Пиня Копман
Байки негевского бабайки
Тарантелла
Раскрывайте глаза пошире!
Будет веселье. Вам повезло!
Вы ведь верите что в этом мире
Добро всегда побеждает зло.
Сегодня главный, – шут и проказник,
Сегодня все наоборот!
В жизни есть будни, но есть и праздник.
Веселись, честной народ!
Кто впереди, веселый и смелый:
Огромный нос, огромный рот.
Вы узнаете Пульчинелло?
Его и дьявол не берет!
Пульчинелло! И этим все сказано,
Светит на сцену яркий свет.
Все тщеславные будут наказаны:
Получат палкой по голове!
Полицейским придется туго –
За Пульчинеллой не уследишь!
Жадный получит По заслугам.
То есть получит только шиш.
И если Смерть с косою встанет
На пути у весельчака,
Наш Пульчинелло её обманет,
Даже Смерти намнет бока.
Нет ни бедных, ни голодных
Нет никого, кто б не танцевал
Веселится люд свободный,
Потому, что карнавал!
Карнавал! Вот славное дело.
Нас никакая грусть не берет,
И танцует тарантеллу
Прямо на площади весь народ.
Даже если пуст желудок
Не сердись на весь белый свет
В круговерти масок и шуток
Огорченьям места нет.
И веселью нет предела,
Что бы с тобой не произошло
В каждом из нас есть Пульчинелла
Значит, будет наказано зло.
***
Пиратская бойкая
Крики чаек, звон монет.
Ничего приятней нет.
Только плавники акульи
кораблю бегут во след.
Парус серый, черный флаг.
Ни один не чует страх.
Пусть споют морские девы
нынче на похоронах.
Любой вояка
лихой рубака,
и рвется в драку
наш экипаж.
Отбросим толки,
порох на полке.
Морские волки,
на абордаж!
Мы у борта корабля
не одной добычи для.
За лихой и злобный норов
Прокляла нас всех земля.
Галеон или баркас,
целый мир боится нас
Мы готовы с миром драться -
Кровь за кровь и глаз за глаз!
Всех ждет дорога
к морскому богу.
Пусть нас немного,
они – слабей.
И пусть недолго
Походим в шелке
Морские волки,
руби и бей!
В страхе задрожит купец.
Капитан наш молодец,
ждет богатая добыча, -
приз для доблестных сердец.
Что нам боль и что нам смерть?
Разорвем купчишку в дерть,
и с добычей возвратимся
прогулять её на твердь.
Морские волки,
Крест на наколке,
На треуголке
горит фитиль.
Добыча, слава.
Шторма забава
и как отрава
проклятый штиль.
Жизнь одна сплошная ложь
и цена ей – медный грош.
Потому держи покрепче
пистолет и верный нож.
Будут девки и вино
а в конце всегда одно:
или вздернут нас на рее,
иль морское примет дно.
Вы люди тоже:
рабы- вельможи.
Но нам негоже,
закон наш лют.
Нам слишком больно
жить подневольно
Морские волки
свободный люд!
***
Песенка мелкого столичного беса
Здесь пожар, в наводненье объявший бардак,
и слова – лишь иллюзия эха
Это место, где люди живут кое-как
где успех – сам мерило успеха
Точно сам Повелитель иллюзий и лжи
Правит, бесов толпой окруженный,
В гнойной луже, где преют бомжи и ханжи,
чуть прикрытой блестящей попоной.
Припев:
Распродажа в аду! Поимейте ввиду
все открыто и честно, и все на виду,
и стеснительность сразу отбросьте!
Эрудит, троглодит, – никого не щадит
всех поглотит безжалостный демон Кредит,
Душу высосет, выплюнув кости
Рвутся сотни слепцов словно страсть ощутив,
чтоб удаче в загривок вцепиться
В город денег, культуры, больших перспектив
под пьянящим названьем "столица"
Из провинции ты за удачей бежал,
в центр славы, богатства, прогресса.
Оказалось: мираж. А внутри миража
человек превращается в беса.
Пр:
Креативен и бодр, на хорошем счету,
с оптимизмом, мажорно и смело
продаю я не воздух, а Вашу МЕЧТУ,
чуть не даром: за душу и тело.
Всю неделю горю, не сгорая в огне,
вру, ворую, то строя, то руша.
И тоскливо и мерзко и муторно мне
покупать ваши тухлые души.
Пр:
А потом я иду в опостылевший клуб,
где сосу омерзительный виски.
А кругом лишь суккубы, и сам я суккуб,
но у них офигенные сиськи.
И рефлексий не жди, лишь не продешеви,
Удовольствие будет наградой.
Секс всего лишь разрядка, а всякой любви
как души – нет, и лучше не надо.
Пр:
Можно что-то нюхнуть, покурить, полизать,
уколоться, на крайний на случай.
И уже хорошо. И уже благодать.
И еще будет многажды лучше.
А потом будет кайф, я в нирвану уйду,
у которой ни меры ни края.
Хорошо менагером жить даже в аду,
если лохам он кажется раем
***
Песенка охотника
Мы поднимем ружья дружно,
Будто дернул кто за нить.
Каждый ждет
испытанья от судьбы.
Только чуть удачи нужно
Чтобы нас соединить
С тем, кто выйдет
на линию стрельбы.
Серый волк – может редкость для кого-то
Но у нас есть к добыче интерес.
Мы зелеными платили за охоту
И его не спасет зеленый лес.
Задрожали мелко ветки
Он ступил на снежный наст
Обнажились два клыка
как два огня.
Ничего не бойтесь, детки,
Защитит охотник вас!
Вот удача:
хищник вышел на меня!
Ну, кого он, серый, дурит?
Эта ярость желтых глаз
Прячет только страх, такие, брат дела.
Я ведь тоже волк, в натуре.
Но не я, а он сейчас
На прицеле у холодного ствола.
Никогда он не ел из рук у скотников
Каково, знаем только я да он:
По горячему по снегу от охотников
Уходить под собачий звонкий гон.
Я подумал на мгновенье:
Может, дать ему уйти?
Вдоль ложбинки, в сторону реки…
Но какие тут сомненья?
Ну не я – так кто другой
Через сто шагов надавит на курки
У меня самого судьба такая-
Не подстрелят – так пойдешь в тюрьму.
Может, серый по глазам читает:
Сразу видно – врубился, что к чему.
Я почти себе не верю:
Рад настолько, что хоть плачь,
Я счастливейший охотник
меж людьми.
Застрелить большого зверя
Вот удача из удач
Королевская охота,
черт возьми!
Вольный волк – это не овца в загоне,
Он свободно решил свою судьбу:
По горячему, по снегу от погони
Уходя сквозь ружейную пальбу.
***
Песенка про веселого гоблина
Сорвало кран, сгорел чердак,
и в доме снова кавардак,
и едут теща, тесть-мудак
на Рождество, блин!
С утра жена уже пьяна,
а дочь гуляет допоздна
и в этом всем твоя вина,
проклятый гоблин!
Я был не враг, но был простак
а ты все время делал так
чтоб лез впросак я, как дурак
вегетативный.
А ты смеялся надо мной,
Ты думал будто я дурной,
А я доверчивый, честной,
и чуть наивный
В чащобах западных лесов
на чашах мировых весов
вы были злом из полюсов
веков, эпох ли.
Но грань была перейдена,
пришли вы в наши времена
и наша жисть пошла вся на…
Да чтоб вы сдохли!
Такой народ, вы, – мразь и сброд.
Твоя взяла, ты сделал ход.
Так радуйся пока, урод,
моей обиде.
Пусть мне сегодня нелегко
Пролезу нитью сквозь ушко
и на твоей станцую, го-
блин, панихиде.
***
Песенка маркитанки
В печальном тридевятом королевстве
народ в слезах бредет по мостовой.
Как дева, пожалевшая о девстве,
король сидит с поникшей головой.
Палач в огромном красном капюшоне
ревет в платок, большой, как парашют.
И сжавшись в ком на королевском троне,
украдкой вытирает слезы шут.
А трижды девять будет двадцать семь.
Ведь в королевстве не было проблем,
но с королем беда произошла
и плачут все. Такие вот дела.
Наверно, не открою я секрета
и знает каждый, хоть кого спроси,
писала королевская газета,
и даже сообщило Би-Би-Си:
Король хотел разок сходить налево,
он даму затащил на сеновал.
Проведала об этом королева
и королю устроила скандал.
А трижды девять будет двадцать семь,
секрет не тайна, раз известен всем.
Ведь для кого-то милая жена
куда страшней, чем СПИД или война.
Король пытался быть нежнее пуха
пытался мягче воска быть, и вот
от королевы получил он в ухо,
а также окончательный развод.
И королева всех ругая матом,
куда-то укатила без помех.
Рыдали в королевстве тридевятом,
хотя сквозь слезы кто-то слышал смех.
А трижды девять будет двадцать семь
и скоро слезы высохнут совсем.
Не может в море кончиться вода
и, значит горе, горе не беда.
И только слухи по стране сновали,
что королева зря бела как мел:
король хотя и был на сеновале,
но ничего там сделать не сумел.
Народу эти слухи не помеха
здесь люди любят делать все всерьез:
Рыдать до истерического смеха,
а если уж смеяться – то до слез.
А трижды девять будет в среду двадцать семь
и скоро я туда уеду насовсем
Уж раз король отныне холостяк
мне на себе женить его пустяк.
Пусть родом я из хлева!
Ходить я буду перед знатью в неглиже,
а кушать скромно пармезан и бланманже,
А всех солдат произведу в графья
чтоб жрали вволю, пили дофуя.
Я буду королева
***
Контрактники песенка
Протяни над тучей руку и сожми ее в кулак.
Как еще рассеять скуку, кроме пьянок, баб и драк?
Как завить веревкой горе, чтоб забыть про белый свет
и кому себя проспорить, если смерти все же нет?
Гонит Бог, а может случай, только спорить с ним не смей,
то ты берцем месишь тучи, то в болоте кормишь змей
И не тугрик нужен длинный, ни экзотика в раю,
Все тебе адреналина не хватает, мать твою!
Бродят пОмиру бойцы- мертвецы,
Растечется винной лужей заря.
режут правду-матку мамки, отцы
А зарежут – и поймут, что зазря.
Я еще вернусь!
На руке моей наколка: купол, штык и самовар
и на цепке два осколка, что вернее, чем кевлар.
Рейды, нервы да консервы, – надоело все, без врак.
Кто здесь первый? Я здесь первый! Кто последний – тот дурак.
А над полем за горою небеса горят опять
Если хочешь стать героем не страшись себя терять
и не парься за беспечность этих девок и парней…
У тебя в запасе вечность. Ну, как минимум пять дней.
А за лесом то ли взрыв, то ли гром
а потом проклятый пласт тишины…
Не кори меня, батяня, за дом
без мужицких рук просевший с весны.
Я еще вернусь!
Поглядишься в скол зеркальный, да и плюнешь в муть ручья:
нету места средь нормальных для таких, как ты да я.
И не выжить на зарплату, нет эмоций, только мат.
Мы ни в чем не виноваты, виноват военкомат.
А когда уходит кто-то… только водка! Слезы – нах!
Те, кому война – работа знают толк в похоронах
Грусть-тоску на час притушим, и размочим в горле ком…
Поскорей бы Богу в душу…или в челюсть каблуком
В поле черная земля, мать ее
А вкруг поля лишь поруха и гнусь
и глумится над стерней воронье,
намекая: никуда не вернусь
или все-таки вернусь?
***
Ода молоку
И на вкус и на цвет
Нет милей на свете
Есть в нем сила камней
И здоровье трав.
Молоко любят все –
Взрослые и дети.
Пусть хоть кто скажет мне
Будто я не прав.
Почему так смешно
Молоко из миски
Пьют ужи и ежи?
Мне б хотелось знать.
И известно давно:
Тигры (те же киски)
Любят (лишь покажи)
Молоко лакать.
И котята и щенки
любят это дело
Не оттащишь за бока
Выпьют все пока.
И лакают язычки
молоко умело
Будто тают облака
в миске молока.
Даже диких зверей,
Очень осторожных:
Волка, рыжую лису,
Быстрого хорка,
Приручить так скорей
В два-три раза можно
Если каждый день в лесу
Давать им молока.
Кит огромный тоже пил,
Не стоял в сторонке
А уж он то знает толк
В том, что лезет в рот.
Молоко он любил,
Когда был китенком,
Хоть китенок и не волк,
И совсем не кот.
Хорошо молоко
матушки-Природы
не сравнить никогда,
с пивом и с водой!
Одолеть с ним легко
Годы и невзгоды
Только с ним без труда
Справишься с бедой.
Если, скажем, тоска
Зверем душу гложет,
Воет волком с утра
Ветер в голове, -
Выпей кружку молока,
и оно поможет,
Можешь даже «На «Ура!»
Выпить сразу две.
А когда все прошло,
Снова солнце греет,
Снова хочется жить
Раз уж жив пока.
На душе так светло,
что спешишь скорее,
чтоб с друзьями попить
Светлого пивка.
***
Ночнушки-чернушки колыбельная
Засыпай, малыш, скорей!
Не дрожи ресницей
Вурдалаки у дверей
ждут тебе присниться.
Вот уже взошла луна,
так поспи немножко,
а не то зову слона
сесть тебе на ножки.
Будешь ты во сне играть
не орать, не плакать,
а цветочки собирать
опийного мака.
Если ты не будешь спать,
не закроешь ротик
перестану выдавать
резиновую тетю.
Спи, мой мальчик, баю-бай!
Повторять не стану,
Щас к нам в дом придет бабай*
из Узбекистану.
Раньше этот аксакал
юный был да ранний,
деткам в ванночки пускал
рыбочек пираний.
Он теперь совсем не тот,
изменил привычки
на базаре продает
детские яички.
Заберет тебя в мешок
этот дядя добрый
и посадит на горшок
с королевской коброй.
Хоть бы ты на миг умолк!
Слышишь? В черной чаще
по тропинкам бродит волк
злобный и рычащий.
Если мальчик не уснет
позову я волка
он за попу как куснет!
Будет больше толка.
А когда ты будешь спать
на своей подушке,
я отправлюсь сочинять
новые чернушки.
***
14. Мой Израиль
Негев пробуждается
Не весной просыпается Негев. Зимой.
Собираются тучи, седы.
Сверху падают пряди дождей бородой,
И по склонам несутся ручьи чередой
Серо-белой от пены воды.
Заливает дороги, срывает кусты,
И буйна у обочин волна.
И сползают потоки грязищи, густы
Пробуждение ужаса и красоты…
Древний Негев восстал ото сна
Ветры мечутся, моросью влагу стеля.
Но развеются пОлоги туч,
И зелёные ризы накинет земля,
Чтоб Творец любоваться мог, благоволя,
Как мой Негев красив и могуч.
Вновь дороги забиты машин кутерьмой
Суетящихся как мураши.
На холмах прорастает трава бахромой
Не весной просыпается Негев. Зимой.
Край суровой горячей души.
***
Дети вечного исхода
Холод капель камень точит
мысли душат, как удав.
Путь наш был из тьмы и ночи
непокоен и кровав.
Но, как газ из недр планеты
рвется вверх сквозь толщу вод
тяжкий наш из тени к свету
неизбежен был исход.
Пламя веры в этом племени
под неверья черным льдом
Мы идем сквозь бездны времени.
До сих пор еще идем..
Пряча мысли, души, числа
(страх был главный наш урок)
мы играли в тени смысла,
мы читали между строк.
И рвались душою в дали,
и решали – кто же мы.
И на кухнях обсуждали
как разрушить царство тьмы.
А душа народа дикого
так устроена, дружок:
от смешного до великого
только маленький шажок.
Неба щит лазурной чашей
нависает над холмом
и в глаза пустые наши
Солнце жгучим зрит бельмом.
Даже птицы не летают,
тени тают, сея страх.
Здесь вода всегда святая.
человек всего лишь прах.
Прозвучат слова халдейские
о заклании ягнят.
Эти очи, мать библейская
мира всю печаль хранят.
Кости, жажда, жар, дорога.
Смерть не сводит стылых глаз.
Мы в себе рождаем Бога.
Бог в себе рождает нас.
Правых нет и виноватых,
но что сможешь – соверши!
Нет покоя. Нет возврата.
Вечный путь, – он часть души.
Мы хотели быть счастливыми
но и ныне, что ни год
нету мира под оливами.
Продолжается Исход.
***
Негев. Вечер пятницы
Ржа заката блекнет понемножку,
веет воздух прелью и тоской.
Сумерки крадутся серой кошкой.
Тишина. Расслабленность. Покой.
Благодати шаль легла на плечи,
сея просветления пыльцу.
И горят, шаббат встречая, свечи -
Псалмом благодарности Творцу.
Над домами колесом телеги
катится луна на небосвод.
Пятница закончилась, и в неге
Негев отдыхает от забот.
***
И снова о пустыне
Пустыня. Бесконечность. Боль и зной
И будто шрамом в мякоти земной
дорога пробегает парой строк.
Здесь лезет вера – как из раны гной
Как в море рыба – в сети рыболовам…
А в городе опять распят пророк
Всем кто болтает – действенный урок
(Не зря же этот мир рожден был Словом).
Увы ничто не вечно под луной
за исключеньем истины одной
и та всегда грядет в обличье новом.
***
Израильские зарисовки
Алкоголь
В Израиле Баркан Шираз -
любимый вкус широких масс.
Пусть по букету не "Шато",
доступней по цене зато.
За завтраком всего глоток -
дабы улучшить крови ток.
Потом стаканчик на обед -
аперитива лучше нет.
Под вечер, сплину вопреки,
он стимулирует стишки.
За ужином стакан вина, -
всё лишь для укрепленья сна.
Но с дамой все же пью коньяк,
поскольку от него ст…
***
Что-то с головой
Все выше, и выше, и выше
в прекрасные дали маня
моя перелётная крыша
со свистом летит от меня.
***
Бессонница
Ночь – подруга близкая поэта
даже если он на стих не скор.
И почти совсем не нужно света:
свет даёт товарищ монитор.
А писать стихи о длинной ночи
длинной ночью для поэта – кайф.
Но хорош твой стих или не очень
выявит читатель-полиграф.
***
Операция "Волнорез"
В Галилее опять неспокойно.
Каждый верит в правду свою.
Мир формально. По сути войны.
Дай нам Бог их свести вничью.
Пахнет гарью. Горят покрышки,
мусор, изредка – и дома.
Льется кровь. И не понаслышке.
Все плотнее ночами тьма.
И мороз пробегает по коже,-
так кроваво блестит заря.
Тот, который распялся, похоже
ради нас старался зазря.
***
Город боли
У нас в пустыне тишь и расслабуха,
и воздух чист, и Божья благодать.
Йерушалаим – злоба, кровь, чернуха,
конца которым нет и не видать.
И я признаюсь (строго между нами):
Моя бы воля: полегчало чтоб
Йерушалаим снес бы к Бени-маме.
устроив ограниченный потоп.
***
Политика
Опять раскол, опять бардак.
Опять танцуют танцы
болтун, мошенник и мудак
и их друзья засранцы.
И возбуждают гнев толпы,
и, вдруг восстав из тлена,
сквозь взрывов призрачных снопы
ползет к нам Альталена.
Корабль "Альталена" получил известность тем, что доставил
в середине июня 1948 года большую партию оружия, закупленную
Иргуном, а также группу из 940 новых репатриантов – добровольцев
этой организации. Иргун был готов передать вновь образованной
Армии обороны Израиля (АОИ) 80% оружия. Однако требование
правительства передать ему всё оружие и отказ Иргуна привели к
конфликту, в ходе которого корабль был обстрелян и потоплен АОИ
в порту Тель-Авива 22 июня 1948 года.
В ходе этого инцидента погибло 16 членов Иргуна (14 из них –
переживших Катастрофу, два репатрианта с Кубы) и трое солдат
Армии обороны Израиля.
***
Ночная гроза
Быть грозе. Трансформаторных боксов гул
Нам кассандрит молнии, гром и дождь.
Прогудел автобус, широкоскул
Полуночный город почти заснул,
Или лишь притаился, скрывая дрожь.
Ночь беззвёздна и отсветы фар желты.
То ли духов лёт, то ли тени снов
У обочин вьют темноты жгуты.
Серых кошек тени, поджав хвосты
Исчезают беззвучно в тенИ домов.
Что назрело того и не миновать
Как тут выбирать между злом-добром?
Обновленья жаждет Природа-мать.
Прежде чем родить, нужно мир сломать
Через молний блеск и раскатный гром.
Фонари погасли и тишина.
Вспышка, вспышка и громовой раскат.
Словно тут, за домом, упал снаряд.
Не война. О Господи, не война!
Это лишь гроза. И из глаз слеза.
Как я рад, о Господи! Как я рад!
***
Негевский этюд. Июнь
Июнь. С утра уже жара.
Взбесившись, солнце жалит кожу
И дымка над землей похожа
На слабый отблеск серебра.
Час без воды – уже каюк
Бреду, сгребая жар ногами.
На пальмах листья-оригами
Почти што тени не дают.
Пылает стёкол рубеллит,
А ветер с юга пылью душит.
Шуршат песчинки словно мыши
В траве пожухлой у земли.
А вот и бар. Там есть вода.
И там страдальца ждёт прохлада.
Без сил, как грешник в рай из ада
Едва-едва ползу туда.
Пещера-дверь раскроет пасть.
Эдема мнимого химера.
В объятьях кондиционера
Готов до вечера пропасть.
Как нега расслабляет нас!
Но ждет под солнцем путь неблизкий.
И не прощаясь, по английски
Я выйду! Выйду! Вот сейчас…
В кулак всего себя собрав
Бросаю, как Муму Тургенев.
Жесток бывает летом Негев
Июнь. Обычный день. Шарав.
***
Негев. Караван
Привычная и милая картинка:
прикрыла солнце облаков вуаль,
вдоль гор, по еле видимой тропинке
верблюдов караван шагает в даль.
Бряцает сбруя, фыркают верблюды,
пыль облачками вьётся возле ног.
Разлегся Негев раскаленным блюдом:
Титан, распятый нитями дорог.
А время будто замерло в пустыне,
забывшись ненадолго чутким сном.
Лишь смерчики бегут, как будто джинны,
Сшибаясь во вращении шальном.
Куда спешишь, о чем печешься, грешный?
Судьбы не обогнать, не обмануть.
Я принимаю ход времен неспешный,
и в завра не спеша продолжу путь.
***
Песнь бедуина
"О многих из этих бойцов, часть из которых передвигалась по Негеву
на верблюдах, до сих пор ходят легенды. Ну, а шейх Ауда был одним
из самых лучших. Его умение поражать цель на скаку, сидя на верблюде,
поражало очевидцев." Хроники Негева
Первый крик мой звучал на заре,
когда небо становится синим.
Я рожден в бедуинском шатре
посредине Великой пустыни.
Ночью небо как россыпь углей,
Солнце – дар Всемогущего бога.
Бедуин не привязан к земле.
Дом его: лишь шатер да дорога.
Славу предков в стихах воспою.
Дар певца мне дарован Аллахом:
Род мой славен, неистов в бою,
и мужчины не ведают страха.
Меч Небес, Ауд'a Моам'aр,
побратим самого Сал-ад-Дина,
для кяфиров* беда и кошмар
от Как'ура* до Ур-Шала'има*.
Достославны Хал'иб и Сард'ар,
Джад, Зак'aрия, сын Исмаи'ла,
Зейд, Раш'ид и Али Моамар.
Мы их помним и чтим их могилы.
Семь имен. Каждый,– славный боец.
Моамаров все помнят доныне.
Мы верблюдов стада и овец
выпасали в Великой пустыне.
Я – восьмой. Вас уверить дерзну:
в шестьдесят воин не из последних.
Взял себе молодую жену.
Роду нужен мужчина – наследник.
Л'ейла, страстных восторгов хурджин!
О царица моих дромед'aров*!
Подари мне девятую жизнь!
Да продолжится род Моамаров!
––
Кяфиры (аль кяфирун) – неверующие
Какур – древняя крепость крестоносцев
Ур-Шала'им аль Кудс – старое арабское название Иерусалима
Хурджин – седельная сумка, торба
Дромед'ар – одногорбый верблюд (гам'аль). Высшая ценность для бедуина.
***
