходить, ах эта моя сентиментальность…
Шел в сторону Пелей. Хотелось оказаться там где вырос, нащупать, хотя бы попробовать, тот покой и уют, какие помнились в детстве. Жаль, Василия Васильевича больше нет – ушел, солидный возраст, надо бы навестить его на Волковском – думал граф.
Дядя Петр тоже умер. Оставил несколько тысяч рублей – не потрачены из оставленного когда-то, десятилетия назад, отцом Александра. Любая копейка сейчас была графу очень кстати – ежели искать, наниматься на работу – нужно где-то жить, снимать комнату… У Пелей не поселишься, у дяди Петра, земля ему пухом, чужие люди проживают – семья квартиру продала… Бытовые вопросы всегда Александра раздражали своей особой, липкой мелочностью. А более всего тем, что не решив их жить было совершенно нельзя!
Перескакивая с мыслей о любви и возвышенном на самые мещанские вопросы, Александр шел с Волковского кладбища в сторону центра. Вдоль Обводного канала вышел на Московский проспект. Мчались экипажи, пролетки и кареты. Фланировали разные персоны. Задорно блестели вывески на первых этажах доходных домов – демонстрациям час, а торговле – время. Надо же на что-то жить..?
Где-то там, вдали, за Фонтанкой, жил теперь Дмитрий Иванович Менделеев. А! Была не была, – подумал граф, – зайду, уважу… Личность масштаба необыкновенного! Что ни встреча – много лет вспоминаю!
Менделеев оказался у себя. Налив чаю и побеседовав о непростых для страны временах, Дмитрий Иванович искренне отрекомендовал Александру вернуться пока к работе в Европе, пока не «утихнут досадные брожения».
– Необходимость мер и изменений я понимаю, даже принимаю, – говорил великий ученый, – но пускай же на месте действий радикальных, революционных, случаются лучше эволюционные – постепенные в своем развитии. Вовсе не обязательно все ломать, взрывать и портить… Как же был согласен с ним в этот миг юный граф…
– Как продвигаются работы над трансмутацией, Александр Владимирович? – вежливо поинтересовался Менделеев.
– Некоторые успехи есть, блестящих результатов достигли в Лондоне, когда я работал под руководством Рамзая. Радиоактивность, изотопы – да-да, пожалуй, именно здесь и нащупается главный секрет, я полагаю…
– Так что же? Щупаете?
– Слышал я будто Содди и Резерфорд такую трансмутацию и осуществили уже даже.
– Да что вы говорите? В самом деле?
– Ну, для журнала ее назвали, конечно, несколько сдержаннее – трансформацией, но ведь суть то та же! – попав на любимую тему Александр воспламенился. Глаза его загорелись, что не ушло от довольного взгляда Дмитрия Ивановича.
– Торий у них получилось преобразовать…в гелий! Представляете? Это все-таки возможно…
– Любопытно, да-да, я что-то такое читал даже, кажется – Менделеев попытался вспомнить, разыскивая информацию в бездонных чертогах своей памяти, охватившей едва ли не все. Даже химия, вознесшая его на Олимп всемирной славы, занимала там лишь одну, не самую большую вдобавок полочку.
– Здорово было бы поработать с Резерфордом и Содди – Александр вздохнул – я слышал, они в Канаде, в Монреале, кажется.
– Вы думаете облучать вещества этой вашей, радиацией?
– Да, наверное, это верный путь. А вы как считаете? Другие источники энергии тут, пожалуй, не годятся – они слишком слабы.
– Не верю я в радиоактивность уж простите! И в превращения веществ тем более. Ну а что до источников энергии – все ли вы учли? – Менделеев расплылся в добродушной улыбке.
– Нефть не подойдет, уголь – тем более, дрова, ну я даже не буду комментировать… – граф отметал вариант за вариантом.
– Ну а если, например, солнце?
– А что солнце?
– Ну как же! Вы что ли не помните совсем работы Архимеда, сжигавшего вражеский флот с помощью зеркал? Ну, ежели вы такой равнодушный к мудрости древних – возьмите что-то и посвежее… как насчет Лавуазье?
– Просветите, я знаете, прямо заинтересовался – парировал Александр, чтобы не акцентировать внимание великого человека на своем собственном невежестве.
– Солнечная печь, я об этом говорю – Менделеев встал, подошел к книжной полке, где у него хранилось множество зарисовок, журналов и блокнотов – ага, вот оно, смотрите-ка…
Выходя обратно на Московский, глаза Александра вновь зажглись мечтой, которую он уже, казалось, стал терять, хотя и работал много лет с ведущими учеными Европы. Солнце! Как просто и как…оригинально. Впрочем, о чем это я – речь же о Дмитрии Ивановиче – Александр даже рассмеялся, собирая на себе подозрительные взгляды случайных прохожих, стремившихся обойти безумца стороной. Вот на все Дмитрий Иванович смотрит как-то по-своему, по-особенному! Но как же глубоко..! Вот только эта система зеркал – какие они должны получиться… огромные? И как все это оборудовать только, подобрать! Непосильная пока что задача выходит, хотя мысль, бесспорно, перспективная…
***
У Пелей Толстой встретил Александра Васильевича. Он постарел и, казалось, совершенно вымотался. Наверное, сказывался тот непосильный груз научных изысканий, утопленных в море коммерческих забот. А тут еще и недавняя смерть отца…
– Ах, да, Александр – приветствую, проходи в зал, пожалуйста, располагайся! Я сейчас подойду. Вот только чай приготовлю…
В доме почти ничего не изменилось. Разросшийся еще пуще прежнего, он теперь включал в себя уже пять этажей и чердак. Лаборатория внизу тоже не исчезла, но сейчас привычная лестница, последние ступени которой исчезали внизу, была закрыта – никакой алхимии после смерти Василия Васильевича здесь уже не было. Эпоха ушла. Философский камень теперь не искали. Всему свое время…
Перемешивая старые наработки с новыми идеями, Толстой беседовал с Пелем, рассуждая о подходах, которые позволили бы осуществить давнюю мечту множества поколений, а главное отца самого Александра Васильевича – трансмутацию. После короткой беседы стало ясно – Александр готов помочь, но сам присоединиться, даже мысленно, никак не сможет – дела. Опыт Содди, Резерфорда и некоторые наработки у Рамзая, с которыми Александр работал самостоятельно, не убедили скептично настроенного ученого. Зато, неожиданное предложение заставило поежиться от смущения даже урожденного графа – Александр, на правах личного поставщика Его Императорского Величества готов был представить Александра Владимировича двору, провести в Зимний…
– Александра Федоровна, знаешь, очень ценит людей вроде тебя – рассмеялся Пель.
– Вроде меня?
– Ну да, мечтателей, мистиков, не принимай мои слова за синоним вздорности – я имею в виду людей, верящих в возможность и готовых выходить за пределы… ну, скажем, обыденного. Для тебя это шанс – твою работу могут взять на заметку, может даже выделить средства…
Александр внимательно слушал. Сложно было даже поверить в то, что предлагал ему Пель.
– Сейчас, конечно, вряд ли – не о том головы августейшие думают, но уж как все уляжется… А знакомство было бы для тебя не лишним, по моему скромному мнению – впрочем решай, конечно, сам. Я в скором времени во дворец поеду, партия усовершенствованного спермина, обещал показать Ее Величеству… Восемь Гран-при на международных выставках, между прочим – Александр расплылся в гордой, удовлетворенной улыбке, – ты, кстати, не пробовал? Я конечно же дам тебе образцы совершенно бесплатно!
– Я… Я даже не знаю как благодарить…Ну, насчет знакомства с царской семьей.
– Да оставь это – ты, считай, вырос на моих глазах. А отец мой, кто я без него был бы – верил в эту…алхимию. Просто, наверное, не успел. И тебя любил, словно родного. Мы с братьями знаешь, по началу ревновали даже – Александр Васильевич тепло рассмеялся. – Кстати, чуть не забыл, он же оставил тебе кое-что! Когда уже совсем худо было и скорый конец стал ясен – передать просил. Там книга, с закладкой – я сейчас принесу…
Растерянный, заинтригованный, с налетом печали при мысли об уходе первого своего учителя, даже перед смертью вспоминавшем его – Александра, не родного, но словно ставшего ему еще одним сыном парнишку… Стало очень грустно. Едва не навернулись слезы, но быстро сделав несколько вдохов граф подавил внезапный приступ эмоциональности – наверное, нервы! Столько всего разом…
– Вот, смотри-ка тут – Александр Пель протягивал графу чрезвычайно ветхий, заляпанный за много десятилетий использования том, ближе к середине заложенный куском бумаги. – Там, наверное, какие-то сведения особенные – может он просто в письме не успел рассказать? Ну, ты поймешь, наверное. Вы же с ним про алхимию переписывались все это время?
Кивнув, Александр осторожно взял в руки обитую ссохшейся кожей книгу. На выцветшей от времени обложке Александр прочитал заголовок – «Ломоносов Михаил Васильевич. К вопросам о стекольных дел возможностях и нашем в сем разумении, да умении». Так вот почему книга такая ветхая! Ей уже больше века, почти даже полтора – в миг подумалось Александру. Повернув ее торцом увидел и дату – 1762.
На обложке сзади остался кусок какой-то прочной бумаги, которой книга была заклеена так, что не раскрыть, словно была опечатана. Вглядевшись в смазанные временем буквы Александр с трудом разобрал часть надписи «..Г.иго..евич…О.лов…опечат…не…крыв.ть».
– Григорий Григорьевич Орлов, опечатано, не вскрывать, или не раскрывать – не разберешь – пробормотал граф. Вспомнились истории про Ломоносова, будто бы преследовал его всемогущий фаворит Екатерины, а как великий ученый умер – приказал изъять и скрыть все его работы, чего-то страшно опасаясь. Не менее живо вспомнилось и знакомство с коллегой Цейса – Отто Шоттом, в Марбурге, пару лет назад. Совсем недавняя встреча с Менделеевым…
Стекла, стекла, и снова стекла! Кругом стекла… Дрожащими от волнения руками Александр раскрыл книгу, листая в сторону заложенной Василием Васильевичем страницы. Какие-то стеклянные фигуры странных форм, листы испещренные формулами, на одной из страниц любопытное, выведенное каллиграфическим почерком название «Философское яйцо»… А вот и закладка! Александр раскрыл искомую страницу. Весь разворот занимал всего один яркий рисунок, раскинутый на две страницы и гипнотизирующий своими красками, одному Богу ведомо каким чудом не поблекшими за столько лет. Со страниц на него смотрело солнце.
***
Александровская площадь поражала размерами. Весь Петербург, после маленьких городков старушки Европы, окрылял размахом, очаровывал величеством личности Петра Алексеевича – своего отца. Роскошный Зимний распахнул перед Толстым свои императорские врата. Одетый целиком в новый, подходящий случаю гардероб (спасибо скромному наследству от отца и дяди Петра), Александр поднимался по мраморным лестницам, для чистоты и мягкости накрытым бархатистыми дорожками ковров. На почтительной высоте над головами входящих светили витиеватые, искусно выкованные люстры с электрическим светом. Весь дворец дышал уверенным могуществом самодержавия, которое куда меньше ощущалось за пределами этих толстых, вековых стен.
В приемной сидело еще несколько человек, ожидавших приема от Его Величества Николая Александровича или супруги императрицы. Время было, впрочем, для официальных визитов слишком позднее, так что беседа предполагалась скорее неформальная. Так, для первого знакомства…
Первым пошел Александр Васильевич. В безупречном фраке, с собой он взял небольшой портфельчик, в котором заботливо хранил чудодейственный препарат собственной, уникальной разработки. Минут десять шли беседы, а потом высокая дверь отворилась, показались две смеющиеся фигуры. Пель вежливо прощался, кланялся.
– Ваше средство, Александр Васильевич – это нечто волшебное! – на чистом немецком хвалила императрица. – Тот добрый друг – как-как Вы сказали? Александр Владимирович Толстой?
– Да, Ваше Императорское Величество – абсолютно верно! – также на немецком отвечал Пель – он еще совсем юн, вот-вот лишь стукнет тридцать, но поверьте моему опыту – из него непременно выйдет толк! Он отучился в Москве, в Германии, в Лондоне – и все у передовой профессуры! Кроме того, я знаю Александра Владимировича с детства, его отец был в родстве с любимым нашим Львом Николаевичем, трагическое стечение обстоятельств…
– Конечно, конечно, я понимаю. Так где же он?
Александр встал , показываясь в дверях. Александра Федоровна оценивающе взглянула на него и улыбнулась.
– Большая честь для меня познакомиться, Ваше Императорское Величество – Александр поклонился.
– Так вы, значит, хотите получать драгоценности из подручных материалов? – голос императрицы сквозил иронией, она покровительственно улыбалась.
– Не совсем, Ваше Величество, не любые. Тем не менее, я совершенно уверен в возможности осуществлять такого рода превращения. Если некоторые теории подтвердятся, под действием мощного источника энергии, близкие друг к другу вещества – по молекулярному весу, я имею в виду, могли бы превращаться друг в друга…
Воспользовавшись завязавшейся беседой Пель откланялся и ловко вышел из кабинета, оставив графа знакомиться далее самостоятельно. Императрица внимательно слушала, слегка кивая. Глазами невольно выражая скуку когда поток научных терминов становился слишком плотным, она оживлялась при всяком упоминании результата – золота, серебра и возможностей получать их практически из любых тяжелых металлов. Особенно из ртути и свинца.
Голос Александра слегка дрожал – молодой граф волновался, часто перескакивал между темами, то поэтично упоминая драгоценности, то уходя в дебри излишней для ушей императрицы терминологии, процессов. Ее все это, впрочем, приятно забавляло.
– Простите, вынуждена буду перебить Ваш интереснейший рассказ – улучив небольшую паузу остановила поток восторженных рассказов Александра императрица. – Я глубоко впечатлена такой светлой идеей. Ваш разум силен и я очень рада, что у России такие первоклассные ученые! Подскажите мне, чем следовало бы помочь? Как поучаствовать? Вы знакомы с Петром Александровичем?
– Простите? Петром Александровичем?
– Петр Александрович Ольденбургский, рад знакомству! – поблизости появился высокий и худощавый, почти совершенно лысый мужчина в военном мундире генерал-майора.
Кажется, он сидел за спиной входивших на расставленных у стены стульях. Вероятно, слышал весь разговор. Граф увидел его впервые, несколько смутился…
– Петр Александрович прекрасный меценат, а вся семья Ольденбургских уже много лет покровительствует наукам – Александра Федоровна представила мужчину молодому графу – верно я говорю, Петр Александрович?
– Да-да, конечно, Ваше Высочество – мягко кивнул Ольденбургский.
Возможности, нахлынувшие на графа, обескураживали. Ольденбургский взялся финансировать амбициозные задачи, как только граф Толстой объявит свою готовность приступить к их разрешению.
Александру запомнился взгляд Его Величества Николая Александровича. Все время встречи Император работал за массивным, обитым зеленым сукном столом, без видимой усталости подписывая кипы каких-то бумаг, приказов и распоряжений. Не участвуя в разговоре и глубоко погрузившись в собственные государственные дела, он лишь изредка поднимал голову, смотрел в окно, обводил взором зал. Когда на мгновение, уже перед самым уходом сыплющего благодарностями Толстого, их взгляды случайно встретились – Александра поразила та спокойная, глубокая печаль, что затаилась внутри. Словно все бесконечно утомило Его Величество своей суетностью, революционный грохот скорее раздражал, чем вызывал беспокойство, а нескончаемые посетители мешали чему-то куда более важному. Сохраняя печальность взгляда, Император едва заметно улыбнулся и кивнул Александру Владимировичу.
Голова молодого графа шла кругом. Толпы озлобленных демонстрантов, отъезд Анастасии, всколыхнувший в нем былую влюбленность, новые идеи, внезапное знакомство с самой царской семьей… Всего это было слишком много. Все стало казаться нереальным, словно покрытым призрачной дымкой фантазий. Всему есть предел! Вихрь событий разогнался слишком уж сильно… Но, как бы то ни было, данные обещания следовало исполнять. Вот только готов к этому Александр еще не был – не хватало умения и опыта.
Совсем уже ничему не удивляясь, на следующей же неделе молодой Толстой получил письмо с канадской маркой, любезно пересланное ему на адрес Пелей из Москвы. Видимо, сначала оно пришло в университет, но в отсутствии Александра Владимировича кто-то из старых знакомых на кафедре переслал по другому возможному адресу и не прогадал.
Поработать вместе приглашал старый товарищ – Отто Ган, с которым они прежде уже трудились в Лондоне у Рамзая. Но на этот раз не в Лондоне. И не в Германии – в Канаде! У Содди и Резерфорда. У тех единственных, из ныне живущих людей, кому уже удалась первая, настоящая трансмутация…Прямо в их монреальской лаборатории!
Глава 11
Южная Африка, 1901
– Мистер Родс, позвольте вопрос?
– Мистер Родс, пожалуйста!
– Мистер Родс – Вас называют адептом колониальной экспансии – вы согласны? Скажите, что двигало Вами?
Всякий раз когда Сесил Родс оказывался в Лондоне, в Кейптауне, или в Кимберли – где угодно – газетчики облепляли его так густо, что он невольно вспоминал одно из тех мерзких зрелищ, свидетелем множества подобных которому довелось быть в эпоху освоения Машоналенда11. Раз за разом перед внутренним взором покорителя Африки проносилась картина, какие ни одному джентльмену не стоило бы описывать во время завтрака:
Недавно умершая от сонной болезни лошадь лежала в пыльной грязи, со всех сторон облепленная мухами и личинками. Рой их копошился в свежем трупе, тут и там обнажая алые участки мертвого тела, жадно пожирая попавшийся деликатес. Клубок гниющего мяса, вперемешку с мириадами жужжащих насекомых громко гудел, словно вибрировал. Время от времени мертвая лошадь дергала ногами, вздрагивая, словно в предсмертной агонии, будто все еще была живой. Ничего необычного – быстро пожирая плоть мухи задевали нервные пучки и не окоченевшие еще мускулы волнами сокращались…
– Господа, господа, потише! Я отвечу вам! – солидный мужчина с густыми усами – Родсу было уже хорошо за сорок – примирительно поднял руки, призывая к тишине.
Множество людей стали шипеть друг на друга и вскоре общий гомон смолк.
– Вчера я был в рабочем лондонском Ист-Энде и оказался там свидетелем события, на каких нечасто встретишь людей из привилегированных классов общества. Я говорю сейчас о собрании безработных!
Над толпой репортеров повисла пауза – установилась звенящая тишина – каждый присутствующий жадно ловил слова, срывающиеся с уст мировой знаменитости. Родс невозмутимо продолжал:
– Когда я послушал там дикие речи, что оглушали криком: хлеба, хлеба, пожалуйста, хлеба! – я обомлел. Уже позже, по пути домой, я много размышляя об увиденном и убедился еще более, чем прежде, в важности империализма… Моя заветная идея есть решение социального вопроса, а именно – спасти сорок миллионов жителей Соединенного Королевства от убийственной гражданской войны! Мы – да-да, именно мы, колониальные политики, должны завладеть новыми землями для помещения там избытка населения, для приобретения новых областей сбыта наших товаров, бесчисленным множеством производимых на фабриках и в рудниках. Империя, а я всегда это говорил, в сущности есть лишь вопрос желудка! Миллионов желудков, если угодно. Если вы не хотите гражданской войны, вы должны – нет, вы просто обязаны стать империалистами! Иначе… иначе все рухнет!
Мгновение и толпа разразилась восторженными криками. Кто-то ругался, некоторые смеялись, многих охватил приступ патриотической экзальтации. Десятки репортеров записывали его слова в блокноты – уже вечером они, должно быть, окажутся на первых полосах доброй половины английских газет.
– Мистер Родс, правда, что вы ненавидите всех женщин?
– Вздор! Всех, кроме Ее Величества!
– Мистер Родс, почему вы никогда не женитесь?
– Для таких глупостей у меня просто нет времени… Слишком много работы!
– Мистер Родс, скажите, что Вас печалит?
– Я печалюсь от мысли, что наш мир почти совсем уже поделен, а то что от него осталось сейчас делится, завоевывается и колонизируется. Не все получится захватить. Как жаль, что мы не можем добраться до звезд, сияющих над нами ночью в небе. Я бы аннексировал планеты, если бы смог. Признаюсь, я часто думаю об этом. Еще вопросы?
А вопросы сыпались сотнями, утомляя, отвлекая от главного. Сесил Родс не любил долгие интервью. Чего там – он вообще недолюбливал публичные выступления, предпочитая им частные, деловые беседы.
Истинное могущество не терпит столь широкой огласки – лишь юные глупцы путают переменчивую общественную славу с настоящей, неподдельной властью. Имея в главных акционерах Британской южноафриканской привилегированной компании королей и принцев, множество лордов и членов правительства Англии, мистера Натана Ротшильда и множество других людей совершенно особого веса, Сесил Родс отлично понимал ту алхимию, что превращает обычное предприятие в золотоносное. Обычную идею в блестящую. Рядовые возможности в безграничные.
Машоналенд… То были лихие времена! Сколотив целую армию из отчаянных людей Родс – глава свежеиспеченной привилегированной компании, чьи акции с номиналом в один фунт нередко шли на лондонской бирже по девять с четвертью, продвигался вглубь Африки, захватывая земли и новые территории для британской короны. Старались, конечно, действовать умом, хитростью и подкупом, но порой приходилось и стрелять – пулеметы системы Максима всегда были готовы придать словам представителей британской компании дополнительный, наповал разящий вес. Тем же кто противостоял ему, обычно нечем было отвечать.
Как несколько десятилетий назад зулусы – на пути колонизаторов храбро поднялись ндбелы12. Единомышленники Родса, ведшие боевые отряды вперед и уже готовые к бою решили уточнить у хозяина Африки, что думает о предстоящей маленькой войне он. Достойный сын викария, Родс ответил коротко – «Читайте от Луки XIV, 31». 13
Лидер отряда немедленно телеграфировал назад – «Я прочел От Луки. Все в порядке». Скоро завязалось кровопролитие.
Не бросая слов на ветер, Сесил Родс уверенно нес факел «цивилизаторской миссии» по землям множества народов малоизученного европейцами континента. Великая, благодарная ему Британия безмерно обогащалась. Африка рыдала, умываясь кровью. Никто не остался равнодушным! Девиз был прост и часто его распевали скауты перед очередной стычкой с местными ополченцами, храбро бросавшимися в бой с копьями, молитвой к предкам и высокой воинской честью, почти совершенно чуждой их противникам:
На любой ваш вопрос – вот вам ясный ответ
У нас есть «максим», а у вас его нет!
Сказочно разбогатев на алмазах и основав компанию, Сесил Родс назвал ее по имени братьев, у которых когда-то и купил тот самый участок, что осыпал его бриллиантами. Помог сверкать, ослепляя весь мир, тонущий в алчной, похотливой зависти.
«De Beers»… – для карьеры сотен и тысяч людей эта компания стала роковой. А сколько жизней оборвалось у тех незадачливых дельцов, что переходили ей дорогу? Поглощая всех конкурентов, сливаясь с наиболее крупными компаниями – Родс получил власть практически над всеми алмазами земного шара, распоряжаясь мировым рынком по собственному, одному своему усмотрению. Монополист – он осыпал Англию богатствами, о которых можно было лишь мечтать.
