Ольга Петрова
Гори, гори ясно!
27. ОДНО СЕГОДНЯ СТОИТ ДВУХ ЗАВТРА
Утром мы были разбужены настойчивым стуком в дверь избушки. Стук был громким и бесцеремонным, точно стучавший ни на секунду не сомневался в своем праве. Из дома не доносилось ни звука: бабка Настя и Зара либо крепко спали, либо куда-то сбежали с утра пораньше. Стук повторился и дополнился окриком.
– Хозяева! Открываем!
Мы с Данилой переглянулись. Такая наглая самоуверенность не предвещала ничего хорошего. Данила прижал палец к губам, и принялся передвигаться по направлению к окну. Но сделать бесшумно это ему не удалось. Неудачный шаг – и ветхие перекрытия заскрипели оглушительно и протяжно. Кузнец замер, но было поздно.
– Эй, там, на чердаке! Спускаемся! – скомандовали снизу.
Данила выглянул, нарочито зевая и потягиваясь.
– Что случилось?
– Слезай, поговорить надо.
Он перелез на лестницу, едва заметно качнув мне головой, чтобы я не высовывалась.
– Старший лейтенант Бирюков, – представился незваный гость, и мне захотелось зарыться в сено с головой.
А может, он по Зарину душу? Просто Федотов замотался в поисках сына и не успел еще забрать заявление.
Но следующие слова заставили меня похолодеть:
– В связи с жалобами на незаконные раскопки я разыскиваю приезжих молодых людей, утверждающих, что они археологи.
Все. Нам конец. Сначала выяснится, что у нас нет разрешения на раскопки, потом, что у нас вообще нет никаких документов. А в конце концов, что мы просто не существуем. Или, чего хуже, где-то есть точно такие же Макс, Костя и Катя, которые могут свои личности подтвердить, в отличие от нас. Нам устроят очную ставку, и начнется нечто невообразимое.
Я тихо, как мышка, проскользнула к выходу и стала подглядывать за происходящим сквозь щель между досками.
Рядом с Данилой стоял коренастый человек в форменной одежде.
– Мне сообщили, что лже-археологи временно проживают в доме местного кузнеца. Вы не знаете, где его найти? – строго спрашивал он.
Данила прикидывался простачком.
– Где кузнеца найти? В кузнице, знамо дело, где же еще, – заговорил он, старательно коверкая слова на простонародный манер. – Он там днюет и ночует. А эти… хренологи… вроде как сами по себе.
– Еще с ними была девушка, Екатерина. Она где остановилась?
– Катька-то? А ее к какой-то тетке на постой определили, – Данила запустил пятерню в макушку и от души почесался. И без того спутанные волосы стали похожи на воронье гнездо с торчащими там и сям соломинками. Рубаха навыпуск и выцветшие штаны прекрасно дополняли облик. Оставалось только слюни пустить и вполне можно было сойти за деревенского дурачка.
Служитель закона начал терять терпение.
– А ты сам-то кто? И что здесь делаешь? Здесь ведь проживает Кузнецова Анастасия Осиповна? Ты кем ей приходишься?
– Я Васька Гусь. То есть Василий Дементьев, – испуганно поправился Данила.
– А что на чердаке делал? – повторил Бирюков.
– Так я… это… не один там был, а со Светкой, – смущенно пробурчал "Васька", старательно ковыряя землю босой ногой.
– С какой еще Светкой?
– Ну Светка Семенова, девушка моя. Мамке она не нравится, вот нам и приходится тайком видеться. Светка, покажись!
Я наудачу пошарила в ближайшем углу, провела запачкавшейся рукой по лбу и щекам, взлохматила волосы и, вытаращив глаза, выглянула в чердачное окно.
Бирюков глянул вверх цепким взглядом бывалого следователя. От этого взгляда мне снова сделалось нехорошо, но я героически продолжила играть свою роль и глупо улыбнулась до ушей. Следователь поморщился. Судя по выражению его лица, он полностью разделил с мифической Васькиной мамкой неприязнь к избраннице сына.
– Вот что. Проводи-ка меня в кузницу, – распорядился он, обращаясь к Даниле.
– Не могу, мне домой пора, а то мамка подозревать начнет, – запричитал тот. – И Светке на ферму бежать пора, на утреннюю дойку опоздает. А до кузницы тут рукой подать – с горки спуститесь, и сразу увидите.
Бирюков еще раз взглянул на меня, раздраженно скривился и ушел. Как только он скрылся за поворотом, Данила мигом взлетел ко мне, и мы свалились от смеха в сено.
– Васька Гусь! – всхлипывала я. – Ты посмотри на себя!
– Ты сама на себя посмотри! – простонал он в ответ. – Я еле сдержался, когда ты выглянула.
– Не вижу ничего смешного! – донесся снизу строгий голос.
А вот и Зара. Выходит, они с бабкой тихонько сидели в доме, пока мы с Данилой изображали из себя дурачков перед следователем. Сразу стало не смешно, и мы спустились вниз.
– Ты понимаешь, чем это все грозит? – напустилась на меня гадалка.
– Прекрасно понимаю, – вздохнула я, усердно гладя Шарика, который тоже ночевал внизу и теперь зевал и потягивался всеми лапками по очереди.
– Ничего ты не понимаешь, – проворчала цыганка. – До сих пор вас здесь будто бы и не было. Ну, подумаешь, какие-то ребята забрели в деревню, что-то искали, потом потихоньку уехали, ни с кем не попрощавшись. Будто камушек бросили в воду – разошлись круги и исчезли бесследно. Но если этот следователь до вас доберется, поднимется такая волна, только держись.
– Катерина, так чего же ты стоишь? – всполошилась бабка Настя, старательно вслушивающаяся в наш разговор. – Беги к Максимке с Костей, да прячьтесь где-нибудь!
– Так что же нам теперь, до завтрашнего вечера в подвале сидеть? – растерялась я.
– Может, и не надо, – задумчиво сказала Зара, вглядываясь куда-то вдаль. – Чую, Заречье ждет такая суматоха, что этот Бирюк позабудет, кто он и кого искал.
Я уже открыла было рот, чтобы поинтересоваться об истоках подобной уверенности, как вдруг за забором показалась изрядно запыхавшаяся Зинаида. Глаза ее блестели, щеки горели. Она бодрым галопом внеслась во двор и остановилась, ухватившись за Данилу и стараясь отдышаться.
– Дианка с Никиткой вернулись, – наконец смогла выговорить она. – Они поженились!
– Ой, что будет! – вырвалось у меня.
– Будет весело! – заключила Зара, довольно потирая руки.
– Точно, – поддержала ее кокушка, и, боясь, что вездесущая гадалка урвет хоть кусочек лакомых новостей, затараторила: – Они, значит, родителям говорят: «Теперь мы муж и жена, и никто нам не указ. Воля ваша, хотите – благословите, хотите – прокляните».
– А родители что?
– Да они оба, что Федотов, что Морозов, рады-радешеньки, что чада заблудшие домой воротились, на все согласны. Только недолго им радоваться.
– Почему недолго? – насторожилась я.
– Дианка-то с Никиткой, вон чего заявили – уезжаем из Заречья в город жить, нам жизнь деревенская поперек горла. Там хотят учиться да работать. Федотову-то что, у него еще трое сыновей на земле остаются, а вот Морозову-то снова несладко.
Тут Зинаида аж подскочила на месте.
– Да что это я, стою тут, с вами лясы точу, того гляди на свадьбу опоздаю.
– На какую свадьбу? – женщина уже начала отступать к калитке, но мы шагали за ней, так до конца и не разобравшись в непредвиденном повороте шекспировского сюжета.
– Федотов кулаком по столу стукнул, и заявил, что свадьбу надо по-людски справить. Дианка сразу в контры, да Никитка ее уговорил.
– И когда свадьба?
– Так сегодня же! – воскликнула Зина. – Всем миром решили помочь ребятам отгулять. Все, я побежала!
И с этими словами она лихо выскочила из калитки и была такова, только пыль столбом поднялась.
– Чего стоите? – спросила у нас цыганка. – Можете еще на свадьбе погулять напоследок.
На свадьбу мы с Данилой отправились одни: Костя заявил, что сыт по горло деревенскими праздниками, и предпочитает отсидеться у бабки Насти. И добавил, что, учитывая рыщущего по Заречью следователя, он настоятельно рекомендовал бы и остальным последовать его примеру. Макс остался с ним. Как бы ему не хотелось попрощаться с Варварой, он прекрасно сознавал, что его в толпе приметить проще всего.
– А я хочу с Дианой увидеться напоследок, – уперлась я.
– Ты понимаешь, что подвергаешь риску всех? – напустился было на меня Костя, но Данила оборвал его.
– За Катю я отвечаю, – спокойно проговорил он, глядя на Костю в упор. Некоторое время они прожигали друг друга взглядами, потом Костя отвел глаза и с деланным равнодушием пожал плечами.
Заречье напоминало разворошенный муравейник. Все суетились, куда-то бежали и что-то тащили. Мужики несли на Федотовский двор столы и табуретки, укладывали длинные доски для импровизированных лавок. Женщины бесперебойным потоком выставляли на столы все, что нашлось в закромах – от вчерашнего борща до сегодняшних блинов. Жена Федотова командовала невестками, братья жениха выкатывали из подпола массивные бочки.
Времени начала празднования никто не объявлял, но к пяти часам, как по уговору, все деревенское общество собралось за накрытыми столами и скандировало «Горько!» Впрочем, большинство осушало стаканы, не дожидаясь, пока молодые «подсластят» содержимое, так что еще немного – и повод гуляний был бы забыт.
Но они все же предстали перед гостями. Диана в красном вечернем платье – последний протест. Жених (он же новоявленный супруг) еще пытался напустить на себя веселый вид, а невеста откровенно хмурилась, кусала губы, и, казалось, вот-вот сорвется.
Как же эта свадьба отличалась от предыдущей. Даже не сумбурностью и не несчастным положением молодых, которых обязали сыграть эту роль, а общим настроем веселья с нотками отчаяния. Будто не свадьба игралась, а тризна справлялась. Федотов-старший и Морозов сидели за отдельным столом и что-то обсуждали. Вид у обоих был невеселый.
Тем временем горизонт понемногу темнел на западе. В воздухе вместо вечерней прохлады застыло душное и томительное напряжение. Люди поглядывали на небо с надеждой: дождь был нужен созревающему урожаю, как благословение.
Уже женщины завели первые заунывные песни, уже на одном краю мужики принялись выяснять извечный вопрос о взаимном уважении, а мы с Данилой все прятались на задворках, не решаясь показаться. Неугомонный Бирюков и не думал прекращать расследование. Надоедливый Глобус крутился рядом, размахивал руками, горячился. Он чуть ли не тянул следователя за рукав, видно, обещая показать, где прячутся им же заложенные «черные археологи», но почему-то тот не спешил воспользоваться предлагаемой помощью. Он переходил от компании к компании, подсаживался к столам, расспрашивал. Каждый считал своим священным долгом прежде всего предложить стакан приезжему стражу порядка, но тот отнекивался и ссылался на необходимость воздержания при исполнении. В конце концов Глобус обиделся и ушел, и вот тут-то изможденный жарой и раздраженный неудачными поисками Бирюков и пал жертвой местного гостеприимства, уступив уговорам попробовать боярского пива (да что тут пить-то, квас и то крепче!) И пошло-поехало по накатанной: вишневое, можжевеловое, красное, белое… Когда я увидела, как сыщик с потерянным видом стучится в дворовый сортир, предлагая кому-то добровольно сдаться, ибо чистосердечное признание учтется при вынесении приговора, то решила, что теперь могу наконец перемолвиться парой словечек с Дианой. Данила вызвался покараулить, чтобы Бирюков внезапно не вспомнил о служебном долге, а я побежала искать куда-то запропастившихся молодых, о которых кроме меня, похоже, уже никто и не вспоминал.
Нашла с трудом – под шумок ребята сбежали в тихий уголок, под прикрытие будки с цепным псом, и там обнимались себе и ворковали, как и положено влюбленным новобрачным. Переевший объедков со свадебного стола кобель сыто рыкнул, и они заметили меня.
– Катька! – Диана кинулась обниматься.
Я от души поздравила их, Никита кивнул, немного смущаясь, и отошел в сторону, чтобы дать нам поговорить.
– Возвращение блудных детей! – Диана сделала шутливый реверанс, но лицо выдавало ее напряженность.
Я даже не успела ничего ответить, как она торопливо продолжила:
– Как хорошо, что ты пришла – мне так надо хоть кому-то выговориться. Никите я уже все это столько раз повторила, что он, наверное, уже готов со мной развестись.
Девушка нервно рассмеялась и принялась гладить растерявшегося пса, не привыкшего к подобным нежностям.
– Я ведь честно готова была на все, чтобы быть вместе с Никитой. Но реальная жизнь в роли беглецов оказалась какой-то… слишком реальной. Я, наверное, покажусь тебе избалованной принцессой, но пока мы доехали до города на общественном транспорте, я уже готова была пересмотреть свою позицию. А ночевка в захудалой гостинице! И регистрация брака в районном ЗАГСе. Та женщина, объявившая нас мужем и женой… Она мне теперь в кошмарах будет сниться. И я подумала, что не обязательно сжигать все мосты, надо попробовать еще раз поговорить с родителями. Возможно, для того, чтобы нам быть вместе, вовсе не обязательно от всего отказываться. И почему бы не жить в своей квартире, а не в семейном общежитии, да и вообще для наших родителей помочь нам встать на ноги не составило бы особого труда…
Цепной кобель совершенно размяк, шлепнулся на бок, а потом и вовсе перевернулся на спину, как щенок. Диана принялась чесать ему брюхо, не обращая внимания, во что превращается расшитый подол ее шикарного платья. Ее глаза заблестели, а нос подозрительно покраснел.
–Скажи, ты считаешь меня капризной девчонкой? И Никита, наверное, тоже так считает.
–Никита прекрасно знает тебя и любит, – я ободряюще улыбнулась, – И он понимает, что ты привыкла к определенному уровню жизни.
–Да мне ведь ничего особенного не нужно, – запротестовала девушка, шмыгая носом. – И мы сами будем зарабатывать… Потом…
–Слушай, ну чего ты так расстраиваешься? – возмутилась я. – Ты же вышла замуж на Никиту? Вышла. Значит, теперь вас разлучить никто не сможет. Так что хватит мучать себя. И мужа.
Диана поднялась на ноги, оглянулась на Никиту и прошептала:
– Еще мне папу жалко – я его никогда таким не видела. Он от счастья чуть не плакал, когда я вернулась. А когда узнал, что вернулась я лишь для того, чтобы снова уехать, он просто окаменел. Я ему объясняла, что хочу сама решать, кем мне быть в жизни, а он только сказал: "Я работал, чтобы тебе дело оставить, а так – ради кого мне стараться".
–Так ты напомнила бы ему, что в перспективе ему очень даже будет ради кого стараться, – усмехнулась я. Диана непонимающе вскинула на меня глаза.
–Если я не ошибаюсь, у Федотовых в роду одни мальчики, – многозначительно добавила я.
–Точно, надо поскорее отца внуком осчастливить! – воскликнула Диана, – Никита! Иди сюда скорей!
Воодушевленная новобрачная попрощалась на ходу и кинулась к супругу решать не терпящий промедления вопрос о пополнении семейства. Тем временем пес, расстроенный тем, что его прекратили чесать, несколько раз призывно дернул задней лапой, но не дождался продолжения. Пришлось вставать. Он встряхнулся, зевнул, показав зубастую пасть, и, вспомнив о своем долге, раскатисто гавкнул. Воровато выглянув из-за угла, я пошла искать Данилу.
Гуляние словно замерло. Все уже были по горло сыты, умеренно пьяны, а парящая духота не располагала к переходу в более активную стадию веселья. Люди понемногу расходились, лишь самые стойкие оставались за столами.
Данилы нигде не было. Я снова увидела Бирюкова – изрядно притомившись, он сидел под дверью сортира. Похоже, он решил взять предполагаемого преступника измором, и наизусть зачитывал параграфы уголовного кодекса. Сегодня его уже можно было не опасаться.
Неожиданно налетел сильный порыв ветра, взметнул скатерти, опрокинул стаканы. Предупредительно зашумели вершины деревьев, где-то со звоном стукнуло окно. Пару раз моргнул свет. Тревожно взлаяли собаки и наступила тишина, только высоко в небе угадывался отдаленный рокот, будто там, в сумеречном мареве, прятался самый настоящий дракон, скрытно парил на расправленных крыльях, умело управляясь с воздушными потоками. Внезапно молния распорола небо, осветила мертвенно-бледным сиянием все вокруг, вспышкой поймала испуганные, ошеломленные, восторженные лица. Гром, как обычно, опоздал, и от досады грохнул так, что земля под ногами вздрогнула. Послышались испуганные крики женщин, заревели дети, завыли собаки. То тут, то там начали падать тяжелые капли, звеня по посуде, стуча по столам, попадая на разгоряченных людей. И хлынул потоком дождь. Он вымочил всех до нитки, но никто не спешил бежать и прятаться. Люди вскакивали из-за столов, кричали, смеялись. Дождь, дождь! Он напоит землю, вдохнет жизнь в посевы. Запах мокрой листвы и травы наполнил воздух. Откуда-то послышалась музыка – гремящая и веселая, как сам ливень. Это музыканты на крыльце под укрытием козырька принялись наигрывать бодрую мелодию. Народ кинулся плясать, хлопая в ладоши, топая по мгновенно образовавшимся лужам, гикая и хохоча. Кто-то подхватил меня и бешено закружил.
– Данила!
– Можно пригласить даму на танец? – спросил он, склоняясь в шутливом поклоне. Его волосы были мокрые, рубашка была расстегнута, а сам он был горячим, как пламя кузнечного горна. Готова поклясться – от него даже пар шел.
– Ты же говорил, что в танцах не силен, – рассмеялась я.
– И тебе предоставился прекрасный шанс в этом убедиться, – улыбнулся он.
Конечно, все он врал. Он великолепно вел в танце. Правда, вальс не сильно подходил к русской плясовой, или, вернее, музыка не подходила к нему. Все равно, я видела только Данилу, двигалась вместе с ним в идеальном ритме: раз-два-три, раз-два-три. Я хочу быть с тобой, прожить жизнь с тобой, хочу, чтобы мое сердце всегда билось в одном ритме с твоим. И уже не было ни дождя, ни чужого мира. Был только этот перекресток реальностей, на котором мы встретились. Были мы вдвоем – а вокруг вся вселенная со всеми возможными мирами и измерениями.
– Катя!
Мы чуть не налетели на Костю, который вырос на нашем пути, как из-под земли. Все вернулось, и все изменилось – дождь, который уже не приятно охлаждал, а противно стекал по спине, липнущие к лицу мокрые волосы, шумная нестройная музыка. И обстоятельства непреодолимой силы, неизбежно разлучающие нас.
– Думаю, нам пора.
За его спиной стоял Макс. Он многозначительно указал на непроглядное небо. Действительно, момент был идеальный.
– Собирайся. Встречаемся у трех столбов, – коротко бросил Костя.
Я думала, у нас еще впереди целая ночь, и целый день, бесконечные сутки – часы, минуты, секунды, а это бесценное время безжалостно выдернули у меня из-под ног. Только бы не упасть.
– Хорошо, – спокойно проговорила я, чувствуя, как в груди с острой болью рвется какая-то струна, а слезы на щеках смешиваются с каплями дождя.
Данила решительно стиснул мне руку.
– Я иду с тобой.
Я уходила, не оглядываясь, тупо шагая по лужам, и каждый шаг отзывался в моем мозгу: не-воз-мож-но, не-воз-мож-но. Невозможно тебе уйти со мной. Невозможно мне остаться с тобой. Невозможно жить без тебя.
У Зинаиды я переоделась в свою одежду, схватила сонного Шарика, сунула в карман давно заброшенный телефон. Сумбурно попрощалась, поблагодарив за гостеприимство. Она не поняла, к чему такая спешка, но все-таки обняла меня и от души пожелала всего хорошего. И пригласила приезжать к ней в любое время, можно без предупреждения.
Забежав к бабке Насте, я благодарила ее за все, а она держала мое лицо в своих теплых мягких ладонях, будто наглядеться не могла, и качала головой то ли с грустью, то ли с укоризной.
И вот мы уже стояли под проливным дождем на холме вокруг камня. Одной рукой я прижимала к себе Шарика, другую все так же крепко сжимал Данила. У Шарика капало с ушей, хвост намок и бессильно свисал, морда выражала крайнюю степень неодобрения. Роль ключа к нашему миру его совсем не вдохновляла, и он не понимал, зачем надо было вытаскивать его из теплой и сухой кладовки на этот ливень.
Гроза еще бушевала, но на краю неба уже виднелась полоска чистого горизонта с тающими отблесками заката.
– Надо спешить! – поторопил нас Костя.
– Куда? – пробормотала я, дрожа от холода. – Мы и так уже здесь.
– Нас больше, чем нужно! – выкрикнул он, указывая на Данилу. – Пока он не уйдет, портал не откроется. Сколько пришло, столько и уходит!
– Тогда останусь я! – рявкнул вдруг Макс.
– Еще чего, – накинулся на него Костя. – Тоже мне, герой нашелся. Решил, будто портал, это как лифт, куда помещаются не более трех человек и одной собаки, и можно просто взять и поменять одного пассажира на другого?
– Тихо! – крикнул кузнец и поднял руку. Все послушались его, даже гроза притихла.
– Катя, прощай, – сказал он. Взглянул в глаза, прикоснулся губами к моим губам. – Я никогда не забуду тебя. – Потом перевел взгляд на Макса и Костю. – Удачи вам в вашем мире. Я рад, что наши дороги пересеклись.
Он еще мгновение подержал мою руку в своей, потом отпустил и стал спускаться с горы. "Я ведь ничего не сказала ему на прощание", – подумала я. Нет, я должна успеть сказать – ведь больше я не скажу это никому и никогда!
Я повернула голову, увидела его смутный удаляющийся силуэт внизу и успела крикнуть:
– Данила!
В ту же секунду столбы вспыхнули ослепительно-белым светом, образуя светящуюся пирамиду, и раздался оглушительный грохот. Холм задрожал под ногами, грани потеряли очертания.
"Молния ударила в вершину столбов, и они падают прямо на нас", – успела подумать я. – "Теперь точно все. А я так и не успела сказать, что люблю его".