Надежда Маркова
Мамочка, пожалуйста… ; Движение к свободе: путь к просветлению
А меня забыли!
– Ура! – закричала маленькая Аленка, хлопая в ладоши. Завтра на новой папиной «Волге» они едут в деревню! Девочка обожала ездить к дедушке. Здесь в воскресные дни они всей семьей ходили на базар. Это была, по сути, ярмарка, куда со всех окрестных сел свозили на продажу всякую живность.
Для ребенка это был зоопарк под открытым небом. Девочка кормила купленным пирожком белоголового бычка, срывала пучок травы и бросала желтеньким пушистым цыплятам, крякала вместе с уточками, заливаясь от смеха и детской радости. После базара Алена и ее родители обычно обедали с дедушкой, а потом ехали домой, в свою станицу.
В этот день девочка так набегалась, что клевала носом прямо за столом. Внезапно послышался звук мотора, она вскочила и выбежала во двор. За столбом пыли на проселочной дороге угадывались очертания их голубой «Волги».
– А меня забыли! – растерянно пролепетала Аленка и кинулась догонять машину.
– Мама, папка, подождите меня! – пыталась звать девочка, но клубы пыли попадали ей в горло и гасили звук. Кашляя, задыхаясь от слез, пыли и недоумения, девочка еще долго бежала по проселочной дороге вслед скрывшейся за горизонтом машине с родителями.
Дедушка был стареньким. Он не сразу отыскал внучку. В лучах закатного солнца на перемазанном пылью и слезами личике горели воспаленные, уже сухие глаза.
– Они меня бросили, дедуля, – мукой прозвучал осипший голосок ребенка. Неделю Алена ничего не ела и не разговаривала. Утром она выходила за ворота и пристально смотрела на проселочную дорогу. Лучи солнца окрашивали ее исхудавшее лицо сначала зарею надежды, а потом отчаяния.
Мобильной связи тогда не было, а почта пришла не сразу. Когда папа приехал за некогда жизнерадостной дочкой, маленькая Аленка вышла к нему, заложив руки за спину, как заключенная, с темными кругами под глазами, в которых застыла тоска.
Со временем все забылось. Алена с отличием окончила школу, как и отец стала врачом-эндокринологом, как и мама в 21 год вышла замуж. Изменилось только одно: Алена стала не по годам серьезной, мало улыбалась, никогда больше не висла на шее у любимого папки и не прижималась нежно к маминой груди.
Внезапный отъезд родителей в том далеком детстве был записан в ее подсознании как предательство. Ее бросили, отвергли, оставили одну. Она больше не доверяла им, она не доверяла миру.
Повзрослев, такие люди, как Алена, хотят с любовью приблизиться к другому человеку, но в какой-то момент в их теле просыпается воспоминание о прежнем раннем опыте, и тогда они прерывают движение любви к другим людям. Таким образом, они не могут любить и ходят по замкнутому кругу. Каждый раз, когда они подходят к точке, в которой снова начинают испытывать старые чувства, они останавливаются и прерывают свое движение любви. Вместо того чтобы идти дальше, они отворачиваются и начинают движение по кругу, уходят и опять возвращаются к точке, где давным-давно они испытали невыносимую боль любви. В следующих отношениях с другим человеком бег по кругу повторяется.
Боясь снова почувствовать себя отверженной, испытать боль, которую она тогда пережила, Алена больше не принимала от родителей их любовь. Отказываясь от любви матери, она не могла брать от матери и женскую силу. Поэтому и звучала для мужчин как пустой, холодный музыкальный инструмент, вибрирующий страхом потери и обреченностью.
Алена пришла ко мне на женский тренинг спустя полгода. Даже тело ее стало более округлым и женственным, глаза лучились интригой и интересом. Это уже был шоколад, пусть горький, но шоколад. Три месяца она встречается с человеком своей мечты. К Новому году они планируют расписаться и уехать в Швейцарию, откуда родом ее Паскаль.
Одуванчик
Арсению 41 год. Симпатичный мужчина с неординарной внешностью: высокий, загорелый, стройный, с большой головой и светлыми вьющимися волосами. От него ушла очередная дама сердца, его постоянно кидают партнеры. Ему не дают покоя частые головные боли.
Он не верит ни в какие расстановки, но к его другу детства Игорю после расстановки вернулась жена, и Арсений решился: «Ну, чем черт не шутит».
Арсений вспоминает, что мама называла его одуванчиком. Мальчиком-одуванчиком. А вот отца его ласково звала сеянный-рассеянный с улицы Бассейной. Папа Арсения был физиком-ядерщиком, очень умным, головастым, но в повседневной жизни все забывал или путал – то жарил яблоки вместо картошки, то Сенечку однажды выпустил в мороз в ботинках на босу ногу. После этого малыш пролежал два месяца с воспалением легких, а при инъекциях ему внесли вирус гепатита, так что он еще и пожелтел. Настоящий одуванчик.
По дороге в больницу, куда мальчика доставили на карете скорой помощи, его глаза туманились, голова безвольно каталась по маминой груди. Родной, теплый запах мамы, запах молока, печенья, ландышей, самой жизни спасал Арсения от падения в тошнотворную темноту.
Больница была инфекционной, и маме было приказано уйти. Перед глазами обессиленного ребенка в проеме двери еще раз мелькнул подол ее голубого в белый горошек платья, и дверь захлопнулась.
Толстая усатая медсестра с прокуренным голосом втолкнула мальчика в покрытую белым кафелем комнату с высоченными потолками и попыталась усадить его на один из холодных эмалированных горшков.
Ребенок плакал и выгибался дугой. Он хотел только одного – вернуться к маме.
– Головастик чертов! – раздраженно зашипела сестра «милосердия» и что есть мочи впихнула ребенка в эмалированную посудину. Ребенок обмяк, внутри у него что-то хрустнуло.
Помимо желтухи и воспаления легких у Арсения оказалась переломанной ключица. Год он провел по больницам. Родители постоянно навещали его. Он радовался отцу, подолгу сидел у него на коленях, но сторонился матери. Вот если бы она тогда его не оставила!
Потом из его жизни стали уходить друзья, затем женщины, позднее – партнеры. Он твердо знал, что никому нельзя доверять. Нельзя открываться, нельзя привязываться, ведь все равно все будет кончено. И тогда будет так больно! Жизнь, как коварный волшебник, делала явью все его ожидания.
РАССТАНОВКА
В расстановку мы поставили заместителей Арсения, его отца и матери. Заместительница матери двигалась в пространстве комнаты, будто не могла переступить через какую-то черту, она одновременно испытывала любовь к сыну и сильное чувство вины, а потом как будто нашла нужное определение своим чувствам: «Я стою перед какой-то дверью, но она закрыта». От этих слов Арсений-клиент сильно вздрогнул и вскочил на ноги. Краснея и путаясь в словах от избытка эмоций, он произнес:
– Я вспомнил! Мама говорила, что она всю ночь рвалась в больницу, но ее выталкивали на улицу и закрывали перед нею дверь. Бедная мама, ей было еще больнее, чем мне, а я отталкивал ее!
Я подвела мужчину к заместительнице матери. Он опустился перед ней на колени и обнял ее ноги. Они смотрели в глаза друг другу и шептали сквозь слезы:
– Сыночек мой, мне так жаль!
– Мама, мамочка…
Отец тоже подошел к ним, они обнялись. Казалось, что в расстановке все гармонизировалось, но Арсений сказал, что чувствует незавершенность. Я растерялась, но потом посмотрела внимательно на него, как на маленького мальчика, и молча ввела в расстановку заместительницу той самой медсестры, которая сломала ребенку ключицу. Тело Арсения начала бить дрожь, он резко присел, обняв себя руками за колени, затем вскочил и бросился на женщину с кулаками. Я едва успела поставить перед ней стул и сказала мужчине:
– Все, что ты хочешь сделать с ней, делай со стулом.
Раздался детский тихий всхлип, потоп свирепый рык и отборный мужицкий мат. Стул был избит кулаками и ногами клиента и вышвырнут в угол комнаты. Все, что Арсений носил в себе почти сорок лет, было извергнуто наружу.
По лицу заместительницы медсестры, которая вначале стояла нахально подбоченившись, пронесся шквал эмоций. Слова, которые я попросила ее сказать, когда мужчина успокоился, звучали раскаянием:
– Я беру на себя ответственность за то, что я сделала с тобой. Мне очень жаль.
