Игорь Шумов
Тельце
Что мы все обо мне да обо мне? Страдала-то она, мучилась она. Унижали ее. Я просто делал то, что всегда хотел попробовать. Но никакой радости в этом не было. Смысл-то улавливался, все было логично, а чувств никаких. А зачем это было делать без чувств – понять невозможно, только путем проб и ошибок. Этот путь не принадлежал мне. Путь, забитый стеклом, алкоголем, спермой и плачем. Горем и печалью. По нему мог шагать Лоренцо, по нему могла пойти Лиза, но мне там было не место. Саше там бы понравилось. Саше… Саша! Вот он, корень всех проблем. Я поднялся с пола и взял с полки ключ. Лиза забилась в угол и плакала. Я опустился на колени и сказал:
– Лиза, смотри. Эй, слушай. Сейчас я сделал ошибку, но, клянусь, я придумаю, как разобраться с этим. Это не я, это демон во мне, точно. Мне нужно, чтобы ты сейчас заперла меня на вот этот ключ в ванной. Я сломаю замок с другой стороны. Можешь остаться здесь, если хочешь, а можешь уйти. Поверь мне – с завтрашнего дня тебе будет не о чем беспокоиться.
План вышел сумбурный, но какой-никакой. Может, это был последний добрый поступок в моей маленькой короткой жизни. Я разобрал бритву и достал оттуда лезвие. Чтобы не поранить руку, один конец закрыл ваткой. Встав перед зеркалом, я снова увидел лицо Саши. Он улыбался. Его глаза медленно открывались. У него не должно было быть глаза. Его в принципе быть не должно. За ним пришли. Время его душу в ад отправило, но без боя он сдаваться не стал. В поисках вечной жизни он продолжил ее во мне. Я провел лезвием по груди черная кровь полилась вниз, собираясь на волосах. Еще порез, еще порез. Все больше и больше. Закружилась голова, и я уснул, в злобе, стыдобе и недоумении. Как могло все так ужасно сложиться?
17.
Утром я облился перекисью, наложил бинты и пластыри. Дышать было больно. Лицо Саши покрылось черной коркой. Мне было страшно, я боялся. Я не знал, что будет завтра, я завтра мог и не быть. Мог остаться только Саша и черная желчь. Мое будущее было под угрозой. Я смотрел на потолок. Нет, это не выход, он не позволит. Да и я не решусь на зло ему. Происходящее вогнало в ступор и тоску. Под ухом шептались черти, в ногах ползали жуки. Из спины вырастали крылья. Так ощущалось, тело обманывало. Ничего хорошего ждать нельзя. На часах семь утра, мне пора на работу. Я оделся, взял часы и телефон. Дверь осталась открытой, Лизы нигде не было. Раз я не умер – значит, она поверила мне. Вот дура. Могло же кончиться гораздо хуже.
На улице пропало солнце. Я шел по улице и сгибался под тяжестью прошедшей ночи. На улицу вышел дьявол, смотреть на свои владения. Как много неправильных вещей я сотворил, но были ли они неправильными? Я отказался от старой жизни, но скучаю по ней, используя ее как ориентир. Похоже, единственный абсолют в человеческой жизни – это водка. Скука и желание определиться, рвение к постоянному и комфортному, столько всего пересекается в одной точке. Она не выдерживает и погибает. Бедная точка, бедная точка. Я устал, мне было больно. Но в то же время я хотел продолжения. Эти противоположности тянули в разные стороны. Надо мной происходила казнь в прямом времени. Раздвоение личности никогда не было таким буквальным. Растворение. Умерщвление. Мне наступает пиздец. Я поднял руки и вышел на шоссе, крича во весь прокуренный голос: «ай эм э бэээээд гай». Машины тормозили, покрикивали, но я не видел их. Все вокруг горело, земля сохла, иссекала, еще минуту, и все пойдет на дно.
Охрана не признала меня. Отказались поначалу пускать, но, уловив забродивший запашок изо рта, одобрительно улыбнулись и извинились. Я поднялся в наш офис, оставил вещи в кабинете и посмотрел в окно. Как в последний раз российский пейзаж отличается красотой. Газель горит вдали, чурко-индейцы подают сигналы. Воротники под куртками мнутся, человекоресурс возвращается на работу, за ними студенты рвутся отсиживать пары. Замыкают все дети с белыми, несчастными лицами. Мы так похожи, дети, я тоже недоумеваю, что будет дальше. Вам везет, для вас все новое, а я… А мне все кажется таким скучным и употребленным. Молод, но уже прошусь в гроб. Боже, услышь мои слова, я умоляю. Дай мне жить сначала. Как сильно во мне желание прочувствовать снова новизну вещей, восхититься открытиями. Впервые поцеловаться, впервые обмануть, впервые загнаться. Первый раз самый важный раз, а потом… А потом ты истекаешь чернотой, все привычно, все серо, и на передний план выходит фон, а детали исчезают в нем. На высотках блестят окна. Не хватает только звонка, одного общего звонка. Все на работу! Всем забыться! Бип – в пробке от немоготы загудел Солярис, и сотни Киа Рио ответили тем же. Тотальная тоска.
В любой момент начнется отек мозга. В любой момент кто-нибудь из близких умрет, и ни у кого не будет сил оплакивать его или ее. Кто-нибудь уволится, лучший друг повесится. Кто-то найдет счастье и захочет поделиться им, тогда его разведут и лишат его. Куличи раздавят старшие, отец и мать будут стыдиться. Начинания переходят сразу к концу. Мечты не переживут другие переменные, все крутится и вертится. Медиа захватывают голову, а бежать будет некуда. Будущее краснеет. Как врун, что от лжи отказаться не может, даже когда его тело в чистой воде плывет. Все болит, все страдают. И горевать тут незачем. Без этого и радоваться будет нечему и никак. Боли мало не бывает. Она присутствует всегда. Как много людей, кто хочет изменить свою жизнь в короткий срок – пускай одумаются, это выдержать невозможно. Мне так хотелось бы сказать, что все вокруг ужасно, но это не так. А может, и так. Может, я не верю ни во что, корень всех проблем, а поверю – легче станет и на веру ссылаться буду. Ведь если нет ничего, нет идеала, то многие вещи становятся странными и непонятными. О чем это я? А ну, да. Я чувствую себя живым. Я этого не хочу. Я буду ждать ночи, чтобы утопиться в ней. Я буду ждать сна чтобы забыться. Я буду пить – это есть короткий путь. Я буду нести бредни вместо нормально сформированных предложений. В бреднях смысла-то побольше будет, в нем копаться надо. Копаться… Копаться-закопаться. Хорошо, что есть друзья. Настоящие. Не те, кто всегда тебя поддержат, а в нужную минуту ударят, выведут из состояния и поставят перед зеркалом и скажут: «Что ты с собой сделал – смотри». Таких у меня не было и не осталось. И вряд ли будут. Автоматические друзья – это будущее. Плюс в телефонной книжке, плюс собутыльник, плюс времяпрепровождение. Качество падает при росте количества. Какой же бред я несу…
Как жить дальше, я не знал. Я чувствовал, как Саша лез из груди. Его смех становился громче в ушах, он сожрал мою душу. С тех самых пор, как мы познакомились, я не могу называть себя человеком. Я монстр в кожаном костюме. Со своими слабостями, со своими нюансами. Но монстр. Скоро меня не будет, останется только Саша. Или только я. Или Саша станет мной, или я стану Сашей. Мы Джекил и Мистер Хайд, только без заезженного раздвоения личности. Он это мои минусы, я его плюсы. Математика абсурдна, ведь ответ всегда неверный. Будь сильным, будь неверным. Голова надувалась от всего. Мир сузился до размера иглы, влетел мне в вену и сейчас протекает сквозь меня. Я разрастаюсь, я каменею. Я становлюсь орудием труда. Но как же я устал трудиться. Над собой и над другими. Пусть все это поскорей закончится. Кем мне быть – стать безграничным, рвущимся за собственным желанием (захочу – убью, захочу – убежишь), или пытаться себя контролировать (раньше это было так – социально-психологическая пытка-плитка, а теперь-то, по сути, никто не держит). Наступила свобода, и я ее боюсь! Какая же свобода, если я каждый шаг обдумываю и анализирую? Свобода действия – да, мораль меня не остановит, как и другие люди, но ноша эта никогда не пройдет. Может, я и не свободен вовсе, а наоборот, обречен на еще большую тяжесть?
Так в ничего неделании прошло полдня. Нас собрали на внеплановую планерку. Десяток светлых лиц, один я поникший. Радость лишь одна. Я достал из сумки пакет и протянул его Кириллу:
– Кирилл, с днем рождения! – тихо сказал я; подарок мой был неоригинальным и, многие сказали бы, неприличным: гильзы, бумажки, табак.
– Братан, спасибо! Ох, ты знал, что я всегда хотел самокрутки?
В кабинет зашел Руслан и сказал:
– О, Игорь. В последний момент купил подарок другу?
– Нет, мы давно с Кириллом договорились на этот счет. Хотя вряд ли ты поймешь. Кто с тобой дружить-то будет?
– Ты опять начинаешь? – возмутился Руслан.
– Нет, я тебя заканчиваю.
Руслан не стерпел обиды, так еще и на людях. Он встал передо мной и предложил выйти. На нас с неодобрением смотрели, мол, ребята, тут не место для вашего напряженного общения. Когда он схватил меня за щеку, я вскочил и ударил его по лицу. Руслан упал. Видно – поддался, провоцировал меня, чтобы окончательно избавиться, чтобы я собрал вещи и исчез из его жизни.
– Ах, как больно! – плакал он. – Я же говорил, он ненормальный. Смотрите, что он сделал.
– Нет, нет, друзья, послушайте! – я поднял руки привлекая внимание глаз. – Я еще ничего не сделал, но сейчас сделаю. То, что многие из вас хотели, но не решались.
Как только Руслан решила встать, я ударил его по голове ногой. С размаху, как футболист при пенальти. Вылетел зуб, он застонал. Я опустился ниже, взял его голову и ударил ею об пол. Потом повторил. Смешно, как менялось его лицо от каждого удара.
– Руслан! Руслан! Смотри, всем на тебя насрать. Вы, коллеги, не волнуйтесь, я беру все на себя. Скажите, я вас запугал.
И это было так. Многие схватились в свои телефоны, остальные – в ручки стульев. Я бил его до тех пор, пока не пошла кровь, пока содержимое черепа не растеклось по полу. Отец всегда говорил: «Нет ничего, что нельзя решить ударом». Поломка была серьезная, одним ударом отделаться нельзя было. Так мы и сидели, проводили планерку. Я, Кирилл, расквашенная голова Руслана и мои дорогие коллеги. В комнату зашел заместитель. Он не нашел подходящих слов и, никого не спрашивая, упал в обморок.
Полиция приехала через десять минут. Убедившись, что Руслан больше никогда в чужой жизни не засветится, я вытер руки о стены и вышел на улицу. Закурил. Сегодня у кого-то будет хороший день. Выкурил еще одну. Какое наслаждение. Как вторая в жизни, как на пьяную голову. Легкое головокружение и спокойствие. Теперь я вспомнил, за что хотел сказать спасибо Саше, но он и так знает. Похлопав по сердцу ладонью, я лег животом на землю, положил руки за голову и стал ждать. Жаль, это не кино. Появилась бы Лиза и увидела, как меня увозят, вспомнила бы о скрытой любви ко мне, о том, как обменяла ее на веру Жени, который оказался таким же человеком, как и я. Или мной. Все еще не знаю. Никогда и не узнаю. Коллеги стояли у выхода и ждали, что будет. Приехала машина. Люди в черном подбежали ко мне и надели наручники. Я не сопротивлялся. Сколько опыта! Кто может похвастаться убийством человека? Кто может похвастаться сроком? Саша говорил, это ненужный опыт, тот, которого надо остерегаться. Ты меня прости, но ты, да и я, никуда от него не денемся. Мое желание сильнее твоего. Дверь полицейской машины захлопнулась, как и окно в старую жизнь. Впереди меня ждет что-то новое, и я рвусь к этому, слизывая с губ кровь Руслана.
***
Привет! Кто бы знал, что жизнь изменится так. Я от себя такого не ждал, ты, наверное, тоже. Но это было правильное решение. Сколько человек спасено? Представь, если бы я остался на свободе. И он вместе со мной. Ему туда нельзя, Сашу необходимо было остановить. Ты можешь увидеть тело в новостях, ты можешь его навестить – обязательно с охраной! Я надеюсь, что они никогда меня не выпустят отсюда. Он хитер, он внутри меня, будет покорным и вежливым – все, чтобы его выпустили. Я верю, что в моих силах остановить это. Сотни часов в стену, сотни часов общения с ним. Вроде до меня дошел его язык, он отвечает, если я обращусь к нему. Знаешь, я все еще не понимаю, зачем он это сделал. Думаю об этом постоянно и следователям пытался рассказать, но они-то что поймут? Кроме того, что я виновен.
Ничего от меня не осталось. Жалости нет, доброты нет, злобы нет. Только мясо и Саша. Эй, подожди. Ты куда? Вернись! Я не хотел, я же остановился. За что ты держишь на меня обиду? Вот были Адам и Ева. Тусовались в раю. В раю! Жрали куски коры. В раю! А потом съели плод, и что стало? Начали стыдиться. Начали жалеть. В рай дороги нет. За знания людей изгнали из рая. И меня тоже. Мы похожи, нет? Чем-то. Нет, вернись! Да боже, за что ты так со мной? За что… Травля и злоба должны быть наказаны. Смешно, чем? Травлей и злобой. Зло – это нормально. Зло – это мы. Как и нервные срывы, психозы, смерть. Без этого нельзя представить ту реальность, в которой мы живем. Художники станут не нужны, работа станет не нужна. Твое существование пошло из злобы, и она навсегда будет в тебе. Единственная разница между тобой и мной в том, что я не стал это скрывать и прятать в себе. Ни в чем. Мы все одинаковые, мы все скотины. И не потому, что я скотина, а потому, что стадо. Стадо надо, стадо надо. Знаешь, руки так и чешутся тебя схватить, и, о боже мой, как сильно я тебя люблю. Как мне хочется схватиться за тебя и пырнуть. Прости, это не я, это Саша. Кто мог подумать, что он такой. Ведь он никак таким не казался. Чем угодно. И хоть знакомы мы были не больше часа, он остался со мной на всю жизнь. Это травма детская, это решение необдуманное.
Может, это хорошо? Что мы больше никогда не увидимся. Я смотрю на небо через решетку и понимаю, что здесь мне и место. Выбор и правда говно. Не все его заслуживают. И таких, как я, надо сажать в клетки, а то и убивать на месте. Но убей – родятся еще, запри – и мы вырвемся. Отрезать языки, отрезать руки, хранить на дне морском. Спрятать нас от мира, интровертов, прятать. Сколько таких людей, как Саша – вот самый важный вопрос. Ладно-то я и Женя – мы две жертвы его производства. Дефектные. Но каждый месяц происходит стрельба, каждый день умирает человек. Сколько из них пали от рук нам подобных? Задумайся над этим и сойдешь с ума. Зачем, почему, как, в чем суть, а смысл. Ха-ха, абсурд.
Нет добра без зла, нет зла без добра. Вы все поголовно святые только до тех пор, пока есть злодеи вроде меня. О, я вижу это правильно. Разметаю погрешности перед глазами. Туман исчезает, иллюзии сметает дождь. Мое предназначение – стать той константой за стенами, пример абсолютного плохо. Или я не злой вовсе? Что есть зло? Я не лицемерю, не скрываю ненависти и к вам неприязни. Есть оно и есть, фальши во мне как в собственном отражении. Может, я в порядке? Хороший, хороший. Еще увидимся, ничего не поделаешь. И неважно, в каком состоянии я буду, самое главное, что Саша на моей груди будет улыбаться. Во мне сидит маленькое тельце, и я не выпущу его наружу. Я сумасшедшая мамаша, вооруженная до зубов. Превосходство превосходно.
МОЛОДАЯ РОССИЯ
Да, мы эту тему довольно часто поднимаем на протяжении всего нашего творчества. Но нельзя сказать, что она везде и первостепенна. Мы живем в обществе, и проходить мимо актуальных тем нельзя. Музыкант, как и любой человек искусства, либо расставляет акценты, либо создает реальность. Вот мы живем, потом пишем песню, и все, для тех, кто впоследствии будет слушать ее, появится абсолютно новая тема. Даже если они знакомы с ней – они увидят наш взгляд на это. Пока мы о нем не сообщим – его в принципе для мира нет. Может быть и такое, что, вот, появилась песня, но на нее не обратили внимание. Как тогда – отдельный и долгий разговор.
У меня есть бабушка, и она какой год живет с инвалидностью. Недавно у нее обнаружили рак. Государство нам не помогает, приходится справляться самим. Каждое утро я просыпаюсь и слышу тишину. Два варианта: либо она умерла, либо она еще не проснулась. Проснется – начнет стонать от боли, не проснется – думать не хочу. Бабушка многие вещи стала забывать, но одно всегда повторяет: «Я обуза, дайте мне умереть». А мы ее держим, потому что нельзя так бросить человека, и все.
У нас во дворе произошла очень странная ситуация. В соседнем подъезде всю мою жизнь жил дядька, Валерий Галактионович. Я с детства еще здоровалась с ним. Говорил: «Я помню тебя еще вот такой, как же ты выросла». Так приятно, маленький лучик прекрасного прошлого. Жизнь сложилась так, что из своего города я никуда не выбралась, и пришлось приносить пользу родному захолустью. Так и жизнь пролетела, работа, свадьба, дети.
Валерий Галактионович военным был всю свою жизнь и, как Союз развалился, он в школу ушел преподавать ОБЖ и другие науки. Человек всю свою жизнь посвятил Союзу. Сложно переживал это. Раньше был такой энергичный мужчина, статный, а потом, считай, жена погибла, разорвали на куски, и он беспомощно наблюдал за этим. Не дай Бог кому увидеть подобное, и сил, если все-таки придется. Стал тише воды, мне даже казалось, что он того, умер. Мы с дочкой шли по улице, и вижу, Валерий Галактионович. Подошли, говорю, вот, мы с вами столько знакомы, у меня дочка появилась. Он смотрел на нее такими печальными глазами, блестящими. Своих детей у Валерия Галактионовича не было.
И видимо, после этого не выдержал. Не хочу это связывать с моим счастьем, просто так случилось. Затопил соседей, на улице сидел ночами, в одну звезду уставившись, и скорая забирала замерзшего с утра. Однажды и произошло то. Вечером дети во дворе гуляют, играют, смеются. Я за своей привыкла смотреть. Сяду на балкон, чай сделаю, смотрю, как к ней мальчики подбегают, за косички дергают, а она у меня не промах, все понимает даже в такие годы, ха-ха. Извините, просто было… А теперь не стало. Раздались выстрелы. Конечно, я сначала не поняла, что это они… Может, петарда взорвалась или машина у кого-то отказала, что угодно могло произойти. Про выстрелы даже не подумала. Дети на секунду застыли, а потом врассыпную побежали. Я в недоумении смотрю, кто куда, маленькие, бедные. Вдруг один падает на живот и плачет. Вот с этого балкона. Хорошо отсюда было видно, как из-под куртки потекла кровь.
Дочка моя спряталась за вон тем гаражом. Я ей кричу: «Лиза, беги оттуда!». Инстинкт, наверное, сработал. Надо было, захотелось, просто надо было, чтобы она в моих руках. И она, как любой ребенок, побежала к матери. Выстрел, и она упала. Мне показалось, что пуля не ее задела, а меня. Я это чувствовала. Мужики местные среагировали, бросились на него, уложили на землю, а дальше… Дальше у моей дочери инвалидность, сидит дома, ходить не может. Не знаю, что сказать: повезло ей или нет. Соседке нашей не повезло. Ее мальчик не выжил.
Никуда я переезжать не буду. Таких случаев наверняка и вне нашего города полно. Такой хороший человек был, а сейчас что с ним – не знаю, для меня он умер, только память осталась тяжелая.
Честно говоря, я не могу пожаловаться на свое материальное положение. Несмотря на то, что у нас большая семья, мы как-то уживаемся. Мама, ее сестра, отец, жена и два ребенка. Шумно, и лишнего времени спать или остаться одному нет. Мама с отцом помогают нам по мере возможности, следят за детьми, стирают, готовят. Но на старости лет у них свои загоны проявляются. А что поделать? Мы это воспринимаем как необходимое зло.
Мне было шестнадцать лет, а ему восемнадцать. Выпускник, умник, красавец, спортсмен. Я понимала, что на фоне своих однотипных одноклассниц сильно выделяюсь и, в принципе, всегда и поддерживала свой образ: красила волосы в странный цвет, надевала легкую накидку поверх спортивного топа, не скрывала партаки и плечи. Мне хотелось казаться сексуальной, но не такой, как все. Иначе. И он это заметил. Начали общаться, гулять. Он давал мне книги, водил на выставки, учил рисовать, а я… была его. Сейчас я понимаю, что это глупо, и подобные отношения порицаю.
Нет. Отношения, когда один себя полностью не воспринимает и пытается реализоваться за счет чужого внимания, так еще и подростка, которого легко удивить. Хотя сегодня школьники смекалистые, стоит отдать должное.
В курсе ли они моих отношений? К сожалению, да. Там сложилась очень неприятная история, и она, по сути, продолжается до сих пор. Все свое детство я жила с мамой и бабушкой, отца не помнила. Он умер слишком рано, не успел мне объяснить, кто в этом мире мудаки. Всем в своей жизни я делилась с мамой. Поругалась с одноклассницей – обсудила с мамой, заболело что – сказала маме, болит в животе – она все объяснит. Мужчинам кажется, что это более чем естественно, обыкновенно, что дочери всегда стремятся к матерям, но у меня не было другого выбора.
Все пошло наперекосяк, когда маму уволили с работы за то, что ее уличили в хищении очень крупной суммы денег. Здоровье пошло по наклонной, нервы не выдерживали, за пару месяцев она смогла постареть лет на десять. Тогда в моей жизни, словно восставшая из гроба, появилась бабушка. И я вам скажу – она сумасшедшая! После моего первого секса мамы дома не было, а мне вот надо было тогда поговорить, вот надо! Такой огромный ком пуха, как летом в канализациях, рос у меня в горле.
Я пришла домой и говорю: "Бабушка, можно тебе кое-что рассказать?". Это была большой ошибкой. Я никогда не видела в человеке столько ярости. Так моя бабушка оказалась совсем другим человеком: не незаметным телом, плодом семейного древа, а злобной стервой, желавшей всем навредить, обидеть и задеть. Ее слова я, к счастью, повторить не смогу, но после них мои веки не просыхали до самого утра. С тех пор она даже называет меня не по имени, а просто блядью.
Мне показалось, что я сделала что-то неправильное, раз она так взбесилась. Потом домой пришла мама и – что самое кошмарное – встала на сторону бабушки. Не открыто, конечно, но заметно. Я не могла определиться: либо я настолько плохая, что сделала больно своей маме, то ли они меня предали, отвернувшись.
И да, после такого с мальчиками общаться было сложно, а с тем парнем больше никогда не виделась. Я не сказала ему, почему. Но время шло, авторитет терял свой вес. Если бабка называет меня блядью, я ей говорю, что выкину ее тело в реку, чтобы хотя бы кому-то она пользу принесла. Тогда она сразу замолкает.
Мы жили вчетвером в однокомнатной квартире: я, мама, бабушка и племянница. Да, приходится. Бабка в кроватке, почти не встает, племянница с мамой на диване, а я либо в кресле, либо на кухне. Но, слава Богу, появился парень, теперь почти всегда ночую у него, либо подруг.
У меня нет официальной работы. В будние дни я редактирую тексты для крупного онлайн-журнала про музыку, иногда решаю задания по физике на заказ. В выходные стою на входе в одном из клубов Москвы. С миром музыки мне повезло познакомиться через моего нынешнего парня. Он горел этим, не спал ночами, дабы музыкант вовремя приехал и уехал, или чтобы кто-то не умер от передоза в туалете. Работа на нем сильно сказалась. Вся та наивность, которая и подкупала меня, давно исчезла или трансформировалась в детскую инфантильность. Теперь чувствую себя мамой.
Я до двенадцати лет серьезно считала себя дьяволом. Ну, точнее, не так. В общем, я росла в еврейской семье. Воспитывали меня соответственно – пить кровь русских людей, обманывать и лгать, ага-ага. Вот и вышло так, что мне бабушка сказала, что если я зайду в храм православный, то я сгорю. Серьезно. Зайду – и пшш, от меня только пепел, боль и крики. Почему она так сказала, я не знаю. Деменция и другие старческие болячки никто не отменял. Но представьте ситуацию. Вы живете в России, и вас отделяют от христианского храма. Ничего не поделаешь, кем бы ты ни был, но это русская культура, никуда в русской стране от нее не денешься, и не нужно. Едет класс смотреть постройку местного храма, а мне нельзя. Потому что я еврейка и солнце, отсвечивающее от купола, меня убьет. Как вам такое? Вам жить не дают, отсекают неотъемлемую часть жизни. Но мне повезло, и оказалось, что ничего, кроме шока красоты зала и иконописи, мне в храме не будет. Я так боялась, так боялась, чуть ли не плакала, когда мальчик меня за руку тащил внутрь. На смерть тащат, на мучительную и необратимую. Обошлось, и я теперь полноценный гражданин или гражданинка России, хе-хе. А бабушка до сих пор верит в домовых, и при виде кактусов у меня дома говорит, что я никогда не выйду замуж.
На жизнь я зарабатываю работой, чем еще? Несколько лет до этого я провозила сигареты в Израиль. Сейчас цены на них там стали еще больше, и бизнес хоть и опасный, но жутко прибыльный. Но захотелось спокойствия, местное не для меня. Сейчас я бариста, а завтра как получится.
Не может не восхищать идейность людей до нас. Я объясню, объясню. Как в фиолетовых сапогах император бросался в бой на тюрков; как люди выходили на улицу, зная, что за это они получат пять лет лагерей, и ради чего? Мы скажем – вывесить баннер, но черт побрал бы их, нет. Дело не в баннере, а идее. Не надо бояться. Не надо прятаться. Надо верить во что-то. Именно веры и идеи – вот этих вещей не хватает нашему обществу сегодня. Смысла жизни нет, но почему тогда массово не кончают с собой? Ты либо придумываешь себе смысл жизни, либо умираешь. Сейчас никто не тратит время на придумывание, обдумывание. Трата времени. Ох да, время ведь так ценно, если оно уходит в бесполезный и бессмысленный расход.
Вот был у меня дед, и я всей душой его не любил. Такая сука, слов нет. Козел упрямый. Ему диагноз поставили, а он прожил врача лет больше, значит, равно умнее. Не лечился, забил, так еще остатки дней то и делал, как нам их в агонию превращал. Я еще маленьким был, он ругался со мной. Говорил, что я на девочку похож. Однажды ему в голову взбрело назвать маленького, невинного ребенка, пидорасом. Конечно, я о себе рассказываю. Ты никогда о юбках не думал? Мне когда обрезание сделали, я так, для эксперимента, ходил несколько дней в спортивных штанах, а потом в огромной юбке, и, боже мой, это жутко удобно. А одежда нравится? Цвета нравятся? Красивое нравится? Ну так вот, мой дед подобные склонности называл мужеловством, и рос у него внук пидорас.
Что взять с него? Прожил он долгую и относительно счастливую жизнь. Служил в армии, поднимался по службе. Что-то значил, все к нему обращались, его мнение ценили. В квартире у него появился первый телевизор. Мать с гордостью рассказывала, как дед всех рассаживал, сам решал, что смотреть (а выбор был очень маленький). Потом, как всем известно, страна сама себя сожрала, и мой дед вышел на защиту дома правительства. Естественно, ничего не вышло, но блин. Имея семью, имея работу, имея все – под угрозой утери – человек все равно вышел на улицу и защищал идею. Я думаю, ну, может, и не в идее вовсе дело, а в боязни потерять нажитое, но я так думать не хочу. Мне нравится восхищаться им и верить, что идеалы и высокое хоть что-то еще значат в этой стране. Только для людей, которых скоро не будет вовсе.
Это нормальная практика. В отдельных странах пенсионный возраст наступает с семидесяти лет. И ничего – работают, потом получают заслуженные выплаты и отдых. Наша компания предлагает индивидуальный пенсионный план – ИПП – с помощью которого клиенты при выходе на пенсию будут сохранять от восьмидесяти до ста процентов своей заработной платы на последнем месте работы. Русский человек не думает о будущем, будто его у него нет вовсе. А если при устройстве на работу он сам начнет откладывать от двух до четырех процентов заработной платы на пенсионный план, и, работая исключительно по договору, с отчислениями в работодателя, через двадцать-тридцать лет человек не будет себе в чем-либо отказывать. Но кто-то будет экономить, пока у него в животе не заколет? Нет, спасибо.
Нельзя сказать «необходимая». Скорее неизбежная. Ситуация выглядит совсем иначе, чем ее представляет большинство. Например, вы думаете, что вся ваша пенсия строится на вкладах, которые вы совершаете? Такое мнение в корне неверно и отображает ту самую неграмотность населения. Ее же и используют провокаторы для легитимизации своей деятельности. Около шестидесяти процентов – столько покрывают страховые платежи, остальное – все из федерального бюджета. Кризис нас до сих пор не отпустил, хоть и мы уже слезли с так называемой нефтяной иглы, мы менее зависимы от Запада, но кто знает, что будет потом? Возвращаться на прежние рельсы – не выход.
Потому есть два важных аспекта реформы. В данный момент они реализованы очень плохо – это информирование и разъяснение. Неразрывно связанные составляющие. Информирование – это донесение до населения о грядущей реформе. Таким образом мы можем гарантировано сказать, что, простите за простоту, ни для кого это не стало сюрпризом. Разъяснение же включает в себя корректную интерпретацию. Представьте, условно, человек придет к семье и скажет: «Нас собираются ограбить». Они будут волноваться, беспокоиться. Диалог становится неконструктивным автоматически. На самом же деле это никакой не грабеж. Если посмотреть законопроект, там все очень хорошо расписано, в пояснительной записке дается комментарий, зачем это нужно. Тут уже должны вступать органы субъектов федерации: их основная задача – объяснить населению необходимость реформы, а не грубо сказать: «Давайте деньги». Это ведь не так. Их сбережения не идут кому-то в карман или мусорку. Они обеспечивают их дальнейшую жизнь при выходе на пенсию.
Надо задуматься о своих близких. Никто не может вечно работать, мы не машины, а люди. В нас есть сострадание, желание помочь другому, любовь! Сейчас же реформа выставляется как жажда наживы и…
Нет большой разницы. Наши пенсионеры все равно продолжают работать. В шестьдесят выходит мужчина на пенсию, и вы думаете, все? Нет, работодатели ждут не дождутся этого момента не просто так. У них с шеи слезает гражданин. Они перестают выплачивать за него отчисления, другие налоги. Недобросовестных работодателей тысячи, и с ними необходимо бороться. С зарплатами в конверте, в работе без договора… Многим жителям нашей страны это хорошо знакомо. Я сам работал в одной организации, когда еще был студентом, и пришел тот день, когда мне сказали: «Виктор, наши пути расходятся». А я свою жизнь без этого места не представлял. Снял квартиру в пятнадцати минутах от офиса, взял кредит и вдруг… Никто не застрахован от такого, если вы работаете без договора. Потому я вас призываю оформлять в рамках закона – это в ваших же интересах.
Вы можете сказать, что зарплата тогда будет меньше, вас могут не взять на хорошее место за свою законопослушность. На таких недобросовестных нанимателей нужно наводить сотрудников прокуратуры. Что вы говорите? Нет, это ваш долг как гражданина. Вы только представьте, что рано или поздно такое может произойти с вашим близким, и вы будете сидеть с дырками в карманах, хмурыми лицами и убеждать себя, что ничего не поделаешь. И это так. И это ваше желание жить сегодняшним днем довела до такого. Вы сейчас молоды, я вижу. Но подумайте о том, что будет через десять лет? Да, ужасная картина, хе-хе. Я тоже так думал, пока не стал планировать свое будущее. Можно сказать, не повзрослел, понял о такой вещи, как «ответственность», что есть люди, которым от моих поступков придурошных больно. Когда вы начинаете жить, осознавая это, вы становитесь полноценным человеком.
