Марк Рабинович
Драматический взгляд. Пьесы
Приговоренные к жизни
(новая версия)
Действующие лица:
Альгис Вайткус (Рувен Файенсон)
Натан Йозефавичус (Павел Вуколов)
Молодой Альгис
Молодой Натан
Антагонист: Энрикас, Сашка, Гади, Раввин, Замполит, Хамид, учитель Лошоконис (?)
Антагонистка: Хуторянка, Медсестра
Фирочка
Ведущая
Действие 1-е
Больница
Два матраса изображают койки в больничной палате. Кресло (для Натана). Альгис лежит на одном матрасе.
Альгис: Вы знаете, ко всему можно привыкнуть: и к пальмам вместо берез и к хамсину по субботам вместо дождичка в четверг. Вот только к отсутствию снега я никак не смог привыкнуть за 30 лет. Раньше мы садились в машину и неслись на Хермон каждый раз как по радио обещали снег. Неслись, или точнее, пробирались сквозь пробки. Но это было раньше… Однажды, то-ли в 92-м то-ли в 93-м снег лежал на Голанах целых два дня…
поет:
Альгис:
Снег упал на базальтовый склон
…поседели дома
Я в недолгий мороз влюблен
..на Голанах – зима
Запорошенный шрам скалы
…снег не падает вниз
Лишь пятнают его следы
…обезумевших лис
Ночь разбрызгала белый свет
…на унылом плато
И звезда покивает вслед
…если что-то не то
Голубые сугробов горбы
…сторожат вдоль дорог
И таинственный свет луны
…необычен и строг
Но недолгий зимы покой
…не продлится и дня
Полдень выплавит солнца зной
…обнажится земля
И последний снежок зимы
…унесется один
Посылая глоток воды
…ожиданию равнин
Я безмoлвно печаль несу
…эта ноша легка
Снег упал на мою судьбу
..и не стаял…пока
Прожектор освещает Натана. Он только что вошел.
Натан: Не помешаю?
Альгис: Мир входящему.
Натан: Мне сказали что вы сами хотели соседа. А то неудобно как-то. Была отдельная палата, а теперь....
Альгис: Все верно. Видите-ли – как-то неуютно умирать в одиночестве.
Натан: Ну что вы так. Выглядите вы совсем неплохо.
Альгис: Я тоже так думаю. Но у моих почек, знаете-ли, сложилось свое мнение. Впрочем, против трех-четырех месяцев они не возражают.
Натан: (растеряно) Извините.
Альгис: За что? Это вы извините, что так ошарашил. И, если не хотите соседствовать с умирающим, то я вас пойму и не обижусь.
Натан: Я вообще-то бывший военный, кое-где бывал и кое-что там видел. У вас-то, по крайней мере, руки-ноги на месте, простите за цинизм.
Альгис: Ой, да бросьте вы извиняться! Я хоть в армии и не служил, зато за 30 лет в стране тоже кое-что повидал.
Натан: Ну тогда позвольте представиться – Павел Семенович Вуколов.
Альгис: Очень приятно. Имя вроде не совсем еврейское.
Натан: Вообще-то я еврей по жене.
Альгис: Nobody is perfect.
Натан: Что, позвольте?
Альгис: Да так, ничего…А здесь вы по какому поводу? Тоже последняя остановка?
Натан: Нет, мне вроде-бы приговор отменили. Теперь жду результатов анализов. (осторожно) Вот вы сказали "последняя остановка"?
Альгис: Еврейский юмор, знаете-ли.
Натан: Знаю, как не знать. Смех сквозь слезы. Только это и спасало нас в гетто.
Альгис: В гетто? В каком гетто?
Натан: В вильнюсском гетто…Про Понары слышали?
Альгис: (отворачивается, глухо) Кто-же не слышал.
Натан: (не замечая) Ну не скажите… Многие не слышали, а иным – все равно.
Альгис: (снова поворачиваясь) Тут иных нет. Но я не совсем понимаю. Вуколов Павел…Семенович? И вильнюсское гетто, (неуверенно) Понары. Как-то не очень…
Натан: Долгая история. Я ведь не всегда был Вуколовым.
Альгис: Я бы послушал долгую историю.
Натан: Это не так уж интересно, да и мне не не слишком приятно.
Быть жертвой – не самая приятная роль. Что может быть хуже?
Альгис: Наверное – быть палачом.
Натан: Ну это уже где-то за гранью, такое мне трудно себе представить…
Альгис: А вы пробовали?
Натан: Пробовал что?
Альгис: Представить себе то что чувствует палач.
Натан: Ничего он не чувствует. Откуда у него чувства? (Альгис пристально смотрит на него, Натан смущается) Ну нет, он конечно что-то такое…
Альгис: А что ощущал тот который повесил Эйхмана?
Натан: Это не одно и то же. Эйхмана следовало повесить.
Альгис: И исполнитель приговора искренне верил в это. А если те что стреляли в Понарах, тоже искренне верили, верили в какую-нибудь нелепую чушь. Во что только люди не верят по глупости…и по молодости.
Натан: (сердится) Так ведь можно все что угодно оправдать.
Альгис: Нет! Оправдать нельзя…неможно (при этом слове Натан пристально смотрит на него, Альгис поправляется нарочито четко). Невозможно! Разве что, пожалуй, можно попробовать понять. Но и это не обязательно.
Натан: Кого понять? Того кто хотел застрелить тебя только за то что ты еврей? Не хочу я его понимать и не буду.
Альгис: А вот если бы вы встретили сегодня на улице одного из тех, кто стоял там, в Понарах, над обрывом? Что бы вы сделали?
Натан: Я?
Альгис: Давайте упростим задачу. Пусть это будет не садист, получающий удовольствие от казни, вроде (замолкает, не договорив).
Натан: Вроде кого?
Альгис: Да нет, неважно. И пусть это будет не тот, кто подписывал…
Натан: (испуганно) Что подписывал?
Альгис: Приказы, конечно. Что с вами?
Натан: Нет, ничего. Продолжайте.
Альгис: Пусть это будет один из тех восторженных придурков что по глупости попали в Особый Отряд.
Натан: (удивленно) А вам ведь действительно не все равно. Мало кто слышал про Особый Отряд. Конечно, мне трудно представить себе такого придурка здесь, в этой стране, но разве что теоретически…
Альгис: Да, именно теоретически.
Натан: Вы конечно ждете чего-нибудь вроде – "Своими руками задушил бы поганца!!". Раньше, много лет назад я бы так и поступил. А теперь все оно перегорело что-ли. Не знаю. Наверное просто вызвал бы полицию и сдал его как можно быстрее чтобы не испачкаться.
Альгис: И вы бы даже не захотели спросить его?
Натан: Спросить? О чем?
Альгис: (приподнимается) Что-же это мы как не родные, все на вы и на вы. Я за 30 лет как-то отвык выкать. Меня зовут (драматическая пауза)… Рувен Фаенсон. Тоже из Вильнюса и тоже из гетто,
Немая сцена. Натан пытается осознать сказанное
Натан: (растерянно) Но ведь вся семья Фаeнсонов… У меня на глазах… Лейтенант Клокке.
Альгис: Все верно. Энрикас Клокке застрелил их…
Натан: (машинально) Выстрелил в затылок.
Альгис: Да, в затылок. Всем, даже младшим, даже детям… Всем, кроме Рувена. Мне он выстрелил в лицо… А еще там была семья Лошоконисов…
Натан: (прерывает) Но как же вы?
Альгис: ..ты
Натан: (машинально) Как же ты?
Альгис: Ты знал Рувена? (Натан судорожно кивает) Помнишь, как несколько еврейских семей, в слепом порыве ассимиляции, послали своих детей в литовскую гимназию? Там еще были Рувен Фаенсон и Натан Йозефавичус. Так ведь, Натан?
Натан: (отходит на шаг) Так это ты?
Альгис: Учитель Лошоконис рассадил их среди литовских детей. Натану досталось сидеть…
Натан растерян, дезориентирован.
Натан: Альгис? Ты Альгис? Альгис Вайткус?
Альгис: Я был Альгисом Вайткусом.
Натан: И ты..
Альгис: Да, Альгис расстреливал людей в Понарах. Молодой, неопытный дурак.
Натан: Почему ты говоришь о себе в третьем лице.
Альгис: Не знаю. Мне так удобнее.
Натан: И ты убил Фаенсонов !?
Альгис: Нет, их убил Энрикас Клокке. А Альгис убил Лошоконисов.
Понары 1942.
Молодой Альгис и Энрикас Клокке – кепи вермахта, Альгис комментирует происходящее.
Энрикас: Тебе следует называть меня Генрих а еще лучше – господин лейтенант.
Молодой Альгис: Слушаюсь, господин лейтенант Генрих.
Энрикас: Не юродствуй, а то забуду что мы учились вместе. Ты узнал учителя Лошокониса? Впрочем это я был у него лучшим учеником, а не ты.
Альгис: Лучшим учеником был ты, Натан, но оговорка Энрикаса вполне простительна, ведь он так старался быть лучшим.
Молодой Альгис: Что он здесь делает? Да еще с женой и внуками?
Энрикас: Уже ничего. Он уже все сделал когда укрывал евреев. А теперь делать будешь ты. Помнишь, что следует делать с укрывателями?
Молодой Альгис: (без эмоций) Помню, господин лейтенант. Всех?
Энрикас: Да, всех.
Молодой Альгис: И детей?
Энрикас: И детей тоже. А ты что думал?
Альгис: Действительно, о чем же думал Альгис? Он уж точно не думал, что придется убивать своего учителя. И он не думал, что там будут дети. Похоже, он вообще не слишком думал.
Энрикас: А Рувена помнишь? Рувена Фаенсона. Именно его семью прятали Лошоконисы. Впрочем, Фаенсоны – это уже моя забота. А твоя – Лошоконисы.
Молодой Альгис: (выходит на авансцену) Вы когда-нибудь стреляли человеку в затылок? Они всегда падают вперед, так что при известной ловкости можно не запачкаться. Лишь бы ошметки мозга не брызнули во все стороны. Но и это легко отмывается.
Молодой Альгис возвращается и производит действия, описываемые Альгисом.
Альгис: Госпожа Лошокойне стояла в начале строя, но Альгис первым убил старого учителя. Почему? Не знаю. В его так хорошо знакомую лысину трудно было не попасть. Потом пришел черед его жены. У нее были распущены волосы и Альгис увидел, что она давно не красилась, волосы были уже наполовину седые. Война, подумал Альгис, где сейчас достать басму. У Лошокойне была целая грива полуседых волос и Альгис боялся, что пуля пройдет через них минуя голову. Но он напрасно боялся – пуля вошла куда надо.
А следующим был ребенок. Внук. Альгис видел его перед войной но не помнил его имени. Юргис, что ли? Да нет, вряд-ли. Откуда у учительского внука деревенское имя. Но этот белобрысый затылок он определенно видел. Нужно было выстрелить. А потом сделать два шага в сторону и убить девочку, внучку. Но Альгис не выстрелил.
Больница
Натан: (издевательски) Ясное дело, ты застрелил Клокке, перебил охрану и вывел всех в лес.
Альгис: (не обращая внимания) Альгис бросил пистолет…
Натан: (издевательски) Да, и заплакал горькими слезами раскаяния.
Альгис: .. Он сел и сидел тупо смотря перед собой пока Энрикас не сбил его на землю, ударил несколько раз сапогом…
Натан: (все так же) Ах ты бедняжка. Что, больно было?
Альгис: Потом Энрикас поставил Альгиса на ноги и заставил смотреть как он убивает Фаенсонов. Но вначале Энрикас застрелил маленьких Лошоконисов. Он сделал это походя, как будто они были ему не интересны. Ты ведь помнишь Клокке из айнзатцгруппы?
Натан хочет что-то сказать, но останавливается на полуслове.
Альгис: Литовская пылкость органично сочеталась в нем с немецкой добросовестностью. Он ничего не делал просто так, этот Энрикас. Ведь Альгис уже расстреливал людей. Но то была расстрельная команда, где каждому хочется думать что это не его пуля…
Натан: И ты, конечно, всегда стрелял в воздух.
Альгис: Нет Альгис не стрелял в воздух. И все же так было легче. А тут Энрикас дал ему свой пистолет и приказал стрелять в затылок. Он сам так делал, ты наверное знаешь.
Натан: (неопределенно) Знаю.
Альгис: И только Рувену он выстрелил в лицо. Но зачем ему нужен был Альгис? Зачем он так поступил? Зачем дал Альгису свой люгер. Что ему нужно было?
Натан: Почему ты все время говоришь о себе в третьем лице?
Альгис: Мне так удобнее.
Натан: Не поможет! Это ты, Альгис Вайткус, стрелял в евреев в Понарах. И это ты убил Лошоконисов.
Альгис: (неуверенно) Да, это был (пауза) я.
Натан: Ты! И тебя будут судить. Ты будешь сидеть за решеткой, а люди будут показывать на тебя пальцем как на животное.
Альгис: (весело) Заманчивая картина. Но, боюсь, ничего не выйдет. Вначале, наверное, будет следствие, долгое и основательное. Будут искать свидетелей, документы. У нас это умеют, ты же знаешь. Или не знаешь? Неважно. Я, конечно, во всем признаюсь, как признался тебе, но и это не намного ускорит процесс, который займет месяцы, если не годы. Потом Литва потребует экстрадиции, потом наш верховный суд эту просьбу рассмотрит. А мною уже давно будут лакомиться черви. Моя левая почка позаботится об этом, а правая ей с радостью поможет.
Натан: Значит тебе снова удастся сбежать? Как в 44-м?
Альгис: Не знаю. Может (нерешительно) Может быть ты возьмешься судить меня? А что? Будешь дознавателем, прокурором и судьей. А если хочешь, то и исполнителем приговора. Мы что-нибудь для этого придумаем. У нас, евреев, всегда найдется неординарное решение.
Натан: (вскакивает, он еще не осознал предложение Альгиса) Да какой ты еврей?!
Альгис: (ехидно) Как скажете, Павел Степанович.
Натан: (падает обратно в кресло) Судить?
Альгис: А что? Свидетельские показания не понадобятся ввиду чистосердечного… Ну ты же понимаешь…Взвесишь все за и против.
Натан: Какие еще "за"?
Альгис: Ты судья, тебе виднее.
Натан: Похоже ты хочешь исповедоваться. Но я тебе не ксендз.
Альгис: Да и я с 41-го не ходил к причастию. Последние годы я все больше в синагогу (Натана хочет что-то сказать, но сдерживается). У нас, евреев (Натан с большим трудом сдерживается), ведь нет отпущения грехов. Но высший суд есть и у нас. Правда сегодня не Йом Кипур. Так что вся надежда на тебя.
Натан: Надежда!? На меня! Да тебя надо немедленно сдать … в полицию, в зоопарк, в кунсткамеру, не знаю куда! Не понимаю, зачем я вообще тебя слушаю.
Альгис: Зато я понимаю. Тебе очень хочется узнать как из убийцы евреев Альгис сам стал евреем, израильтянином и сионистом… Стал Рувеном.
Натан: Ты не Рувен, никогда им не был и никогда не будешь!! (пауза) Но если откровенно, то я действительно хотел бы понять.
Альгис: И я тоже. Я ведь тоже не совсем понимаю… Предлагаю заслушать подсудимого.
Натан: (с трудом выдавливая слова) Ну ладно, выкладывай свое чистосердечное.
Альгис: После расстрела Фаенсонов и Лошоконисов Альгис не стал дожидаться решения лейтенанта Клокке и дал деру в лес благо с лесами в Литве все было благополучно. Был уже конец 42-го и Альгису оставалось продержаться меньше года. Он, впрочем, этого не знал. Долго рассказывать про этот год, да и не интересно. А интересно то что осенью 43-го Альгис оказался на маленьком хуторе недалеко от Игналина.
Хутор под Игналина 1943.
Молодой Альгис и Хуторянка – платок завязан сзади, передник, платье
Хуторянка: Ешь парень, ешь. Картошка хорошо уродилась, а скоро зима – все равно померзнет. Переночуешь в сарае на сеновалe. Только не вздумай тут руки распускать. Не смотри, что мужика в доме нет, мои собачки тут за хозяина будут (глухое ворчание большой собаки). Вот кожушок возьми, чтоб не замерзнуть. А утром уходи… Еще затемно уходи, а не то собак спущу. Мне ни с теми. ни с этими ссориться не с руки. И кожушок вернуть не забудь, смотри у меня.
Молодой Альгис: А ты, как я посмотрю, неплохо устроилась. И тем и этим… Или не тем и не этим. Один хрен. Только не надейся, что тебя оставят в покое. А твой нейтралитет вряд ли кого убедит.
Хуторянка: Ты брось тут ученые слова говорить…Нейтралитет…Ишь ты. Будто я сама не понимаю. Но я-то свою судьбу давно уже выбрала… И не изменишь ничего (наклоняется, громким шёпотом) А ты еще можешь!
Молодой Альгис: (кричит) Что я могу? Что?
Хуторянка: Я тут порылась в твоей сумке. (Альгис вскидывается, рычит собака) Да ты не вскидывайся на меня и за пистоль свой не хватайся. Мои собачки побыстрее пули будут. Так что не надо… И спасибо еще скажешь за добрый совет. У тебя там документ какого-то жидка, Рувена вроде. И карточка на нем. Так этот жидок сильно на тебя похож. А ты на него. Вот ты и стань им, этим Рувеном.
Молодой Альгис: Это как же? Скрываться под чужим именем. Так ведь разоблачат и все припомнят. Еще и поглумятся.
Хуторянка: Вот ты вроде грамотный, небось гимназию закончил, а простых вещей не понимаешь. Как раз если будешь скрываться, то найдут, непременно найдут и непременно поглумятся…
Молодой Альгис: Я что-то не совсем…
Хуторянка: А вот если станешь им, этим Ру…Рувеном. Наденешь его жизнь как тот кожушок. Начнешь думать как он, есть как он и спать как он, то может и не найдут. А может и найдут. Вот, к примеру, если родственники какие…
Молодой Альгис: Нету родственников.
Хуторянка: Ну, тебе парень виднее. Больше нам с тобой говорить не о чем, но ты все-ж подумай. Хорошо подумай.
Больница
Альгис: Альгис смотрел на карточку и думал – действительно похож. Неужели бабушка согрешила с евреем? И Альгис…Ну то есть я…Я хорошо подумал и стал Рувеном.
Натан: Шма Исроел! Так таки взял да и стал?
Альгис: Нет, не сразу. Нас, узников гетто (Натан пытается сказать что-то, но только машет рукой) не очень то трясли в СМЕРШе и я легко попал в Ленинград. Там трудно было кого-то удивить ассимилированным евреем, говорящим по-русски с сильным акцентом, но и на жаргоне знающем лишь пару слов. Я поступил в Электротехнический и вскоре получил диплом инженера. Ты же помнишь как легко давалась мне физика?
Натан: Да, учитель Лошоконис гордился бы тобой.
Альгис: Пожалуйста, не надо…Как-то летом 50-го, когда Альгис был еще весьма жив, а Рувен еще почти совсем мертв, мой однокурсник Сашка Шварцман затащил меня в синагогу на Лермонтовском. Молиться Сашка не собирался…
Синагога в Ленинграде 1950
Молодой Альгис и Сашка Шварцман – кепка
Сашка: Взгляни-ка наверх. Ты только посмотри, какой восхитительный курятник. Есть тут славные еврейские курочки на любой вкус. Вот эта длинноногая в очках – она для романтических прогулок под луной. Вон та, растрепанная – для нескучного времяпровождения вдвоем, А вон та, лупоглазая – для создания прочной советско-еврейской семейной ячейки. Прейскурант обширный, в основном, конечно, брюнетки, но и блондинки попадаются.
Молодой Альгис: Ты что, с ними всеми знаком?
Сашка: Ну нет, конечно! Но без проблем познакомлюсь. И тебя познакомлю.
Молодой Альгис: (со смехом) Тебе, конечно, рыженькую подавай. Знаю я твою слабость. А вот, кстати и кандидатка… Вон та, в уголке. Только странно.. Такая жара, а она – в кофте с длинным рукавом.
Появляется Фирочка. В синагоге СПБ женщины стояли под колоннадой второго этажа – тут требуется какое-то возвышение)
Сашка: (становится очень серьезным) Вот ее-то я как раз знаю. Она, наверное, единственная, кто приходит сюда помолиться. И она всегда надевает с длинным рукавом. Знаешь почему?
Молодой Альгис: (тоже становится серьезным) Почему?
Сашка: …Говорят, что они поженились за полгода до войны. Так что рожала она уже под немцами у мамы в Гомеле. Ее вместе с ребенком, мальчиком, отправили в Освенцим. А на руке у нее лагерный номер – татуировка, поэтому и рукава.
Молодой Альгис: А дальше?
Сашка: (неохотно) А что дальше? Ребенок умер в лагере, а ее освободили наши. Ну а тут, в Ленинградской квартире ее уже ждала похоронка. (пауза) Так что как бы я не любил рыженьких, это не для меня. У меня на это совести не хватит… И так у меня ее немного. (превращается в прежнего Сашку) Тем более, что товар в ассортименте.
Альгис: У Альгиса, похоже, с совестью проблем не было.
Молодой Альгис: Ты правда с любой можешь познакомить?
Альгис: Напрасно Альгис сомневался…
Молодой Альгис и Фирочка идут по Ленинграду. Сменяются кадры на заднем плане.
Фирочка: Вы все время молчите.
Молодой Альгис: И вы тоже. Даже ни разу не улыбнулись.
Фирочка: Я думаю.
Молодой Альгис: О чем?
Фирочка: Разве нам с вами не о чем думать? Вы ведь тоже многое прошли… Гетто… Смерть… Вашему другу этого не понять, он всего лишь умирал от голода в блокаду. Это же так легко, умирать. А когда… Когда остается пустота.
Фирочка поворачивается к нему.
Фирочка: Пожалуйста… сделайте мне ребенка.
Альгис: (Натану) Что смотришь? Именно так она и сказала.
Фирочка: Не надо на меня так смотреть, не надо! Пусть это будет девочка. Обязательно девочка! Ведь мальчиков убивают на войне! А потом уходите, мне больше ничего от вас не надо! Ничего!
Больница
Альгис: Вот так Альгис стал женатым человеком.
Натан: Это ты что, так грехи замаливал? Сначала убить сотню-другую евреев, а потом одну еврейку осчастливить?
Альгис: Ты кого спрашиваешь? Если Альгиса, то он, похоже, просто прикинул, что так ему еще лучше удастся натурализоваться. Так это вроде называется?
Натан: Альгиса, кого же еще? Потом ты ее бросил, верно?
Молодой Альгис подходит к Фирочке, она отступает. Он закатывает ей рукав на левой руке.
Фирочка: Зачем вы? Не надо. Ну пожалуйста… (пауза, тише) Не надо.
Молодой Альгис: Сто…
Альгис: … Сорок…
Молодой Альгис: … Один
Альгис: … Семьсот
Молодой Альгис: … Пятьдесят
Альгис: … Два
Молодой Альгис целует ей руку.
Альгис: Это был Фирочкин номер. Через несколько лет она его уже не скрывала.
Фирочка: Этого не надо стыдиться, это надо нести гордо. Не помню кто так сказал. Может и я, когда родилась наша старшая, а может и он, когда целовал мне руки.
Альгис: Нет, я ее не бросил. Это она меня оставила…Два года назад. Я на надгробии попросил выбить этот ее номер. Сделали, хотя никто так и не понял, что это такое. А я и не объяснял.
Натан: И ты ее обманывал все эти годы?
Альгис: Вроде бы так. Только вот, когда она уже лежала в больнице…
Фирочка подходит и ложится на одну из кроватей, приподнимается на локтях.
Фирочка: Я была тебе хорошей женой?
Молодой Альгис судорожно кивает.
Фирочка: (улыбается) Не ври. Но я очень старалась. Правда? Ведь правда же? Можно я теперь уйду?
Молодой Альгис судорожно мотает головой. Фирочка гладит его по щеке.
Фирочка: Тебе придется меня отпустить. Прости меня, и… Прощай, Альгис!
Натан: Альгис?
Альгис: Да, Альгис. Я сразу и внимания не обратил, а потом поздно было. Да и не стал бы я ее расспрашивать. Но как она знала?
Натан: Как, как! Мужчины во сне разговаривают. А женщины внимательно слушают. Но о Понарах она ведь не знала? Ведь правда не знала?
Альгис: Не знаю… Думаю, что она все знала. Ума не приложу как, да и не важно это.
Натан: Нет. Не могла она…Не простила бы.
Фирочка: … Альгис!
Альгис: Ты ее не знал, мою Фиреле. Светлее ее человека не было и не будет. Все она могла принять и всех понять. Ты таких людей и не видел, а мне вот повезло.
Натан: Сюда-то как тебя занесло?
Альгис: А Альгису было все равно куда ехать. Лишь бы подальше от России. Он по глупости думал, что не будь советской оккупации, не было бы и Понар. Жаль не было там Энрикаса Клокке, чтобы объяснить ему как он ошибается. А Рувен, он хотел ехать туда, куда хотелось его девочкам. У нас уже росла наша старшая. И мы приехали сюда, в жаркую страну с крикливыми людьми, пыльными городами и войнами каждые несколько лет. Альгис с Рувеном недоуменно смотрели вокруг и не могли понять, что их здесь держит. А ведь что-то держало!
Натан: А потом?
Альгис: А потом я оказался на спасательном плоту посреди Средиземного моря. Ты слышал про эсминец "Эйлат"?
Натан: Нет. (отводя глаза) Не слышал
