Лина Соле
Песчинка и Вселенная
Глава 16. Исход
– На корабле еще остались пассажиры? – осведомилась Виктория, когда причалил четвертый катер.
– Нет, мы были последними, кто сошел, – ответил высокий темноволосый мужчина.
– Сколько вас прибыло?
– Пятьдесят восемь.
Виктория безрадостно кивнула.
После эмоциональных, но кратких объятий с друзьями, меня оставили на берегу с внуками, в то время как остальные мужчины и женщины стали выгружать несчетное количество чемоданов, сумок и рюкзаков на берег – экипаж лайнера не желал задерживаться на острове дольше необходимого. Я прижимала продрогших Рэя и Лею, других детей давно увели с пляжа, возможно, даже до начала ливня – я и не заметила. Казалось, что груз невысказанной тоски и одиночества, наконец, покинул маленькие тельца внуков, они притихли в моих руках, безотрывно наблюдая, за своими любимыми взрослыми: Теона повисла на шее Лизы, Влад и Николай с серьезными лицами передавали по цепочке багаж. Я нашла в себе силы не обращать пока внимание на свое уныние и прислушалась к разговору Виктории.
– Придется оборудовать спальные места в зале собраний, – хриплым голосом проговорила Лидия, знахарка.
– Нам нужны стройматериалы и техника, а не внеплановый заезд богачей, – огрызнулся один из мужчин-старожилов общины.
– Через два дня придет Ковчег, будет тебе и техника, и стройматериалы, Паоло, – Виктория примирительно сжала его плечо.
– И новые люди, – возразил Паоло и тут же зашагал в сторону лагеря.
– Теона, оставь! – раздался голос Николая, когда его жена начала стаскивать с катера огромный чемодан с характерной бессмертной расцветкой Луи Виттон, безусловно, ее собственный. Только тогда до меня дошло – у Теоны не было живота! Я уставилась на нее, стараясь прикинуть, на каком она была сроке беременности, когда мы уезжали… Четвертый или пятый месяц. Я смотрела на худенькую девушку, и теперь ее вид показался мне болезненным, изможденным.
– Аккуратнее, Нико, не намочи его!
– Тея, он уже насквозь мокрый из-за ливня, – прорычал Николай, вены на его лбу набухли от тяжести, и все же он еще выше поднял чемодан и донес его до берега, чудом не замочив в соленой воде. – Останься здесь, милая, отдохни.
Теона сделала несколько неуверенных шагов и боязливо огляделась: десятки суетившихся, насквозь промокших людей, чуть в глубине, за деревьями – наспех сколоченные шалаши-бунгало, непривычные звуки дикой природы. Наверное, она ожидала увидеть здесь курорт в тропическим раю, а не пристанище бездомных, заросших бородами туземцев. Я окликнула Теону, она не сразу заприметила меня, сидевшую с детьми на песке. Мы встретились глазами – в ее стояли слезы.
– Мира, – через силу улыбнувшись, Теона направилась ко мне, я выпустила внуков из объятий и укрыла их своим большим дождевиком.
– Теона, мне так жаль, – она бросилась мне на шею и разрыдалась. Столько безутешной боли, столько страдания было в ее плаче. Она твердила: «Прости, я просто… я сейчас». Я лишь гладила ее по спине, будто собственную дочь. Любой вопрос «что произошло» мог только усугубить ее горе, да и, в сущности, какое мне было дело до того, что случилось – ребенка нет.
– Я, наверное, пугаю малышей, – она заглянула мне за спину, где сидели Рэй и Лея.
– Ничего, все в порядке.
– Это я попросила Нико уехать.
– Понимаю.
– Там… – ее губы задрожали. – Там все закончилось, больше ничего…
Она опустила голову, не сумев договорить.
– Все пройдет, милая, – я снова приобняла ее, Теона постепенно успокоилась.
– Макс передавал тебе и Владу привет, – она утерла слезы. Я замерла: первая весточка от сына.
– Он хочет приехать? – нетерпеливо спросила я.
– Он вроде как собирается жениться, – она невесело усмехнулась.
– Что? – я была поражена: со своей девушкой он со скандалом расстался только зимой. – На ком?
– Понятия не имею. Но точно не на той, как там ее…
Мои мысли заметались, столько всего нужно было узнать – о Максе, о Вэле, о…
– Кир не приехал, – констатировала я.
– Нико и Стас сами расскажут, – уклончиво ответила Теона, мое сердце почти остановилось. Я знала мальчика с самого детства, он был мне дорог, как родные дети. Все это время у меня не было ни малейших сомнений, что все обернулось удачно, что на таможне произошла нелепая ошибка, в конце концов, сам Николай Зиверс был отцом Кира!
– Тея, прошу… – нет, ждать я была не готова, особенно видя мученическое выражение на лице Теоны.
– Был суд, – неохотно начала она. – За день до суда я потеряла… Нет, я не могу, извини.
Она отступила на шаг, словно я могла начать настоящими клещами тянуть из нее правду. Я смиренно согласилась, оставшись с самыми жуткими опасениями. Сколько еще ужасного произошло на Большой земле с момента нашего отъезда?
– А Вэл, ты не знаешь, как у него дела?
– Мы не виделись… – она задумалась. – Если честно, я не помню, когда мы виделись с ним в последний раз. Кажется, до «Откровений Лианы».
Я грустно улыбнулась, но Теона продолжила:
– Но он передал Нико несколько писем.
– Правда?
– Да, они в багаже.
«Мама, привет. Так странно писать тебе и знать, что не получу ответ. Хотя я и так постоянно оставляю тебе сообщения, но письмо, надеюсь, дойдет до тебя. Последние новости тебе сообщит Николай, но, прошу, не печалься о Кире», – мое сердце вновь защемило, как полчаса назад, когда Стас, даже не Николай, рассказывал о чудовищном, несправедливом суде и о непостижимом уму наказании, которое выбрал сам Кир… никто из нас не мог понять, о чем он только думал. Николай не сдержался и собрался выйти из нашего бунгало, но крепко сжал кулаки и хрипло проговорил:
– Я бросил его там, но я и подумать не мог, что сын предложит судье-идиоту в качестве меры пресечения… «это», – на его лице горечь сменилась отвращением. – Если бы я только догадался, то не ушел бы из зала и заставил Кира замолчать, – он взглянул на Теону. – Я так спешил к Тее и признался Киру, что она потеряла ребенка. Я был нужен ей… да и физически не мог находится там, в толпе чертовых лицемерных людоедов. Я смалодушничал…
– Ты не виноват, – возразила Теона, как наверняка говорила ему не одну сотню раз прежде.
– Мне не дали с ним увидеться до… – его глаза почернели. – Ублюдки просто заявили, что Кир уже находится в крипте. И все! – Нико развел руками, – Вы можете себе представить подобное? Если бы не Тея, я бы разнес к чертям весь их гребаный цирк, который они смеют называть судом.
– Его можно вытащить? – спросил Влад.
– Отто делает все возможное. Я… – Николай покосился на Теону. – Я скоро вернусь к нему, чтобы помочь спасти сына.
Я поймала себя на том, что в ступоре смотрю в одну точку, письмо Вэла шелестело в руках на ветру. Я сосредоточилась на напечатанных буквах, перечитав последнюю фразу:
«… не печалься о Кире, время пройдет незаметно для него. Я вижусь с ним чаще, чем когда бы то ни было, – я несколько раз «пробежалась» по нелогичным словам: голова раскалывалась от обилия событий и новостей, и я уже не доверяла собственным глазам. Нет, все было написано именно так. Я нахмурилась, ничего не понимая. – Если бы Николай не уезжал так поспешно, я бы, скорее всего, признался ему, надеюсь, что он меня простит. Мама, это лучший исход для Кира – он сейчас в кругу друзей. Думаю, что ты догадаешься, кто мне помог».
Я растерянно отметила, что члены общины постепенно собирались на ужин, сердце отчаянно стучало. Только один человек мог провернуть подобное: Лиана.
– Ты в порядке? – я взглянула на материализовавшуюся передо мной Анну, около входа в столовую ее ожидал Эш, с почти профессиональным любопытством наблюдавший за мной.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова. Анна коснулась моего плеча и с тихим «хорошо» удалилась, скрывшись в недрах ярко освещенного помещения. Сумерки почти полностью поглотили мое временное убежище, и я едва различала слова в письме Вэла, но не дочитать не могла:
«Жаль, что тебя нет рядом, я скучаю по тебе и, что удивительно, по нашим дурацким воскресным обедам. Глупо надеяться, что вы все вернетесь, но я почему-то жду… По-моему, жизнь возвращается в привычное русло, правда, я не могу быть объективным: я, как и ты, знаю «другую строну». Обними за меня Рэя и Лею (в письме Лизе попросил ее сделать то же самое, но ничего, пусть ребята будут окружены любовью и заботой). Крепко обнимаю и тебя, мама. До встречи».
Гул в столовой нарастал, как и гул моих собственных мыслей. Я прижала письмо Вэла к груди, дыхание сдавили подступившие слезы. Все мои дети выросли и стали самодостаточными, зрелыми молодыми людьми, никто из них теперь не нуждался во мне, как прежде. Я была больше нужна здесь – внукам и мужу. И все-таки я снова мечтала выбрать себя. Как в тот далекий день четверть века назад… Когда напуганная юная девушка прижимала к сердцу крепко спящего четырехлетнего Вэла, как сейчас я прижимала его письмо, а его отец и мой изверг-муж с хрипами умирал в соседней комнате. На следующее утро наша жизнь изменилась. Как бы я себя не успокаивала, я всецело осознавала, что тогда мир моего маленького сына был разрушен до основания. Для меня же обрушились стены моей персональной тюрьмы, физической и ментальной, и мне предстояло на руинах – утраты Вэла и моих многолетних истязаний – построить новый мир.
– Когда ты планируешь вернуться к Киру? – спросила я у Николая за ужином. Мы все сидели рядом, Лиза насторожилась.
– Как только налажу здесь нормальную жизнь для Теи, – он поморщился, попробовав чересчур перченый карри.
– Как считаешь, много понадобится времени?
– Мам? – Лиза почувствовала, к чему я клоню, Влад уставился на меня: хоть я не смотрела на него, но ощущала его колючий взгляд.
– Хм, думаю, месяц-полтора, мы не обсуждали толком, просто обговорили, что незачем Киру так долго торчать в крипте.
Я кивнула. Полтора месяца и даже месяц – слишком долгий срок.
– Я приняла решение уехать, – я услышала в своем голосе те же стальные непоколебимые полутона, которые всегда наблюдались у Влада, когда он что-то окончательно решил. – Я возвращаюсь домой ближайшим кораблем.
Даже соседи по трапезе замолчали, услышав краем уха мои слова. Я медленно оглядела близких: недоумение Теоны и Стаса, недоверие Николая, панику Лизы и презрение Влада, я читала их не хуже, чем Эш меня на пляже, только я слишком хорошо их знала. Но я выучила еще кое-что: когда выбираешь себя – кто-то другой обязательно страдает.
Часть 4. Кир
Глава 17. Полное отключение
Белая комната, настолько большая и ярко освещенная, что углы будто стерлись, превратив пространство в стерильную утробу. Или я уже отключился? Мерный стук сканера вводил в полугипнотическое состояние на грани реальности и сна – как тут не засомневаться?
– Вы меня еще не вырубили?
– Говорить запрещено, – строгий голос через микрофон. Сканер пропел очередное: «Тук-тук-бзззз». Тот же голос, но чуть мягче. – Не беспокойтесь, сканирование личности скоро закончится. Лежите спокойно.
Милая девочка, миниатюрная и юная, какой только садист придумал оставлять ее наедине с жуткими преступниками, вроде меня. Хотя благодаря моим молчаливым конвоирам один на один мы не находились ни секунды.
Сканер изменил частоту, перейдя на неприятно-высокий писк – словно раскаленная игла прокалывала мозг насквозь. Я знал, что нужно глубоко дышать и думать о чем-то нейтральном, так посоветовала мне безымянная красотка за микрофоном. Химический состав, который ввели в меня перед процедурой, вызывал головокружение, а на пару с мерзким раздражающим звуком призывал мой желудок вывернуться наизнанку. Думать о нейтральном не получалось, так и виделось, как я душу создателя этой адской бесчеловечной машины. Судорога свела правую ногу, я застонал. И вдруг писк в черепе прекратился.
– Меня не предупреждали, что в мое наказание входят пытки, – насколько мог, усмехнулся я.
– Это стандартная процедура.
– Я думал, что сканирование личности не проводят со дня хард резета.
– Мера предосторожности, – с задержкой ответила девушка. – Можете вставать, только не спешите, еще не весь нейроконтраст выведен.
Я медленно сел, голова гудела, а конечности заметно тряслись. Я растер болезненную ногу не пристегнутой к койке рукой. Девушка появилась из-за неприметной толстой двери, скользнувшей в сторону. Следом зашли двое охранников, один из них ловко защелкнул на моей свободной руке наручник, намертво приковав к себе, обезопасив тем самым девушку, пока та снимала с меня датчики.
– Отправите мои человеческие нейронные сети в помощь искусственным? – съязвил я, лишь бы не показывать, насколько я обессилен и напуган. – Слышали, что тогда сказала Лиана: нечто так и жаждет заполучить кусочки моего мозга, чтобы воссоздать мою личность на обратной стороне реальности.
По взгляду девушки я понял, что лучше мне помолчать. Пока она только и делала, что затыкала мне рот всеми доступными способами. То, что она все-таки ответила, было скорее жестом снисхождения:
– Созданная карта нейронных связей лишь отчасти содержит вашу личность. Наша модель глубокого обучения построена на принципах стереотипизации, она отражает наиболее распространенные закономерности, но не способна воссоздать личность целиком.
Я слабо улыбнулся, казалось, от ее мудреных слов усилилась головная боль. Мне не давал покоя вопрос, который я задавал почти всем «винтикам» судебной и исполнительной системы: почему решение было вынесено так быстро? Чего они боялись? Но никто не мог или не хотел дать мне ответ. «Вы имеете полное право ходатайствовать об изменении меры пресечения», – чеканили все, как один. Самым невыносимым был Отто! Уж он-то не отступится от дела, пока не увидит меня, так покорно принявшего судьбу, на свободе.
«К черту, все это уже в прошлом. Какая теперь разница?! Решение вынесено, и я готов».
– Все произойдет здесь? – голос-предатель подвел меня.
Девушка округлила изумрудные глаза. Ее пальцы продолжали ловко отсоединять датчики, и когда последний упал на пластиковый поднос, она отступила на шаг и ответила:
– Нет. Камера полного отключения находится дальше, вас проводят, – она кивнула моему конвоиру и отвернулась, скрыв свои очаровательные глаза, в которых не было ни грамма жалости.
Коридор, по которому мы шли – я и два надзирателя – оказался длинным, его пол плавно уходил вниз, создавая ощущение, что мы медленно, но верно, спускаемся в ад. Охранник, шедший впереди, остановился около одной из полусотни пройденных нами дверей без опознавательных знаков: если не знать, что он видит указатели в дополненной реальности системы Wise Eye, можно было бы принять его за робота, идеально выполняющего единственную порученную ему задачу – проводить преступника к месту казни. Дверь автоматически открылась, мы вошли в затемненную комнату: после светлого коридора мне показалось, что я вдруг ослеп. «Темно, как в склепе», – так и подмывало сказать, но никто бы не посмеялся над моей неуместной шуткой. Охранник указал на высокое полулежачее кресло в центре и привычно перековал меня, когда я сел. На удивление, второй охранник тоже подключился и с нарочито грубым «Руку сюда» помог пристегнуть мое левое запястье к современным, но все-таки кандалам, встроенным в кресло.
– Добрый день, Кир Зиверс, – раздался мужской голос-автомат, свет тут же изменился: зажегся большой проекционный экран на стене. Ледяной озноб прошиб меня насквозь, теперь уже мне стало не до шуток. – Перед вами находятся ваши персональные данные, статья, по которой вы осуждены, мера пресечения и условия отбывания наказания. После ознакомления дважды прикоснитесь к терминалу распознавания для подтверждения вашего согласия с представленной информацией.
Я прилежно прочитал текст на экране, хотя мне было знакомо каждое слово: Отто, хоть и едва сдерживая ругательства, все-таки позаботился о том, чтобы тщательно ввести меня в курс дела перед отключением – как, что и когда. Я заострил внимание на последней фразе: «Срок отбывания наказания исчисляется с сегодняшнего дня». Мой разум автоматически выдал дату освобождения: «Ноябрь две тысячи сто двадцать восьмого». Что ж, отсчет пошел. Послушно прикоснувшись рукой к терминалу на подлокотнике, я услышал привычный тихий звук подтверждения личности, второе касание – звук стал чуть выше и означал согласие. Что-то простое, знакомое, даже какое-то глубинное было в этих машинных сигналах, окружавших всех нас с рождения до смерти. Я не услышу их семь с половиной лет. Будут лишь бесконечные дни небытия вперемежку с «уроками перевоспитания», как обозвал их Отто. Экран погас.
– Добрый день, – на сей раз голос принадлежал человеку, вошедшему в ту же дверь, что и я. Его белесые глаза не выражали ничего – ни интереса, ни сочувствия. – Ложитесь.
Я тяжело вздохнул и повиновался, мысленно проклиная этого бесчувственного уродца за то, что именно он оказался последней живой душой, которую я увижу. Я снова вздохнул и поморщился: лучше бы та безжалостная красотка отключила меня.
Медик (наверное, он был медработником, ведь был одет в белый халат) пододвинул от стены к моему креслу большой серебристый куб, такой массивный, что было удивительно, с какой легкостью его удалось сдвинуть с места. Медик пробежался по виртуальной клавиатуре, и куб раскрылся, обнажая сложное устройство из разноцветных трубок, насосов и экранов.
– Вы должны находиться в сознании, чтобы я мог контролировать все этапы процедуры, поэтому я введу успокоительное, но не наркоз, – он раскрыл упаковку с пластырем и наклеил его мне на сгиб локтя, я почти не ощутил уколов наноигл, лишь небольшое жжение.
В теории я знал, что мне предстоит, но, тем не менее, боялся и самой процедуры, и того, что ждет меня после. Мою кровь заменят на искусственную, гораздо лучше человеческой: никаких тромбов и гипертонии, постоянный приток витаминов и минералов, идеальный состав белков, жиров и углеводов. В каком-то роде на следующие семь с половиной лет я стану лучшим представителем человечества, и, что более важно, идеальным членом общества: здоровым, не страдающим гиперпотреблением, не способным на совершение каких бы то ни было преступлений.
– Местная анестезия, – проговорил медик, и очередной пластырь был приклеен мне на ключицу. Он тем временем отсоединил коленчатый отросток от куба и протянул его до моего плеча. Неожиданное прикосновение холодного металла заставило меня вздрогнуть. Я чувствовал давление, но не боль. – В микронадрез введен катетер.
Только теперь я понял, что медик обращался не ко мне, а вел собственный протокол. Я закрыл глаза, чтобы не видеть его блеклого лица надо мной – это мне вроде бы не запрещалось. Когда еще два катетера были введены, незаметно, почти бережно, он чуть более живо сказал:
– Сейчас вы почувствуете слабое тепло, – я нехотя открыл глаза и проследил за руками некрасивого молодого мужчины, он нажимал на виртуальные кнопки, и насосы в недрах куба приходили в движение. Я уставился на завораживающее зрелище. – Когда процедура будет завершена, вы заснете.
– Через сколько? – осведомился я, совсем не ощущая страха, видимо, вовсю действовало успокоительное.
– Не более десяти минут, – он полностью погрузился в виртуальный монитор, вероятно, следя за неведомыми мне медицинскими показателями.
«Десять минут, и в неизвестность», – я отметил, что красный небольшой насос двигается быстрее других, самым медленным был большой зеленый, а синий словно подстроился под ритм моего спокойного дыхания. И вдруг мне отчетливо вспомнилось, как Молли когда-то давно, будто в другой жизни, вручила мне цветные мусорные мешки – адски звенящий зеленый, синий со скомканными коробками из-под китайской еды и еще какой-то огромный и вонючий, но я не помнил его цвета. «Она была красивой», – подумалось мне.
– Что?
Я отлепил взгляд от гипнотизирующего синего насоса и уставился на медика, переспросив:
– Что?
– Кто была красивой? – в его глазах неожиданно мелькнул интерес.
– Молли, – только и ответил я.
Глава 18. Урок перевоспитания
– Почему он не просыпается?
– Подожди.
– Ты что-то напутала? Ты не спалишь ему мозги?
– Тссс!
Тишина… Секунда или час… Или уже наступил ноябрь, и меня выводят из моей карательной комы? Странно, я ничего не почувствовал, совсем ничего – раз, и все закончилось. Или нет?
– Ли, – взмолился голос, я его узнал.
– Смотри, – ответил другой голос, спокойный и мягкий, женский. И тоже смутно знакомый.
– Дружище… – я ощутил прикосновение к плечу, но глаза было абсолютно невозможно разлепить, как будто веки были замазаны засохшей глиной. – Давай-ка, просыпайся.
Сказать я тоже ничего не мог, только слушал настойчивое бормотание Вэла. А он все тряс и тряс меня.
– Придется зайти еще раз. Или местная сеть не тянет, или не знаю, что.
«Нет», – захотелось закричать, если бы я только мог, если бы я знал как. На миг, на крошечный миг я ощутил ужас от того, что они оставят меня вот так – одного, беспомощного, не способного видеть и говорить… Как вдруг меня накрыла теплая волна всепоглощающего умиротворения, сквозь которое я безразлично уловил печальные слова Вэла: «Вдруг мы ошиблись?»
– Добрый день, меня зовут Мария, – сказала девушка с собранными в высокий хвост каштановыми волосами.
Я проморгался и нерешительно огляделся. Мои глаза снова могли видеть. Все, что было «до» – голос Вэла и его безуспешные попытки разбудить меня – казалось странным наваждением или обычным сном. Только не было привычного момента пробуждения – я просто возник в комнате со стоящими по кругу стульями. На них сидели незнакомые люди, человек пятнадцать или двадцать. Одно сразу бросалось в глаза: все были одеты одинаково, в светло-серые свободные брюки и белые футболки. Мария, сидевшая слева от меня через несколько человек и одетая в строгий темно-синий костюм, была единственным темным пятном в этой блаженной пастельной идиллии.
– Сегодня у нас двое новичков, – она с улыбкой взглянула на меня и на парня напротив. Мы с ним встретились взглядами; он, как в зеркале, отражал мои собственные чувства: растерянность и неловкость. Мария продолжала. – Мы всегда начинаем с литературного клуба. Кто-то остается (она кратко обвела рукой присутствующих), кто-то выбирает иное занятие.
«Уроки перевоспитания», – вспыхнули слова в памяти, я невольно усмехнулся.
– Любишь читать?
Я не сразу сориентировался, что вопрос был задан мне.
– Да, – я с удивлением обнаружил, что у меня снова был голос. – Да, пожалуй.
– Замечательно! – улыбка на лице девушки выглядела такой искренней и душевной, что я не мог не улыбнуться в ответ. – Какой твой любимый жанр?
– Э-э, детективы, – я попытался вспомнить, что и когда читал в последний раз, но почему-то не смог, будто воспоминания увязли в какой-то густой каше, поэтому тихо добавил, – наверное.
– Чудесно, – Мария подмигнула мне, не обратив внимания на мое замешательство, и тут же обратилась ко второму новичку. – А ты любишь читать?
– Не думаю, – глаза парня суматошно бегали от одного лица к другому.
– О, ничего страшного, ты обязательно найдешь то, что тебя заинтересует, но сегодня я предлагаю вам остаться с нами, – она сложила руки перед собой в подобии жеста «Намасте». – Ну, что ж, приступим. Лора, ты начнешь?
Маленькая женщина с рыжими волосами уверенно кивнула, все взгляды устремились на нее.
– Сегодня я принесла один старый роман…
– Только бы не очередные сопли, – буркнул мой сосед, я покосился на него не без интереса: глубоко посаженные темные глаза, большой нос с горбинкой, длинные спутанные темные волосы с проседью. Интересно, сколько ему лет? Рыжая рассказчица не отреагировала на упрек и спокойно продолжала.
– Роман написан полтора века назад, но, мне кажется, он всегда будет актуальным, будет оставаться вне времени, потому что он о том, что внутри, в каждом из нас…
– Ну, точно сопли, – еще тише пробубнил сосед, однако на этот раз и Лора, и Мария посмотрели на него в упор, он смутился. – Молчу-молчу.
– В общем, книга называется «Солярис», так называется планета, к которой отправляется главный герой. На космической станции, куда он прилетает, происходят странные, жуткие вещи: появляются… хмм… люди, которых исследователи называют «гости». Эти «гости» – порождения разумного океана планеты, сотканные из самых потаенных и травмирующих воспоминаний троих исследователей на станции.
Лора рассказывала так живо и театрально, что я, как и все прочие, моментально увлекся ее интерпретацией неизвестного мне романа.
– … Гостей невозможно прогнать или убить, они возвращаются вновь и вновь, буквально сводя героев с ума. Никто из них не был готов к тому, что первый контакт с внеземным разумом окажется столь… непостижимым и шокирующим, – Лора распахнула свои и без того огромные светло-карие глазищи. – Погибшая жена главного героя – его гостья – обретает волю и самобытность. Она уже не та, какой ее помнит герой. Исследователи отчаянно хотят выяснить причины, докопаться до сути… а в итоге находят способ уничтожить гостей.
Я нехотя оторвался от замолкшей рассказчицы и краем глаза глянул на своего соседа, он заинтересованно слушал, даже немного наклонился вперед.
– Что они чувствуют при этом? – отозвалась Мария.
– Пожалуй, облегчение. Но не все: главный герой стал воспринимать свою гостью, как живого человека, он измучен терзаниями, но в то же время, хочет сохранить свой фантом, – Лора посмотрела вверх, размышляя. – Если бы у меня хоть на миг была возможность вернуть одного человека… (дрожащий вздох) в реальность, разве я могла бы помыслить, что захочу прогнать его?
– Этот роман стал для тебя очень личным, – не столько спрашивала, сколько утверждала Мария. – Думаю, полтора века назад автор не мог и представить, каким интересным способом его идеи найдут отражение в сегодняшнем дне.
Я отметил, что некоторые присутствующие задумчиво закивали. Наверняка, они вспомнили своих «гостей». Пусть не в реальности, но в виртуальном мире, зато там можно было вообразить все, что пожелаешь – и без причин ушедшую жену, снова засыпающую на твоем плече; и своего трагически погибшего отца, вновь играющего с внуками. Подобные сеансы были ограничены лишь часовой проекцией в неделю, чтобы сберечь психику; они строились на сложных алгоритмах, так, чтобы сеть-психолог всегда мог проконтролировать и скорректировать потенциальное негативное влияние. У меня никогда не было подобного опыта не только оттого, что я не переживал трагических утрат, но я также понимал, что стоит однажды попробовать «воскресить фантом» и уже не сможешь жить в реальности без постоянной дозы еженедельных цифровых воспоминаний. Я попытался припомнить, пользовался ли Вэл «сеансами памяти», ведь на его долю пришлась изрядная доля потерь, но так и не смог.
Беседа протекала спокойно, Мария задавала вопросы сначала Лоре, потом остальным, заостряя внимание и на эмоционально-моральной стороне романа, и на непосредственно фантастических аспектах: «Что испытали герои, осознав, каким именно способом Океан изучает их?», «Убийство гостя может рассматриваться, как убийство человека?», «Способны ли люди понять сущность, отличную от нас настолько, что сам способ ее познания не может быть постигнут человеком?»
Я вздрогнул, когда неожиданно раздался голос справа – мой сосед включился в беседу.
– Человек эгоистичен по своей природе. На кой черт нам какие-то пришельцы? – он громко кашлянул. – Мы не в состоянии понять ближнего, да что уж там – самих себя. Это, во-первых. А во-вторых, наивно думать, что люди полетели бы к другим звездам, чтобы узнать кого-то. Хрена с два! Что-то им там было нужно, а чтобы это «что-то» получить – надо уничтожить местного хозяина. Сначала «гостей», а потом и сам Океан, чем бы он ни был.
Мои виртуальные кишки стянулись в тугой узел от внезапно накатившего страха: нас хотели убить. Но обрывок мысли так и не сумел четко оформиться – кто и когда хотел – мощный поток спокойствия затушил искру экзистенциального ужаса.
Я не сразу нащупал нить внезапно прерванной для меня беседы. Говорил вроде бы мой сосед, но я с трудом различал слова, словно его голос был песчаным вихрем, проносящимся мимо меня. Нужно было на чем-то сфокусироваться, и я выбрал моего визави. Парень-новичок, казалось, испытывал нечто подобное: глаза затуманены, тело безвольно растеклось по стулу, никакой нервозности первых минут. Я нагло разглядывал его жидкие светло-русые волосы, узкие плечи и щуплые руки. Без разницы, что он мог подумать, мне нужно было любым способом вернуть ясность мыслей.
– … и только тогда можно назвать себя человеком, – голос соседа затих.
– Интересное наблюдение, Гершон, – ответила Мария. – Не могу сказать, что я полностью разделяю твое мнение, но оно определенно может стать предметом отдельной дискуссии.
Сосед довольно кивнул, удовлетворившись тем, что высказал все, что хотел. Я постепенно приходил в себя. Литераторы же перешли к обсуждению новой книги: какой-то современный рассказ о мошенниках, похищавших виртуальные образы аморальных пристрастий миллиардеров. Никакого глубокого смысла, проходная книжка, каких миллион.
Я восстановил дыхание, сел прямо и осознанно начал рассматривать присутствующих, пропуская мимо ушей разговор о сюжете. Новичок сидел все также: немного завалившись на один бок, голова наклонилась в противовес, иначе бы он полностью соскользнул со стула. Видимо, такое состояние его не смущало, или он был не в силах ему противостоять. Рядом с ним сидела молодая девушка, волосы цвета темного шоколада, заплетенные в длинную тугую косу, переброшенную через плечо, живые голубые глаза – красивое сочетание. Она внимательно следила за говорившим мужчиной со старомодными бакенбардами. Я отметил, что мужчин было больше – от совсем юных до зрелых. Самым возрастным оказался мой сосед, Гершон. Я ненадолго задерживался на каждом незнакомом лице, зачем-то стараясь запомнить их отличительные черты – слишком тонкие губы или родинку на подбородке, – и вдруг заметил, на себе чей-то взгляд. Девушка выглядывала из-за плеча Марии, стараясь оставаться незамеченной. Когда я взглянул на нее, она молниеносно отвела глаза и низко опустила голову. Меня несколько озадачила ее резкость, скрывающая то ли смущенное любопытство, то ли узнавание. Могли ли мы встречаться раньше? Я пригляделся получше, но она ловко спряталась за увлеченной беседой Марией, оставив мне на бесполезный обзор лишь свою русоволосую макушку и худенькие пальцы, примостившиеся на острых коленях. Я нахмурился и продолжил свой неторопливый осмотр, иногда возвращаясь к незнакомке.
– Полагаю, на сегодня наше занятие подошло к концу, – объявила Мария. – Благодарю всех, кто сегодня стал частью нашего литературного клуба.
Она снова сложила руки в йогическом жесте, и все исчезло.