Марина Александровна Юрина
Фрикадель
– Конечно, неспокойно! Франя, ко мне! Быть тебе сегодня спасательной собакой! Запомни: Никитка, Юлечка, Фрикадель! Ищи!
И бабушка повесила на подставленную бобтейлову шею бусину коммуникатора и кузовок с едой, чаем и теплыми вещами.
Она выпустила Франю на улицу, приговаривая:
– Ищи, ищи и бегом домой!
Бобтейл взял след и припустился торопливой рысью по дорожке, ведущей к новому пруду.
Фрикадель и пещерные жители
– Ничего себе, сюрпризик!
Никитка встал, как вкопанный у выхода из тоннеля, на преодоление которого было потрачено несколько часов. Юлечка нетерпеливо подтолкнула мальчишку сзади:
– Двигайся, двигайся, ну дай же посмотреть! Ты что, корни там пустил?
К Никитке вернулась способность двигать ногами, и он вошел в уютную пещерку, в центре которой лаково поблескивало озеро, а из нависающей стены плюхался в воду серебристый водопад.
– Ур-ра! Вода! – радостно вскричала девочка и ринулась к озеру – напиться кристальной воды и вымыть изрядно запачканные руки и личико.
– Оч-чень хорошо! – Никитка вставил фонарик в расселину и на ходу, сдергивая лямки рюкзака, по камням попрыгал вслед за сестрой. Он ополоснул лицо, и долго маленькими глоточками втягивал вкусную, но отчаянно холодную воду, до тех пор, пока не заломило зубы. Мальчик не спеша, вернулся к рюкзаку – достать из кармана свернутую в несколько раз, походную фляжку. Он аккуратно расправил фляжкины складки, откупорил заглушку и опустил емкость в воду – пусть сама набирается, как наберется – зазвенит.
Фрикадель, пока дети пили и умывались, равнодушно таращился на воду. Ему все равно сейчас купаться не разрешат – решил дракоша, потому что он, Фрикадель, превратившись в ежа, не пролезет ни в один проход.
Поэтому дракончик сосредоточенно оглядывал стены пещеры – вдруг есть, кем поживиться?
Как ни странно, подземный зал оказался вполне обжитой территорией. Правда, все пещерные жители как один, были слепы и прозрачны – в кромешной тьме не нужны глаза для разглядывания ярких красок.
Дети, сами того не подозревая, резким факельным светом внесли сумятицу в неспешную и размеренную жизнь местного населения. Крупные прозрачные улитки, гроздьями сидевшие на стенах, с перепугу задвигались и потащили кто куда свои слизистые тела. Зоркий Фрикадель умильно улыбнулся, изловчился и зацепил пяток моллюсков своим липучим языком.
И теперь, привалившись к стене, дракошка с удовольствием смаковал сей деликатес. Краем глаза он заметил, как с тихим плеском ушла под воду молочно-розовая пещерная саламандра, горестно вздохнул – ушла добыча. В озере опустились на дно и там затаились чуткие белесые рыбы.
Шум, производимый плеском воды и возгласами детей, стал для них, привыкших в тишине улавливать малейший шорох, просто оглушающим громом.
Запиликала наполненная водой мягкая пластиковая фляжка. Никитка вытащил ее из воды, укутал в Юлечкин шарф и запихал в рюкзак, еле сомкнув магнитные застежки. Дети по очереди вытирались огромным носовым платком, обнаруженным у Никитки в кармане, и посматривали на стены в поисках выхода из этого гостеприимного места. Юлечка первая разглядела в неверном рассеянном свете фонаря, под самым потолком зала широкий, но невысокий лаз, подходящий для Фрикаделевых габаритов.
– Придется лезть наверх, – вздохнув, произнесла она.
– Вот и отлично, – оптимистично заявил Никитка, – Главное, проход выше уровня озера, а это значит, мы не встретим на своем пути тоннель, заполненный водой, по которому надо будет пробираться вплавь!
– Ладненько, – согласилась Юлечка, – Только давай перед тем, как лезть на эту гору, что-нибудь перекусим…Умылись – теперь есть хочется…
Никитка без лишних слов полез в рюкзак, где откопал на самом дне мешочек с провизией, заботливо приготовленный предусмотрительной бабушкой Агатой. Никитка придирчиво осмотрел запас еды. «Надолго не хватит!» – промелькнула у него в голове тревожная мысль. Но он тут же себя успокоил: «А мы и не собираемся тут долго торчать!»
Поэтому он выдал сестренке, дракоше и себе по скоропортящемуся блинчику с творогом, решив, что, печенье, изюм и шоколадки полежат еще – ничего им не сделается. Все расправились с едой довольно быстро и еще раз напились из источника воды – про запас.
Никитка ободряюще улыбнулся, надел рюкзак, и смело начал взбираться по корявым известковым пенькам сталактитов, наверх – к темнеющему зеву выхода. Юлечка полезла следом за братом, стараясь, чтобы фонарь в ее руке меньше дергался и больше освещал дорогу. Неунывающий Фрикадель поразмыслил и решил не утруждать себя героическим восхождением. Дракон расправил крылья, неловко подпрыгнул и, тяжело покачиваясь, примостился на плоском уступе.
Куда же они подевались?
Постукивает мороз по сосновым стволам, потрескивает по осиннику, похрустывает по березовым веткам. Темно в лесу. Луна убежала в тучи, а с неба опускаются, неслышно кружась, невесомые снеговые хлопья.
Разрывая копытами чистое снежное покрывало, идут через поляну, вздыхая и пофыркивая, великаны-лоси. Хотят лоси переждать снегопад у кормушек с солью, что в ельнике заботливо поставил дед Лёша. Там и от ветра укрыться можно за разлапистыми старыми елями и сена сладкого пожевать.
Шевелится в еловых ветвях куница – голодно ей. Снегопад загнал белок в гайно, а кедровки да синицы попрятались кто в дупло, а кто в шалаш из пахучих еловых лап. За такой пеленой снега их ни разглядишь, ни унюхаешь…
Бежит, бежит верный пес Франя по припорошённой свежим снегом, дорожке, торопится, пыхтит. Чёрный нос неустанно нюхает воздух – куда могли подеваться маленькие хозяева и их фиалковый друг, которому, кстати сказать, и снег-то противопоказан?
Вот бобтейл пробежал мимо луга – пелены нетронутого снега. С разбегу перескочил ручей и зашуршал сухим тростником на берегу – здесь совсем недавно играли дети, да ушли…
Франя остановился и присел, выкусывая намерзшие между пальцев снежные шарики-ледышки. Покончив с этим занятием, а за одно и передохнув, пес встряхнулся, с треском хлопая ушами, и потрусил дальше.
Собачьи уши спугнули зайца-беляка, примостившегося на ночёвку в прибрежном ивняке. Со всех прыгучих ног заяц стриганул из кустов, прижал уши к спине, и бежать – только сучья затрещали. Добежал до оленьей кормушки и там притаился за стожком сена. Только б лоси не спугнули. А лиса да куница сюда и носа не покажут – страшно им, человеком здесь пахнет, да собакой. А зайчишке уж все равно, лишь бы на ночлег до снегопада устроиться.
Обладая заслуженной репутацией чутьистой пастушьей собаки, Франя покружил у заячьей лёжки в ивах и обнаружил, что дети в густых зарослях днем обустраивали домик – индейский вигвам.
Пёс заспешил в обход тростника, куда вёл едва уловимый след – к новому пруду.
Это водоем считался в Лесниках новым, потому что появился позапрошлым летом в результате инопланетного катаклизма в котором, ему, Фране, довелось принимать участие. Зимой пруд добросовестно замерзал. Так что дед Леша с Никиткой специально периодически очищали его от снега – окошко для катания на коньках и лыжах-малютках любили взрослые и дети.
Бобтейл приступил к детальному исследованию катка, стараясь не проехаться пузом по льду. Ребячьи следы вихлялись и заматывались, а запахи – сплетались в клубок.
И вдруг он почуял, что в самом центре пруда, ледяная корка почему-то треснула. Оттуда из этой чернильной глубины доносятся запахи ребят и дракошки. И воды там не было, иначе бы все запахи потерялись.
Франя, не раздумывая, прильнул животом ко льду и осторожно пополз к непонятному месту. Обнюхав на три раза тонколёдный срединный участок с зияющей дырой провала посредине, пёс вернулся на толстую льдину. Он пришел к невероятному выводу: молодые хозяева, а вместе с ними и дракончик, пропали в глубине пруда, но при этом не утонули! И он, Франя, уже ничем им не поможет!
Пес поднял голову к снежно-черному небу и тоскливо, протяжно завыл.
Удрученный бобтейл вернулся к людям часа через полтора. Он то бродил вокруг пруда, то возвращался к ручью, то отправлялся на луг, но никак не мог поверить в то, что ребята могли сгинуть неизвестно куда. А он, старый пёс, не справился с жизненно-важным поручением старших хозяев.
И все же Франя, промерзнув до костей с заиндевевшей шерстью на щеках и на лапах, понял, что в одиночку он никого не найдет в ночном снежном лесу, тем более, что детский запах становился все слабее и слабее.
Баба Агата всплеснула руками, запуская в уютное домашнее тепло продрогшего помощника. Она перво-наперво принялась щупать кузовок, притороченный к ошейнику уставшей собаки.
Коробочка оказалась нетронутой.
– Я что-то не пойму… – озадачилась она, – Леш, посмотри-ка – еду никто не вскрывал… Ты что, Франечка, не нашел детей?
Пес неопределенно тявкнул. А дед Леша, отлично разбирающийся в повадках любого зверя, пояснил:
– Франя взял след, но детей всё не было… Он долго искал, упрямо искал, но не нашел и вернулся к нам.
– Как! – ужаснулась бабушка, – Что ж теперь делать? Пошли! Скорей! Поищем тоже! Надо ж их спасать!
– Погоди, не торопи меня, я хочу с собакой поговорить!
Дед подвинулся ближе к страдающей песьей мордахе и, глядя Фране прямо в глаза, начал задавать вопросы:
– Никита и Юля днем играли у ручья?
Пес утвердительно кивнул.
– А потом катались на лыжах на пруду?
Снова кивок.
– А затем отправились в лес?
Франя укоризненно фыркнул и резко мотнул головой так, что уши затрещали.
– Понятно, значит они в лес не пошли…Так они все время были на пруду? – уточнил дед.
– Гав! – подтвердил пес, нерешительно шевельнув кудряшкой хвоста.
– Так куда же они подевались?! – вскричал дед, – Не провалились же, в самом деле, сквозь землю!!!
На последней ноте отчаянного дедова вопля бобтейл разразился таким пронзительным лаем, что дед Леша сразу притих и, вопросительно прошептал:
– Ты что, хочешь сказать – ребята провалились в пруд?
Франя презрительно сморщился:
– Он говорит – «нет»! – дед растерянно подергал себя за ус, – Так где же они? Не могу же провалиться под землю!
Франя утвердительно тявкунул. Но неопределённо как-то. Потом успокоился и завилял коротким хвостом – человек все понял как надо.
– Это что ж, получается, – подала голос баба Агата, – наши внуки и дракон немалого размера, умудрились днем, катаясь на мелком пруду, провалиться под землю в буквальном смысле этого слова? А тогда почему коммуникаторы не работают? Это ведь чуткий механизм – должен сигнал и на земле и под землёй принимать…Я-то точно знаю – на землеройках его испытывала…
Дед пожал плечами.
– Зная непревзойдённый талант ребятишек, попадать в переделки, я нисколько не удивлюсь, если узнаю, что они сейчас находятся так глубоко, что даже связь там не функционирует.
– И что мы сидим? – возмутилась бабушка, – Живо собирайся – пойдем изучать пруд! – натягивая пуховик, высокие валенки и снегоступы, скомандовала она.
– Пойдем, пойдем, ты только не суетись, а то поторопишься да свернешь в снегопад с дороги, и тоже пропадешь! – подначивал взволнованную и раскрасневшуюся бабушку Агату дед Леша, – Та-ак, связь активирую. Франя – остаешься за старшего, присмотри за Неськой, чтоб он за нами не увязался!
Дед сунул валенки в снегоступы, до носа застегнул пуховик, прихватил лыжные палки, ледоруб и шагнул в снежную темь.
– Ширк-ширк, ширк-хрусь – размеренно скрипят снегоступы по нехоженому снегу Лесниковской неширокой дорожки.
Вот и пруд – ровный, как новенький монетный кругляш. Дед Леша и баба Агата вступили на лед и покатили к припорошенному снежной пылью, окошку катка. В центре катка виднелись очертания большого темного пятна, а точнее какой-то ямы.
Дед постучал лыжной палкой по льду под ногами– загудело, как в пустом чайнике. У бабушки захолонуло сердце.
– Та-ак! – дед вынул из заплечного мешка ледоруб, размахнулся и саданул с плеча по ледяной корке. Хрупкий лед пошел трещинами до самого черного провала, кое-где раскололся и острыми кусками полетел в…Нет, не в воду, а в огромный зев оледенелой карстовой воронки.
– О-ох! – жалобно простонала бабушка, – Где же вы, мои ребятушки?
Вперёд! За козодоями!
Дети настроились на длительное блуждание по подземным закоулкам. Но им, практически сразу повезло – короткий ход заканчивался другой пещерой, без воды и с мелким серым песочком на полу.
Сводчатые стены невысокого зала были испещрены разнокалиберными отверстиями нор, норок, норушек и норушечек. Фрикадель потянул носом воздух и – расслабился, потеряв всякий интерес к обитателям этого зала.
Дети прислушались – внутри, в стенах из мягкого известняка, явно кто-то копошился: повсюду слышались писк, вошкотня и пощелкивание. Невидимые хозяева подземного города жили своей обычной жизнью.
– Ау-у! – крикнула Юлечка, – Отзовись, живая душа!
И в тот же миг, как будто на зов девчонки, из норок вылетели пестро-серые, словно «меховые» птицы. Зашумели крыльями, засуетились вокруг ребят, виртуозно переворачиваясь в полете эти удивительные широкоротые создания.
– Юль! – завопил Никитка, пытаясь перекричать треск сотен крыльев и эхо от него, – Это козодои! Они живут в пещерах! Мы нашли их гнездовой городок!
– Здорово! –крикнула в ответ Юлечка, – Давай скорей отсюда уйдем! Я ничего не слышу!
Птичья стая, вереща и взметая крыльями сероватую пыль, поднялась к потолку и ринулась в один из многочисленных боковых «отнорочков».
– Вперед! За козодоями! – вскричал Никитка, – Птицы знают выход! Они выведут нас наружу! – И дети побежали за птичьей стаей, а позади Юлечки, стараясь не отставать, гулко топал Фрикадель.
Козодои, переговариваясь меж собой дрожащим писком и шурша мягкими крыльями по стенам, с размаху влетели в другую, довольно странную пещеру, скорей даже не пещеру, а настоящий, природный бальный зал.
Птицы бросились врассыпную по чернеющим тоннелям прочь из зала. Стая улетела, а дети и запыхавшийся Фрикадель оказались в полной тишине на каменном полу подземной «гостиной».
Путешественники огляделись – ничего примечательного. Ни подземного озера, ни слизней, в огромном зале не наблюдалось. Совсем скучной показалась Юлечке эта пещера. И девочка уже открыла рот, чтобы высказать брату все, что думает о проводниковых способностях его и козодоев, как вдруг на девчонкину голову многотонной каменной плитой навалилось ощущение, что за ними кто-то пристально наблюдает.
Юлечка ахнула и пробормотала:
– Никитка, он смотрит, ищет, смотрит, ищет…
– Кто? – не понял Никитка, изучая пещерные стены.
– Он, он – Лемурийский ктототам, – прошептала вдруг побледневшая Юлечка, сползая по выщербленной стене на холодный галечный пол. Фрикадель едва успел подхватить хозяйку носом и уложить на своей спине, укутав сверху, как плащом фиолетовыми кожаными крыльями. Никитка, спиной почувствовав, что с сестрёнкой творится что-то неладное, обернулся и бросился к Юлечке.
– Юлька! Что с тобой!
– Плохо мне, Никит! Голова ужасно болит, раскалывается совсем…Особенно, если идти за козодоями… Там ктототам… – промолвила девочка, роняя фонарик и проваливаясь в болотную муть беспамятства.
Никитка сначала растерялся, потом испугался, не мог произнести ни слова, только всхлипывал. Он нахлобучил на глаза «собачью» шапку, пока со лба не покатились крупные прозрачные бусины пота, стекавшие на кончик носа и капающие оттуда вперемешку со слезами. Мальчишка до красноты растирал ладошками сестрёнкины щеки, брызгал ей на лоб холодной водой, разминал на ее руках каждый заледеневший пальчик.
Все тщетно. Юлечка в сознание не приходила. В отчаянии, Никитка стянул с головы жаркую шапку, и тут же в его висок возилось раскаленное, медленно вращающееся сверло острейшей головной боли. И вместе с болью в его мозг проникло ледяное щупальце чужой, подавляющей все желания, воли.
Чуждый разум хотел, чтоб человек бежал, негодовал и страшился. Никитка качнулся, но не потерял сознание, как сестра, а последним усилием деревенеющих рук снова надел шапку.
«Сверло» исчезло. Никитка улыбнулся – все-таки он правильно догадался, что дело-то, оказывается в шапке. Обычная шерстяная шапка, связанная бабушкой Агатой с добавлением «собачьей» нитки, защищала Никиткину голову от чужого вторжения, лучше стального рыцарского шлема.
Конечно, отголосок головной боли и сейчас жужжал в голове старой осенней мухой, но мальчик подумал, что теперь на него можно не обращать внимания – не та интенсивность. Никитка решил разобраться с происхождением болевых ощущений несколько позже.
Надо было срочно спасать Юлечку. Он порылся в рюкзаке, вытащил длинный шерстяной шарф, что баба Агата связала в пару к шапке и малюсенький пузырек гвоздичного масла. Откупорив его, он натер душистой жидкостью сестрёнкины виски и сбрызнул шарфик – девчонка беспокойно заметалась. Обмотав шарфом, рыжую сестрицыну голову он соорудил что-то наподобие чалмы. Юлечкины щеки порозовели, она открыла глаза и слабо улыбнулась.
– Спасибо, Ник, я уже ничего…Сейчас все пройдёт…Наверно, надо поспать…
Девочка обессилено смежила веки, засыпая спокойным, расслабленным сном.
Никитка, для профилактики, намазав маслом еще и Юлечкин нос, фрикаделев клюв и собственные виски, подоткнул драконьи крылья под посапывающую девочку, чтоб той не поддувало.
Он вставил фонарик в расселину и начал рыться в своем безразмерном рюкзаке. Нашарив мешочек с провизией, он достал из него горсть изюму и пару конфет.
Разделив с Фрикаделем по-братски нехитрый «перекус», Никитка продолжил рюкзаковые изыскания и вытянул «за хвост» моток тонкой бечевы и крохотный фонарик-диод, брелоком болтавшийся на магнитном ключе от дома.
Серьезно глядя в поблескивающие перламутровыми всполохами, дракошкины глаза, Никитка сообщил:
– Фрикадель, я пошел исследовать проходы, в которые улетели козодои, а ты – охраняй Юлю и не вытаскивай фонарик из стены!
Мальчишка намотал конец бечевки на драконью лапу, закрепил хитрым узлом, подергал и удовлетворённо кивнул.
– Я скоро вернусь! Не скучайте!
Активировав голубую звездочку диода, и на ходу разматывая бечевку, Никитка отправился в темноту ближайшего тоннеля.
Хранитель
Земля успокоилась и перестала кружить в бешеном танце, смывая с себя остатки людской цивилизации. Планета как будто заново родилась. Тучи ушли, но Солнце теперь стало не зеленым, как раньше, а ослепительно желтым, ярким и чистым, как слеза. На небо невозможно было смотреть – оно стало хрустально-прозрачным и голубым, исчезла вишневая бархатистость и приглушенные тона растительности и океанских вод. Такое небо и такое солнце слепило бы непривыкшие к яркому свету глаза. Но мудрый Сфинкс – всего лишь изваяние…
Он молчаливо глядит и глядит сквозь пространство, заботливо окруженный белыми пирамидами. Далеко от Сфинкса, через пустыни, моря и леса встают, упираясь снежными верхушками в небо, высочайшие горы планеты. На дне глубокого черного ущелья в клубящемся тумане зависли над струящимся истоком новой реки множество светлых летательных дисков. Один за другим стали нырять они в горный провал за прозрачным потоком.
Заскрежетала земля, загудели горы, посыпались камни. И черное ущелье пропало, как и не было его вовсе среди этих молчаливых гор, лишь река упрямо выплеснулась из земной глубины и понесла свои воды в долину. Корабли, пробивая толщу камня, влетели в обширную пещеру.
С кораблей сошли золотокожие вожди – последние люди погибшей цивилизации. Они несли в себе знания. Знания для новых людей, тех, что когда-нибудь будут жить на Земле.
Сели на сухой каменный пол, подогнув под себя скрещенные ноги и полузакрыв глаза. Люди погружались в забытьё на многие годы. Вожди всегда знали, что и как нужно делать. Они умели быть бессмертными. Почти…
Тела людей медленно остывали, становясь твердыми, как камень окружающих гор. Дыхание прекратилось и только едва заметные во тьме тонкие серебряные паутинки тянулись ввысь от застывших фигур. Вожди оставались живыми.
Золотокожие приготовились ждать. Ждать тысячелетия, пока их потомки не придут беседовать о вечном.
А Сфинкс, устремляя свой взгляд сквозь время, будет верным хранителем вождей. Пройдут века, один народ будет сменяться другим. Но Сфинкс выстоит, терпеливо ожидая возвращения своих создателей.
Никитка ищет выход
В первом тоннеле Никитка быстро разочаровался. Не успел он углубиться в проход, философски размышляя, о чем думает крот в подобной ситуации, как на его пути возникла отвесная стена. Гладкая и неприступная.
А тоннель превращался в колодец, резко уходящий вверх. Никитка посветил вокруг – он стоял на дне этого самого каменного колодца. Мальчишка удрученно вздохнул – взлететь по вертикальной трубе под силу только птицам…
Никитка, подсвечивая себе под ноги фонариком, по веревке вернулся в зал, где отдыхала сестренка, а бдительный Фрикадель ревностно охранял ее сон, прислушиваясь к каждому шороху и скрипу.
– Левый тоннель нам не подходит, – доложил Никитка. Он еще раз взглянул на сестру, и какой-то тревожный червячок беспокойства зашевелился у него в голове. Пока еще маленький, смутный и неосознанный. Никитка мысленно «ухватил червячка за хвост», отметив для себя – чуть позже вернуться к непонятным ощущениям. Он погладил Фрикаделя и ободряюще ему подмигнул:
– Не вешай нос, драконище, еще полетаешь по Лесникам! А как выберемся отсюда, я тебе премию выпишу – за мужество, проявленное в подземелье – три кило сыру и три кило сливочного масла!
Фрикадель заурчал и облизал губы, всем своим видом показывая хозяину, что он очень даже не против такой вкусняцкой премии. Никитка, еще раз проверив прочность бечевочного узла, полез в верхний, расположенный прямо над их головами небольшой проход.
Тоннель и дальше постепенно сужался и сужался, и, наконец, сузился настолько, что Никитке пришлось ползти на четвереньках. Когда потолок лаза начал скрести его по шапке, Никитка вынужден был признать, что и этот проход им не подходит – в него не пролезет Фрикадель. А если и пролезет, то обязательно застрянет, как Винни Пух в кроличьей норе.
Ник включил «задний ход» и довольно споро перебирая четырьмя конечностями, пополз к выходу из «норы».
Пока руки – ноги работали, Никитка вспомнил про «червячка» и начал раскручивать свою ассоциацию.
« Это меня «зацепило», когда я Юльку спать укладывал», – рассуждал мальчик, – «То есть эта мысль связана с Юлькой, точнее с ее состоянием…», – и вдруг его осенило: «Ну конечно! Какой же я болван! Юлька, когда у нее голову прихватило, что-то там шептала про ктототама! Как же я сразу не понял! Она имела в виду тот самый недружелюбный разум, который после и у меня в мозгах шуровал! Ай да сестрик! Только, по правде, кто же это такой? Ведь не Лемурийский же ктототам, в самом деле… Надо выяснить…»
С такими удачными мыслями, Никитка вновь вернулся к Юлечке с Фрикаделем. У них ничего не изменилось – девочка по-прежнему спала на дракоше, а тот лежал, свернувшись калачиком, и боялся пошевелиться, чтоб не потревожить маленькую хозяйку.
Никитка попил из фляжки и предложил дракончику. Фрикадель со смачным причмокиванием одним могучим глотком втянул немного воды и благодарно посмотрел на мальчика. Никитка смочил влажным платочком пересохшие сестрёнкины губы и водрузил этот прохладный компресс ей на лоб – может Юлечке полегчает?
Мальчишка заботливо поправил сбившийся шарфик и перехлестнул пушистые бахромушки под сестриным подбородком.
Юлечка вздохнула во сне и улыбнулась, отчего на её щеках появились едва заметные «младенческие» ямочки.
Никитка улыбнулся в ответ и сказал вполголоса:
– Нашли же мы выход из одного затруднительного положения, значит, найдем и из другого! – он упрямо треснул кулаком по ладони и, в очередной раз, проверив надежность страховочной веревки, пошел в черный лаз, маячивший в дальнем правом углу пещеры.
Лемурийский ктототам
А через пару шагов на Никитку «накатило». Внезапно и беспричинно он почувствовал себя микробом, пробирающимся «в пустоте» сквозь вязкую звуконепроницаемую «вату». Ноги и руки налились свинцовой тяжестью, их движения показались Нику медленными и неуклюжими, как замедленные кадры старинного кинофильма. Он будто попал в никуда, в безвременье.
В паутинно-липкое ничто и нигде космической черной дыры. И только голубая звездочка фонарика ободряюще подмигивала в этой масляной, почти осязаемой тьме. Зябкий страх заполз к нему под курточку и мурашками «слетел» вниз по позвоночнику к пяткам. Струйки холодного пота поползли по вискам из-под шапки. Никитка зябко передернулся и взял себя в руки.
– Гей! – крикнул он. А в ответ никакого эха.
– Э-ге-ге-гей! – собственный голос, показавшийся ему жалким писком, пропал в чернильной «вате». А внутри «заскреблась» острым коготком уверенность, что он здесь не один. Чье-то присутствие угнетало и пульсировало тяжелой головной болью в мальчишечьем затылке, так, что шевелились рыжие волосы. Никитка понял, что это неизвестный «кто-то», явно не козодой. Одновременно с этой мыслью в его болезненно пульсирующий висок торкнулась чужая мысль:
«Ты кто-о?» – бесстрастно поинтересовался кто-то.
Никитка удивился. И, как будто испугавшись Никиткиного удивления, страх скукожился и спрятался, оставив после себя лишь чуткую настороженность.
– Я – мальчик! – твердо ответил Никитка вслух.
– Ма-альчик, – прошелестел голос, обретая слуховую материальность, – Ты-ы отку-уда?
– Как, откуда? Ясное дело – с Земли, то есть с ее поверхности – из Лесников, – уточнил Никитка, махнув рукой в неопределенном верхнем направлении.
– Ле-еснико-ов…– певуче повторил голос, – Э-это в океа-ане-е?
И тут Никитка догадался, что беседует с тем самым давным-давно вымершим лемурийцем, «лемурийским ктототамом», про которого они так недавно рассуждали с сестренкой. Сразу стало жарко.
– Ха! – вскрикнул он, но тут же взял себя в руки и вежливо продолжил общение:
– Нет, к сожалению, Лесники – это не в океане и даже не в Атлантиде. Атлантида давно исчезла, а ее жители – умерли, – он пожал плечами, – говорят – землетрясение и потоп. Сейчас над нами твердая земная кора – Евроазиатская платформа. И страна – Россия, а селение, называется «Лесники», мы тут живем с Юлечкой, бабушкой и дедушкой. Мы – люди, в смысле – человеки. А еще у нас есть Фрикадель – он дракон, и Неська тоже.
К концу этой краткой ознакомительной речи в Никиткином сердце прочно обосновалось неиссякаемое ребячье любопытство. И вопросы посыпались во тьму, будто дождинки:
– Ну, скажи, ты, что ж совсем ничего про «верх» не знаешь? – допытывался он, – Ты и в правду древний-предревний, или мне кажется? Ты кто – атлант?
– Не-ет… – задумчиво пропел голос, – Я – Ле-ему-уриец!
– Лемурийский ктототам! – хохотнул Никитка.
– Кто-то-отам… Не-ет, я-я Ле-емурие-ец! – голос не понял мальчишкиной шутки.
– Так покажись уже, что ли, лемуриец…
Никитка ощутил правой щекой легкое дуновение, и из тьмы шагнула прямо на него длинная, худая, и какая-то угловатая, фигура, вся светящаяся легким внутренним светом.
Лемуриец был ростом метров шесть и если бы не его собственная «подсветка», Никитка смог бы упереться носом лишь в костлявые, обтянутые пергаментно-коричневой кожей, колени. От существа исходил слабый, едва уловимый запах лаванды. Мальчишка запрокинул голову и заглянул в «лицо» ходячей древности.
Завороженным взглядом Никитка всматривался в огромные, уходящие к вискам, глаза без ресниц, куполообразный, выдающийся вверх и назад, череп, в еле заметные щелку рта и нос-завиток без переносицы. Из центра лба древнего создания, на том месте, где, по предположению ученых, располагается «третий глаз» лемурийцев разливалось сапфирно-голубое свечение, легкой дымкой, окутывающее всю огромную фигуру. Никитка непроизвольно зашептал на манер заклинания:
– Лемурийский ктототам за Никиткой по пятам…Ходит-бродит день и ночь, хочет в яму уволочь…
– Э-это пе-еснь? – не разжимая губ, как будто носом, поинтересовался «ктототам».
– Нет, – Никитка почему-то смутился и решил объяснить, – Это сестра выдумала, когда мы упали в пещеру, а я ее напугал…Но потом рассказал про вас – все честно!
– Че-естно…Про на-ас…– Эхом отозвался Лемуриец.
И тут перед Никиткиным мысленным взором вихрем пронеслись цветные и очень четкие «картинки»:
…Волна «съедает» прибрежный белокаменный город. Бордовое небо расчерчено огненными зигзагами молний. Пушечными ядрами электрические шары попадают в ажурные фасады и цветущие террасные сады. Высокие глазастые люди мечутся меж двух стихий, и нет им нигде спасения…
…Темнота и тишина. Вдруг яркий луч прожекторного фонарика тонкой иглой вырывает из тьмы сидящего в «позе лотоса» в закрытой каменной нише золотокожего лемурийца.
Грязные и потрескавшиеся руки с обломанными черными ногтями грубо срывают с шеи застывшей фигуры золотой нагрудник, изукрашенный сиреневыми аметистами. Торжествующе-хриплый людской крик несется в бесконечность. Закатное солнце розовыми и оранжевыми мазками метит голубые снежные маковки высочайших гор мира…
…Мертвенный и слепящий неоновый свет, назойливое жужжание электромотора. Острейший, блистающий хищным оскалом, хирургический нож пропарывает пергаментную кожу выпуклой головы неподвижного лемурийца, обнажая белые кости черепа…
…Необъятное пространство космоса. Звезды перемигиваются разноцветными огоньками. Пронзая время серебряной стрелой, летит корабль. На его борту перламутрово поблескивают золотые капсулы. Много капсул…Много…
– Это ты! Твоя жизнь! – Захлебываясь словами от избытка чувств, вскричал Никитка.
– Э-это жи-изнь мое-его ро-ода…– бесстрастно пропел лемуриец, – Оста-алось пя-ять! Я-я зде-есь…
– А где же остальные? – спросил мальчишка дрогнувшим голосом – его сердце наполнилось неизъяснимой жалостью к этому изможденному, иссохшему, но все еще могучему, предку.
– На дне-е океа-ана…Внутри подводных пеще-ер… В Джомолу-унгме…
– Ой! – воскликнул Никитка, а Джомолунгма-то – это гора, причем самая высокая в мире.
Сияющая дымка существа недоверчиво заколебалась.
– Хорошо-о, что вы-ыше ми-ира…– бросил он непонятную фразу.
– Почему? – выпалил Никитка очередной вопрос.
– Та-ам поко-ой…Знания оста-анутся в поко-ое…
– А-а, понятно, значит, любите уединение…А что за знания?
– Ка-аждый из на-ас несе-ет возду-ушный кла-ад…
– Ого! –восхитился мальчишка, – Значит ты можешь летать? Ну, так мы тоже кое-что умеем – на телеге, например, на космолете…
Он принялся загибать пальцы и увидел, как светящаяся оболочка лемурийца отделилась от тела и поплыла по воздуху, очертив над Никиткиной головой правильную «восьмерку».
– У-у-у! – разочарованно протянул мальчик, – Так-то, конечно мы не умеем!
– Просто, не зна-аете ка-ак… – шепнуло существо.
– А расскажи! – подначил Никитка.
Лемуриец покачал головой:
– Еще не вре-емя…
– Ясненько, не заслужили, – съехидничал Никитка, – А твои, гмм…товарищи, они-то, что несут в народ?
