Марк Рабинович
Драматический взгляд. Пьесы
Эль Греко: А как же гордость за державу?
Доктор: Вы были в Нидерландах, дон Доминик? Поверьте, нам там нечем гордиться.
Диего: Вы были в Мексике, дон Доминик? И там нам нечем гордиться.
Фра Франциско: Добавлю к этому списку Перуанские провинции. Так вот, я считаю новые территории в Америке злом для Испании. Вижу удивление в ваших глазах – о, как это предсказуемо. Да, зло. И вот почему. Возможно, все было бы неплохо, если бы у краснокожих не было бы так много золота. Ну, открыли бы мы еще одну страну, поработили бы еще один народ и нашли бы теплое местечко для еще парочки бездельников и негодяев в должности вице-королей. Все это было бы злом невеликим, по крайней мере – для Испании. А попутно мы открыли бы новые морские пути, усовершенствовали бы кораблестроительство и навигацию, описали бы новых зверей и птиц, обогатились бы многими другими знаниями. И все это несомненно было бы благом… Если бы не золото.
Диего: Чем же вам золото не угодило?
Фра Франциско: Чем? Да легкостью его добычи. Вот ворвался конкистадор в языческий храм, перебил десяток-другой туземцев и загреб целую гору золота. И потечет то золото за океан, в сокровищницы короля и в тайники инквизиции. И на что же пойдет то золото? А пойдет оно, в первую очередь на оплату наемникам, на содержание огромного войска и на завоевание, причем с большой кровью, еще одного клочка Европы на котором сотня-другая крестьян и так с трудом сводят концы с концами. Или будет захвачен, с большими потерями, кусок суши, который другой, менее воинственный народ столетиями отвоевывал у моря. И потекут в метрополию налоги, которые с большим трудом покрывают расходы на огромные армии. Ведь надо будет подавлять бунт за бунтом, потому что даже самый миролюбивый народ не согласен платить двойную подать. Ну и, в конце концов, кто-нибудь из покоренных народов научится воевать так хорошо, что наша могучая армия побежит прочь от какого-нибудь паршивого, ну скажем, Лейдена. Верно, Доктор?
Доктор: Не знаю насчет паршивости, но я сам видел как умеют бегать королевские солдаты.
Фра Франциско: Вы знаете, я боюсь дождаться того, что народы Европы объединятся против Испании. А во главе такого союза встанет, ну скажем, Англия, воодушевленная уязвимостью нашей Непобедимой Армады. И еще вопрос, останется ли у нас к тому времени золото. Ведь любое золото: красное ли белое ли черное ли или еще какое-нибудь, рано или поздно будет исчерпано.
Диего: А разве бывает черное золото?
Фра Франциско: Пока не встречал, но кто знает? И горе той нации, чьё благополучие основано на легко добытых сокровищах. Ее участью будет плестись в хвосте стран, хотя и менее богатых, зато более предприимчивых. Но наша армия – это еще полбеды.
Эль Греко: Постойте, но ведь то же самое золото питает изящные искусства? Меценаты и богатые заказчики, короли, наконец.
Фра Франциско: Да? Интересно, почему же наш король отказался заказывать у вас картины? Да потому, что проще их заказать у модных заграничных мастеров, точнее – у их последователей, которые строго придерживаются канонов и пуще отлучения от церкви боятся сотворить что-нибудь новое.
Эль Греко: Но ведь я как раз и есть тот заграничный мастер.
Фра Франциско: Заблуждаетесь, будь вы хоть трижды Теотокопулос! Я же видел ваши картины в Толедо! Сами вы можете быть хоть московитом из монгольских степей, но искусство-то у вас наше, испанское. Да к тому же оно необычно и даже вызывающе. И именно поэтому вы разошлись во мнениях с Его Величеством. Мало того, ваши картины не просто необычны, они заставляют чувствовать и думать. Это как раз то, что надо Испании, но, к сожалению, не надо королям. Так что не смешивайте золото и искусство.
Сервантес: Вы сказали, что наша армия это еще не самое страшное? Что вы имели ввиду?
Фра Франциско: Да, то самое, что упомянул дон Доминик: и искусство, и науки и ремесла наконец. Если все это можно купить за золото, то незачем и совершенствоваться. А пока мы будем пересчитывать дублоны, другие нации незаметно обгонят нас и в науках и в ремеслах.
Диего: Верно, отец, верно. Еще пару десятков лет назад наши галеоны были самыми совершенными в цивилизованном мире. Теперь же новые британские фрегаты и лучше держат волну и быстрее ходят. А новые голландские купцы и дешевле и прочнее наших. Именно поэтому мы постоянно проигрываем на море.
Фра Франциско: Видите? Я предвижу, господа, что изобилие золота в конце концов заведет нашу Испанию в тупик. Пройдет какое-то время и другие, более энергичные нации оставят нас далеко позади, И не спасут тогда Испанию никакие колонии. Да и колонии вряд ли станут вечно платить подати далекой метрополии. Рано или поздно там появятся новые нации, которые хоть и будут говорить по испански, но испанцами уже не будут.
Сервантес: Похоже, мне следует отозвать свое прошение.
Фра Франциско: Думаю, дон Мигель, что у вас найдутся дела и в Испании.
Сервантес: Ума не приложу какие именно.
Фра Франциско: А это как раз относится к вопросу "как?"
Диего: Да, как нам закрыть Америку? Я бы сделал это с превеликим удовольствием, но не думаю, что можно просто уйти из колоний.
Доктор: Уйти-то несложно, да кто ж вам позволит.
Фра Франциско: Совершенно справедливо. Как же нам закрыть эту паршивую Америку?
Доктор: Что это у вас все паршивые? Впрочем, продолжайте и простите что перебиваю.
Фра Франциско: Доктор прав в том, что мы не сможем уйти из колоний, но мы можем их игнорировать. Не смотрите на меня так удивленно. Мы уже это делаем. Да, именно. Диего уже вернулся домой в Испанию, так же как и я. Дон Мигель вероятно отзовет свое прошение. Наш живописец не будет писать картины за заморское золото.
Доктор: А я?
Фра Франциско: А вы завершите, только очень аккуратно, свои занятие анатомией и будете лечить испанцев, а не американцев.
Диего: Американцы, какое смешное прозвище. Но признаться, вернуться домой было не так сложно. Много сложнее решить чем мне заняться в Испании.
Эль Греко: Этот вопрос, как мне кажется, волнует каждого из нас. Разве писать картины – это достаточно для того чтобы закрыть Америку?
Доктор: Лечить могут многие.
Сервантес: А мне что прикажете? Писать стишки? Или воспевать подвиги наших солдат во Фландрии? Боюсь, что наш Доктор меня не поймет. А других героев я не знаю.
Фра Франциско: Вот и начну я с вас, сеньор Мигель де Сервантес Сааведра. Не знаете других героев? Да вот они.
Сервантес: Где?
Фра Франциско: Тут, за этим столом. Вот сидит перед вами молодой человек, который готов ввязаться в опасную и безнадежную авантюру только потому, что это благородное дело. А вот сидит доктор, который готов подвергнуть себя великой опасности чтобы завтра вылечить какую-нибудь тетку Сильвию, которой он не смог помочь сегодня. Ну а напротив вас вы найдете мастера, готового спорить с королями чтобы донести до людей свое видение мира. Не это ли настоящая Испания?! Ну и наконец, если и этого для вас мало, то посмотрите в зеркало и увидите там человека совестливого и порядочного настолько, что он готов на ужасные вещи во имя своих друзей… Ну как, увидели своего героя?
Сервантес: Еще нет. Но теперь я, пожалуй, знаю где его искать .
Фра Франциско: Вам же, дон Доминик, мои советы похоже не нужны. Свой путь вы уже нашли.
Эль Греко: Нащупал, святой отец, нащупал. Для того чтобы найти потребуется вся жизнь.
Доктор: А мне вы дадите совет? Лечить теток благородное дело, конечно…
Фра Франциско: …Но вам хочется большего. Только не говорите мне, что вы лечите строго по Авиценне. Я то знаю, что вы отвергаете каноны и ищете новое. Ну так и ищите. В этом ваша жизнь и предназначение. А то ваше так называемое поучение прозвучало как исповедь неудачника. Вы неудачник, Доктор? Надеюсь, что нет. Вижу, что нет.
Доктор: Все то вы знаете.
Фра Франциско: А еще я знаю, что вам нужно будет передать свои знания кому-то. Почему бы вам не взять нашего Диего в ученики?
Диего: Я же навигатор, а не медик.
Доктор: Пожалуй, Диего мне бы подошел.
Диего: Я бы лучше пошел в ученики к вам, отец Франциско. Не обижайтесь, Доктор.
Сервантес: Правильно, парень.
Фра Франциско: Ко мне? А чему я смогу тебя научить? Может быть – писать доносы? О, как это будет благородно! Позвольте же мне, друзья, произнести речь в защиту доноса.
Выходит на авансцену
Фра Франциско: Да, да, я имею ввиду именно этот литературный жанр, столь распространенный в последнее время. Отбросьте в сторону ваши сонеты, бросьте в печку ваши поэмы, разорвите на тысячу кусков ваши новеллы. Донос – только донос достоин зваться литературным произведением. Ах как многие недооценивают его значение. Они не понимают, что доносительство – это искусство, да … несомненно. Ведь что такое настоящий, профессионально написанный донос? Это квинтэссенция тщательно скрываемых чувств. Тут и праведный гнев и старательно скрываемый страх, а также и немалая доля неудовлетворенности. Ну и, конечно, вершина всего – благородная зависть. Какая восхитительная смесь, облеченная иногда в корявые, а порой и в весьма изящные слова. Ах, почему в наших университетах не изучают доносительство. Как прославились бы почетные доктора доносов, бакалавры ябед, магистры наветов! Каким бы уважением пользовались благородные профессора по изящной науке слова и дела! Они учили бы студентов и классическим кляузам и доносам на доносчиков и доносам на доносящих на доносчиков. Особым предметом должны следовать огульные доносы. Или возьмем, например, донос на самого себя. Не это ли истинная вершина жанра? Он чем-то похож на автопортрет, не правда-ли дон Доминик? Только этот портрет пишется исключительно в черных красках. Но ведь черный цвет столь благороден, да и грязь на нем менее заметна. Но нет, довольно. Баста!
Фра Франциско замолкает и закрывает лицо руками. Похоже, он плачет. Диего подскакивает и обнимает его.
Сервантес: Не хочу вас обидеть, отец Франциско, но ведь вы и сами пишите доносы.
Фра Франциско: Пишу, дон Мигель, пишу. Но только в несколько ином жанре. В каком, спросите вы? И я отвечу – мои доносы написаны в редком и малоизвестном жанре защитительного доноса. Донос, друзья мои, это обоюдоострое оружие необычайной силы. Донос может погубить и уничтожить, а может спасти и даже возвеличить. Качественный донос, написанный в защиту объекта доносительства, может обезвредить множество губительных доносов. А ведь это совсем не так просто. Защитительный донос должен, с одной стороны, противоречить погубителным доносам, но, с другой стороны, он должен с ними гармонировать, чтобы не вызывать подозрений. О, не надо недооценивать отцов-инквизиторов! Ведь они будут проверять и перепроверять, сверяя сведения из различных источников, то-есть – от разных доносчиков. И, если сведения в вашем доносе будут противоречить его недобрым собратьям, горе тогда и вашему доносу и вам самим. Совсем другое дело, если ваш достойный опус как-бы подтверждает утверждения себе подобных, но трактует их в выгодным для объекта ключе, переворачивая смысл наизнанку, при этом отнюдь не трогая фактов. И если простой донос – это искусство, то защитительный донос подобен магии. Я имею в виду белую магию, разумеется, которую, хотя и с оговорками, допускают отцы нашей церкви… И все же это тоже донос. Грязь, грязь, грязь.
Фра Франциско падает на колени и закрывает лицо руками.
Доктор: Ноги Спасителя были в грязи…
Фра Франциско: Что? Что вы сказали?
Доктор: Дорога на Голгофу не похожа на мраморную лестницу в королевском дворце. Там и грязь и пыль. Но иногда надо пройти ее до конца.
Эль Греко: На лестницах Эскориала тоже можно запачкаться. Особенно, если карабкаться на самый верх не стесняясь в средствах.
Диего: Встаньте, учитель. Я вам помогу.
Фра Франциско: Нам предстоит долгий путь. Надо так многому тебя научить и надо самому так многому научиться. Знаешь ли ты мой друг, как уничтожить грязь но и самому не испачкаться? Не знаешь, верно? Не знаю и я. Ведь абсолютное добро бессильно, и невозможно противостоять злу в белых одеждах. Ах как легко борьба со злом может превратиться в войну со всем миром принося в этот мир еще большее зло. Нам с тобой надо научиться балансировать на грани добра и зла, не переходя эту грань. Будьте осторожны, Доктор. Не переусердствуйте с доносами, пусть это даже самые защитительные доносы. Все, достаточно разговоров. Простите, друзья мои, надоедливого и болтливого монаха. И прощайте.
Доктор:Увидимся ли мы?
Фра Франциско: Кто знает? Есть люди, которые искренне верят, что земля круглая. Ерунда, конечно, но как бы я хотел жить в таком круглом мире. Ведь в нем любой прямой путь приводил бы нас назад, к нашим друзьям и нашему дому. А ведь наш путь прям, верно, Диего?
Диего: Несомненно, учитель. Прощайте господа.
Они уходят, кивнув на прощание всем присутствующим.
Входит Кармелита.
Кармелита: А где наш святой отец? И где молодой идальго?
Сервантес: Они ушли. Пора и нам. Мне еще надо найти своего героя.
Эль Греко: Мне нужно найти верное освещение.
Доктор: А мне – нового ученика.
Все, кроме Кармелиты уходят.
Кармелита: Идите, идите. Все равно вы вернетесь, никуда не денетесь. Ко мне все возвращаются,,, А народ-то почти что весь разошелся. Поздно уже, ночь на дворе. Как же я устала, пресвятая дева. А ведь мне еще донос писать.
Кассандра
Трагикомедия из античной жизни в двух действиях
Действующие лица:
Кассандра (Александра), дочь царя Приама
Приам, царь Трои
Гекуба, жена Приама и мать Кассандры
Гектор, старший брат Кассандры
Андромаха, жена Гектора
Нищий поэт
Служанка
Посол Спарты
Аполлон, бог
Афродита, богиня
Действие происходит на центральной площади Трои, незадолго перед Троянской войной. На заднике, возможно, нарисован храм, торговые ряды и т.д. На переднем плане какие-нибудь детали античного быта: опрокинутый кувшин, амфора, корзины и т.д. Имеются ступеньки на которые взбираются ораторы. Предполагается, что площадь называется "Агора". Она смотрит в сторону моря в направлении зрительного зала.
Действие Первое
На сцене сидит Нищий. Появляется Служанка. Служанка смотрит в сторону моря (в зрительный зал).
Нищий: Что ты там не видала?
Служанка: Смотри какой красивый корабль. И парус такой смешной. Никогда не видела парусов такого цвета.
Нищий: Никто еще во всей Ойкумене не видывал таких парусов. Видишь ли, Парис уверен что алые паруса не смогут ни одну женщину оставить равнодушной. Говорят, он это не сам придумал – Афродита подсказала.
Служанка: Так это корабль Париса?
Нищий: Его самого.
Служанка: И куда же это его понесло?
Нищий: Ты что с оливы упала? Вроде бы ты местная, и мордашка твоя мне знакома, а не знаешь того, что в Трое каждой собаке известно.
Служанка: Я полгода была заграницей. Меня царица посылала за благовониями (пауза) в Египет.
Нищий: Ясно, что не в Скифию. Там у них тоже этого добра хватает… но без "благо". Контрабандистка, значит? (служанка смущается). Так вот почему ты так отстала от жизни. Придется тебя просветить.
Служанка: Уж будь так добр.
Нищий: Так знай – под этим алым парусом наш доблестный Парис направляет свои стопы, а точнее – нос своего корабля – в Спарту. И как ты думаешь, зачем?
Служанка: Зачем?
Нищий: Чтобы украсть прекрасную спартанку Елену, жену Менелая.
Служанка: И ты так просто об этом говоришь?
Нищий: Ну и что? (иронично) Как я уже сказал у нас в Трое об этом каждая собака знает. И эта каждая собака, соответственно, одобряет. Ведь это дело скорее политическое, чем амурное. Тут у нас никто эту Елену не видел и неизвестно еще, насколько она прекрасная. А вот наставить рога ахейцам не откажется ни один истинный троянец.
Служанка: Так-таки все одобряют?
Нищий: Почти все. Ты бы видела как торжественно провожали Париса. Всем городом провожали, с фейерверком, плясками и двухдневным запоем. Гектор и Приам упились прямо как скифы какие-нибудь, не разбавляя. В общем, отметили по высшему разряду. Как будто Парис отправился открывать Австралию, а не в поисках небольшого адюльтера.
Служанка: Ты кажется сказал "почти все"?
Нищий: Да есть тут одна принцесса. Нет, она действительно дочь царя – Кассандра Приамида, или, если по-скифски, Приамовна. Так вот эта Кассандра в форменную истерику впала и заговорила ну прямо на скифский лад. Не ходи, говорит, Парис в Спарту, будет нам всем, говорит, беда неминучая, да смерть лютая. А потом возьми да и ляг прямо поперек той красной дорожки что к Парисовой яхте постелили. Да еще и упирается. Еле-еле ее Парисовы хлопцы оттащили. Непонятно, чего ее вдруг так прободало. Говорят, правда, что она возомнила себя пророчицей. Это у нее наверное гормоны зашкаливают. Поговаривают, что она в свои пятнадцать лет до сих пор девственница.
Появляется Кассандра и прислушивается, незамеченная остальными персонажами.
Служанка: Ничего-то ты не знаешь. Тут очень непростая история.
Нищий: А ну излагай, я люблю непростые истории.
Служанка: А ты никому не расскажешь? Говорят, что ты поэт а, поэты – они такие..
Нищий: Не бойся я не такой. В наше время поэт – это профессия а не призвание. А я по профессии нищий и неважно, кто я там по призванию. Так что там насчет Приамовны?
Служанка: (таинственно) Говорят, только сама я не видела, что запал на нее сам Аполлон. И так запал, что готов был на все, чтобы ее ублажить. Вот и одарил он ее даром предвидения.
Нищий: Так это, значит, не гормоны? Ну а дальше?
Служанка: А дальше, как всегда, что с богами, что с смертными. Она его просто продинамила.
Нищий: Она его – что?
Служанка: Ну не дала она ему. Наш Аполлон, естественно, разгневался. А дар свой отнять как-то неприлично, а может и не умеет он дары свои забирать.Боги у нас хоть и бессмертные, но не совсем всемогущие. Так этот поганец, что придумал: навел на нее такую порчу, что пророчить то она пророчит, да никто ей не верит.
Нищий: (патетически) Гнев, о богиня, воспой Аполлона, сукина сына. (своим голосом) Или, как говорят у скифов, на бога надейся, но человек сам кузнец своего счастья.
Кассандра: Что это ты все скифов поминаешь?
Нищий: (смущенно) Возрадуйся, о Кассандра Приамида.
Кассандра: Без церемоний, пожалуйста. Также как без церемоний вы обсуждали мою девственность.
Служанка: Не гневайтесь, госпожа.
Кассандра: Ладно, проехали. Так что же насчет скифов?
Нищий: Скифов? Ну сую я их куда надо и куда не надо, признаю. А кого мне еще поминать? Упомянешь евреев, скажут – антисемит. Греков поминать тоже опасно – соседи все же. Арабов вспомнить, опять же в антисемиты зачислят. Да и нет еще никаких арабов, не появились они еще и лет этак с тыщу еще не появятся.
Кассандра: Ну а скифы-то чем провинились?
Нищий: Так ведь я и сам скиф. (патетически) “Да, скифы – мы! Да, азиаты – мы, С раскосыми и жадными очами!”, (обычным голосом) как сказал один наш скифский поэт. Нет, это не я был. Ну вот и вешаю теперь на скифов всех собак, мне-то можно как скифу. Совсем как с еврейскими анекдотами. Попробуй-ка расскажи один такой анекдотец кому-нибудь из них – сразу затопчут. А сами-то евреи эти-же анекдоты травят почем зря. И никто их почему-то антисемитами не называет.
Служанка: Ваше высочество, можно я что-то спрошу?
Кассандра: Можно, только без "высочества", прошу тебя.
Служанка: Это правда, что у вас видения?
Кассандра: Правда, только не видения, а предвидения.
Служанка: И что вы предвидите?
Кассандра: Думаю, вам лучше этого не знать.
Нищий: Почему же?
Кассандра: Да потому что вы все равно ничего не сможете изменить, а зря вас огорчать я не хочу. Он поэт, а ты – простая служанка. Не обижайтесь, но слишком мало от вас в этом мире зависит.
Нищий: Я не поэт, я нищий. Но может и от нас будет толк?
Служанка: Расскажите нам, принцесса.
Кассандра: (мнется) Будет очень плохо. Будет война и смерть. Наша Троя будет сожжена и разрушена, мужчины наши будут убиты или изгнаны, женщины наши будут отданы на поругание похотливым старикам, а дети наши будут обращены в рабство. И все это как результат безрассудного налета нашего Парисика на Спарту.
Нищий: И ты?
Кассандра: И я пытаюсь предупредить наших правителей, тех из них, кто может еще что-то сделать. Можно послать скоростную трирему перехватить Парисову яхту. Можно извиниться перед греками, дать им отступного, отдать пару городов. Можно, в конце концов, хоть что-нибудь сделать.
Служанка: Но вас не слушают.
Кассандра: Но меня не слушают.
Нищий: А ты не перестаешь пытаться.
Кассандра: А я не перестаю пытаться.
Служанка: Вы ждете кого-то, принцесса?
Кассандра: А вы никому не расскажете?
Служанка: Клянусь всеми богами Олимпа!
Нищий: Могила.
Кассандра: У меня тут встреча со Спартанским Послом. Вот только он опаздывает.
Служанка: Что ему от вас надо?
Кассандра: Не ему, а мне.Я собираюсь предать Родину!
Нищий: Ой, да что тут предавать-то?
Служанка: Как это, предать?
Кассандра: Сейчас сами услышите. Вот он идет. Прячьтесь – быстро!
Нищий и Служанка отходят на край сцены. Входит Посол.
Посол: Ваше высочество!
Кассандра: Ваше превосходительство!
Посол: Если возможно, давайте сократим официальную часть.
Кассандра: С радостью. Позвольте перейти к делу. Известно ли вам об истинной цели похода Париса в Спарту?
Посол: Я обязан отвечать? Учтите, принцесса, вы затрагиваете очень скользкую, я бы даже сказал – опасную – тему.
Кассандра: Пожалуйста, не зовите меня принцессой. Я Кассандра.
Посол: Хорошее имя, Кассандра. По нашему это будет Александра, Сашенька.
Кассандра: Мне нравится имя Сашенька. Но это слишком уж интимно, если на наш, на троянский лад. Лучше зовите меня Сандрой.
Посол: Сандра? Тоже неплохо звучит. Вы мне очень симпатичны, Сандра, симпатичны как человеку. Но как кадровый дипломат, я просто обязан взвешивать каждое слово. Боюсь, что не получится у нас откровенного разговора.
Кассандра: А вы попробуйте как человек, а не как посол.
Посол: Это небезопасно и для меня и для вас. А что, если кто-нибудь узнает о нашем разговоре?
Кассандра: Не бойтесь. Даже если узнают, то все равно не поверят. Вам известно, что мне никто не верит?
Посол: Да, что-то такое я слышал. Ну что-ж, рискну. Да, мне известно, что ваш братец собирается наставить рога одному нашему второстепенному царьку. Да что я говорю, он уже их наставил в свой прошлый приезд, а сейчас несется на всех парусах закрепить достигнутое.
Кассандра: Вы хорошо информированы.
Посол: (немного смущенно) Голубиная почта.
Кассандра: Так воспользуйтесь своей голубиной почтой и предупредите кого следует там, на другом берегу. Потребуется всего одна скоростная трирема. Они легко догонят Парисика на его тихоходной яхте. Остальное – дело техники, и не мне это объяснять вам, кадровому дипломату. Заблудшая жена возвращается к любящему мужу практически нетронутой, найдутся тому свидетели за разумное вознаграждение. Ну а Парисика можно немного попинать, только не увлекайтесь. И неприятный инцидент можно будет предать забвению.
Посол: Ваш поступок трудно назвать патриотическим.
Кассандра: При чем тут патриотизм? Это скорее дела семейные.
Посол: Не надо. Я знаю, что вы не настолько наивны. Мы оба видели как проводы Париса плавно перешли во всенародный праздник. Тут речь пошла уже больше чем об одной паре рогов.
Кассандра: (нетерпеливо) Так вы пошлете голубя или нет?
Посол: Давно уже послал.
Кассандра: И что же?
Посол: И получил приказ ничего не предпринимать. Вы понимаете, что я сейчас выдаю вам государственную тайну?
Кассандра: Я другого не понимаю. Что им там, в Спарте, от нас надо?
Посол: Действительно не понимаете? А ведь все так просто. Им нужен повод для войны.
Кассандра: О боги! Зачем Спарте война? У вас что, спартанки не рыдают над убитыми спартанцами?
Посол: Еще как рыдают. Но тут задето более сильно чувство.
Кассандра: Какое?
Посол: Зависть. Да, да, именно зависть. Видите ли, Сандра, я уже давно живу в Трое и могу позволить себе иногда посмотреть на происходящее несколько отрешенно. Не как спартанец, но и не как троянец. Их, спартанцев, до глубины души ранит ваше превосходство.
Кассандра: И в чем же оно, наше превосходство?
Посол: О, во многом. Эти ваши высокие технологии, эти ваши прекрасные дороги на две колесницы в каждую сторону. А это ваше капельное орошение, просто издевательство какое-то над бедным спартанцем, который ковыряет свою, хотя и плодородную землю, но зато дедовской сохой. А эти ваши высотные дома в три, а порой и в четыре этажа. Что должен чуствовать простой спартанец, ютящийся в свой, хоть и просторной, но одноэтажной халупе? Вот они, ну то есть мы, и решили воспользоваться таким прекрасным поводом. Ведь месть за обиженного мужа выглядит много благороднее банального желания пограбить. Да что я говорю! Даже не пограбить, а просто разрушить.
Кассандра: Ваши речи тоже не слишком патриотичны.
Посол: Наболело, знаете ли. Возможно, я слишком долго живу заграницей.
Кассандра: Как все это грязно! Как подло!
Посол: Политика, Сашенька, все это долбанная политика. И ничего тут не поделаешь. Но есть еще одна причина, по которой я пытаюсь вам помочь в силу моих скромных возможностей.
Кассандра: Что именно?
Посол: Нечто нелицеприятное, такое в чем сам себе не сразу признаешься. Ведь и я сам. я тоже полон этой зависти, я такой же как и все, ничуть не лучше. И нечто так глубоко, а может и не так уж глубоко, внутри меня требует – сожги, растопчи, уничтожь. Убей – наконец.
Кассандра: Ничего не понимаю! Тогда почему..?
Посол: Да потому что мне стыдно. Я не хочу быть таким, не хочу завидовать и разрушать. И не буду. Впрочем, все это для меня, вам это все равно не поможет.
Кассандра: Что же нам делать?
Посол: Боюсь, что вам не понравится мой совет.
Кассандра: Да ладно, я уже ничему не удивляюсь. Что вы нам посоветуете?
Посол: Бегите!
Кассандра: Бежать?
Посол: Да, именно, и без оглядки.
Кассандра: Неужели нет иного выхода? Ведь разумные люди всегда могут договориться. Мы можем поделиться своими технологиями, мы можем построить вам дороги, можем научить капельному орошению…
Во время последующего монолога Посла, он непроизвольно наступает на Кассандру, а она, отступая от него поднимается на ступеньки.
Посол: Бессмысленно. Ахейцы слишком самолюбивы, чтобы что-то принять. Судите сами. Сейчас они убеждены, что они самый передовой народ, что их ученые самые ученые, а их города – самые красивые. В глубине души они, конечно, понимают, что все это, мягко говоря, не совсем так. Но они никогда в этом не признаются ни миру, ни, в первую очередь, самим себе. А вы предлагаете ткнуть их носом в то что они не хотят видеть. Ну а если становится слишком заметно, что у кого-то дома выше и дороги шире, то можно сжечь те дома и разрушить те дороги. Тогда наши, пусть даже одноэтажные, дома будут самыми высокими, а наши не слишком хорошие дороги – самыми лучшими. Можно, конечно, научиться строить и дома и дороги, но этот путь значительно длиннее и труднее. Ну так будем же разрушать, кричим мы в толпу. И толпа радостно несется разрушать. И, вы знаете, Сандра, на этом пути тоже удается кое-что изобрести. Например таран для разрушения домов и подобные гадости. Правда это не прибавит нам домов, зато прибавит немало того, что почему-то называется национальной гордостью.
Замечает Кассандру на ступеньках, отходит. Кассандра подступает к нему, заглядывает в глаза.
Кассандра: А как же вы? Я ведь чувствую вашу боль сквозь весь этот сарказм. Вы ведь не хотите, чтобы весь этот ужас обрел плоть. Так вернитесь в Спарту, идите к царям, идите к простым ахейцам, кричите, наконец, на площадях, как я кричу.
Посол: Да, я в ужасе! И да, я не хочу. Но в Спарту не вернусь и кричать на площадях не буду.
Кассандра: Почему же?!
Посол: Потому, что Спарта – это отнюдь не Троя. Здесь у вас народ избалован изобилием и развращен демократией. Вас, Сандра, здесь демократично игнорируют. А там меня вульгарно зарежут посмей я только сказать то, что хотел бы сказать, но никогда скажу. Или цари меня убьют, или это сделает благодарный им народ.
Кассандра: Но почему?
Посол: Видите ли, Сандра, наши цари держатся за власть только на волне зависти к врагам. А иначе им просто нечего будет дать народу. И наши цари уничтожат каждого, кто попытается лишить народ зависти – этого простого, но такого эффективного инструмента власти. А народ идет за царями, потому что те дают им простой и ясный смысл жизни не требующий от них умственных усилий. И люди привычно порвут каждого, кто попытается заставить их думать. Ведь думать, это так некомфортно. Гораздо комфортнее завидовать.
Кассандра: Но мы будем сражаться и мы не сдадимся так легко. Многие погибнут.
Посол: А это как раз не слишком беспокоит царей. И люди пойдут умирать, подпираемые сзади злостью и завистью, красиво замаскированными под национальную гордость. И легко пойдут и весело, с песнями. Ведь они привыкли не задумываться, а в бой можно идти и не задумываясь.
Кассандра: И нет выхода?
Посол: Я, по крайней мере, его не вижу. Лучше бегите.
Кассандра: Мы не побежим.
Посол: Я знаю. Вы тоже гордый народ, хоть и умеете строить высокие дома. Нам остается только положиться на волю богов, хотя им, похоже, глубоко плевать на нас. Так я пойду? Извините, если расстроил.
Посол уходит. Нищий и Служанка приближаются.
Кассандра: Вы все слышали?
Нищий: Лучше бы не слышали.
Кассандра: И что скажете?
Служанка: Мне не хочется говорить, мне хочется плакать.
Нищий: А я, пожалуй, попробую сказать.
Нищий встает, поднимается на ступеньки и, раскрыв свиток, начинает читать стихи, Служанка ему внимает.. Первые два-три четверостишия он произносит нарочито бесстрастно и медленно, но как-бы усиливая, "вбивая" слова. По мере чтения, его темп убыстряется, а экспрессия возрастает. Служанка придвигается ближе к Нищему.
Нищий:
Изыском утонченного садизма -
– Жестокое отмщение богов
Увидеть смерти огненную тризну
На крутизне троянских берегов
Неистово мучительно и страшно
Предвидеть, но не в силах упредить
Ни крик, ни боль, в предвиденье ужасном
Не смогут корабли остановить
Как опухолью страшной наболело
Что быть тебе пророком не дано
И в кровь ногтями раздираешь тело
Чтоб смыть непонимания клеймо
Как выплеснуть видение наружу
Надеюсь, что хоть кто-нибудь поймет
В неистовстве распластываю душу,
В безмолвном вопле раздирая рот
Кассандра: А ведь похоже, что ты действительно поэт.
Нищий: Я и поэт и нищий одновременно. Как человек, я нищ, но как поэт я более состоятелен.
Служанка: Такими стихами не заработаешь даже на кусок хлеба и горсть оливок. А ты знаешь, что другие поэты или те, кто себя поэтами называют, выдают твои стихи за свои? Вот например, этот вечно пьяный грек – Гомер. Да он скоро всю нашу Трою разберет на цитаты. Вот посмотришь, однажды он сочинит целую поэму из одних только обрывков твоих стихов. И будет эта поэма и социально востребована и идеологически выдержана.
