Лина Соле
Небоскреб
Глава 23. День памяти
Мы стояли напротив ячейки колумбария, я, Софи, Валентин Олегович, Роза и Роман. Четверо из нас держали по крошечному нейронному чипу, хранящему информацию для единственного адресата. Несколько секунд назад Валентин Олегович бережно отдал нам эти прижизненные послания от Лианы, на его же ладони покоился аналогичный чип, адресатами которого должно было стать все человечество.
– Когда ты узнала? – спросил я Розу, когда мы подходили к главному входу.
– Утром. А ты?
– И я, – я глянул на кудрявую голову Валентина Олеговича, идущего впереди. – Рома, как я понимаю, тоже знает?
Я обернулся на серьезного тихого мужчину, замыкающего нашу небольшую группу. Роза кивнула. Я рассказал Софи незамедлительно по возвращении на веранду. Не думаю, что у меня получилось так же убедительно, как из уст самой Лианы, но суть передать удалось. Теперь был поздний вечер, темная аллея из высоких кипарисов и редкие огни фонарей, освещающих подозрительно малочисленную процессию.
– Это решение Лианы. Не мое. И не ваше, – подвел итог Валентин Олегович. Мне казалось, что он постарел еще на десяток лет. Он протянул раскрытую ладонь с нейронным чипом, – Это – копия того, что завтра утром, а, возможно, уже сегодня узнают все. У меня нет уверенности, что не случится чего-то подобного дню хард резета. По словам Ли, нейронная сеть не может убить, но причинить серьезный урон, как вы теперь понимаете, может с легкостью.
Он зажал пальцы и убрал руку в карман старомодного пиджака. Из-за его спины с позолоченной квадратной таблички виднелось имя Лианы, законной жены Валентина Олеговича. Они расписались за две недели до ее смерти, не сказав никому. В этой печальной церемонии не было никакой подноготной, только отчаянное желание Валентина Олеговича исполнить мечту всей своей жизни. Не знаю, стал ли он счастлив в тот день. Я отвлекся от собственных мыслей и посмотрел на Розу, она что-то тихо говорила.
– … сделал это. Могилу мамы могут испортить.
– Или превратить в алтарь? – Роман пожал плечами.
– Дело сделано, теперь осталось только ждать. И молиться всем богам, чтобы не случилось чего-то ужасного, – Валентин Олегович серьезно оглядел нас, будто каждый из присутствующих был под прямым ударом этого непонятного «ужасного».
– А вы… – Софи запнулась. Она хранила молчание всю дорогу сюда, хотя с утра живо отреагировала на мой рассказ. – Вы думаете, что рассказ Ли – правда?
Все молча уставились на нее, в их взглядах не было ни удивления, ни возмущения. Наверное, каждый задавал себе подобный вопрос, не решаясь ответить на него отрицательно. Сейчас же, когда слова были произнесены вслух и другим человеком, кто-то вздохнул с облегчением, кто-то всерьез начал думать: «Неужели, ее рассказ – ложь?» Заговорил Валентин Олегович:
– Ли поведала мне свою тайну до своей кончины. Не знаю, убедит ли это вас в правдивости ее слов, но она подтвердила все в реальном мире. Я не могу не доверять ей, простите.
– Папа, почему ты раньше не рассказал нам? Мне? – Роза прикусила губу, словно не желая продолжать, выказывая еще большую обиду.
– Нет, я не мог. Я обещал ей. Только Ли могла открыть вам правду. Или не открывать, тогда вы узнали бы все из новостей. Или не узнали вовсе, а я унес бы ее тайну с собой в могилу, – он тяжело вздохнул, обернулся к металлической табличке и положил руку на имя «Лиана». – Спи спокойно, моя Ли, я сделал все, как ты просила. А дальше – будь, что будет.
Он снова вздохнул и опустил руку, открывая необычное красивое имя «Лиана Мария Эспозито – Одинцова».
– Ну, вот и все, – он обернулся к нам. Его глаза увлажнились слезами, но в них было столько долгожданного облегчения. – Спасибо вам. Это было удивительное путешествие, в котором наши пути пересеклись…
Он продолжал говорить вполголоса, то ли чтобы не нарушать умиротворенную тишину весенней ночи, то ли чтобы не беспокоить прах сотен людей, покоящихся за одинаковыми табличками колумбария. Мои мысли улетели к январскому вечеру, когда Валентин Олегович неожиданно появился на нашем крыльце. Мы с Софи были загорелыми и жутко уставшими, только вернувшись с отдыха. Незваный поздний гость зашел ненадолго: «Вэл, я хочу сказать вам спасибо за то, что вернули мне Лиану. Теперь моя жизнь обрела смысл». Я тогда лишь кивнул, принимая его слова, как нечто абстрактное. Я не мог даже представить, какой именно «смысл» обрела его жизнь.
Маглевы отвезли нас по разным направлениям в неизвестность завтрашнего дня. Мы вошли домой за полночь, обессиленные физически и эмоционально.
– Как думаешь, что здесь? – я положил свой нейронный чип на высокую столешницу.
– Не знаю. Ты ведь не уснешь, если не посмотришь? – Софи слегка улыбнулась, пытаясь разрядить тоскливую обстановку.
Я побарабанил пальцами по столешнице, раздумывая. Странная мысль пришла мне в голову: «Если завтра не наступит, я бы хотел узнать, что оставила мне Лиана». Я взял чип и поднялся в кабинет к VR-установке. «Софи наверняка не выдержит и тоже посмотрит сегодня», – с улыбкой я надел накладку.
На меня смотрели незнакомые глаза, близко-близко. Они были зелеными под густыми черными бровями. Они «улыбались» характерной сеткой морщин рядом, в них было столько умиления, радости, счастья. Глядя в эти глаза в реальности, я бы сказал, что они принадлежали человеку, который бесконечно любил того, на кого смотрел в тот момент.
Далее со всех сторон полетели вырезки из научных статей, я успевал выхватывать только крупные заголовки «Что есть сознание. Новые захватывающие исследования», «Стерев травмирующие воспоминания, останетесь ли вы собой?», «Подчинен ли дух материи и может ли он действовать автономно?». Фейерверк из «виртуальной бумаги» прервался голосом, я без сомнения знал его. «Сегодня мы разберем некоторые животрепещущие вопросы философии с доктором наук Тео Симмонсом, встречайте», музыка научного шоу, название которого я не помнил, потонула в аплодисментах публики. Мое сердце мучительно замерло.
– Люди часто задаются вопросом: есть ли у жизни смысл? – вещал упитанный мужчина со сцены. Это был мой отец. Я не видел эту запись, хотя пересмотрел множество материалов с его публичных выступлений, доступных в Сети. – Как ни парадоксально, смыслом жизни является сама жизнь. Я не буду учить вас жить здесь и сейчас, этому вас научат просветленные гуру и прочие шарлатаны. (Послышался живой смех за кадром). Я – философ и, увы, не религиовед, поэтому я скажу вам только одно. После смерти вы не сделаете шаг навстречу тому, что кажется вам важным в настоящий момент или вообще любой момент вашей жизни. С большой долей вероятности, конечно, не берусь спорить с армией теологов, скрежещущих сейчас зубами на меня. (Снова закадровый смех). В любом случае, будь то общественная цель или индивидуальная, пока вы живы – вы можете ее достигнуть.
– Доктор Симмонс, а что есть смысл жизни лично для вас? Помимо самой жизни, безусловно, – с деланной заинтересованностью спросил ведущий.
– Отвечу, как и 95% населения – семья. У меня недавно родился сын. В нем я и вижу смысл своей жизни теперь.
Последние слова отца заглушили овации и крики «Поздравляем!»
Отец улыбался, я смотрел только на его глаза, такие же, как были в начале симуляции. С первых секунд на меня смотрели его глаза, с любовью и обожанием, которые так хорошо читались. На миг я даже подумал, что вспомнил его взгляд, будто из гипнотического сна или из подсознания всплыли забытые образы.
Кадры начали плавно сменяться, представляя мне различные сцены из повседневной жизни, как правило, они были с камер видеонаблюдения: вот отец несет меня на руках по супермаркету или заходит с коляской в маглев, вот я, уже постарше, беззаботно играю с детьми на детской площадке, а все взрослые смотрят в одну сторону, в из взглядах – волнение и испуг. Картинки часто были нечеткими и явно не походили на семейную хронику, скорее, случайно выхваченные моменты. Как я начал догадываться ближе к концу, они представляли что-то в духе улик в полицейских расследованиях.
Вдруг передо мной появилась женщина: она была чернокожей, а ее волосы были выкрашены в сумасшедший лимонный цвет.
– А-а, привет… Вэл? Да, Вэл. Меня зовут Карен, я училась у твоего отца. Правда, это было давно, целую жизнь назад. Каким я его помню? Хм, хорошо… Он был забавным, гораздо интереснее и веселее других преподавателей. Мы говорили на его лекциях обо всем, знаешь, он не был занудой, типа «Сегодня проходим стоиков или античную Грецию». Или что мы там проходили, теперь и не вспомнишь, ха-ха-ха. Нет, он всегда спрашивал то, что нас интересовало. Ему было не плевать что ли. Классный мужик, ой, ну ты понял. А с философией у меня сразу не пошло, но это не из-за доктора Симмонса, он мог зажечь огонь в любом, в каждом из нас. Просто обстоятельства сложились иначе. Кажется, все, удачи тебе! Пока.
– Ого, ну и вопросы! Пришлось напрячь извилины, – смеялся парень, на вид не многим старше меня. Его очевидная молодость и дорогой деловой костюм выдавали в нем не меньше, чем директора компании или министра. Раннее бета-омоложение могли позволить немногие… – Твой отец казался мне гением. Ни больше, ни меньше. У меня была другая специализация, но я намеренно выбрал его курс, такие ходили слухи о нем, что не пройти мимо. И я не пожалел! Не скажу, что он наставил меня на путь истинный, но научил смотреть шире на окружающий мир. Он раскрывал горизонты, задавал вопросы, на которые мы сами должны были отвечать. Он не учил чему-то готовому, а скорее, помогал нам самим учиться, чтобы мы, барахтаясь в сложностях мира, самостоятельно могли выплыть на поверхность и, если повезет, вытянуть за собой хотя бы пару таких же невежд, какими мы тогда были. Он был отличным человеком, даже завидую, что у тебя был такой мировой отец!
Я чувствовал, что меня трясет. Лиана угодила в самое сердце своим посланием. Я перевел дыхание, передо мной уже сидела женщина, спокойная и симпатичная. У нее был бархатный мягкий голос и красивые белые локоны.
– Вэл, добрый день. Меня зовут Жанна, я – учительница начальных классов. Твой отец преподавал у меня философию в девяностом. И еще я была в группе с твоей мамой. Мира Эрлих, как давно мы с тобой не виделись, – она скромно улыбнулась, вспоминая; даже не зная Жанну, я чувствовал, что она была доброй женщиной с большим сердцем. – Мира пару лет назад прислала мне поздравление на юбилей, красивое, очень теплое. Ах, что это я, нужно же рассказать про доктора Симмонса. Он был слишком хорошим для нас, а мы словно и не ценили его. Хотя теперь я понимаю, что он видел в нас зачатки чего-то большего. Именно он предложил мне перейти на педагогический факультет, но оставил меня до конца… (Жанна вздохнула, я понял, что она имела в виду) на своем курсе. Я все равно не могу смотреть на него без отрыва от Миры. Она делала его счастливым. Знаешь, как бывает, забудешься, заработаешься, уйдешь с головой в рутину, а тут рядом появляется кто-то, кто может одним своим существованием осветить твой серый мир. Вот Мира была таким его Солнцем. И мы все видели в нем перемены, когда она входила в аудиторию. Они быстро поженились, Мира забеременела и ушла в академ. Больше она не заходила, будто живое Солнце, но доктор Симмонс все равно был окрыленным. Я уверена, что из-за тебя. Я так всегда думала. Даже приходила однажды к вам в гости на день рождения Миры. И ты, смешной карапуз, бегал голышом от мамы. (Жанна засмеялась). Дома доктор Симмонс был живым и веселым, а когда брал тебя на руки, становился таким молодым, счастливым. Это невозможно забыть. Я смотрела на твою семью, как на идиллию, к которой нужно стремиться, если уж задумываться когда-либо о семье. Очень жаль, что доктор Симмонс так скоропостижно умер, я очень тебе сочувствую, Вэл. Надеюсь, тебе было интересно, можешь написать мне, если что-то еще захочешь узнать об отце и том времени. До свидания!
По моему лицу текли слезы, я лишь надеялся, что Софи не стоит рядом и не видит меня таким. Хотя каким я был в тот момент? Слабым? Уязвимым? Или как никогда прежде счастливым? Темный экран почти заставил меня выйти из виртмира, но тут появилась Лиана, я не уловил сначала – в записи или в реальном времени.
– Привет, Вэл. Надеюсь, я приоткрыла тебе частичку жизни твоего отца, в которой ты был смыслом и величайшей ценностью. Я рада быть тебе полезной, надеюсь, что навсегда останусь твоим другом. Иди в завтрашний день и ничего не бойся, – Ли подняла руку, прощаясь. – И… твой отец все-таки оказался неправ: даже после смерти я делаю шаг навстречу тебе. И Розе, и Вале, и всем, кто мне дорог. И ни один из существующих богов здесь ни при чем. Всё мы, люди. Люди – величайшие Создатели. Мы сами создали себе и миллион богов, и нейронную сеть, и цифровое бессмертие. Своими умами и руками. Утром начнется эпоха новой философии. Но поговорим об этом завтра. До встречи. Люблю тебя, твоя Ли.
В оформлении обложки использована фотография автора Efrain Alonso с www.pexels.com.