Лина Соле
За твоими глазами
Глава 11
– Алло, – голос женщины был спокойным в ожидании моего ответа. Я же дрожала всем телом, не в состоянии вымолвить хоть слово. Она чуть строже добавила, – я вас слушаю.
– Здравствуйте… э-э, мне дал ваш номер… – я замялась и глубоко вдохнула, стараясь успокоиться. Я целые сутки убеждала себя, что это дурацкая затея, что не стоит ворошить то, в чем я не хотела, да и не могла разобраться. Мне следовало просто все забыть и двигаться дальше. Но вот я сидела в своей машине, все стекла которой были полностью засыпаны снегом. Я даже не потрудилась очистить хотя бы лобовое. В таком импровизированном сугробе я ощущала себя заживо похороненной, безвыходность, в которую я себя загнала своими же руками, не могла быть исправлена простым нажатием кнопки «Отбой». – Тони. Номер дал Тони…
– Майя, это вы? – неуверенно, но все же довольно настойчиво переспросила женщина.
– Да, – что-то внутри меня вдруг оборвалось. Она знала обо мне! Я смотрела на тающий снег на лобовом стекле, медленно превращающийся в капли воды. Я не понимала, что должна была сказать своей собеседнице, я была абсолютно растеряна.
– Майя, я располагаю информацией, касающейся… Тони. Он дал свое письменное согласие на раскрытие вам всех сведений, которые вы посчитаете необходимыми, – я слушала ее полуофициальную речь. Ева очень тщательно подбирала слова, но все равно они не складывались в моем мозге в целостную картину. «Информация», «письменное согласие», «раскрытие сведений». Было похоже, что я говорю с полицейским. Почему-то эта мысль заставила меня паниковать: Тони в тюрьме? Я услышала голос, словно из-под воды, – Майя, вы слышите меня?
– Что? – капли воды стекали на капот, стаскивая за собой подтаявшие слои снега. Кусочек вечерней зимней улицы уже виднелся в узкой полоске чистого лобового стекла. – Э-э, да, я слышу.
– Вы могли бы приехать ко мне на прием? – ее голос показался мне таким далеким. – Я пришлю вам адрес. Только предварительно сообщите день и время, поскольку я могу быть в другой клинике, загородом. И прошу вас взять документы, удостоверяющие личность.
– Хорошо, – едва слышно вымолвила я. Мое сознание находилось не здесь, оно блуждало где-то далеко, в тихих и умиротворенных краях, где не было ни Тони, ни странной женщины-психиатра Евы, ни даже меня, спятившей девицы, желающей понять, почему с ней так жестоко обошлись. Мое сознание будто оберегало тело и, главное, мозг, не позволяя до конца поверить в то, что все происходящее – реальность. Что-то подобное, только гораздо сильнее, я уже переживала прежде, в первые часы после предательства Тони.
Спустя несколько минут с номера Евы Кауфман пришел адрес. Я, почти не осознавая, написала: «Я могу прийти к вам завтра в 9 утра?» Получив короткий ответ «Да, буду вас ждать», я включила дворники, расчистившие остатки белой пелены.
Не лучшее состояние, чтобы ехать за рулем, но мне не хотелось вызывать такси, тем более что на следующее утро предстояло отправиться на другой конец города. Я периодически «выпадала из реальности» на долгих светофорах, за что получала громкие гудки от водителей сзади. В итоге, добравшись до дома без происшествий, я быстро прошла в свою комнату и легла на кровать, целиком укутавшись одеялом. Заглянул папа:
– Мэй, пойдем ужинать?
– Я уже поела, пап, на работе. Очень спать хочу, – соврала я.
– Точно? – недоверчиво уточнил он. Я пробурчала «угу» и наигранно зевнула. – Ладно, отдыхай. Я постараюсь не шуметь.
Он осторожно прикрыл дверь, а я всю ночь так и не смогла сомкнуть глаз.
Следующим утром я стояла напротив современного и в то же время монументального здания из красного кирпича. Стеклянные двери автоматически открывались и закрывались, впуская внутрь офисных работников. Видимо, часть здания была отдана под бизнес-центр, верхние же этажи представляли собой жилые квартиры или апартаменты с большими верандами и шикарным мансардным этажом.
– Доброе утро, вы на прием? – встретила меня улыбкой очень молодая и симпатичная девушка на ресепшн клиники.
– Доброе утро, да… к Еве Кауфман, – «На прием», – мысленно повторила я. Странно было даже думать, что я пришла на прием к психиатру.
– Майя? – в дверях одного из кабинетов появилась высокая худощавая женщина. Я бы не назвала ее красивой, но в ней, определенно, чувствовалась порода. Идеальная осанка, ухоженное лицо и блестящие гладкие волосы, зачесанные назад, модный костюм под расстёгнутым белым халатом и высокие каблуки – по ее виду было крайне сложно определить ее возраст. Она сделала шаг навстречу, шире приоткрывая дверь. – Проходите, пожалуйста.
Я робко оглянулась на девушку с ресепшн, не уверенная, нужно ли заполнять какие-то бумаги, но она лишь миловидно улыбнулась мне и указала миниатюрной ладошкой в сторону Евы.
Кабинет психиатра был похож на те, что я видела в кино. Почему-то я была уверена, что лишь частные клиники, да и то не все, могут позволить себе подобную роскошь: кожаные светлые кресла, узкие горизонтальные шкафчики библиотеки из темного дерева, дизайнерский журнальный стол на витых ножках. Обстановка дорогая и располагающая к беседе, будто встреча с другом в гостиной его загородного дома. Я села в одно из кресел, Ева взяла со стола черную папку и элегантно опустилась напротив меня в такое же слишком удобное и мягкое кресло.
– Майя, для начала нам необходимо подписать документы, поскольку вам будут раскрыты врачебная тайна и персональные данные Тони, – она внимательно оглядела меня и достала из папки небольшую стопку листов. – Вот нотариально заверенная копия письменного согласия на разглашение сведений, составляющих врачебную тайну.
Ева протянула мне документ и взглядом указала: «Ознакомьтесь». Я внимательно прочитала текст, в котором фигурировало мое имя и имя Тони. Вся ситуация казалась слишком сюрреалистичной, чересчур официозной и какой-то бессмысленной. Мы подписали необходимые договоры, соглашения о неразглашении и прочие бумаги, после чего Ева аккуратно сложила документы в ту же черную папку и отнесла на стол, цокая каблуками. Теперь с собой она захватила пульт, я невольно оглянулась и нашла небольшой плоский экран, на который даже не обратила внимания. Я едва ли произнесла с начала «приема» десяток слов. Думаю, как психиатр, Ева должна была понять мое смятение.
– Прошу меня простить, я не часто сталкиваюсь с ситуацией, когда мне приходится выступать в роли адвоката, – слова извинения она произнесла слишком по-деловому, даже величественно. – Тони – мой давний пациент и пациент, скажем, уникальный. Поэтому я не могла отказать ему в просьбе.
– Он чем-то болен? – я нахмурилась. Конечно, получив его записку с номером психиатра, я нагуглила миллион психологических проблем, которые могли быть у Тони: от банальных садистских наклонностей до шизофрении.
– Да, – коротко отрезала Ева, мое сердце замерло до момента, пока она не продолжила говорить. – Но, думаю, вам для начала нужно кое-что увидеть.
Ева включила висевший сбоку от нас телевизор и отыскала нужный файл. Когда началось видео, я вцепилась в мягкую кожу кресла так сильно, что на ней наверняка навсегда останутся следы от моих ногтей. Я хотела сбежать в ту же секунду, не желая видеть происходящее на экране, но, подобно законченной мазохистке, оставалась неподвижно сидеть.
На экране появилась квартира Тони с камер видеонаблюдения, которые я никогда не замечала, пока жила с ним. Несколько общих бездвижных планов, подобно жуткой презентации: первый «слайд» – изуродованная черной краской гостиная, которая при дневном свете выглядела еще более отвратительно, второй «слайд» – кухня с открытыми шкафами и разбросанной посудой с остатками еды. На третьем «слайде» мое сердце мучительно заныло: в кровати лежал Тони. Он был один, никаких девиц с красными волосами. Я быстро осмотрела знакомую обстановку и заметила две привязанные темные ленты на углах кровати. Мои губы начали дрожать, но я не стала проверять, заметила ли Ева. Я не могла оторваться от вдруг ожившей картинки.
Тони пошевелился, сонно потянулся за одеялом и, перевернувшись спиной к камере, резко оторвал голову от подушки. Он замер, на что-то уставившись. Не было видно, что он именно делает, но его руки двигались.
– Что за… – услышала я его голос спустя три месяца тишины. Он стремительно поднялся, черная ленточка опустилась на простыню из его рук, словно в слоу-мо4.
Кадр сменился, Тони стоял в своей гостиной, осматривая грязные следы анархии. Хоть качество картинки было неидеальным, и я не могла четко видеть его лицо, но отчего-то казалось, что он был в настоящем ужасе – в непонятном мне, но неподдельном ужасе, будто не сам собственными руками совершил над своим домом подобное надругательство. Он метнулся обратно в спальню, камера переключилась вслед за ним. Тони что-то быстро печатал на ноутбуке, потом замер словно мраморная статуя. Спустя минуту я услышала его крик, почти нечеловеческий вопль ярости. Я вжалась в спинку кресла, меня волной накрыла сильнейшая паника от его душераздирающего крика, переходящего в плач. Никогда я не видела Тони таким. Да, и вообще, никого в жизни я не видела в настолько сильном отчаянии, даже папу, пережившего страшный удар. Что Тони увидел на экране ноутбука – оставалось загадкой. Мне стало бесконечно жаль его, я чувствовала его боль, как свою собственную. По моим щекам потекли слезы, я даже не пыталась их смахнуть. Картинка расплывалась сильнее, делая образ Тони нечетким, да я и не могла видеть его таким раздавленным, загнанным, сломленным.
– Майя, у Тони диссоциативное расстройство идентичности, – раздался голос Евы, чуть более чуткий, чем прежде. Она выключила телевизор и дала мне время успокоиться. Понимая, что наш сеанс не бесконечный, я сделала глубокий вдох и вытерла руками лицо. Увиденное оказалось для меня эмоционально непосильным.
– Что это такое? – наконец произнесла я дрожащим голосом. Я не боялась показаться глупой, в итоге, откуда мне было знать подобные термины?
– Хм, сложный вопрос, но раз мы располагаем временем, а главное, согласием Тони, я хочу прояснить вам его… ситуацию, – она откинулась на спинку кресла, вероятно, в преддверии долгого разговора. – Вам может быть знакомо данное психологическое расстройство под более простым названием: раздвоение личности. Личность Тони не является целостной, она разделена на четыре известные мне идентичности. Чтобы вам было проще понять, я скажу так: в сознании Тони живет несколько людей. До недавнего времени вы, Майя, были знакомы только с одной его личностью, личностью-хозяином – самим Тони.
Несмотря на мое внешнее замирание, внутри меня все бурлило. Я все еще не могла переварить увиденное, а тем более поверить в те невообразимые сказки, которые рассказывала Ева (я даже начала сомневаться в том, что она – психиатр, а не актриса), но одновременно мне отчаянно хотелось думать, что Тони (Тони или кто, получается, личность-хозяин?) не мог предать меня, что это сделал кто-то другой, чужак, вторгшийся в его сознание. Я продолжала внимательно слушать.
Ева рассказала мне о том, что Тони обратился к ней семь лет назад. Проучившись два года в Европе, он начал замечать, что из его памяти пропадают некоторые события или целые дни: например, он готовился к тесту, который должен быть на следующий день, но, проснувшись, обнаруживал, что день теста был вчера, а он так и не появился в университете. Случаи амнезии становились все чаще, их уже нельзя было списать на стресс или усталость. Ситуация усугубилась, когда на его имя стали поступать жалобы от студентов за драки. Однако Тони не мог вспомнить, что произошло, когда он в очередной раз просыпался с разбитым лицом и окровавленными руками. Когда он однажды очнулся в полиции, грязный, избитый, с ужасным похмельем, хотя не пил накануне, то принял окончательное решение вернуться домой и выяснить, что с ним происходит.
– Случаи диссоциативного расстройства идентичности остаются крайне редкими, тем не менее, мне и коллегам удалось поставить диагноз Тони достаточно быстро, и мы незамедлительно начали терапию, избежав губительного медикаментозного лечения, – Ева провела тонкими пальцами по своим белоснежным волосам, она словно окунулась в ностальгию. – Мы часами разговаривали, прорабатывали его множественные детские травмы. Гипнотерапевты нашего центра ежедневно погружались в сознание Тони и его субличностей. Главной целью нашей терапии является сращивание отдельных альтернативных личностей. Это длительный процесс, многолетний, но у Тони все получалось превосходно.
Ева улыбнулась, показав ряд мелких жемчужных зубов, и замолчала, будто рассказала все, что хотела.
– Значит, что-то случилось? – отозвалась я.
– Это хроническое расстройство. Никто не может гарантировать, что срощенная личность останется целостной на всю жизнь. Одного сильного эмоционального всплеска иногда бывает достаточно, чтобы вернуться на нулевой этап терапии, – Ева досадно развела руками, она, действительно, была расстроена, что годы лечения Тони оказались бесполезными.
– Где он сейчас?
– В нашем центре под постоянным наблюдением.
– Я могу… – я замялась, понимая, что не следует действовать на эмоциях. В то пятничное снежное утро я узнала нечто, что радикально перевернуло мое отношение к предательству Тони. Мне требовалось время, много времени, чтобы осознать и тщательно обдумать массив полученной немыслимой информации. И все-таки мне было важно услышать здесь и сейчас. – Я могу увидеться с ним?
– Да, можете. Но, Майя, прошу вас, не спешите, – вернулась деловая женщина-психиатр. – Тони снова учится принимать себя, процесс идет гораздо тяжелее, чем прежде. Ему сейчас нужна безоговорочная поддержка. Теперь, зная его диагноз, у вас есть только два пути: помочь ему или не мешать.
Ева заметила, как скривилось от боли мое лицо и добавила:
– Как бы жестоко ни звучали мои слова, но я обязана действовать в интересах моего пациента.
Прощаясь, Ева еще раз напомнила, что все, что мы обсудили, является конфиденциальным. Я спустилась в лобби бизнес-центра. Дворник на улице со скрежетом очищал заснеженную лестницу, опаздывающие офисные сотрудники торопились на свои рабочие места, бариста за небольшим прилавком шумно молол кофе. Я же стояла посреди кипящей жизни, не представляя, куда мне теперь идти и что делать.
«Помочь ему или не мешать», – я нон-стопом мысленно прокручивала фразу Евы. Помочь – означало принять болезнь Тони, быть с ним рядом, поддерживать… Была ли я способна на такое? Да… Или все-таки нет, потому что тот человек, которого я видела в последний день наших отношений, оказался чудовищем. Значит, какая-то часть Тони являет собой то, с чем я не смогу смириться никогда: садизм, беспорядочные связи и прочую грязь. И я еще не знаю о других личностях, которые в нем обитают!
Не мешать – значило вернуться на шаг назад, во вчерашний день; перечеркнуть все то, что стало мне известно, и продолжить жизнь, как ни в чем не бывало. Тони останется в прошлом, а его диагноз будет казаться лишь мифом.
Я откинулась на неудобную спинку высокого стула, кофе передо мной уже остыл, и я едва ли собиралась его допивать. Бариста за прилавком вел непринужденную беседу с очередным посетителем, окончательно потеряв интерес ко мне: мои заплаканные глаза его здорово напугали, когда я подошла и заказала большой капучино. «Сегодня пятница – улыбнитесь», – приветливо проворковал он, пробивая мне кофе. «Точно», – я вымученно улыбнулась. У меня не было желания продолжать беседу, но он решил иначе: «Знаете, бариста, как ваш личный парикмахер, может выслушать любую проблему. Вы поделитесь и сразу станет легче». Знал бы он, что пять минут назад я вышла из кабинета самого настоящего психиатра, а не какого-то там «парикмахера для решения психологических проблем». Я снова невесело улыбнулась, не найдя, что ответить. Когда он подавал мне заказ, то снова попытался разговорить меня, но все безуспешно. Он, должно быть, был хорошим человеком, раз не мог пройти мимо чужой беды, не попытавшись утешить. Или просто хотел склеить меня, как легкодоступную жертву. Кто его знает.
Для меня время прекратило свое течение, как только я вышла из кабинета Евы. Я чувствовала, будто замерла, полностью погрузившись в себя. Безучастно, как сторонний наблюдатель, я смотрела в окно на отважные попытки дворника счистить с крыльца и прилегающей к зданию улицы толстый слой нападавшего за ночь снега. А снег все летел и летел, не желая облегчить и без того нелегкую жизнь простого человека, делающего свое дело. Я вздохнула и отвела глаза на густую снежную пелену.
Странно, но у меня даже не было мыслей написать Марго, как делала я обычно, столкнувшись с любой, даже самой незначительной проблемой. И дело было не в том, что я была связана соглашением о неразглашении. Решение, которое мне следовало принять, было полностью моей ответственностью.
– Мне кажется, вам нужно обновить кофе, – возникший из ниоткуда бариста вывел меня из транса. Он поставил на мой крошечный столик новый маленький стаканчик.
– Почему? – спросила я, глупо уставившись на симпатичного кареглазого парня.
– Вы словно спите наяву, я и подумал, что нужна двойная доза кофеина, – его полные четко очерченные губы растянулись в смущенной улыбке. – За счет заведения.
– Спасибо, – на автомате прошептала я, к глазам подступили непрошенные слезы. Почему-то простая человеческая доброта и участие показались мне слишком интимными, слишком проникающими в мою уязвимую израненную душу. Хотелось одновременно сбежать от слишком отзывчивого незнакомца и бросится к нему на шею, чтобы разрыдаться. Он тихонько постучал по столешнице и так же незаметно, как появился рядом со мной, отошел к своему прилавку.
«Я могу стать ему другом», – эхом пришел ответ на так и не сформулированный мысленный вопрос. Я смотрела вслед ушедшему молодому человеку, но видела перед собой обессиленного Тони, сжавшегося от отчаяния и боли, растратившего все душевные и физические силы на борьбу с чем-то иррациональным, не поддающимся пониманию, не приятым ни обществом, ни собственным сознанием. Ему нужен был в первую очередь друг, который не отвернулся бы от него в тяжелейший этап внезапного переключения и возвращения к расщепленной личности. Возможно, если бы я знала прежде о его проблеме, то нам бы удалось справиться с той лавиной мерзости, высыпанной на меня другим… Тони. Возможно… Но, увы, не точно.
«Ева, я бы хотела встретиться с Тони», – написала я сообщение и отправила, не раздумывая.
Спустя несколько глотков обжигающего чудесного капучино пришел ответ:
«Я завтра еду в клинику, где пробуду всю следующую неделю. Вы можете приехать в любой день. Она находится загородом, в лесном массиве. Я пришлю вам геолокацию, адрес вас только запутает».
Была ли то интуиция или лишь предательское заблуждение, но я чувствовала, что была нужна Тони. Каждый день из прошедших трех месяцев я убивалась собственным горем, храбро, как мне казалось, выкарабкивалась из цепких когтей Люцифера, пытавшегося затащить меня обратно в ад самобичевания и уныния. Но ни на секунду я не задумывалась о том, что может чувствовать Тони – такая же случайная жертва почти сверхъестественных обстоятельств.
Я склонилась над беззвучным телефоном в молчаливом искуплении.
Глава 12
Дорога казалась бесконечной, дворники в машине работали, не переставая. Из-за снегопада я несколько раз проскакивала нужные повороты, приходилось разворачиваться и искать заметенные малопопулярные проселочные дороги. Я старалась не думать о том, что меня ждет по прибытии в неизвестную закрытую загородную клинику. «Будь, что будет», – с такой установкой я садилась в машину два часа назад. Если бы не метель, наверное, я добралась бы быстрее, но все равно, я отправилась слишком рано, и не была уверена, что Ева приедет первой и успеет обсудить мой приезд с Тони. На мое утреннее сообщение, что я выезжаю, она так и не ответила.
Проезжая часть петляла меж заснеженных сосен, оставлявших узкий сказочно-красивый малахитовый коридор. Машину наполняла непринужденная музыка: я намеренно не хотела оставаться наедине со своими мыслями – лучшим решением было подпевать Эду Ширану и Maroon 5, составлявшим мне случайную компанию.
Я подъехала к высоким запертым воротам, к которым привел меня навигатор, и тут страх взял свое: мне пришлось провести несколько минут в медитативной тишине, чтобы вернуть зыбкое внутреннее равновесие. Я потуже намотала шарф и вышла на морозный воздух; хрустящий податливый снег мягко проминался под моими подошвами. Я нажала на кнопку звонка, ожидая, что меня спросят, кто я и зачем приехала, но вместо вопроса ворота медленно и почти бесшумно для такой махины начали сдвигаться в сторону, открывая необычное современное здание.
Во дворе было пустынно, а на парковке стояло всего три машины. Я словно тайный лазутчик опустила голову ближе к рулю и осмотрелась. Клиника больше походила на необычный загородный дом, будто несколько одноэтажных шале соединили в причудливом порядке, так, что каждый из «корпусов» образовывал уединенное пространство перед собой. Я заглушила мотор, когда увидела, что одна из дверей приоткрылась: видимо, меня там ждали. Может быть, Тони? В сердце кольнуло.
На пороге меня встретила незнакомая женщина в годах, она совсем не была похожа на лощеную холодную Еву.
– Как вы добрались? Такой снегопад! – первое, что спросила меня чуткая незнакомка. – Проходите сюда.
Она повела меня по светлому большому холлу: мрамор и лепнина, хрустальные, но не старомодные, люстры, современная живопись в тонких золотых рамах. Странное ощущение: в моем уме никак не складывался пазл – «элитный интерьер» и «психиатрическая клиника».
– Меня зовут Елена, а вы – Майя? – женщина остановилась у большого шкафа.
– Да. Очень приятно, Елена, – я кивнула и сняла куртку, не переставая изумленно оглядываться по сторонам.
– Вам придется какое-то время подождать, располагайтесь здесь, – она указала на небольшой диванчик у панорамного окна. – Давайте я принесу вам чай?
– Было бы здорово, – мне нравилась эта добрая пожилая леди.
– Вот и славно, девочка! – она скрылась за одной из белых дверей.
За окном, будто на огромной картине, представал великолепный пейзаж с заснеженным хвойным лесом. Один только вид мог исцелить душу. Но не мою и не сейчас. Мучительное предвкушение становилось едва выносимым, сердце уже даже не билось, но кувыркалось в груди. Вихрем начали просачиваться непрошенные мысли: «Что я ему скажу?», «Вдруг он не захочет меня видеть?», «А если сегодня будет вовсе не Тони, а тот, другой?» Я запоздало осознала, что нервно кусаю ноготь, и поспешила привести себя в более невозмутимый вид, тем более что в дверях показалась Елена с подносом.
– Травяной чай, успокаивающий, – Елена скромно улыбнулась, эта женщина видела меня насквозь. Или знала всю ситуацию, тогда нетрудно было догадаться, что я могу чувствовать.
– Спасибо, – без тени иронии ответила я. Аромат чая был невероятным. Если на секунду забыть о том, что я находилась в клинике для душевнобольных, можно было вообразить себя на отдыхе в уютном коттедже, затерянном в сказочном лесу. – Вы здесь работаете?
– Да, уже двенадцать лет, – она аккуратно передала мне полную чашку; на блюдце было заботливо положено два кубика сахара. – Моя семья живет неподалеку, поэтому, когда здесь началось строительство, муж стал подрабатывать плотником.
– А вы – тоже психиатр?
– Нет, что вы! – Елена тихонько рассмеялась. – Хоть за все годы работы я во многом стала разбираться, но моя работа связана с помощью другого толка: по хозяйству, по уходу за тяжелыми пациентами. Наше заведение не похоже на обычные больницы.
– Точно, – хмыкнула я довольно бесцеремонно, но Елена, кажется, не смутилась.
– Мне приходилось работать по молодости в городских больницах, хоть и не психиатрических. В психлечебницах, говорят, гораздо хуже: там пациентов за людей не считают, заставляют самих мыть пол, туалеты, убирать за другими, – она стиснула губы и разочарованно покачала головой, словно не могла представить столь бесчеловечного отношения к больным. – Здесь людям предлагают не только лечение, но и заботу. Мы стараемся облегчить им жизнь, помочь.
Мне очень хотелось верить этой женщине особенно после ее рассказа про другие места. Было невыносимо даже представить Тони в старой жуткой психушке, где его бы заставляли выполнять грязную работу.
– Вы могли бы рассказать мне о Тони? – шепотом спросила я, не уверенная, могу ли спрашивать у Елены о его состоянии.
– Он сам вам все расскажет, милая, – она легонько сжала мою руку, давая понять, что не может ответить даже на такой обтекаемый вопрос. Я понимающе кивнула. С учетом количества бумаг, которые пришлось мне подписать, я догадывалась, что и Елена должна были исполнять свои «контрактные» обязательства.
С каждым глотком согревающего чая мне становилось немного лучше. Елена почти сразу ушла заниматься своей работой, я же осталась сидеть в одиночестве в безлюдном холле. Я заметила небольшую беседку ближе к лесу, и предположив, какая из дверей может вести на задний двор, решила посамовольничать: никто же не запрещал мне здесь немного осмотреться. Оставив чашку не подносе, я накинула куртку, небрежно намотала шарф и нажала на ручку. Дверь поддалась. Пройдя по застекленной узкой веранде, я вышла на улицу. Снегопад почти прекратился, оставив о себе лишь напоминание в виде больших белых шапок на высоких соснах. К беседке, увы, не было никакой тропинки, и я побоялась утонуть в глубоких сугробах. Пройдя несколько шагов в сторону леса, я остановилась, любуясь неведомо знакомой картинкой из детства. Я начала замерзать, чудодейственный согревающий эффект чая быстро улетучивался. Осторожно развернувшись, чтобы в невысокие сапоги не засыпался снег, я начала движение в сторону дома, а когда подняла взгляд к крыльцу – увидела Тони. Несмотря на мороз, тело мгновенно обдало жаром.
Он стоял у приоткрытой двери веранды, в простом тонком белом свитере и темных джинсах. Мое сознание будто вышибло из тела, я увидела себя его глазами: маленькое хрупкое создание, бредущее по снегу на фоне величественного векового леса. Мои худые ноги в колготках цвета коры максимально резко контрастировали со статными стволами сосен, а желтая объемная шапка наверняка выглядела слишком неуместно в такой строгой монохромной картине. Я ускорила шаг, представив, как декабрьский холод обжигает незащищенную верхней одеждой кожу Тони. Когда я ступила на деревянное крыльцо, он сделал шаг ко мне навстречу, стеклянная дверь за его спиной захлопнулась.
– Майя, – почти простонал он мне на ухо. Я крепко прижимала его, едва осознавая, что забираю последние крупицы его тепла своими морозными объятиями.
– Пойдем внутрь, ты замерзнешь.
– Дай мне еще секунду, – вымолвил Тони, не выпуская меня из рук. Я чувствовала, как он дрожит, но могла поклясться, что не только от холода. Он немного отстранился и начал рассматривать меня так близко, что я боялась поцеловать его в порыве нахлынувших эмоций. Если бы он поцеловал меня первым – я бы не отстранилась. Он не поцеловал, лишь тихо и очень печально сказал. – Прости меня.
Когда мы оказались внутри, интимность момента улетучилась, а ей на смену пришла неловкость. Я так ничего не ответила. Простила ли я его? Пожалуй, сначала стоило поговорить обо всем… Хотя мое тело, несмотря на все логичные доводы разума, уже знало ответ. Я хотела повесить свою куртку в тот же шкаф, но Тони предложил пойти в его комнату.
– А мне можно? – уточнила я.
– Мы же не в тюрьме, – он впервые с момента нашей встречи улыбнулся, но не так, как обычно: милые морщинки около грустных серых глаз так и не появились. – Пойдем.
Мы вышли из мраморного холла и прошли сквозь «корпус» по узкому коридору. Здесь все гораздо больше походило на привычную больницу: множество дверей и небольшие кушетки для ожидания.
– Здесь у нас кафе, – Тони приоткрыл одну из одинаковых дверей с номером «8». Небольшое пространство, три или четыре обычных стола и парочка совсем крошечных у панорамного окна с таким же видом, перед которым я ожидала Тони.
– Здесь мило, – я бросила кроткий взгляд на него. Он казался спокойным, равнодушным.
Войдя в очередной «корпус», Тони остановился у первой двери с окошком.
– Моя комната, – он открыл незапертую дверь и пропустил меня вперед.
Она больше походила на гостиничный номер, чем на больничную палату. Да вообще, все здесь больше было похоже на дорогой курорт или санаторий, чем на психиатрическую клинику. Справа от входа располагалась односпальная кровать, слева – небольшой диван и рабочий стол. Ноутбук, конечно, был включен, вероятно, Тони даже здесь продолжал работать.
Я подала ему свою куртку и заметила на себе нахмуренный долгий взгляд.
– Что? – беззлобно спросила я.
– Хочешь поесть? – услышала я довольно странный ответ, но догадалась, что скрывалось под его намеком. Я покачала головой. Тони больше никак не прокомментировал мой истощенный вид.
Решетки на окне были самым очевидным признаком того, что мы находились в психиатрической клинике, и создавали гнетущее впечатление. «Мы же не в тюрьме», – проплыли слова Тони словно успокоение. Хорошо, если так. Я расположилась на диване напротив Тони, севшего на кровать.
– Я очень рад тебя видеть, Майя, – он наклонился, и мне показалось, будто он хотел встать и подойти ко мне, но секундный импульс сошел на нет.
– Ева тебе сейчас рассказала, что я приеду?
– Вообще-то, вчера, – он облегченно выдохнул, будто камень размером с целую планету упал с его души. – Она не часто звонит мне, все наше общение проходит здесь вживую, поэтому вчера ее звонок предвещал что-то экстраординарное.
Он улыбнулся, но снова невесело, как-то непривычно обреченно, хотя я чувствовала, что он, действительно, был рад нашей встрече и, должно быть, был счастлив узнать от Евы, что я приеду. Мне отчаянно хотелось вернуть в его глаза и улыбку радость и свет, которые я так любила прежде. Я не уследила, как нелепая фраза слетела с моих губ:
– Мне очень страшно, Тони.
Непрошенное признание открыло внутри вентиль, который сдерживал мои эмоции последние сутки, если не месяцы. Я прижала руку ко рту, но невольный всхлип выдал зарождающееся рыдание. Тони вскочил и через мгновение оказался передо мной на коленях, крепко охватив мое вдруг ослабшее тело.
Я и не думала, что во мне накопилось столько непролитых слез, я буквально не могла остановиться. Близость Тони, его запах, знакомая колючая щетина, сильные руки, сжимающие меня надежнее всего на свете, успокаивающий голос – все заставляло меня переживать снова и снова чувства, которые, как я была уверена, атрофировались. Невыносимая нежность сменялась душераздирающей жалостью к Тони, когтистая обида за его предательство – болезненным непрочным спокойствием.