Маргарита Дюжева
Жаркий Август. Книга Первая
И ты выживаешь несмотря ни на что, изворачиваешься, где надо прогибаешься, где возможно переступая через подвернувшиеся преграды. Делаешь все, чтобы выжить, и тут уж не до остальных, не до этико-моральных устоев. Выжить, а все остальное – балласт, от которого проще избавиться, чем тащить с собой. И ты выкидываешь все, что не имеет практической значимости, оставляя лишь то, что нужно для выживания. Для гр*баного выживания!
Доброта? На х*р доброту! Как мир к нему, так и он к миру. А мир глазами раба жестокий. Настолько жестокий, что сомнет любого, проявившего слабость.
Понимание? В ж*пу понимание! Его никто не собирался понимать, всем глубоко плевать на раба с кошачьей кличкой Барсик.
Сочувствие? Сострадание? Вы это серьезно? Даже говорить о таком нет смысла.
Благодарность? О, да! Он был чертовски благодарен, аж до слез, когда давали напиться обычной воды, после того, как очередными побоями всю шкуру со спины снимали. Настолько благодарен, что самому противно становилось.
Порядочность, честность? На кой хр*н они сдалась? Проще, а главное выгоднее врать, выворачивая все себе на пользу, изворачиваться так, чтобы облегчить свою и без того беспросветную жизнь. Еще для полной радости не хватало в ней переживаний по поводу вранья и прочих глупостей. Пусть свободные этим страдают, им все равно делать нечего. Занимайся да занимайся самоедством, да решением моральных проблем, большинство из которых и выеденного яйца не стоят! Не для него это. Есть проблемы и поважнее. Поэтому перешагнул и забыл.
Достоинство? О, вот это бы и рад сохранить, да не выходит. Это то качество, от которого быстро избавляешься, причем не по собственной воле, а жестоким вмешательством извне.
Вера? Ну, это у него есть. Вера в себя. Больше не в кого, и не во что. А еще вера в то, что рано или поздно этот ад должен закончится. Какой исход его ждет? Это уже другой вопрос.
От всего избавлялся методично, без сожаления. Где-то сам, где-то добрые люди помогали. Когда-то давно сам для себя решил отсечь все лишнее, оставив только немного от себя прежнего, в маленькой комнатке на заднем дворе сознания, запертой на сотни замков, окруженной колючей проволокой, огражденной таким защитным барьером, чтобы ни одна сволочь извне не смогла туда пробиться, растоптать остатки прежнего Тимура. И он гордился тем, что смог отделить всю мишуру, сохранить самое главное. Гордился, до сегодняшнего вечера.
– Может смысл всего, что с тобой происходило, заключался не в выживании как таковом, а в том, чтобы оставаться человеком в любой ситуации? – снова в голове прозвучал скрипучий голос Чучундры.
И вот он мысленно летит в эту потаенную комнату, сдирает все замки, все бережно возводимые стены, срывает колючую проволоку, обдирая руки в кровь. А в груди полыхает только одна мысль. Что, если комната пуста? Что, если там действительно ничего не осталось от того Тима, каким он был раньше? Что, если в стремлении выжить, избавиться от всего ненужного, он разрушил самое главное, самого себя?
Запрокинул голову, подался вперед, подставляя лицо под холодные, колючие струи дождя, в надежде, что это хоть немного остудит полыхающий в груди пожар. Не помогало. Ничего не помогало. От себя не спрятаться, не скрыться, и никакие защитные баррикады не помогут.
Подвинулся назад, возвращаясь в комнату, и уставился тревожным взглядом вдаль, не обращая внимания на капли стекающие по волосам, лицу, шее, от которых намокает майка, липко прижимаясь к телу, неприятно холодя кожу. Плевать. Это все мелочи, недостойные внимания.
Ты не справился…
Мне жаль…
Мысленным взором посмотрел назад, вспоминая вольную жизнь, а потом, будто в ускоренной съемке просматривая свое рабское существование. Когда он успел стать таким как сейчас? Сразу, или спустя некоторое время? Когда из обычного раздолбая с дурным характером, он умудрился превратиться в бездушного отморозка, готового на все ради своей шкуры, и, как верно подметила хозяйка, уже не воспринимающего ничего, кроме кнута? Когда?
Самое страшное, что ответа он не знал. Он просто не заметил этого перехода, этой чудовищной трансформации, настолько органично она вписалась в его внутренний мир. К черту все хорошее, веру, доброту, порядочность и прочую розовую чушь, пусть ей упиваются те, кому нечем заняться. Выкорчевываем совесть, стыд и сожаление. Оставляем цинизм, за ним ведь так просто спрятаться от внешнего мира, гнев, который не дает остыть искре в душе. Культивируем способность врать, глядя в глаза. Наглость – берем, сохраняем, развиваем, не даром ведь говорят, что она второе счастье. И все это сверху приправляем изрядной порцией равнодушия, ко всем остальным, кроме себя. Взращиваем способность спокойно наблюдать за чужими бедами, проблемами, страданиями, мучениями, ведь они – ничто по сравнению со своей собственной беспросветной судьбой.
Выполняем все эти действия, и получаем Тимура, такого, каким он стал на этот момент. И гордиться тут нечем. Совершенно.
Перед глазами очень некстати всплыл образ хозяйки, когда он ее поймал, предотвратив падение на пол. Те чувства, что отражались в крохотных глазах, спрятанных за безобразными очками, ржавым гвоздем царапали изнутри. Страх, искренний. Она действительно верила в то, что он может устроить над ней физическую расправу. Удивление, неподдельное, когда поняла, что на самом деле помогает, потому что не верила, что он на такое способен.
Парень зажмурился крепко-крепко, мечтая как никогда раньше отмотать время назад, вычеркнуть последние три года из памяти, забыв их как страшный сон. Вернуться туда, где все просто, где ты хозяин самому себе. Мечты, идиотские, вскрывающие старые раны ржавым, тупым ножом.
В той жизни был другой Тимур. Стервец, каких свет не видывал, да только все хорошее не было ему чуждо. Тот Тимур не позволил бы себе, да и любому другому, из своего окружения издеваться над бедной, убогой, больной очкастой Чучунрой. Пусть он бы не стал с ней и разговаривать, дружить, но и задевать бы не стал, потому что внешний вид не повод для издевательств.
Тот Тимур точно был бы благодарен, если бы ему предоставили хорошие условия, и оценил бы хорошее отношения, и ответил бы добром на добро.
– Мне жаль, – тихим шепотом прозвучали в голове ее последние слова.
– Мне тоже, – на выдохе произнес он, закусывая губы чуть не до крови.
Хозяйка права. Он действительно не справился. Растерял все ценное по пути к призрачной цели. И от осознания этой простой, но чудовищной истины, сердце сбилось с ритма, чуть не выпрыгнув из груди.
Опять кулак впечатался в сырой подоконник, боль в руке прошла до самого плеча, заставляя жмуриться. В этот раз помогло, гнев стал утихать. И вместо вопросов о том, за что ему все это, появилась слабая, как маленький росточек, мысль, а можно ли хоть что-то исправить? Вернуть на место.
Опять вспомнил хозяйку. Как ее там зовут? Черт, не помнит! Он так привык называть ее Чучундрой, Чудищем болотным и другими красочными прозвищами, что совсем забыл о настоящем имени.
Нахмурился, пытаясь вспомнить подробности первой встречи, когда белобрысая привела его в этот дом в качестве подарка. Она ведь поздравляла хозяйку, толкая бездарную банальную речь, и имя там явно фигурировало. Да и сама она вроде представлялась.
Таня, Аня, Катя, Глаша? Нет, все не то. Там было что-то необычное.
Василиса! Точно, Василиса! Прекрасной, конечно, язык не повернется ее назвать, но на Премудрую вполне потянет. Смогла же она достучаться до него. Значит Василиса, Васька. Ладно, с этим разобрались.
Ведь она действительно выглядит так, будто на ладан дышит! С каждым днем все худее, бледнее. И ей действительно не до него, не до скандалов, разборов и нервотрепки. День продержалась и рада, ночь проспала и счастлива. Как она там сказала, у каждого своя борьба за выживание? У нее, похоже, бои нешуточные идут. Однако, несмотря на это, ей удалось сохранить в себе все те светлые чувства, с которыми так легко расстался он. С досадой тряхнул головой, чувствуя, как с волос на плечи упали прохладные капли.
Было ли ему плохо у нее? Да конечно нет, кого он пытается обмануть. Такого мирного и спокойного существования у него не было за все три года. И как бы он не ерничал, бросая ей обвинения в том, что, одев и накормив его, она зря считает себе благодетельницей, это была чистая правда. Есть еда, хорошая, а не остатки с барского стола или помои, одежда, свое место в доме, мягкая кровать, свобода перемещения. Была, до сегодняшнего дня. А чего стоит уверенность в том, что над головой не висит угроза физической расправы? Твердое осознание того, что ненавистные браслеты, так и останутся убранными за железные двери?
Где еще ему дадут такие условия? Можно подумать, за дверью очередь из других хозяев, которые наперебой заманивают к себе, обещая золотые горы и рай на земле.
Почему, получив такой подарок от судьбы, передышку в этой жестокой игре под названием жизнь, он вместо благодарности возненавидел ее так, как никого раньше. За что? За иллюзию нормальной жизни? Или за то, что с самого начала не пыталась раздавить, как это делали другие.
На эти вопросы не удавалось ответить самому себе.
Идиотское поведение обозленного на весь мир придурка, не способного трезво оценить ситуацию. Иначе и не скажешь.
И вся эта неудержимая ненависть показалась самому себе глупой, извращенной, недостойной. Нет, пламенной любовью, он к ней в одночасье не воспылал, но внезапно взглянул на все другими глазами.
Это что получается, для того, чтобы у него включилась голова, чтобы начал адекватно воспринимать ситуацию, надо было носом в дерьмо макнуть? Точно, ничего кроме кнута уже не действует!
Был еще один вопрос. Хотел ли он на самом деле, чтобы она его продала?
Он так настойчиво подталкивал ее к этому действию, словно не было мечты заветнее, кроме как покинуть этот дом. Действительно ли это так?
Кого он обманывает! Конечно же нет! Ему и здесь хорошо. Действительно хорошо. Только он почему-то не замечал этого раньше, предпочитая разжигать в себе огонь ненависти. Сегодня словно переключатель в голове сработал, вынуждая, наконец, открыть глаза и реально посмотреть на ситуацию.
***
Утро встретило освежающей прохладой. После ночной грозы в воздухе витал аромат сырой травы. Небо было затянуто светло-серыми ребристыми облаками, через которые пробивались тусклые солнечные лучи.
Тимур лежал на кровати, заложив руки за голову, устремив взгляд на окно, которое так и не потрудился вчера закрыть. Это была долгая ночь, изматывающая, полная тяжелых дум, сомнений, сожалений. Спал ли он? Непонятно. Вроде смыкал глаза, проваливался в тревожный изматывающий сон, из которого выныривал рывком, а часы беспристрастно показывали, что прошло всего пять минут.
Чего он только не передумал в своей голове, прислушиваясь к раскатам грома, и глядя немигающим взглядом на яркие всполохи, прорезавшие темноту грозового неба. Результат один – отвратительное настроение, тяжелая голова, а еще мрачная решимость поговорить с Чучундрой.
С досадой скрипнул зубами, осознав, что не может перестать ее так называть. Ладно, все постепенно, не сразу.
Выбравшись из кровати, поежился, в комнате было действительно прохладно. Быстро собрался, в этот раз предпочтя облачиться в темную футболку с длинными рукавами, и отправился на кухню как обычно.
Погруженный в свои мысли, механически делал привычные дела, на автомате выполняя необходимые манипуляции. Простой завтрак, без претензий на кулинарный шедевр, а большего и не надо. Ему все равно, не голодный и ладно, а хозяйке похоже хоть деликатесов редчайших предложи – не оценит, так и будет меланхолично ковыряться в тарелке, больше занятая своими мыслями, чем едой.
О, а вот и она! В коридоре послышались тихие шаги, и спустя минуту она вывернула на кухню. Сегодня это создание выглядело еще краше прежнего.
Бледнее чем обычно, под глазами темные круги, на голове извечный "бабушкин пучок". Хотя пучок – это громко сказано, так, жиденькая кочка, небрежно съехавшая на бок. Поверх привычного цветастого платья-халата она натянула выцветшую блеклую толстовку, по-видимому, когда-то принадлежавшую ее отцу. Толстовка была огромной, и тощая хозяйка в ней просто утонула, выглядя еще более убого и жалко.
Появившись в дверях, она на миг замерла, столкнувшись с ним взглядом, потом спокойно, не высказывая ни единой эмоции, направилась к столу, заняла свое место, и уткнулась носом в тарелку.
Тимур уже открыл было рот, чтобы завести разговор, но не смог даже звука из себя выдавить, потому что не знал с чего следует начинать. Вроде простые слова, элементарные, но они никак не хотели срываться с губ, звуча лишь в его голове.
Выругался про себя и отвернулся, чтобы скрыть свое раздражение. Что за напасть, то не заткнешь, а когда действительно надо – не может выдавить и звука. Казалось бы, чего проще, возьми и скажи, что нужно, но горло, словно тисками сжимают.
Она сегодня странная. Вернее, она всегда странная, а сегодня в особенности. Тим даже сначала не понял, что его так напрягло. Вроде все как обычно, но что-то не то.
Потребовалось несколько минут, чтобы сообразить, в чем дело. Она была не просто спокойна, а эмоционально полностью закрыта. Ни взгляда исподтишка, ни поджатых губ, как это делалось, когда она была им недовольна, ни напряжения, вызванного его присутствием. Ничего. Сама по себе, словно его и нет рядом. Развернулся к ней лицом, уперся руками на столешницу позади себя и стал, не скрываясь рассматривать ее, нахмурив брови, и пытаясь угадать, что же у нее на уме.
Хозяйка сидела, подперев щеку одной рукой, рассеянно вычерчивая какие-то фигуры на поверхности каши, похоже даже не осознавая, что делает, рассеянный взгляд устремлен куда-то на стену.
Хотел, чтобы она оставила его в покое? Вот, пожалуйста, наслаждайся. Ей сейчас явно нет никакого дела, до того, что происходит вокруг. Мечты сбываются.
Бл*, что ж так все не вовремя-то?! Вот сегодня, конкретно сейчас, было бы гораздо проще, если бы она вела себя как обычно. Иногда спокойная, собранная, местами язвительная, с готовностью отвечающая на любой его выпад, раздраженная, сердитая, но самое главное слушающая и неравнодушная. Так ведь нет! Все с ног на голову, и именно сегодня.
Хозяйка очнулась, вынырнула из своих мыслей, легонько тряхнув головой. И Тимур ясно представил, как она в голове перебирала варианты, как бы поскорее от него избавиться, отдать, продать, сдать в центр. Выбирала, поставив на нем крест, потеряв к нему всякий интерес, и даже не догадываясь о том, какой эффект произвели ее вчерашние слова.
Опустила хмурый взгляд на тарелку и, поморщившись, отодвинула ее в сторону. Все ясно – аппетита нет. Он давно уже заметил, что обжорство – явно не ее конек. Подвинула к себе кружку, задумчиво заглянув внутрь, словно ожидала увидеть там нечто неординарное. Еще немного посидела, рассматривая свои худые руки, а потом перевела задумчивый взгляд на него. Спокойный, выжидающий, будто говорящий "ну вот она я. Сколько можно гипнотизировать меня взглядом? Чего тебе надо от меня?"
И он смотрел в ответ, поджав губы, мучаясь от непонятной ситуации. Гораздо легче просто спорить и хамить, чем вот так, не проронив ни слова, смотреть друг на друга.
Ладно, хватит откладывать, легче все равно не станет. И он уже набрал побольше воздуху, чтобы начать говорить, как в гостиной что-то с грохотом и треском упало на пол, послышался звон разбитого стекла.
Тим, так и замерев на вдохе, весь обратился в слух, пытаясь понять, в чем дело. Хозяйка между тем обреченно закатила глаза, тихонько соскользнула со стула, прижав ладонь к боку, и покинула кухню, не обращая внимания на то, что направился вслед за ней.
В одной части гостиной царил форменный беспорядок. Опора барной стойки сломалась, сама стойка завалилась на бок, стащив за собой часть ящика. Одна дверца валялась на полу, вторая каким-то чудом удержалась на одной навеске. Все, что находилось на столешнице, теперь оказалось на полу. Ваза разбилась, и теперь разноцветные осколки то тут, то там сверкали острыми краями.
Хозяйку же такое положение вещей, казалось, совсем не удивило. Она подошла чуть ближе к месту катастрофы, поморщившись, немного склонилась, чтобы рассмотреть искореженную опору и, покачав головой, произнесла вслух, явно обращаясь к самой себе, а не к Тимуру:
– П-ф-ф-ф-ф, надо было вовремя чинить.
Тим скользнул взглядом по исковерканной стойке, механически отметив, что ремонт займет некоторое время, но ничего сложного в нем нет. Кое-что заменить, кое-где подкрутить, подогнать и все, будет как новенькая. Он вполне мог это сделать, без проблем.
Вот только нужно ли ей это? Прислонившись плечом к косяку, заправил большие пальцы в карман джинс и исподлобья наблюдал за хозяйкой, печально осматривавшей место аварии.
Раньше, вне всяких сомнений, она попросила бы все починить. А теперь, в свете последних событий он не знал чего ждать.
Стоял, смотрел на нее и ждал. Попросит или нет?
Попросит его помощи, или действительно поставила крест, забила, решив, что с нее хватит?
Тем временем она с досадой потерла шею, запрокинув голову кверху. Шумно выдохнула и, даже не взглянув в его сторону, пошла прочь.
Черт! Не попросит. Все, отступила.
Эта мысль неприятно царапнула изнутри. Как-то невесело усмехнувшись, он смотрел в сторону, пока она неторопливо прошла мимо и скрылась в кабинете. Дверь закрывать за собой не стала, поэтому буквально через двадцать секунд услышал, как она говорит по телефону:
– Тай, привет! Как жизнь? – дальше последовал какой-то ответ, после которого она встрепенулась, – Не-не, ты что! Приглашение в силе, я жду вас сегодня. Соскучилась, страсть как хочется поболтать!
Таааак, это что, сегодня гости? Только этого еще не хватало для полной радости. На хр*н они сдались, и без них тошно! Оттолкнулся плечом от косяка и направился в ее сторону, сам не понимая, почему начинает закипать.
Хозяйка тем временем продолжала:
– Слушай, дорогая моя, выручай. У меня тут ЧП местного масштаба. Помнишь стойку в гостиной? Помнишь, ты сама обращала внимание на то, что она мотается из стороны в строну? Так вот, сегодня случилось неизбежное. Эта рухлядь развалилась, так что у меня теперь погром. Нет, я не убилась! Меня в этот миг даже в комнате не было! Так что не переживай, все в порядке. Я хотела попросить, дай мне номерок мастера, который у вас ремонт делал. Помнится, ты говорила, что толковый парень, руки прямые и делает все быстро. Мне сейчас позарез такой нужен.
Она расхаживала из одного конца кабинета в другой, рассеянно потирая щеку, пока на другом конце телефона кто-то что-то ей вещал.
– То есть он не сам делает? У него бригада? Слушай, так это вообще здорово! Может они не только внутренним ремонтом занимаются? Да, мне крышу надо перекрыть на гараже. Сегодня ливень был, мама не горюй, а она у меня с одного края как решето… залило, наверно, все. Не знаешь? Ладно, не парься, просто номер его пришли, я сама все узнаю…
Обернувшись, наконец, заметила, что Тимур стоит на пороге, мрачно наблюдая за ее хаотичными перемещениями. Замерла на секунду, вопросительно выгнув бровь. Дескать, чего надо? Потом легонько махнула рукой, отсылая восвояси, и снова переключилась на собеседника. Тим даже не шелохнулся, чувствуя, что еще немного, и он за себя не отвечает.
Самое странное, что даже сам себе был не в состоянии ответить, в чем причина такой реакции. Задело ее поведение? Так радоваться надо! Можно идти к себе, развалиться на диване и выходить из берлоги только чтобы поесть. Ну не мечта ли? Казалось бы, вот оно счастье! Так ведь нет, стоит как кретин у дверей, чуть ли не пышет злостью, еще чуть-чуть и пар из ушей повалит.
– Ну, все, пока, до встречи! Угу, жду с нетерпением, а уж ее больше всех. Очень смешно, – хозяйка скинула разговор и с обреченным видом повернулась к нему, – ну что тебе от меня надо? Иди к себе…
Ее слова были прерваны сигналом входящего сообщения. Еще раз одарив его недовольным взглядом, посмотрела на полученную информацию и, не откладывая в долгий ящик, нажала кнопку вызова.
С минуту стояла тишина, а потом на другом конце ответили, поскольку она встрепенулась:
– Здравствуйте! Мне ваш номер дала Таисия Фролова, она же рекомендовала вас как грамотного специалиста. Я бы хотела воспользоваться вашими услугами… Что именно интересует? Ну, дома надо небольшой ремонт. Там мелочи, думаю вам на пару часов, не больше. И еще кровельные работы… Да-да, все верно… Вы сможете сегодня приехать, так сказать, оценить масштаб, поле работ? Была бы чрезвычайно благодарна… Конечно… Записывайте адрес… Ты что творишь???
Сам себе не отдавая отчета, в два шага преодолел расстояние разделяющее их, легко, без усилий выдернул телефон у нее из рук. Хозяйка, явно не ожидавшая с его стороны такой прыти, на миг замерла с изумленно открытым ртом.
Тим демонстративно скинул вызов, не говоря ни слова, развернулся и покинул кабинет, унося с собой телефон.
– Ты с ума сошел? – наконец пришла в себя от шока, – а ну иди сюда, и верни мне телефон!
– Ага, бегу уже, – буркнул себе под нос, направляясь в сторону кладовки, где хранились домашние инструменты.
– Я сейчас высеку тебя, – она выскочила за ним в коридор, похоже, даже позабыв о своих металлических ребрах, или что там у нее под балахоном скрывается, – вот честное слово! Выпорю так, что сидеть не сможешь!
– Вперед, ремень на верхней полке, могу подсадить.
– Куда ты намылился? Я, по-моему, четко сказала, чтоб сидел у себя и носа не высовывал! Так что не зли меня! Дай сюда телефон и иди к себе. Я с кем разговариваю?! Тимур, блин, отдай телефон!
– Непременно, – так ни разу и не обернувшись, добрался до кладовки. Где тут ящик с инструментами? Ага, вот он родимый.
