Макс Баженов
Этнофагия
– Оригинал распоряжения можно увидеть? – попросил Пшеницын.
Мы стоим в окружении десятков пистолетов, мечей и комплектов формы, а он задерживает меня здесь так, будто я забираю последнее!
– Это было устное распоряжение.
– Тогда ничем помочь не могу, – сказал Пшеницын. – Эдак любой придёт и скажет, что капитан велел выдать ему оружие. Сейчас здесь столько ошивается левой публики, что неизвестно, чего ждать!
– Но лейтенант! – сказал я в праведном возмущении. – Мы работаем вместе несколько лет!
– И ты до сих пор ничего не понял?
Помолчали.
– Понял, – сказал я и вышел из оружейки ни с чем.
Пшеницын был прав, но не то, чтобы очень. Ему не обязательно было записывать приёмку, чтобы выдать мне новый комплект. Достаточно было указать в журнале серийные номера полученных мной экземпляров. На самом деле, не было такого нормативного акта, который говорил бы, что у одного стражника может быть только один комплект оружия на руках. Я учился на юридическом и точно это знаю. Этот вопрос остро обсуждался, когда вскрылись хищения патронов, но правила так и не изменили.
Однако спор с этим благородным слугой придуманных им самим правил попахивал бесполезной тратой времени, а поскольку время, в свете грозящего мне разбирательства, приобрело особую ценность, то я не стал бодаться, а вместо этого отправился прямиком на псарню.
Моё ночное бдение снова дало о себе знать приступами ломоты во всём теле. С трудом спустившись по лестнице на первый этаж, я миновал дежурного и вышел во внутренний дворик. В дальней его части, в том месте, которое сейчас скрыто от меня растущим здесь огромным дубом, была дверь, ведущая в отдел кинологов, который стражи между собой называли псарней. Оттуда, пройдя здание насквозь, я смогу попасть на их тренировочную площадку – она находилась снаружи, позади здания Корпуса, бывшего, по сути, настоящей крепостью посреди города.
А ведь здесь можно довольно долго держать осаду, подумалось мне почему-то. Да уж… Не хотелось бы стать свидетелем такой ситуации! Предчувствия мои, однако, твердили, что подобное развитие событий вполне возможно. Тьма неопредёленности сгущалась над Симпаном и всем Альянсом, и каждый из живущих ощущал это в мельчайших изменениях быта и окружающей действительности. Растут цены. Расцветает преступность. Народ распадается на группы, которые друг друга открыто ненавидят. И даже небо, словно чувствуя грядущую беду, вдруг покрасило мир в оттенки серого.
Входя на псарню, я сразу же ощутил запах сырости, смешанный с резким ароматом шерсти и собачьего дерьма. Дверь скрипнула на старых петлях, и за ней открылось помещение, где время словно остановилось. На стенах были видны обветшавшая краска и трещины в кирпичах. Пол выложен грубыми досками. У входа стояло ведро с водой, а рядом – несколько тряпок, которые когда-то были чьей-то одеждой.
Прихожая плавно переходила в коридор, ведущий наружу. Оттуда доносился непрерывный собачий лай. Пройдя чуть вперёд, и свернув направо, я попаду в кабинет главного кинолога, а по левую руку расположено несколько закрытых комнат для передержки.
Дворик снаружи, куда я заглянул через решетчатую дверь, напоминал крепость в миниатюре – эдакий аппендикс на теле Корпуса, если смотреть на него сверху. В центре был устроен настоящий тренировочный загон. Клетки, сделанные из прочного металла, стояли рядами вдоль забора из блоков кораллового бетона. В каждой клетке было по собаке, и все они находились в крайней степени возбуждения. Больше всех бесновался пёс, который помог мне найти труп Беорна. Бедняга заливался уже почти беззвучным лаем. Я сразу понял, что он и был источником беспокойства для остальных, включая нескольких кинологов, собравшихся метрах в пяти от его клетки и пытавшихся что-то обсуждать в стоявшем во дворе шуме.
Я толкнул дверь, и она оказалась не заперта. Кстати говоря, это нарушение мер безопасности. Ну и ладно. Не моя вотчина. Оказавшись во дворе, я сразу же направился к местным специалистам сквозь полосу препятствий.
– Как ты сюда зашёл?! – возмутился Петя-Саша.
Да, именно так его и называли. Почему – не имею ни малейшего представления. Он работал здесь задолго до меня и проработает ещё столько же, нисколько не меняясь год от года. Всё та же залысина, та же неухоженная борода и хитрый взгляд. Одним словом, Петя-Саша.
– Всё в порядке, я безоружен, – пошутил я и сразу понял, что, если хочу быть услышанным, то говорить нужно значительно громче. – Дверь открыта нараспашку, в дежурке никого нет!
Петя-Саша что-то бормотнул себе в бороду и крикнул своему коллеге сквозь собачий лай:
– Касторыч! Ты заходил последний?
– Да нет! – ответил тот. – Ты и заходил.
– Пэ. Пэ-пэ, – пропел Петя-Саша. – Ну значит такой я молодец! Зачем пожаловал, Артёмка? У нас, видишь, тут собачка умом тронулась. Орёт со вчерашнего дня, уже голоса нет, а всё равно орёт! Не спит, еду не берёт, огрызается. Других собак с ума сводит. Думаем её отсадить для начала!
– Так это всё-таки она или он?
– Собачка-то?! Ну, это кобель, если ты об этом. Просто я их всех так называю! Собачки. Потому что они хорошие мальчики и девочки. В основном, – добавил он, глянув на клетку с беснующимся псом. – А собаки – это те, кто выписывает нам бюджет! Псарня всмятку, а Пшеницын всё жмётся так, будто из собственного кармана выкладывать приходится!
– Согласен, – сказал я. – Это у него не отнять.
– Да у него вообще ни хрена не отнять! – заключил Петя-Саша. – Ну да ладно. Ещё раз спрашиваю, зачем пожаловал? У нас тут как бы дела!
Для этих людей подобный уровень шума, видимо, был в пределах комфортной нормы. Но я, если честно, ввиду моих ночных похождений, начинал испытывать физическую боль от стоявшей вокруг какофонии. Казалось, ещё минута, и я сойду с ума и присоединюсь к этому бесноватому хору и в безумном экстазе начну лаять на серое небо.
– Можем мы выйти отсюда на минуту? Всего на минуту. Мне хреново.
Петя-Саша понимающе кивнул, пообещал коллегам вернуться, и вывел меня обратно в коридор подальше от суеты.
– Ну? – спросил он, когда мы оказались у самого входа на псарню. – Так это твой, что ли, пёсик?
– Он помог мне найти труп режиссёра Беорна, – сказал я. – Вполне вероятно, что он принадлежал ему.
– Помог? – переспросил Петя-Саша. – Это как? Предложил свою помощь, сказал: "Так и сяк, Артёмка, тушка Беорна лежит там-то и там-то"?
– Смешно, – сказал я.
– Ну я реально не понимаю, что ты пытаешься мне сказать, ты уж прости. В зоологии не принято приписывать зверю хотелки и уж тем более желание поделиться информацией, – сказав это, Петя-Саша развёл руками. – Это, батенька, называется антропоморфизм.
– А фамильяры, урсы, таласанцы? – не в силах сопротивляться этой дискуссии, спросил я. – В их-то способности это делать ты не сомневаешься?
Петя-Саша сморщил нос. Так он делает, когда не знает точного ответа на вопрос.
– Они более продвинутые, – сказал он. – У них почти человеческие мозги, насколько мы можем судить. Если честно, сходство просто жуткое, наводящее на всякие нехорошие мысли об их происхождении. У зверолюда гораздо больше общего с нами, чем с собственными предками. Это, прямо скажем, неестественно… Но оставим это умствование. Что там с собакой?
Снова он предложил интересную тему и резко с неё соскочил. В этом весь Петя-Саша.
– Я считаю, что этот пёс запомнил запах убийцы и умеет брать след, – сказал я.
– И? Какой от этого толк, если он бросается на людей?
– Вдруг он чует здесь что-то такое, что может напоминать ему об убийце? Он очень беспокойно себя вёл тогда, но потом совершенно расслабился и даже поехал с нами в экипаже. Он не дикий. Это домашний пёс, который скучает по своему хозяину и пытается нам что-то сказать, но не может, и сходит от этого с ума.
Петя-Саша в открытую рассмеялся.
– Да ты телепат, Артёмка! Не думал я, что ты умеешь читать мысли животных. Столько лет работаю, но сам так и не научился. Поделишься секретом мастерства?
Я пропустил эту колкость мимо ушей и продолжил думать вслух:
– Может что-то изменилось вчера в обстановке? Что-то принесли новое или я не знаю…
– Хм…, – вдруг промычал Петя-Саша тоном, лишенным скепсиса. – Ну вообще, там всё сейчас угваздано поглотителем запахов, поскольку у Касторыча руки из задницы растут. Как раз вчера он его там и пролил.
– Интересно, для собаки отсутствие запаха – это тоже запах? Как чёрный цвет?
– Если ты хочешь знать, может ли собака учуять поглотитель запахов, то ответ – да.
– А где вы берёте этот самый поглотитель запахов? – спросил я.
– Я купил его у химика по имени Витольд Шпинбергбо́цен. Он держит аптеку здесь неподалёку на Зелёной улице.
– Как, говоришь, его зовут?!
– Не заставляй меня повторять это! – воскликнул Петя-Саша. – Странный тип. Я имею в виду, очень странный. Но в плане смесей и веществ – гений.
– Спасибо! – сказал я, не веря своей удаче. – Уверен, если пса пересадить, то он успокоится. Я вернусь его проведать!
– Договорились, – сказал Петя-Саша и выпроводил меня наружу, закрыв псарню изнутри.
К этому времени капитан уже собрал всех сержантов во дворе. Я оказался на брифинге безоружный, но вооруженный первой полноценной зацепкой. Если честно, мне казалось, что всё произойдёт наоборот, но так даже лучше, правильно?
– Почему до сих пор не при оружии? – возмутился шеф, проходя мимо меня.
Построения ещё не было, поэтому пока царила неформальная атмосфера.
– Лейтенант Пшеницын отказался выдать мне комплект на основе устного постановления и потребовал официальную бумагу.
– Ах, вот, как, – сказал Лебядкин, как мне показалось, чуть удивившись такому повороту.
– Кроме того, – позволил себе добавить я. – На псарне парни жалуются на плохое снабжение с его стороны.
– Что-нибудь ещё? – почти издевательским тоном поинтересовался шеф.
– Если речь про Пшеницына, то он выдал мне рваный доспех! – выпалил вдруг Марат.
– Это у него запросто! – поддакнул Бацев.
– Отставить разговорчики! – гаркнул капитан. – Вы знаете, как писать докладные записки! Не нужно мне здесь устраивать базар!
Воцарилась тишина, нарушаемая лишь шумом листьев гигантского дуба, под сенью которого проводилось наше собрание.
– С лейтенантом я поговорю, – сказал капитан уже более человечным тоном. – Все, кому нужно что-то обновить – напишите мне список необходимого для себя и своих прямых подчинённых. Но в следующий раз вместо того, чтобы расписываться за рваный доспех, проверяйте всё самостоятельно и требуйте замены, если видите нарушение! Не надо молчать о проблемах, и они не превратятся в систему. Вам это понятно?
– Так точно, капитан, – ответил ему наш нестройный хор.
– Стройся!
Мы подчинились. Лебядкин отошёл, чтобы его было лучше видно всем, и громогласно заговорил:
– Ввожу в курс дела! Наш уважаемый мэр, находящийся под влиянием небезызвестных ростовщиков Штольцев, требует, чтобы мы выдали таласанцам в качестве жеста доброй воли троих хулиганов, задержанных во время спектакля за то, что они бросали в актёров камнями. Моя позиция заключается в том, что ребята нарушили законы Симпана и, следовательно, должны быть осуждены здесь, а не где-то посреди океана, где их, со всей очевидностью казнят за то, чего они не делали. Есть ли у кого-нибудь идеи, отчего наш замечательный градоначальник так одержим идеей сбагрить этих троих подальше?
– Чтобы заткнуть им пасть! – горячо воскликнул Марат.
– Вот именно! – согласился шеф. – А зачем?
– Чтобы они молчали!
– Ну разумеется, Марат, но о чём?
– О том, что он их и нанял?
– А зачем он их нанял?
– Чтобы они кидали камнями в актёров?
Лебядкин буркнул себе под нос что-то грубое, но продолжил цепочку наводящих вопросов:
– А какую цель преследовал Ван дер Ваальс, способствуя срыву пьесы, которую он сам же лоббировал и продвигал?
– Я не понимаю, шеф, – сдался Марат, тряся чёрными кудрями.
Остальные молчали. Шеф смотрел на нас, как на идиотов.
– Штольцы навязали кредит заведомо провальной постановке заведомого глупца Беорна и обещали адвокату Лаврецкому заведомо выигрышное дело, на всякий случай подсадив в публику провокаторов – тех троих, о ком идёт речь. Мэр хочет выдать их таласанцам, чтобы скрыть участие Штольца, и получить откат. При этом директор Амфитеатра, находящегося в подчинении городского вече, вынужден будет отдать его Штольцам за долги. Мы наблюдаем хитроумную схему захвата городской собственности в частные руки. Наша задача, как стражей Симпана – предотвратить это беззаконие! Амфитеатр – это не только памятник культуры, но мощное средство пропаганды. Суд над упомянутыми хулиганами состоится завтра вечером. Если они дадут показания публично, то мы раскроем порочную связь между мэром и Штольцами и сохраним Амфитеатр в ведении города. Поэтому одна из ваших задач сегодня и завтра – обеспечить их полную, абсолютную безопасность! – капитан изучающе посмотрел на нас, убеждаясь, что до каждого дошёл смысл сказанного. – Теперь перейдем к городским мероприятиям. Сегодня большой день! Я произнесу речь перед новыми кадетами и всеми гостями Корпуса. В программе музыканты, актёры, викторины, вот это вот всё. Расстановка сил стандартная для подобных мероприятий. Сценарий и диспозицию получите у Пшеницына. Кто-то из вас должен остаться с заключёнными на всё это время. Усильте охрану Корпуса младшим составом, но предварительно пусть расставляют заграждения по меткам. Предотвращайте любые провокации – они всенепременно будут. На случай больших волнений и серьезных преступлений разрешаю использовать огнестрельное оружие. Всем всё ясно?
– Так точно, капитан! – рявкнули в ответ мы.
– Ваша клятва?!
– Клянусь защищать мир! – возопили мы ещё бодрее.
Наш боевой дух определённо воспрял под воздействием его пылкой речи.
– Вольно!
Когда все разошлись, Лебядкин подозвал меня к себе.
– Ты влип, Муромский, – сказал он.
– Знаю, – ответил я.
Капитан помедлил, словно взвешивая слова, что для него было нехарактерно, и добавил:
– Но с моей точки зрения, ты всё сделал правильно. Я помогу тебе с твоей тяжбой. Исход Суда Кенгуру теперь напрямую связан с исходом нашей кампании. А перед этим у нас ещё хренова прорва дел!
Не могу сказать, что я испытал огромное облегчение от его слов, но у меня определённо прибавилось шансов выйти сухим из воды.
– Спасибо, капитан, – искренне сказал я.
– Не благодари, Муромский. Ты сейчас просто инструмент. Смотри, как бы тобой не начали забивать гвозди.
– Кажется, у меня появилась зацепка в деле Беорна, – вдруг выпалил я, инстинктивно набивая себе цену.
– Кажется?
– Собака, которая помогла его найти, ведёт себя неадекватно, когда чует поглотитель запахов. Я считаю, что убийца мог пользоваться таким, чтобы скрыть свой аромат от ищеек. Эту субстанцию производит некто Витольд Шпингер… Шпинберг…бо́цен. Кажется. Я планирую навестить его и уточнить список покупателей.
– Допустим, – сказал капитан. – Что ж, навести. К двум часам чтоб был у сцены. А вечером мы с тобой, Артём, отправимся на Парос, так что лучше бы тебе заранее позаботиться о своём коте!
– Что?! – удивился я.
– Да! Твой кот! – кивая повторил шеф. – Ты вставил своего грёбаного кота в рапорт! Какого хрена, Муромский? Ты кто? Сказочник? Или страж?!
– Простите шеф! – сказал я. – Я был немножко не в себе…
– Свободен.
– А оружие?
– Вр-вр-вр…, – проворчал шеф. – Пошли!
Получив наконец свою амуницию, я отправился в аптеку на Зелёной улице. Состояние моё никак нельзя было назвать нормальным, или даже трезвым. От отсутствия сна в голове было такое ощущение, что мозг отделился от черепа и теперь болтается при ходьбе. Я шёл сквозь утреннюю суету городской ярмарки, а в уме то и дело возникали какие-то чудны́е миражи и образы, сливавшиеся в невозможное для выражения словами месиво. Каждое такое миниатюрное безумие существовало не больше секунды, лишь чтобы раздражить моё воспалённое сознание и сгинуть навсегда, оставляя меня с горьким ощущением соприкосновения с чем-то, о чём лучше ничего не знать.
В этом состоянии я бессознательно приплыл к прилавку Вольдемара, источавшему запах жареного мяса. Вновь оживший голод вернул меня из страны грёз и напомнил о том, что я такое. Я животное. Я должен поглощать живое, чтобы жить. И как же это, чёрт побери, вкусно!
Умяв добрую порцию шашлыка из баранины и запив стаканом бодрящего апельсинового сока, я почувствовал себя значительно лучше и по крайней мере перестал испытывать эти жуткие искажения ума, от которых знакомое становилось неузнаваемым.
Зелёная улица вытекала прямо из городской площади, поэтому путь мой был недолгим. Вывеска с чашей, вокруг которой извивалась змея, бросилась в глаза издалека. Подойдя ближе, я изучил доску, на которой мелом было аккуратно выведено "Витольд Шпинбергбо́цен. Потомственный аптекарь". В Корпусе есть штатный лекарь, который обеспечивает нас всем необходимым, поэтому в этом заведении я был впервые.
Я дёрнул за ручку и, насилуя колокольчик, закреплённый на тяжёлой входной двери, зашёл в просторное помещение аптеки.
Прямо напротив меня располагался очаг. Дом был одноэтажный, и труба вела сразу на крышу. Серый уличный свет пробивался сквозь украшенные причудливым орнаментом оконные рамы, придавая всему внутри металлический оттенок и создавая ощущение какой-то параллельной действительности. В самом углу, слева от очага, на подставке красовался старинный глобус, окружённый сушеными цветами. Слева же от входа стояли высокие деревянные шкафы заполненные стеклянными и глиняными флаконами разной формы и размера. Некоторые были похожи на капли, другие на цилиндры, встречались и более причудливые формы, например, в виде кристаллов. Один из шкафов был полон разноцветных порошков, источавших наверное сразу все запахи, которые только способен воспринимать человеческий нос.
Я подошёл ближе и заметил, что рядом с каждой кучкой лежит бумажка с надписью. Я хотел прочесть хотя бы одну, но вдруг услышал негромкий кашель и обернулся.
Справа за большим деревянным столом сидел сам Витольд Шпинбергбоцен, увлечённо стригущий ногти специальным приспособлением. На его рабочем месте царила творческая неразбериха: в беспорядке лежали склянки с реагентами, какие-то бумаги, пипетки, весы, маятник Ньютона и ещё куча всяческой мелочи, вовсе не выглядевшей хламом. Хозяин этого богатства – пожалуй, ему ещё нет сорока лет – был одет в пижонский чёрно-белый пиджак странного покроя с поднятым воротником и удлинёнными рукавами. Его длинные русые волосы были собраны в небрежный пучок.
– Вы так и будете здесь бродить? – поинтересовался он, отвлекаясь от ногтей. – Это не музей, в конце концов.
Большие серо-зелёные глаза Витольда сверкали от нетерпения.
– Прошу прощения, – сказал я. – Старший сержант Муромский. Я здесь по делу, связанному с убийством урса по имени Беорн.
– О, режиссёр той глупой пьесы…
– Знакомы с ним?
– Нет. Присаживайтесь, – уже дружелюбнее сказал Витольд, указывая на стул напротив себя.
Я решил, что постою, о чём и сообщил.
– Как хотите, – ответил хозяин и отложил свои щипчики. – Итак, в чём ваш вопрос конкретно ко мне?
– Есть основания полагать, что убийца пользуется поглотителем запахов, который вы производите.
– Так. И?
– Не было ли среди покупателей этого состава подозрительных личностей?
– Подозрительных? – несколько жеманно переспросил аптекарь. – Вы даже не представляете, какие персонажи захаживают сюда! Всем нужно лечение, всем нужна косметика. Не смотрите, что здесь дорого! Для большинства деньги не имеют значения, когда речь идёт о здоровье или репутации. Так что подозрительных, я бы сказал, большинство. И это одна из деликатных причин, по которым я не хотел бы лишний раз нарушать тайну их личной жизни, если вы понимаете, о чём я. Может быть, у вас есть что-нибудь более конкретное? Приметы?
– Крупный мужчина с бородой в чёрном плаще и в шляпе с широкими полями.
– Да! – сказал Витольд. – Конечно, я помню его!
Я не мог поверить своим ушам.
– Кто? Когда?! – почти вскрикнул я.
– Половина моих клиентов, – ответил Витольд. – Всегда.
– Вы издеваетесь надо мной? – разозлился я.
– А вы? – спросил он. – Вы давно были в порту? То, что вы описали – буквально собирательный образ тамошней публики. И все они ходят ко мне за средствами от поноса, запаха, грибка, гонореи и прочих напастей. Это основная часть моего дохода!
Снова тупик! Я начинал приходить в бешенство. Как же изловить этого ублюдка? Неужели он не оставляет следов?
– Это не может быть постоянный клиент…, – подумал я вслух. – Убийца появился в городе недавно и, возможно, действует чужими руками. Не исключаю, что он послал сюда кого-то со списком необходимого, вместо того, чтобы идти сюда самому…
Витольд резко зажмурился, словно ударенный током, но раньше, чем я смог что-либо предпринять, он также резко открыл глаза и выпалил:
– А человек со списком был!
– Неужели?
– Да! И, как это ни странно, в нём был искомый состав! – заявил аптекарь схватившись за свой длинный подбородок пальцами левой руки. – Это было четыре дня назад!
"За день до спектакля!"
– Как он выглядел?
И тут случилось то, что в народе называют совпадением. Словно по велению незримого повествователя, в чьих руках находится наш мир, обстоятельства сложились таким образом, что в заведение Витольда Шпинбергбо́цена пожаловал обладатель тех самых примет, которые тот намеревался мне описать. Прозвенел колокольчик, и аптекарь, указуя обеими руками на показавшегося в дверях бородатого мужчину в старой кожаной куртке, почти торжественно произнёс:
– Да вот, собственно, и он!
Тень узнавания мелькнула на лице вошедшего, и сам я, казалось, откуда-то его знал.
– Стой! – крикнул я и сделал шаг в его сторону, но тот резко отступил назад, развернулся и скрылся в переулке.
Я бросился за ним. Тяжёлая входная дверь с глухим стуком закрылась у меня перед носом, что отобрало несколько драгоценных мгновений. Оказавшись на улице, я посмотрел по сторонам и заметил подозреваемого бегущим в сторону площади сквозь увеличивающийся поток пешеходов. Его пропитанную морской солью куртку и гнездо немытых волос было ни с чем не спутать.
Я сорвался с места и побежал по мостовой, придерживая меч левой рукой. Горожане шли на ярмарку в прогулочном режиме и возмущённо охали, когда я проносился мимо них.
– Держи его! – кричал я, впрочем, безрезультатно.
Прибавив ходу, я тут же чуть не врезался в толстую даму в бесформенном зелёном платье, и даже потерял своего оппонента из виду, но вдруг его куртка снова мелькнула впереди. Он скрылся в побочном переулке, не добегая до площади.
Я ринулся вдогонку и, добравшись до поворота налево, увидел, как он исчезает за следующим.
– Стой, сволочь!
Двухэтажные дома стояли друг от друга на расстоянии, позволявшем разъехаться паре самоходных экипажей. Я нырнул в этот лабиринт с проворством лисы, дивясь, что мой организм вдруг перестал чувствовать боль, преследовавшую меня с самого момента пробуждения.
Ещё несколько пролётов беглец был на шаг впереди, но и я не отставал. В какой-то момент мне показалось, что его движения стали менее собранными, и вдруг он пропал. Словно сквозь землю провалился.
Я пробежал ещё дом вперёд, вернулся, сходил в другую сторону, лихорадочно озираясь по сторонам. Куда он мог деться? Устал и спрятался?
Вытащив меч из ножен, я направился к зданию, возле которого видел беглеца в последний раз. Это был двухэтажный бетонный дом на восемь квартир с общим подъездом и небольшим палисадником. В этом районе жили чиновники и их семьи. Непритязательное, но дорогое жильё.
Лестничный пролёт было видно снаружи через большое круглое окно, расположенное прямо по центру фасада ровно между этажами. На первый взгляд, там было тихо и пусто, словно во всём доме никого нет. Я подошёл к подъезду и открыл дверь левой рукой, держа меч наготове.
В этот самый момент что-то со свистом ударило меня в живот. Я пошатнулся и сделал шаг в сторону, уйдя с прохода и осмотрев себя. Из кожаного доспеха, прикрывающего меня спереди, торчал небольшой метательный нож. Он застрял в материале брони под углом и не достиг живота, но при желании, выпячив пузо, я мог бы коснуться лезвия изнутри.
Я выдернул нож из доспеха и машинально убрал его в поясную сумку.
– Сдавайся! – крикнул я, стоя сбоку от двери.
– Да пошёл ты на хрен! – прозвучал хриплый ответ. – Возьми меня, если сможешь, Артемиус!
Это прозвище вернуло меня во времена, когда голова моя была забита мыслями о всеобщей справедливости. Так я подписывал свои стихи и прозу, и так называли меня ближайшие соратники – Артемиус Муромский…
Так вот, значит, откуда я помню этот обречённый взгляд!
– Елисей? – спросил я. – Это ты?!
– Иди сюда и узнай свою смерть, крыса!
Я убрал меч в ножны, достал пистолет и встал, прижавшись к стене плечом. Затем резким движением головы заглянул внутрь и увидел, как мой враг убегает на второй этаж, скрывшись за лестничным пролётом.
– Стрелять буду! – предупредил я и, держа пистолет перед собой, пошёл за ним следом.
Стоило мне подняться по первому пролёту, как я услышал звук бьющегося стекла. Поднявшись выше, я понял, что беглец проломил окно в подъезде и выпрыгнул наружу. На полу были следы крови. Я решил не повторять его судьбы, спустился вниз и выбежал наружу, где вдруг понял свою ошибку.
Мне нужно было оставаться здесь и просить прохожих, чтобы они прислали подмогу, а я купился на его дешёвый понт!..
Проклиная свою самонадеянность, я вновь погнался за бандитом. Силы постепенно покидали меня. Елисей это был или нет, но прыти ему не занимать. Однако он был ранен, и, по видимому, вовсе не безобидно, поскольку теперь оставлял за собой кровавые следы.
– Вор! – закричал я ему вслед, не замедляя бег. – Лови вора! В кожаной куртке! Стой!
Он бежал в сторону площади по расширяющейся улице. Некоторые прохожие обратили внимание на погоню. Я не кричал "убийца", потому что это звучит страшно, а воров все вокруг ненавидят.
Что-то внутри меня ухмылялось, предвкушая, как жертва попадёт в лапы хищника. Он дичь, я охотник. Он жалок и слаб, а я вершина цепочки. Не это ли чувствуют маньяки-убийцы, преследуя своих жертв? Или же это прерогатива всех, кто в силу каких-либо причин играет роль догоняющего?
Так или иначе, это придало мне сил. У меня открылось второе дыхание. Ускорив свой бег, я быстро сокращал расстояние и кричал:
– Держи вора! Держи его!
Вдруг мой противник, пробегая мимо кучи мусора, не убранного ещё со вчерашнего дня, потерял равновесие и рухнул на землю. Падая, он вытащил перед собой руки и успел развернуться перед тем, как его тело коснулось земли.
Я неумолимо приближался. Позади беглеца начала собираться кучка зевак, перекрывших ему путь на площадь. Он попятился, вскочил на ноги и выхватил из чехла на поясе мачете, угрожая мне и остальным.
– Пошли прочь!
Гражданские начали разбегаться, кто куда.
Я понял, что не могу стрелять в такой неразберихе, поэтому убрал пистолет в кобуру и снова выхватил меч. Пробиваясь сквозь бегущих мне навстречу ополоумевших от ужаса прохожих, я в несколько решительных перебежек оказался возле своего оппонента. Он наконец-то понял, что удрать не выйдет, и принял бой, исторгнув из себя нечто похожее на боевой клич.
Я сбил его первую атаку, но оказалось, что враг затеял серию ударов. Провалившись влево, он тут же нанёс боковой удар, который я смог отбить только благодаря не таким уж бессмысленным теперь упражнениям. Третье колющее движение было направлено в сторону моей головы в надежде, что я рванусь в контратаку и сам наткнусь на клинок. Однако я, ожидая этого, легонько сбил его удар, сделал полшага назад и принял стойку.
– Сдавайся! – крикнул я. – У тебя нет шансов. Скоро придёт подмога! Мы в центре города! На что ты рассчитываешь?
– Мне нечего терять, Артемиус! – прохрипел в ответ Елисей. Несомненно это был он. Тот же пафос, тот же надлом. – Моя жизнь ни хрена не стоит! Иди и забери её, сторожевая псина! Ведь так и должно быть!
Он стукнул себя по груди свободным кулаком и снова бросился в атаку. Несколько рубящих ударов сверху заставили меня отступить, но мне удалось поймать его ритм и сбить их. Тогда Елисей попытался угостить меня кулаком в голову, но я подставил под удар шлем. Матерясь, он отскочил назад. Я не дал ему передышки и сам перешёл в наступление. У меня не было намерения его убивать, поэтому я старался повредить в первую очередь конечности, нанося рубящие удары и замахиваясь поочередно справа и слева. Две моих атаки не нашли своей цели, третья была сбита почти случайно, и тогда я изловчился ткнуть его ногой в пах. Бандит согнулся пополам и поймал сокрушительный удар по затылку ручкой моего меча. Он рухнул на пыльную мостовую бесполезным мешком с костями, потеряв сознание. Занавес.
Тяжело дыша, я убрал меч в ножны, вытащил из порезанных стеклом пальцев беглеца мачете и отбросил его подальше, после чего заломил ему руки сзади и сцепил их наручниками. Он начал подавать признаки жизни, и я наступил на его шею коленом, свободной рукой обыскав карманы. Нашлась некая бумага, фляга с каким-то лютым пойлом и небольшая склянка с зеленоватым порошком. Всё это я сразу же убрал в поясную сумку. Кажется, оружия у него больше нет.
Пот залил мне глаза, поэтому я снял шлем и положил его рядом. Вдруг кто-то коснулся моего плеча. Я вздрогнул ибо вспомнил, что мы с Елисеем здесь не одни. Обернувшись, я узрел обгоревшую лысину старого Жюля, склонившегося передо мной в почтительной позе.
– Я начинаю подумывать о карьере стража, молодой господин. Кажется, я помог тебе во второй раз! Надеюсь, что оплата твоя будет не менее щедрой!
Он поднял на меня свои мутные глаза и беззубо ухмыльнулся.
– Какая ещё оплата?! – возмутился я его наглости.
– Что же ты думаешь твой друг сам упал, пока бежал от тебя по этому переулку? Старый Жюль слышал, как ты кричал "лови вора", и поступил точно так, как ты и просил. Теперь твоя очередь оказать мне встречную услугу.
Я огляделся по сторонам в поисках поддержки.
– Этот нищий дурак говорит правду, – сказала пожилая женщина, торгующая тыквенными семечками на углу. – Сомневаюсь в его добром намерении, но подножку бандюгану поставил он.
– Спасибо, добрая старая карга, – сказал Жюль. – А теперь помолчи, не мешай сержанту платить по счетам.
– Это я старая? – возмутилась горожанка. – Ты себя видел? Ставлю мешок вот этих семок, что ты начал бомжевать раньше, чем я потеряла невинность. Падла вонючая. Тьфу на тебя!
Жюль пожал плечами и переключил своё внимание на меня, наклонившись почти к самому моему лицу. Лохмотья едва прикрывали его срам, но ему было всё равно.
– Я ковырялся вот в этой мусорной куче, – сказал он. – И мог бы ковыряться в ней и дальше прямо сейчас. Но я решил помочь!..
