Евгений Зеленский
Алхимик Великой империи
Александр почтительно поклонился.
– Только заклинаю Вас, если уж мы стали говорить про Екатерину Великую – не окажитесь тем обманщиком Калиостро, которого ей пришлось гнать в шею… – улыбнувшись, Императрица вновь взглянула на слиток золота, который Толстой вручил ей в самом начале аудиенции. – Оставьте это пока что при себе. Вдруг пригодится? Так вы говорите, местные чинят множество неудобств, а генерал-губернатор, кто у нас там, Самсонов? Не реагирует на Ваши просьбы навести порядок?
– Не хотел бы бросать тень на Александра Васильевича, оценивать целесообразность и важность таких работ не вполне его компетенция, а занимаемое для блага государства место дает ему… – попытался вывернуться граф, но Императрица перебила, недослушав.
– Постойте! У меня есть идея на этот счет. Вот только загляну сейчас к Ники. К моему супругу, конечно, Николаю Александровичу, я имею в виду. Скажите, граф, Вы могли бы подождать, скажем, пол часа внизу? Лакей спустит Вам бумагу и… кое-что еще.
Александр почтительно кивнул. Высочайшая аудиенция у императрицы завершилась и намного лучше, чем можно было ожидать. По крайней мере при тех бесспорно скромных результатах, с какими довелось явиться.
***
«Быть может не золото, а что-нибудь, скажем, не менее ценное» – слова Александры Федоровны все не выходили из головы у графа, когда он спускался по лестницам Зимнего. Когда суетливо расхаживал у выхода, вдоль мраморных перил.
Гвардейцы личной охраны, с присущим им подозрением разглядывали странного мужчину со шрамом на лбу, заламывающего пальцы и бродящего взад вперед, что-то бормоча себе под нос.
Как и было сказано, примерно через пол часа, один из лакеев, держа свернутую бумагу, спустился к выходу и подошел к Александру Владимировичу
– Ваше Сиятельство, граф Толстой?
– Все верно, это я.
– Ее Императорское Величество велела передать Вам сей документ – он протянул свиток – извольте ознакомиться на месте, так велели – лакей почтительно поклонился.
Александр развернул свиток и чуть не выронил вложенную туда коробочку. Внутри, вставленный в бархатную выемку, покоился нагрудный знак, изображающий трехглавого орла, среднюю голову которого украшала символическая корона с зубцами, а руки, растущие откуда-то прямо из-под перьев, держали одна колбу, а другая брусок. На выпуклой груди орла красовалась шестиконечная звезда, внутри которой блестела крохотная бусинка.
– При мне Ее Величество упаковывали – никогда даже и не знал, что такой бывает – бриллиантом алхимика назвала – вкрадчиво пробормотал лакей, с интересом и почтением разглядывая знак.
– Бриллиантом алхимика? Вы сказали, назвала бриллиантом алхимика? – задумчиво переспросил Толстой, тоже разглядывая загадочный, но роскошный знак.
Вспомнились разговоры с Пелем в глубоком детстве, множество таинственных трактатов, символизм…
– Да, Ваше сиятельство, Ее Высочество сказала, что это бриллиантовый алхимик. Нагрудный знак отличия лейб-алхимиков Его Величества, давно существуют и столь же давно позабыты-с.
Внезапная идея озарила Александра, словно ударом молнии. Ощутив невероятное волнение и едва не выронив и свиток, и коробку, и сам нагрудный знак, Александр засуетился, беспорядочной бормоча под нос:
– Алмаз, алмаз, алмаз, что-то не менее ценное, алмаз, что-то ценное…
Гвардейцы наблюдали за этим сумасшедшим, метавшимся у дверей внутреннего двора. Во все глаза смотрел и лакей, совершенно не ожидавший такой реакции.
– Эврика – внезапно закричал Александр во весь голос – эврика!
Застигнутые врасплох окружающие едва не подпрыгнули на месте. Солдаты нахмурились, готовые вывести смутьяна за пределы императорской резиденции. Ишь чего! Шуметь вздумал! А ежели разбудит кого или от дел государевых отвлечет? Непорядок!
В невероятном оживлении Александр сунул свиток в карман пиджака, в другой положил коробочку, а знак дрожащими от волнения руками нацепил на лацкан. Бриллиант весело сверкнул в тусклом петербургском солнце.
– Бриллианты! Алмазы! Алхимия… Эврика!
Граф спешно поблагодарил лакея и быстро направился к выходу, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на бег. Столько лет в попытке получить золото. А зачем? Для чего? Что если и впрямь, сделать шаг назад, переосмыслить, понять, в чем суть задачи, а уже потом решать, каким именно путем ее можно выполнить? Ай-да старец, ай-да здорово сказал! Сделать шаг назад и переосмыслить – простая эта, казалось, идея взбудоражила разум, пробила незримый барьер. Шаг назад, прежняя цель, новый выбор… Блестяще! Здорово! Как просто и как… гениально!
Душа Александра ликовала. Теперь он знал, что следует искать. Конечно же, алмазы! А уж за них не трудно будет выручить и золото. Много, много золота! Алмазы станут тем самым философским камнем, помогут стране, дадут обрести состояние, независимость, славу и все то, о чем сейчас еще казалось страшным даже помышлять – как бы не сглазить. Вспомнились все опыты о которых он слышал. Углерод, кристаллическая решетка, родство изоформ… ну да, конечно!
Следом за ворохом мыслей, планов и фантазий, откуда-то из глубины пришла уверенность, что все получится. Непременно получится. Не может быть иначе. Просто обязано получиться! И тогда… А что, если удастся разбогатеть? А что, если встать на ноги и жениться на Анастасии? А что если..?
Глава 13
Лондон, март 1902 год
– Ты только взгляни, они воображают его национальным героем! Похлеще разных лордов и даже премьер-министров!
– Кого? Кто?
– Англичашки, конечно! Этого Сесила Родса… Пишут так, словно он первый человек вообще на всем белом свете…
Эрнст Оппенгеймер, юноша слегка за двадцать, сидел со старшим братом Бернардом в респектабельном лондонском пабе, указывая на статью из ежедневной газеты. Свежая бумага приятно хрустела, словно запечённая сдоба, которую недавно вынули из печи.
– Ну ка дай-ка взглянуть.
На пару минут возникла пауза, которую Эрнст с радостью посвятил спешному поглощению завтрака – взбитому омлету с ветчиной и хрустящим тостом, который он аппетитно макал в оливковое масло. Алкоголь, конечно, никто не пил – скоро на работу. Просто здесь были лучшие во всем районе завтраки…
За окном паба, где завтракали братья, промчался кэб, разбрызгивая грязную воду из лужи – всю ночь, не прекращаясь ни на минуту, лил холодный дождь. Стекло паба храбро приняло на себя брызги, не то братьев окатило бы грязной волной.
– Лондон, деньги, а у англичашек все равно кривые дороги! Позорное недоразумение, ты не находишь? – проворчал Эрнст.
– Эй, вы там, полегче! – раздался позади голос бармена, чью национальную гордость уязвили такие слова – сидели бы в своей Германии, на кой черт вы вообще сюда приперлись!?
Брат Эрнста оторвался от газеты и примирительно поднял руки, но на счастье Оппенгеймеров, бармена уже отвлек новый посетитель.
– Он прав, Эрнст…
– Кто? Родс прав?
– Да нет же! Какой Родс – бармен. Мы сейчас не совсем в той ситуации…
– А, ты об этом – небрежно отмахнулся Эрнст – да плевал я на ситуацию… Немцы потеряли всякие берега. Ты помнишь как эти зверьки, одноклассники, орали нам вслед? «Juden, schaut mal, dreckige Juden! Schlage sie! Schaufenster mit Steinen bewerfen!»16
– П-ш-ш-ш-ш – Бернард попытался успокоить рассвирепевшего от мрачных для них обоих воспоминаний младшего брата.
– Ну да это мы еще посмотрим, кто кого! Броня из денег и власти – вот, что послужит нам лучшей защитой! И хотя бы в этом отношении Лондон – город вполне себе пристойный…
– Несомненно, брат, ну а пока, пусть нам послужит броня из вежливости и, я умоляю тебя, будь же ты на публике хотя бы чуточку скромнее!
Удивительным образом, почти на пятнадцать лет старше, Бернард был куда осторожнее, если не сказать трусливее уверенного в себе Эрнста. То ли природа даровала им разный запас храбрости, то ли, как говорится, смел тот воробей, что еще не стреляный – младший брат вел себя куда прямолинейнее.
– Ах – Эрнст махнул рукой, – ну так что там? На счет Родса – вернул изначальную тему Эрнст, отхлебывая крепкий кофе из кружки. В чертовом Лондоне нелегко найти хороший кофе!
– Ну а что ты на него взъелся? Его заслуги можно признать, даже если сам он личность весьма сомнительных моральных правил. Такие деньги… на этом уровне игры не бывают честными. А руки не бывают чистыми – Бернард ухмыльнулся.
– К черту моральные правила! Скажи мне, что в нем такого исключительного, чего не смог бы, например, я? – сквозь зубы процедил Эрнст, глотая горячий кофе. – Если мне, конечно, повезет. Ему то повезло!
– Да ты только несколько лет как в фирме, брат, о чем ты говоришь? – в ответ ему рассмеялся Бернард. – Надо подняться до руководителя, возглавить отдел, а потом… – ты же сам говорил мне, что канцелярская карьера штука совсем не быстрая, не так ли?
Пережевывая тост, Эрнст задумчиво почесал подбородок, словно размышляя, как лучше ответить. Глаза его смотрели на дорогу, где проносились все новые кэбы. Колеса всякий раз сваливались в одну и ту же яму, вздымая мутные темные брызги, пятнами расползавшиеся на стекле. Влажное чавканье раздавленной очередным транспортом грязи было слышно даже изнутри.
– Да, наверное, брат. Но теперь я так не думаю…
Бернард удивленно поднял на него глаза.
– У меня нет на это времени – жестко отрезал Эрнст. – Такая карьера займет слишком много времени. У меня другие планы…
– Неслабый ты себе взял образец для подражания, Эрнст. Как там о нем, о Родсе-то высказывались?
– Кто?
– Ну эти, писатели, политики всякие.
Эрнст откинулся на спинку стула и не без театрального таланта начал декламировать, меняя голоса на разный лад:
– «Как мы должны быть счастливы! Ведь мы современники великого Сесила Родса!» – это слова лорда Солсбери, премьер-министра англичашек. «Величайший из ныне живущих на земном шаре людей» – это сказал Киплинг. «Наш посланец небес» – это Конан Дойл… Да брось, кто только не пел ему сладкие дифирамбы – проще назвать, кто не пел…
– Ты не пел! – усмехнулся Бернард.
– Ну а мне то с чего? Я же не подданый королевы…
– Теперь уже подданый, брат, теперь уже подданный… Или ты думаешь вернуться однажды в Германию? Ты в своем уме? Будем надеяться, что сможем получить гражданство.
– Это верно, про Германию я и не помышляю больше – пробубнил Эрнест, дожевывая завтрак. – Ну да ладно, пора собираться, мне надо бежать – уже без четверти!
***
Разминувшись с Бернардом у перекрестка, упругой, пружинящей походкой Эрнст Оппенгеймер зашагал к зданию, где помещалась компания. Наняв к себе в штат спесивого, но несомненно талантливого эмигранта брокером, владелец «Dunkelsbuhler & Company», скупавшей алмазы из Южной Африки, ни разу не пожалел о своем решении. Молодой дьявол умел очаровывать!
Совсем молодой, Эрнст Оппенгеймер уже умел продавать даже то, что не удавалось никому из куда более опытных коллег. Изрядный куш – за такое прощали не только спесь… Тем более, глядя на чеки многих сделок возникал невольный вопрос – а спесь ли это вообще? Вот серьезно. Может быть молодой человек просто…знает себе цену? Парень то, на миллион фунтов!
Лондон был покрыт густым туманом. Избыток влаги от продолжительных ливней тяжелым паром окутал город, добавляя английской столице мрачноватого шарма. Тут и там из молочной пелены выглядывали темные силуэты зданий, мелькали мужчины в котелках и цилиндрах. Кутались, плотнее запахивали свои пальто из толстой, твидовой шерсти. Теплый твид как ничто другое подходил для этих нездоровых мест. Блестящее достижение английской ткацкой промышленности вдохновленное самим климатом.
Неожиданно Эрнст столкнулся с высоким, худощавым мужчиной, одетым в простенькое пальто. Оступившись, брокер почувствовал, как в дорогой ботинок прорвалась холодная, мерзкая жижа – нога стояла в глубокой луже.
Verdammt. Pass auf, wohin du gehst, du bebrillter Narr! 17 – в сердцах выругался Эрнст на родном немецком, чтобы выпустить пар, не разжигая конфликтов.
Увы, остаться непонятным не удалось. Взглянув на него сверху вниз, высокий молодой человек не многим старше Эрнста, строго взглянул на него сквозь блестящие, круглые очки.
Ich glaube, Sie haben vergessen, Ihre Manieren mitzunehmen, als Sie Deutschland verließen, nicht wahr? Trotzdem, einen schönen Tag noch! 18
Немецкий случайного встречного был очень хорош, но опытным ухом Эрнст расслышал небольшой акцент – не английский.
Кивнув и улыбнувшись, высокий джентльмен зашагал дальше и вскоре исчез за поворотом, оставив Эрнста отряхивать испачканную грязью штанину, бросая удивленные взгляды. Откуда он черт возьми взялся? Тротуар ведь был совершенно пуст. Проклятый туман…
– Добрый день, мистер Джонс – вежливо поприветствовал стоявшего при входе в офис швейцара Эрнст, традиционным жестом вежливости приподняв котелок.
Казалось, юноша совершенно переменился. Ни тени дерзости в голосе – только бархатная, облаком накрывающее собеседника обаяние.
– Здравствуйте, мистер Оппенгеймер – рады видеть Вас – неуклюже поклонился Джонс. Участник англо-бурской кампании, пару лет назад он был ранен и с тех пор сильно страдал спиной, временами убеждая окружающих, что где-то рядом с позвонками у него засел осколок бурской гранаты.
Развязанная война, не без усилий Сесила Родса, как небезосновательно поговаривала пресса, прошлась по множеству англичан катком, оставляя глубокие шрамы. Выброшенные за борт событий ветераны должны были находить себе новое место в обществе, но везло, конечно, не всем. Джонсу повезло. В «Dunkelsbuhler & Company» платили хорошо и честно – совершенно не гарантированная привилегия.
Вмиг вбежав по лестнице, молодой человек в идеально посаженном на плечи костюме прошел по коридору. Устеленный мягким, заглушающим шаги ковром, коридор был длинный и порой его можно было принять за тоннель, если бы не двери кабинетов по сторонам. За их деревянными массивами терялись и наживались целые состояния. Торгуя на алмазной бирже многие могли подняться, но правила игры так переменчивы, а цены так капризны… Терять Оппенгеймеру было в сущности нечего – оставалось лишь наживать.
– Мистер Оппенгеймер – через четверть часа извольте зайти к главному – срочная новость. Он будет ждать – для вас есть особые задачи.
Лысая голова с глубоко посаженными услужливыми глазками высунулась из-за одной из дверей, каким-то чудом услышав не только шаги, но и безошибочно распознав по ним личность входящего.
Как он черт побери делает это? – всякий раз гадал Эрнст и всякий раз оставался без ответа. Подобного рода люди в деловом мире существуют просто, как незыблемый факт. Они всегда знают каждую сплетню и, конечно, с радостью ею поделятся, если вы им по какой-то причине симпатичны. Если же нет… что же, лучше просто не становиться героем их сплетен!
Удивительно, но молодой Эрнст нравился всем без исключения. Может быть он и не был способен сквозь стены слышать шаги по ковру, зато он слышал мысли людей. Или, по крайней мере, многие так думали, когда молодой человек произносил те самые слова, какие они жаждали услышать. Предлагал повышение или понижение, улавливая настроение по мельчайшим, едва заметным модуляциям голоса. Читал по лицам и жестам, словно люди были книгой, а он – Эрнст – внимательным, пытливым читателем.
На алмазной бирже такие способности были намного, неизмеримо ценнее любого, самого острого слуха.
– Мистер Оппенгеймер, мистер Оппенгеймер – я скажу вам еще кое-что важное. Только вам! Вы, уж пожалуйста, только держите это пока в секрете… Уверяю, ближе к вечеру об этом будет знать уже весь Лондон – вот ведь шуму поднимется, ну а пока… лишь несколько человек во всем Лондоне, представляете? Да и то, надо заметить, в Парламенте в основном. Всякие лорды важные, ну да и мы, скромные биржевики… Вам это, мистер Оппенгеймер, полагаю, может быть тоже очень интересно узнать, прежде назначенной встречи. Недавно пришла телеграмма, прямиком на стол к главному легла – одним чудом я был рядом, ну и… представляете?
– Да-а, как же мастерски вы умеете сгустить загадку, – обаятельно улыбнулся Эрнст, – ну же, мистер Слиппер, расскажите, пожалуйста, какую тайну вам удалось унести в когтях на этот раз, словно гордому орлу?
Польстившись величественным сравнением и нисколько не замечая иронии, мистер Слиппер растаял в ответной улыбке, а потом приник поближе к уху молодого человека, хотя в коридоре было пусто, и вкрадчиво прошептал:
– Родс, мистер Оппенгеймер, сегодня умер Сесил Родс..!
***
– Мистер Эрнст, многие полагают вас самым успешным дельцом в нашей компании. Вы же знаете, на какую сумму сумели заключить сделки лишь только за первые два месяца этого года?
Нет, сэр – я не считал – скромно ответил Эрнст не опуская, однако, глаз. Молодой человек чувствовал, что сейчас не стоит создавать образ неуверенного в себе человека, но ни в коем случае нельзя и показаться грубым, а тем более тщеславным.
– Сорок две тысячи фунтов стерлингов! – отчеканил главный, – как вам такое понравится?
Грузный мужчина, он сидел в обитом кожей кресле за массивным, весящим, наверное, фунтов 19 пятьсот столом. Щеки, на которых проступал нездоровый румянец, стоило ему рассвирепеть или разволноваться, сейчас задорно лоснились и блестели в свете лампы. Главный радостно листал отчет из бухгалтерии, мысленно подсчитывая бесконечную вереницу своих комиссий, премий, дивидендов и других вознаграждений. Нужно было уплатить за дом, родился четвертый ребенок – шутки ли – такие расходы…
– Ну вот что, Эрнст, я сейчас не о цифрах. Располагаем информацией, которую попрошу – нет, приказываю даже вам хранить до поры в тайне. Нельзя, чтобы она просочилась в прессу сейчас – нам нужно кое-что успеть и вы… должны помочь в этом. Сбыть большую, н-да, весьма немалую партию. Куда хотите, я не знаю – голландцам, бельгийцам, где там они еще их обрабатывают? Да хоть в Россию, черт возьми. Этому их Карлу Фаберже или как его там? Днем цены рухнут – я не Нострадамус, но уж это знаю наверняка! Пока не могу сказать откуда, но… До обеда нужно продать как можно больше. Лучше вас едва ли кто-то справится… Мистер Оппенгеймер, вы меня поняли? Очень большая надежда на вас, очень..!
– Какие-то проблемы в Южной Африке? Что-то с мистером Родсом, сэр?
Главный вздрогнул. Нервничая, он потянул толстые пальцы к животу, сложив их замком, придвинулся поближе к столу, пряча под массивной деревянной крышкой опустившееся на ноги пузико, выглянувшее из-под длинных пол его пиджака. Костюм стоит, наверное, целое состояние, подумалось Эрнсту.
– Ну вот что, юноша! Вашу прозорливость я давно заметил – она необыкновенна. Иной раз думаешь… Ай, да черт с ним! Бегите, скорее, продавать! Сами скоро все узнаете! Сегодняшний день будет особенным, уж это я вам обещаю. А еще… – глаза главного сузились, он заговорщицки подмигнул, – если преуспеете и порадуете – вас ждет увлекательное путешествие.
– В самом деле? То самое, о каком мы говорили? Сэр, а вы умеете вдохновлять, право же!
– То самое или не то самое – все зависит сейчас от вас, мистер Оппенгеймер и только от вас! – лишь притворяясь раздраженным пробурчал главный. – Продайте тысячу карат и разрази меня гром, если уже летом не окажетесь там… Ну как летом – где лето будет, а где зима, хе-хе-хе… Вы меня услышали?
– Да сэр. Тысяча карат? Не знаю, право же. Лично я рассчитываю на две тысячи! Хорошего вам дня, сэр!
Главный расплылся в довольной улыбке и шутливо погрозил Эрнсту толстым пальцем, весело подмигнув. Наскоро кивнув и улыбнувшись в ответ, Оппенгеймер вскочил со стула, словно сидел на гвоздях и только и ждал, когда же выдастся шанс скорее убежать.
Мгновением после, молодые ноги уже несли его по коридору. Шум заглушали тяжелые, мягкие ковры, ловившие стук каблуков модных лондонских туфель в свои бархатные объятия. На брюках красовались пятна засохшей грязи – подарок от худощавого очкарика с неизвестным акцентом, черт его побери. Кимберли, Кимберли, я поеду и сам стану закупать их – я разбогатею, разбогатею, сказочно разбогатею! Место самого Сесила Родса, Кимберли, столько возможностей… Наконец, Господи, ну пожалуйста… – сумбурно вертелось в голове амбициозного молодого дельца. Кимберли, Кимберли, – словно заклинание твердил Эрнст, волнуясь так сильно, что даже не заметил, как начал произносить название заветного для себя города вслух.
В невероятном возбуждении мистер Оппенгеймер едва не сбил с ног мистера Слиппера, первым услышавшего какой-то шум и выглянувшего посмотреть, что там такого в коридоре происходит? Работа подождет, но что за суета? Почему он еще не в курсе?
Глава 14
Неподалеку от Бухары, весна-лето 1914
– Из графита? Да ты в своем уме? В графитовых тиглях мы плавили даже то, что никому не удавалось на Урале. А народ там в таких делах мастеровит. Как ты собираешься это сделать? – Арон пучил глаза, отказываясь верить в абсурдное предложение.
Вместе с Толстым они сидели в небольшой гостиной того временного жилища, что выросло рядом со станцией за несколько лет работы. Деревянная постройка постепенно обросла скарбом и, кажется, даже становилась уютной – завелся бухарский ковер, мягкие, словно подушки кресла – все элементы восточного колорита.
– Если мы надстроим еще столько же зеркал и завернем вот под таким углом – мощность также окажется выше практически вдвое – Александр показывал Арону чертежи и записи, испещренные комментариями на немецком – письмо от Шотта.
– Если эти расчеты верны… мы испарим даже вольфрам! – с недоверием рассуждал Арон, – думаешь энергии хватит? Я как-то сомневаюсь…
– Почему же?
– Ну как – графит никто и никогда не плавил. То ли жидким он не бывает, то ли температура нужна такая, что достичь ее невозможно.
– Но внутри Земли же получается? – возразил Александр, – а что у нас там? Сочетание огромных температур и…. давления! Чудовищного давления, да. Идеальные условия, чтобы углерод переходил в разные формы. Хоть графит, хоть алмаз – суть одна и та же – разные у них лишь кристаллические решетки.
– Да это то мне известно, это еще Лавуазье описывал, я не спорю – заметил Арон. – Но что за материал ты собираешься использовать, чтобы он выдержал давление не разлетевшись на части? Металл то не подойдет? Нам нужно, чтобы сквозь него проходили лучи света, не наделав дырок, иначе о каком вообще давлении можно будет говорить? Полная разгерметизация…
– Вот! Сейчас ты перешел к очень правильным вопросам! Я не уверен наверняка, но уже в Питере кое-что удалось попробовать. Помнишь ту работу Ломоносова?
– Ты о какой именно?
– Про философское яйцо. Будто смесь расплавленного стекла, при добавлении некоторых элементов обретает великую прочность и к нагреванию устойчивость? Или как-то так он описывал, я не припомню дословно.
– А, ну да, конечно. Не навскидку, но по сути более-менее припоминаю. И что же?
– Нам надо отлить такие же – вот что. Много таких. Вдруг выйдет? Ну а почему нет?
– Так, подожди, я все-таки не понял последовательность – Арон поднялся с кресла и принялся ходить по комнате, так лучше думалось. – Что именно мы планируем сделать? – он заметно нервничал, по привычке теребя себя за правое ухо.
– Ну смотри. Мы знаем, что при определенных условиях графит может превращаться в алмаз. И наоборот, вероятно. Так?
– Допустим, да.
– Отлично! Мы знаем, что в земной коре на углерод действует огромное давление и крайне высокие температуры, так?
– Все так.
– Если мы возьмем любой материал, хоть даже вольфрам, сделаем из него тигль и направим туда усиленный луч, если его вообще получится усилить, сможем мы расплавить графит?
– Не сможем – расплавится сам вольфрам – он плавится в пределах трех с половиной тысяч градусов, кажется. Ну а большего никому добиться не удавалось.
– В точку! – радостно заметил Александр.
– Да и давление нам создать тогда не получится – тигль расплавится и весь твой этот графит будет с внешней средой соприкасаться, ерунда какая-то…
– Да, все правильно, – согласился граф, – а теперь слушай и сосредоточься – он заговорщицки подмигнул и сделал выразительную паузу.
Арон вздохнул, скрестил руки на груди, прислонился к стене и кивнул, выражая готовность.
– Мы берем графит, – какие именно формы – это уже в процессе поберем, – выдуваем из ломоносовского чудо-стекла то самое яйцо, да так, чтобы графит оказался внутри. А после фокусируем луч таким образом, чтобы он прямо на графит и был направлен, стенки стекла то совершенно прозрачные? Кроме стекла тут как раз ни один материал бы и не подошел…
– Х-м-м-м…а в этом что-то есть. Ну-ка, продолжай!
– С радостью! Только мы почти закончили рассуждение. Дальше графит плавится, испаряется, если энергии хватит, давление внутри стекла растет, растет, растет и….?
На лице Арона отражались все эмоции разом. Интерес, сомнение, потрясение, желание отмахнуться от очередной ерундовой идеи и желание преуспеть, сказочно разбогатев…
– И бабах, вот что! Да какое стекло способно выдержать такое! Звучит нелепо.
– Нелепо или нет, а если верить записям Михаила Васильевича то… Ну что, достраиваем станцию? У нас пара месяцев до самого жаркого периода – времени не так и много. Линз должно быть почти вдвое больше и угол, вот здесь, и вот тут – понадобится развернуть и загнуть посильнее – тут все градусы уже рассчитаны. Немецким товарищам отдельный поклон.
– Думаешь, местные дикари не разрушат все это увидев, как растет ненавистная им шайтан-машина?
– Теперь точно не разрушат – Александр подмигнул – у меня высочайшее распоряжение от Его Величества.
– Какое? Варить алмазы в кувшине Ломоносова? – скептично скорчился Арон.
– Ага, в философском яйце – нисколько не обидевшись рассмеялся Александр.
– Ха-ха-ха, да, так еще лучше! Ну, так что?
– Не знаю, право же, как тебе и сказать, раз уж ты тут иронизировать вздумал… – усмехнулся граф – я теперь лейб-алхимик Его Величества. Придворный, то есть. И такое же звание когда-то носил сам Ломоносов… Вот, смотри-ка – Александр достал красивый документ с большой государственной печатью:
«Мы Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский и проч., и проч., и проч., приказываем лейб-алхимику графу Толстому Александру Владимировичу прибыть в место расположения научных его изысканий и употребить все полномочия, равно как и способности и возможности для получении российской казне источников дополнительных средств и ценностей.
Генералу-Губернатору Самсонову Александру Васильевичу приказываю употребить все вверенные ему полномочия для осуществления безопасности и возможности работ лейб-алхимика графа Толстого Александра Владимировича, неудобств не причиняя и от посягательств, способных работу нарушить, оберегая с тщанием и прилежностью.
На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано:
«НИКОЛАЙ».
– Солидный документец, однако! – улыбнулся Арон.
– А то! Бумажка то эта уже и на столе Самсонова побывала – я заранее туда заехал. На сей раз пустили не задавая вопросов, в своем ли мы уме. Вот ведь бюрократия, хоть в Питере, хоть в степях этих выжженых, бухарских…
Старые товарищи рассмеялись.
– О! А это что у тебя такое блеснуло? На лацкане – только сейчас заметил. Орел, головы, что там в руках?
– Да… моя гордость! Значок лейб-алхимика Его Величества!
– Во даешь! Красота…
– Ну что, за работу? Звание то само себя не оправдает… Пришло время засучить рукава.
***
Когда станцию удалось наконец достроить – выписанные из Екатеринбурга инженерные рабочие задержались в пути ввиду проблем с рельсовым полотном – уже наступил июль. Солнце палило страшно. Выжженые пейзажи желтоватых песков с редкой зеленью, томящейся под высоким небом без облаков и малейшей надежды на дождь, выматывали. Как здесь вообще живут люди?
«В отличие от обычного и всем в губерниях бывавшим привычного, философское яйцо следует делать круглым, дабы форма его особливая помогала давление как изнутри, так и снаружи сдерживать».
А все-таки Михаил Васильевич и впрямь занимался алхимическим поиском, – с добрым смехом читал Александр трактаты из стекольного манускрипта, – хотя и отшучивался всякий раз, когда спрашивали его о звании придворного алхимика…
Книга очень помогала – составы стекла, секреты работ с давлением и высокими температурами – все это стало бы настоящей находкой, когда Толстой работал у Габера с Бошем. Может оно и хорошо, что до этих светил ничего подобного не дойдет. Немец теперь России враг…Прискорбно. Вот-вот может грянуть война. Старые знакомые в Европе пишут, что ничего такого не ощущается, жизнь кипит и бурлит на пике цивилизационного развития, но люди разбирающиеся, понимающие, точно знают, бахнет ого-го – дай только повод…
Займ за займом, Российская Империя одалживала деньги у французов, приводила в порядок государственную казну, наращивала пошлины и налоги. Все равно выходило скверно – денег на подготовку к войне не хватало. А без денег хромала и модернизация. Удайся она, миссия Толстого, пусть никто в нее всерьез и не верил, здорово выручила бы страну! Если, конечно, удастся получить хоть что-то ценное и в сообразных задаче количествах. А не так, для кармана пиджака, как золото это ртутное. Закупки необходимого для военной мобилизации обходились не дешево, совсем не дешево…
Александр замечательно понимал свою задачу. С той самой беседы с Александрой Федоровной, алмазная мечта зажглась в его сердце сиянием такой силы, что ослепленный ею он продумывал десятки, сотни разных вариантов, отметал абсурдные и брал на карандаш те, где перспективу можно было почувствовать совершенно явно. Равнодушный к роскоши для самого себя, Александр как никогда прежде горел мечтой создать огромные богатства для родины, привнести свой вклад. Не к этому ли и вела графа вся его обширная на исследования новейших достижений разума биография? Были и личные причины…
Анастасия – так тепло было на душе всякий раз, когда отправленный на станцию казак приносил ворох писем и среди их множества – деловых, научных, нет-нет да мелькало то самое – ее письмо. В конверте, что отличался от других изящностью – или так только казалось? – лежала бумага, надушенная парфюмом. Смородина и легкие нотки пряностей… Исписанная ее рукою. Сквозь тысячи миль несшая к Александру ее слова – такие теплые, такие рассудительные, временами даже нежные…
Нужно было работать – очень много работать. Погружая спрессованный графит в отлитый из приготовленного по записям Ломоносова стеклянный шар – Александр и Арон настраивали станцию, стараясь сфокусировать все то обширное множество зеркал, что украсили солнечную печь. Огромная, как отражающая все скала она возвышалась над бухарской степью, в дрожь приводя суеверных местных, распускавших легенды, будто бы шайтан-машина неверных живет своей жизнью и способна испепелить всякого, кто осмелится к ней подойти.
