Ольга Петрова
Гори, гори ясно!
24. ОТ СЕБЯ НЕ УБЕЖИШЬ
Мне пришлось побегать по деревне, чтобы найти Данилу. Его не было ни у бабки, ни в кузнице. Даже Зинаида его не видела! На всякий случай завернула на разоренный холм с тремя столбами, и, к своему удивлению, обнаружила кузнеца там. Он стоял на вершине и смотрел на знак на каменном дне ямы.
– Значит, параллельный мир? – проговорил он, не глядя на меня. – Такого я не мог предположить даже в самых смелых фантазиях.
– Да, трудно поверить, – признала я. – И, тем не менее, это правда.
– И насколько наш мир отличается от вашего?
– Что касается нашей страны – весьма.
– По крайней мере Россия-то существует? – усмехнулся Данила, но глянул на меня с некоторым опасением.
– Да, но на ее долю выпало немало… испытаний, – пробормотала я. – Да и сейчас все очень непросто.
Вот тут бы нам и пуститься в сравнение исторических путей нашей Родины в параллельных мирах, и, может быть, даже докопаться до того самого ключевого момента, в котором произошло столь грандиозное разветвление реальностей, но мне, честно говоря, было все равно. В этот самый момент для меня было важно одно – чтобы Данила поверил мне.
– У меня кое-что есть для тебя.
Я протянула ему листок, изрядно помятый и даже разок постиранный вместе с джинсами. Но рисунок был все еще хорошо виден – мой «фееричный» портрет.
– Узнаешь? – взволнованно спросила я.
Данила вгляделся и выхватил рисунок из моих рук. Его пальцы заскользили по изображению, повторяя контуры.
– Поразительно! Как будто бы я сам рисовал, но не помню, когда, – потрясенно сказал он. – Я таких феечек на первом курсе художки малевал, пока в кузнецы не подался. Однокурсницам они очень нравились…
– Это твой рисунок. То есть твоего двойника из моего мира, – объяснила я.
– У меня в твоем мире есть двойник? – изумился Данила. – Мы очень похожи?
– Как клоны. И при этом абсолютно разные.
– Теперь я понимаю, почему ты так удивилась, когда в первый раз меня увидела. А мы… то есть вы… были близко знакомы?
– Нет-нет, – быстро ответила я. – Мы вообще только накануне познакомились. Ты… то есть он… в деревню к бабушке приехал – к Настасье Осиповне. На этюды.
– Значит, в твоем мире я все же стал художником? – заинтересовался Данила. – И как мои, то есть его, успехи на этом поприще?
– Не знаю, – промямлила я.
Даниле тем временем пришло в голову еще одно занятное предположение:
– Если в твоем мире есть мой двойник, то, получается, в моем мире где-то есть твой?
В сердце немедленно проснулась ревность… к самой себе? Неужели он хотел бы меня, то есть ее, найти?
– Не знаю, – повторила я, стараясь сохранять спокойствие. – Возможно, мое появление на свет было возможно только в моей реальности. А возможно, у нас у всех есть двойники во всех существующих мирах, проживающие разные варианты одной и той же жизни. Подозреваю, что этого нам узнать не дано, и проследят за этим те самые могущественные силы, которые сейчас выпроваживают нас из параллели.
– Так ты веришь, что пожар и колодец – это козни неких злых сил? – недоверчиво спросил Данила.
– Да, верю, – твердо ответила я. – Помнишь, ты же сам мне рассказывал, как стал кузнецом, и что дед отдал за это остаток своей жизни? Ты же поверил в эти неведомые силы. Они не злые и не добрые, они просто обеспечивают равновесие всех миров и реальностей. А мы своим присутствием здесь это равновесие кардинально нарушаем.
– Не только мировое, – медленно произнес Данила. – Ты нарушила и мое личное равновесие, а теперь я сам должен помочь тебе уйти из мира, который я до сегодняшнего дня считал единственным. Уйти навсегда, безнадежно и безвозвратно.
Я молчала, упорно уставившись в камень, боясь, что стоит мне оторвать взгляд, как я кинусь ему на шею. И, несомненно, разрыдаюсь, и признаюсь в том, что мой мир теперь там, где он. И что я не представляю, как буду жить в реальности, в которой его совсем нет. Но камень определенно придавал мне твердости.
– Скажи, пожалуйста, а если бы ваши поиски не уперлись в монолитную скалу, и проход нашелся, ты бы ушла в тот же день? Без прощаний и объяснений? – осведомился Данила.
– Я не знаю, – прошептала я. – Все это слишком сложно.
– А мне, наоборот, теперь кажется, что все очень просто, – горько сказал он. – Просто и понятно. Это чужой для вас мир, я – чужой для тебя человек. Летний романчик из страны чудес. Забавно. Что ж, я обещал помочь, и сделаю все, что смогу.
Он спустился по склону, не попрощавшись. Что ж, наверное, так лучше. По крайней мере, для него. Разочарование охлаждает чувства не хуже зимней вьюги. А что до меня – мне уже ничего не поможет.
Ведь пора уже признаться себе, что случилось то, о чем я даже мечтать себе не позволяла. Я встретила Его. Того, кто существовал лишь где-то в глубочайшем подсознании, как нечто прекрасное и недостижимое. Как единорог, или ангел, или исполненные предвыборные обещания. Хотя сознание безжалостно высмеивало сей призрачный идеал, и саркастически шутило, что истинная любовь существует лишь в киносагах для девочек-подростков (от тринадцати до шестидесяти пяти лет). А жизненный опыт разумно замечал, что любить надо того, с чьими недостатками можно смириться, а они, как известно, у всех свои.
Но, как оказалось, он существовал во плоти (и весьма привлекательной, надо заметить). Тот самый, из подсознания. Без недостатков. Не вампир. Не инопланетянин. И, похоже, он не на шутку заинтересовался моей скромной персоной. А я внезапно поняла, что, черт возьми, до этого жила лишь наполовину, и лишь рядом с ним почувствовала, насколько полной и насыщенной может быть жизнь. Как будто раньше все вокруг было черно-белым, и лишь сейчас заиграло невероятным буйством цвета. Когда я находилась рядом с ним, меня охватывало чувство абсолютного и полного счастья. Плохо лишь то, что я так же отчетливо понимала, что без него счастливой быть уже не смогу, и жизнь моя снова станет бесцветной, только теперь я буду болезненно ощущать отсутствие красок.
Так что же с ним не так, с моим прекрасным принцем, вернее, кузнецом? Ах, какая-то мелочь! Он всего лишь живет в другом мире, куда меня занесло непонятно как. И этому миру я весьма не по вкусу, настолько, что меня гонят отсюда в шею. А в моей реальности я заочно приговорена к пожизненному одиночеству, потому что ни один мужчина не будет тем, кого я встретила на перекрестке миров. Боль предстоящей разлуки заставляет сердце замирать в ледяном ужасе, но вот в чем парадокс – с этой болью я бы не согласилась расстаться ни за что на свете.
С того дня мы будто подвели черту под нашими отношениями. Данила сдержал слово и делал все, что было в его силах, чтобы помочь нам. Он разъезжал по соседним деревням и ненавязчиво расспрашивал о цыганской гадалке, использовал все свои связи и знакомства, но пока все было тщетно. Мы зависли в параллели, в напряженной неопределенности. Даже столбик термометра замер – стояла невыносимая жара, и в любое время суток он упорно показывал +32. Больше всего повезло коровам: кондиционеры на ферме поддерживали комфортную температуру, и многие селяне не отказались бы в те дни поменяться местом с буренками. Макс и Костя забросили все дела и целыми днями валялись в теньке, время от времени обливаясь водой из бочек. Деревенские жители последовать их примеру не могли: посевы требовали ежедневного полива, а домашняя скотина – кормежки, дойки и прочего ухода. Но все быстро приспособились жить по новым правилам: на работы выходили с восходом солнца, часов в пять утра, а с полудня селение замирало в прямо-таки испанской сиесте.
Зато каждая ночь, приносящая долгожданную свежесть, превращалась в праздник с песнями и плясками под гармошку почти до рассвета. Зачастую люди с гуляний отправлялись прямо на работу, чтобы выспаться уже днем. Я, впрочем, в веселье не участвовала. Сидела вечерами в гамаке в саду под защитой москитной сетки и читала старые книги. Старые и неведомые книги параллели: о чести и достоинстве, о героизме в годы мировых войн (к сожалению, и здесь без них не обошлось), о подвигах на целине. Особенно поражало то, что многие авторы были мне знакомы, лишь сюжеты слегка видоизменились, да отсутствовала характерная для советской литературы идеология.
Я крепко сдружилась с Дианой, и мы с ней много времени проводили на конюшне. Лошади, как и люди, страдали от жары, и мы выводили их из душных денников и обливали из шланга. Кони блаженно жмурились, подставляя под освежающие струи морды и бока. Их было немного – всего девять, включая Кальдерику, Звездопада и моего знакомца Орлика. Но когда последняя с облегчением встряхивалась после душа, в благодарность обдавая нас дождем брызг с запахом мокрой конской шерсти, первая уже успевала высохнуть до последней шерстинки, и можно было начинать все сначала. Повторив аттракцион несколько раз, мы отправлялись на реку купаться сами. Болтали о простых вещах – о погоде, лошадях и детских воспоминаниях, дел сердечных по молчаливому согласию не касались. Данила, должно быть, сказал Диане, что у нас все кончено, а ей самой тоже было радоваться нечему – Никита целыми днями пропадал в поле, спасая вместе с отцом и братьями засыхающий урожай. Федотов дневного отдыха не признавал и к вечеру сельский Ромео в прямом смысле валился с ног. Какая уж тут романтика, а тем более, конспиративная.
За затишьем, как водится, последовала буря.
В одну особенно душную ночь я ворочалась с боку на бок в раскаленной, как сауна, кладовке, и в очередной раз подумывала о том, чтобы пойти спать на улицу. Но там меня с нетерпением ждали верные комары, и, к моему стыду, ночные страхи, вроде сереньких волчков и прочей воображаемой нечисти. Поэтому я мужественно обливалась потом и завидовала Шарику, который спал в сенях возле дарящей вожделенную прохладу капустной кадушки. Стук в окно меня обрадовал – ура, наконец-то что-то случилось и не нужно мучительно пытаться заснуть.
– Выходи на улицу, – велел неопознанный сдавленный голос.
Возле крыльца меня ждала Диана.
– Ищешь компанию для ночного купания? – весело поинтересовалась я.
– Я – за!
– Нет. Я попрощаться пришла, – огорошила меня подруга.
– Ты уезжаешь? Среди ночи? Одна? – ужаснулась я.
– Нет, не одна. С Никитой, – Диана махнула рукой в сторону калитки, за которой маячил неразличимый в сумерках силуэт. – Мы решили сбежать.
– Как сбежать? Куда?
– Туда, где нас никто не найдет, – загадочно ответила девушка. – Туда, где мы сможем быть вместе, и где никто не будет решать за меня, как мне следует прожить мою собственную жизнь.
– Непростое решение, – я покачала головой. – Вы полностью измените свою судьбу, и обратной дороги, скорее всего, не будет. Ты уверена, что все как следует обдумала и взвесила?
– Конечно. Я монетку бросила, – весело улыбнулась Диана.
– Монетку? – ошарашенно спросила я, – То есть ты готова оставить отца, обеспеченное положение, перспективное будущее и кинуться очертя голову в неизвестность, потому что так выпала монетка?
– Положение? Будущее? – искренне удивилась Диана. – Да я за Никиту жизнь отдам, ни минутки не сомневаясь. Как только я заявилась к нему и предложила бежать, он согласился, не колеблясь ни секунды. Отец, конечно, так просто нам уехать не даст и подключит все свои связи для поисков, поэтому мы возьмем машину Данилы, доедем до станции, и оставим ее там на парковке. Сядем на поезд и вперед, навстречу свободе!
– Так Данила в курсе? – удивилась я.
– Нет, что ты! Он бы принялся меня отговаривать, – потупилась девушка. – Ты ему передай, что я буду очень скучать по нему. И что я страшно жалею, что его не будет на нашей с Никитой свадьбе. И пусть он позаботится о Кальдерике – не хочу, чтобы отец продал ее непонятно кому. А хочешь, я ее тебе подарю?
Я мгновенно представила, как пытаюсь запихнуть в портал все, что так хотелось бы взять с собой: увесистого кованого дракончика, упирающуюся Кальдерику, и изумленного Данилу, восседающего на ней, и с грустью покачала головой.
– Нет. У меня нет никакой возможности взять ее.
– Тогда оставайся сама! – с жаром воскликнула Диана. – Вот увидишь, вы с Данилой непременно помиритесь, и будете очень-очень счастливы!
Если бы и я могла бросить монетку и с такой же легкостью решить свою судьбу!
– Удачи вам, – от всей души пожелала я.
– Да, нам пора, – спохватилась девушка. – Прощай! Мне жаль, что мы так мало были знакомы.
– Я не забуду тебя, подруга, – улыбнулась я.
Мы обнялись, и она убежала. Послышался счастливый смех влюбленных, и они исчезли во тьме.
Я села на крыльцо и вздохнула. Надеюсь, у них все будет хорошо. Диана оказалась очень смелой девушкой. Она, не задумываясь, бросила все ради того, кого любит. Обеспеченное настоящее, перспективное будущее, отца, для которого она была смыслом жизни. Представляю, какой переполох поднимется утром, когда об их бегстве узнают главы враждебных кланов.
Оказалось, даже близко не представляла.
***
– Думаешь, я поверю, что ты об этом ничего не знал?
Какой у Морозова оказался громкий голос. На ферме он отдавал указания тихим, спокойным тоном – и его слушались беспрекословно. Наверное, знали, что главного лучше не злить. А сейчас он был зол как никогда.
– Игорь Павлович, повторяю, я не был в курсе намерений Дианы.
Данила стоял напротив Морозова и бесстрастно взирал, как тот рвет и мечет. Я в это время пряталась за углом кузницы, ругая себя за то, что умудрилась явиться сюда в настолько неудачное время. Диана попросила меня попрощаться за нее с Данилой и объяснить, где искать его машину, и, стремясь честно выполнить ее поручение, я оказалась здесь в тот самый момент, когда разъяренный отец примчался к нему требовать ответа. Я сочла за лучшее юркнуть за угол и остаться там незамеченной, дабы не попасть под горячую руку. А потом, когда эмоциональная беседа закончится, сбежать куда подальше. Я Даниле лучше потом привет от Дианы передам, когда все немного уляжется. Через пару дней. Или, еще лучше, письмо напишу.
– Вы же с ней встречались, куда ты глядел? – буйствовал тем временем Морозов.
– Ошибаетесь, мы с Дианой были просто друзьями, – спокойно объяснил Данила.
– И ты понятия не имел, что она путается с этим гадом?
– Только посмей еще раз так назвать моего сына, – послышался третий голос, негромкий, но такой угрожающий, что я так и сползла по стенке. А вот и Федотов пожаловал. Я осторожно выглянула из-за угла. Морозов и Федотов стояли друг напротив друга со сжатыми кулаками, казалось, они вот-вот набросятся друг на друга. Но тут Морозов словно сломался. Он опустил руки, сгорбился, и словно постарел разом лет на двадцать.
– Добился-таки своего, – пробормотал он. Потом поднял глаза, и, сказал, глядя Федотову в лицо:
– Ты знал, что кроме дочери, у меня никого нет. Все что я делаю – строю, зарабатываю, планирую – все только ради нее, чтобы она ни в чем не нуждалась. А теперь можешь радоваться – она написала мне, что я никогда – слышишь, никогда! – не увижу ее. Забирай теперь все: ферму, землю – мне без Дианы ничего не нужно.
Голос его задрожал. Смущенный Федотов кашлянул, разжал свой единственный кулак и спрятал руку в карман.
– Ты, это, Палыч, не переживай так. Дело молодое, погуляют, и вернутся. Мой-то шалопай тоже ведь как партизан – ни гу-гу. Я и знать не знал, что они продолжают встречаться. А теперь вот письмо оставил: мол, люблю ее и жить без нее не могу.
– Нет, не вернутся, – горестно покачал головой Морозов. – Я знаю Диану, она своих решений не меняет.
Расчувствовавшись, я присела на землю, и вдруг какая-то сила резко подняла меня за плечи, немного поболтала мною в воздухе и, в конце концов, поставила на ноги.
– Данила, – пискнула я.
Он прижал палец к губам, взял меня за руку и практически поволок прочь от кузницы. А сзади доносился расстроенный голос Федотова:
– Никитка, он ведь какой – тихий, тихий, а что на уме – поди догадайся. Учиться, пишет, хочу. А я всегда ему говорил – чтобы на земле работать, университетов кончать не надо, работа сама всему научит. Вот он и примолк, я думал – забыл, да где там. Упертый, весь в меня.
Когда их голоса затихли вдали, Данила, наконец, остановился, выпустив мою руку так внезапно, что я чуть не упала.
– Теперь отвечай, что ты знала об этом?
– Ничего, – быстро ответила я, решив сразу отрицать все на свете, уж больно мне не понравился блеск в глазах кузнеца.
– Катя, не надо мне врать, – вкрадчивым голосом попросил он меня. Уже знакомые мурашки кинулись по спине врассыпную, а дыхание и сердечный ритм засбоили. И это невзирая на то, что мы стояли в открытом поле, залитом ярким солнцем, а настрой мужчины рядом со мной был далек от романтичного как никогда. Еще и ястреб завис в небесной вышине, фиксируя происходящее шпионским глазом. А я смотрела в глаза Данилы, позабыв, о чем он меня спрашивал, и его едва уловимое движение навстречу заставило и меня податься к нему, как для поцелуя. Но он нахмурился, и тонкие лучики между нами погасли, а может, просто почудились мне.
– Что ты знаешь о побеге Дианы? Куда они отправились? – строго спросил он.
Вздохнув, я рассказала все, что знала.
– Твоя машина на парковке возле вокзала, – закончила я.
– Значит, их побег никак не связан с порталами, параллельными вселенными и прочими паранормальными явлениями? – недоверчиво уточнил Данила.
– Конечно, нет! – возмутилась я. – А ты думал, я помогла им сбежать в другой мир? Да мы сами-то понятия не имеем, как туда попасть!
– Кто вас знает, – проворчал кузнец, но уже не так грозно. – Я теперь во что угодно готов поверить – после ваших заявлений моя жизнь никогда не будет прежней.
– Они в этом мире, поверь, но Диана сделает все, чтобы их не нашли.
– Боюсь, что в своем стремлении замести следы она может влипнуть в серьезные неприятности, – с досадой проговорил Данила.
– Мне кажется, Диана вполне способна о себе позаботиться, – возразила я. – К тому же она не одна, а с Никитой.
– Ты должна была отговорить ее. Или сразу бежать ко мне – я бы смог их остановить и объяснить, какую ошибку они совершают, – упорствовал кузнец.
– Почему это ошибку? – удивилась я. – Они любят друг друга, готовы на все ради того, чтобы быть вместе! Разве счастье прожить жизнь рядом с любимым не стоит того, чтобы все бросить и решиться на побег? Да если бы только я могла…
Я осеклась и замолчала.
– Если бы ты могла – что? – недоверчиво спросил Данила.
– Если бы я могла, как Диана, решать и выбирать, то я бы тоже готова была все бросить и остаться! – выпалила я. – Но здесь я каждый день проживаю с таким чувством, будто меня в любой момент автобус собьет. Или земля под ногами разверзнется. Или что-то случится с тобой, потому что ты слишком много знаешь.
Я сделала паузу и дрожащим голосом добавила:
– Либо мы в конце концов найдем портал, ведущий домой, и в этом случае нас с тобой ждет неизбежная разлука. Качественная такая разлука со знаком «вечность».
– Люди осмеливались любить друг друга и во время войны, и будучи смертельно больными, – тихо произнес Данила.
– Это хуже, чем война, потому что тогда любовь давала надежду. – Слезы потекли по моим щекам. – Это хуже, чем апокалипсис, потому что тогда мы хотя бы умерли в один день. А мне предстоит долгая жизнь без тебя. Нельзя будет ни позвонить, ни написать, ни даже просто утешиться мыслью, что где-то в моем мире есть ты. Ты будешь лишь в моих воспоминаниях.
– Катя, посмотри на меня, – попросил кузнец. Я сердито смахнула слезинки и подняла взгляд и встретилась с железной уверенностью в его глазах. – Да, будущее туманно и неопределенно, возможно, туманнее и неопределеннее, чем когда бы то ни было. Но я здесь, и ты здесь. Мы с тобой нашли друг друга в лабиринте времен и пространств. Ведь это настоящее чудо, а значит, могут случиться и другие.
25. БЫЛ БЫ МИЛЫЙ ПО ДУШЕ, ПРОЖИВЕМ И В ШАЛАШЕ
Заречье гудело. Слухи вились над деревней, как ласточки перед дождем. История побега Дианы и Никиты обрастала новыми невероятными подробностями и сплетнями. На одном краю деревни рассказывали, что Морозов держал дочку под замком и Никита устроил ей побег, на другом утверждали, что Диана была беременна, и разъяренный отец сам выгнал ее из дома. Многие считали, что и без Данилы здесь не обошлось – то ли Диана в последний момент предпочла ему другого, то ли, наоборот, сам кузнец дал отставку бедной девушке, и она от отчаяния бросилась в объятия младшего Федотова, который предложил ей бежать, руководствуясь принципом "с глаз долой – из сердца вон". Также упоминались в разном контексте многомиллионные состояния беглецов, то ли похищенные ими, то ли потерянные по случаю экстренного лишения их наследства. Обсуждались и реакции отцов, от готовности принять и простить блудных отпрысков в случае добровольного возвращения до страшных угроз: Диану обрекали работать дояркой на ферме до самой пенсии, а Никите грозила немедленная женитьба на какой-то Надьке Рябой из соседней деревни, которая только и ждет, как бы поскорее заключить молодого супруга в ежовые рукавицы.
Устав выслушивать версии происшедшего, которые с восторгом пересказывала Зинаида, носившаяся по селу со скоростью неплохого вай-фая, к вечеру я сбежала из дома на конюшню. Там, по крайней мере, ни с кем не надо было разговаривать. Кальдерика приветствовала меня тихим ржанием. Я гладила ее по бархатной морде, а она все вытягивала шею, выглядывая хозяйку.
– Прости, ей пришлось тебя оставить, – прошептала я ей на ухо. Кобыла насмешливо фыркнула. Не поверила. Подумать только, а ведь Диана могла на самом деле подарить ее мне. И у меня была бы своя собственная лошадь. Своя настоящая чудесная лошадь. Похоже, этот мир просто издевается надо мной, наглядно демонстрируя, как могли бы реализоваться мои самые заветные мечты. Посмотрела? А теперь вон отсюда!
В пестром ворохе сплетен, который вывалила на меня за сегодняшний день Зинаида, было кое-что достоверное: Федотов вместе с Морозовым еще до полудня уехали из Заречья, причем вместе с Данилой (что еще больше уверило общество в его причастности к любовному треугольнику). Чтобы окончательно добить себя, я заглянула в безнадежно пустую кузницу.
Вошла, огляделась. Все то, что было живым и горячим, когда здесь работал Данила, теперь казалось мертвым и холодным. Именно кузнец давал силу этому месту, лишь при нем просыпались духи могучих предков и являлись удивительные видения-наваждения. Без него кузница выглядела заброшенной, а по углам таились черные, как сажа, тени. Холодок пробежал по спине, и я поспешила наружу.
Сумерки тем временем сгустились. Хотя ночи все еще притворялись белыми, в неопределенное время после полуночи вдруг серым волком выскакивала тьма. Она длилась не больше часа, быстро теряя свою силу со спешащим рассветом, но успевала напомнить о ноябрьском беспросветном мраке, в который так трудно верится в середине лета. Осенняя тоска нашла живой отклик в моих расстроенных чувствах и решила остаться со мной навсегда.
Я понуро поднялась по тропинке, ведущей к дому бабки Насти, и увидела, что в окошке светится огонек. То ли лампадка под иконами теплилась, то ли старая травница готовила под покровом ночи особые зелья. Зайти я не решилась. Но идти домой по темноте, чтобы потом ворочаться без сна в жаркой и душной тесноте кладовки, растравливая душевные раны, показалось мне непосильной задачей. Взгляд упал на прислоненную к чердачному оконцу лестницу. Насколько помню, на чердаке было довольно уютно.
Я осторожно вскарабкалась по перекладинам к чернеющему проему, ухитрилась залезть в него, едва не уронив лестницу. Смело шагнула в темноту чердака, стукнулась головой о скат крыши, пригнулась, зацепилась ногой за какую-то перекладину и рухнула в кипу пахучего сена и чьи-то теплые объятия.
К объятиям добавился поцелуй, да такой, что дух перехватило, а когда он закончился, я смогла лишь вопросительно пролепетать:
– Данила?
В темноте послышался тихий смех.
– Ты всегда сначала целуешься, а потом спрашиваешь, кто это?
– А ты, между прочим, вообще не спрашиваешь! – возмутилась я.
– А я тебя узнал.
– И как же?
– Кто еще может блуждать ночью, запутавшись в мыслях о чужих дорогах и параллельных мирах, – вздохнул кузнец.
Глаза постепенно привыкали к темноте, и я различила отражение своих сожалений на его лице.
– Данила… Ты ведь все понимаешь…
– Мы оба все понимаем, – кивнул он.
– Нам надо держаться друг от друга подальше, – горько проговорила я.
– Определенно так будет лучше для нас обоих, – подтвердил он.
То, что произошло потом, противоречило логике и здравому смыслу, особенно учитывая наше единодушие в предыдущем вопросе. А хотя, кого я обманываю, все было абсолютно предсказуемо (но от этого не менее восхитительно). Ибо можно сколько угодно рассуждать о непреодолимых сложностях, принимать в высшей степени разумные решения и быть твердо уверенным в их непоколебимости, но тело, как правило, стремится туда же, куда и сердце – поближе к любимому.
***
Я проснулась от того, что меня колола соломинка. Вернее, меня кололи тысячи соломинок – обратная сторона романтики ночи, проведенной на сеновале. Тонкая ткань ветхих одеял ничуть не спасала от их всепроникающих уколов. Все же хорошо, что они меня разбудили – надо бы пораньше вернуться домой, не вызывая ничьих подозрений. Я мысленно поздравила себя – вот оно, деревенская жизнь накладывает свой отпечаток. Мне стало не все равно "а что люди подумают". Не то, чтобы меня сильно заботило мнение односельчан о моих моральных устоях, но и афишировать тот факт, что я провела ночь с кузнецом, почему-то не хотелось. Тем более, что в случае Зинаиды одними думами дело не ограничится, сплетни о нас с Данилой переплетутся с историей побега Дианы и Никиты, и боюсь даже представить, как на столь плодородной почве разрастется буйная фантазия деревенских кумушек. Я принялась осторожно, но решительно выпутываться из одеял, сена и Данилиных объятий. Хорошо еще, что одежду долго искать не пришлось. Сарафан свисал с потолочной балки, как флаг о капитуляции. Ума не приложу, как он там оказался. Было еще рано и довольно прохладно, но солнечные лучи уже врывались в полумрак чердака сквозь щели, и при каждом моем движении пылинки устраивали в них танцевальный флэш-моб.
Данила спал богатырским сном, серьезно и сосредоточенно, как будто выполнял важную работу. Будить его было жалко, но уйти, не попрощавшись – тем более. Была – не была. Длинная соломинка пропутешествовала по его лбу, потом проехала по щеке, задержалась на губах. Никакой реакции. Все-таки придется уйти по-английски. Я принялась пробираться к выходу, как вдруг в один момент оказалась снова в сене, аккуратно уложенная на обе лопатки.
– Снова сбежать от меня решила? – грозно поинтересовался кузнец. Он делал вид, что хмурится, и эта напускная хмурость совсем не шла к нежности в его глазах.
– Прости, не хотела тебя будить, – пискнула я.
– А зачем тогда соломинкой щекотала?
– Думала, ты проснешься.
– Ты просто воплощенное противоречие, – сказал он ласковым таким тоном, и мне сразу перехотелось уходить. Но все же я ухитрилась вывернуться и принять более приличествующее положение.
– Надо бежать домой, а то моей репутации будет нанесен непоправимый урон.
– А как насчет моей репутации? – кузнец беззаботно принялся вытаскивать соломинки из волос.
– Думаю, ей-то как раз ничего не угрожает, – усмехнулась я. – Скорее, наоборот.
– Распространенное заблуждение, – вздохнул парень. – Но мне тоже пора – к семи меня ждут взволнованные отцы чтобы продолжить поиски заблудших чад.
– Вам удалось что-нибудь разузнать вчера? – поинтересовалась я.
– Только то, что они взяли билет до конечной станции.
– Но сойти могли на любой, – догадалась я.
– Да, так что будем продолжать объезжать все по очереди и выспрашивать, не видел ли их кто.
– Значит, мы сегодня не увидимся, – погрустнела я.
Данила взглянул на меня и пообещал:
– Я постараюсь вернуться как можно скорее.
Утром куда проще поверить в чудо. Наверное, в каждом из нас коренятся крупицы первобытного страха, что когда-нибудь солнце не взойдет и мир погрузится во тьму. Поэтому вместе с пташками, приветствующими рассвет, нет-нет, и в душе что-то невнятно чирикнет на жизнеутверждающую тему «все будет хорошо».
Несомненно, что утреннее мое радостное легкомыслие проистекало из легкомыслия ночного, но я позволила себе помечтать, что все как-нибудь да сложится. Ведь это на самом деле чудо – я попала в параллельный мир, оказалась в возрожденной деревне своего детства, наконец, встретила Данилу! Ну и что, что мы здесь не очень-то желанные гости. Так ведь мы и незваные гости! Чего еще мы ожидали, нарушив законы мироздания? И на том спасибо, что все еще живы и здоровы, высшие силы пока ограничились лишь предупреждением. И теперь я не намерена терять ни минутки драгоценного времени!
Стараясь соблюдать конспирацию, я сделала крюк, обогнув огороды, и выбежала к трем столбам. Там постояла, выравнивая дыхание, и пошла неторопливым прогулочным шагом. Вошла во двор и сразу столкнулась с Зинаидой, которая шла доить корову.
– Доброе утро! – поздоровалась я, как ни в чем не бывало.
– Доброе! – протянула она, с подозрением оглядывая меня с головы до ног. – Ты откуда в такую рань?
– Да вот, проснулась пораньше, решила прогуляться по росе, пока не жарко, – бодро отрапортовала я. Потом невинно улыбнулась и с достоинством прошествовала мимо нее в дом, где уже скребся и поскуливал услышавший мой голос Шарик.
Уж не знаю, как кузнецу это удалось, но едва солнце перевалило за полдень, как он был у моих ног. Вернее, я у его, потому что он вновь восседал на Звездопаде и, кроме того, привел для меня слегка ошарашенную Кальдерику.
– И как же тебе удалось отделаться от глав обоих равноуважаемых семейств? – вопросила я, взирая на него снизу вверх и щурясь от солнца?
– Я наставил их в поисках и предоставил возможность скрепить возрожденную дружбу совместными действиями, – беспечно отмахнулся Данила.
– Что-то судьба подруги тебя уже не так сильно волнует, – съехидничала я.
– Просто после некоторых событий я, так скажем, пересмотрел свои взгляды на судьбы влюбленных, которым судьба подстраивает козни! – вдохновенно продекламировал кузнец и немедленно скосил глаза, наблюдая за моей реакцией.
Я, естественно, сделала вид, что не понимаю, о чем это он, и отправилась переодеваться. Снова влезла в свои родные джинсы, которые за время пребывания в параллели стали ультра-модными, обзаведясь множеством потертостей и дыр. Так как футболка после ночного купания в озере превратилась в пахнущую тиной тряпку, пришлось надеть сомнительную блузку без рукавов с оборочками по вырезу. Вид у меня стал как у какой-нибудь Красотки Сью из рекламы жевательной резинки, только ковбойской шляпы не хватало.