Пиня Копман
Байки негевского бабайки
Во двор дворцовый повели.
А там знакомый облик снова –
(как эту радость перенесть?!)
на троне золота литого
любимый жабьелицый тесть.
«Ну что, сынок, снести не в силах
цвет неба ярко- голубой?
Меня принцесса упросила.
Проститься нужно ей с тобой.
Я обещал. Совсем не врун я
Меня в молитвах помяни!
Принцесса – вот она, шалунья.
Прощайтесь! Только без возни!
Принцесса к Ване подбежала,
(в глазах блестит огонь любви)
И, взгляд потупив прошептала:
«Конь здесь уже. Момент лови!»
И конь слетает словно птица,
Царь на солдат своих орет,
А Ваня на коня садится,
Принцессу на руки берет,
И полетели. Пар клубился,
И был победным ветра вой
А рваный плащ как вымпел вился.
Теперь действительно домой.
18
Не опишу (не хватит места
И не владею так пером)
Когда царевич и невеста
Предстали вдруг перед царем.
А Еремей? Ясна картина.
Чуть не удар его постиг:
Взамен украденного сына
Двоих детей обрел он вмиг.
И были счастливы все трое.
И счастлив Еремей втройне.
Какую свадьбу им устроил!
Сказать и в сказке трудно мне!
И всем гостям плясал на диво
Сам царь счастливый Еремей.
Мой прадед пил и мед, и пиво
На этой свадьбе средь гостей.
А после зажили счастливо
Ванюша с суженой своей,
И жили долго и красиво,
В любви у внуков и детей.
19
Но слух в народе шел, упорен
(Иван уж схоронил отца),
Что часто вился черный ворон
Над крышей царского дворца
И весь народ поверил свято
(народ не будет верить зря)
Что вороны и воронята –
Родня их славного царя.
Бежал из царства люд полночный
И говорили люди встарь:
«Всё видит ворон. Красть невмочно.
Узнает ненароком царь!»
Но нынче кто об этом знает?
Наш мир на старый не похож.
Такое в сказке лишь бывает,
А сказка, как известно, ложь!
***
Укоры совести
Туча серая, мохнатая,
надо мной висит с утра,
как мартас, набитый ватою,
мною порванный вчера
***
Зря родители сердились.
Тихо я играл мячем.
Мамины духи разлились
сами. Я здесь ни при чем.
***
Клякса будто синий глаз,
взгляд со стенки задней.
Стала комната сейчас
ярче и нарядней.
На унылые обои
я пролил чернила.
Что ж родителям обоим
в комнате не мило?
***
На асфальте листья в крапинах
им слетать пора пришла.
И большая чашка папина
так слетела со стола.
***
Солнце в речку опускается,
двор под вечер опустел.
Почему же получается
все не так, как я хотел?
А когда укоры совести
тяжело смотреть на свет.
И печальней этой повести
ничего на свете нет.
***
Медвежонок
В комнате моей стоят на полке
Ровным строем выстроившись в ряд
Три дикообразные иголки,
двадцать пять пластмассовых солдат,
два пера – фазана и павлина,
в ярких красках русских сказок том.
И, конечно, мой дружок старинный –
медвежонок с желтым животом.
Я уже не маленький мальчишка:
В школу с этой осени хожу.
На подушку медвежонка Мишку
Перед сном я все равно ложу.
Одному ему про все на свете,
Я могу поведать, потому
что моих секретнейших секретов
Мишка не расскажет никому.
Я большой, и я уже не верю
В сказки про принцесс и колдунов,
и что могут плюшевые звери
охранять от злых и страшных снов.
Пусть об этом Мишка не узнает,
Думает, что отгоняет сны.
Я друзей старинных не бросаю
Только потому, что не нужны.
По утрам, открыв глаза пошире,
Помашу рукой Мишутке я.
Значит, – все в порядке в этом мире,
Если рядом верные друзья.
***
Лунная фантазия
Как странный будильник, зовущий ко сну,
На небе включают под вечер Луну.
Всегда и без отдыха нынче как встарь
Нам светит с небес серебристый фонарь.
Ребята у нас во дворе говорят,
Что есть на Луне берега и моря,
А гор там так много, что просто не счесть,
А может и лунные жители есть!
Над ними висит голубая Земля
И им освещает леса и поля
А лунные мамы лунят-малышат
По лунной дорожке везут не спеша.
На каждой горе там стоят Луна парки,
в них всем посетителям дарят подарки
в них лунные клоуны в пушки палят,
«Полундра!» кричат, и все время шалят
(таких, кто как будто свалился с Луны,
не зря называют у нас «шалуны»)
Зверей на Луне по-другому зовут:
Там в лунках как в норках, лумышки живут.
У Лунного моря на пляже лежат
Пятнадцать лукошек и пять лудвежат.
Лумамы лудетям всей лунной страны
На джинсы и маечки шьют галуны.
И каждую ночь я, как только усну,
Лечу до рассвета гулять на Луну.
В горах собираю куски лунтаря,
Купаюсь с лукошками в лунных морях,
С лудведем танцую на лунном лугу,
В лусу лугемота увидеть могу
Лурова мне лунного даст молука,
Я встречу лухотника и лунбака,
Я зубы зайду полечить к луврачу,
А после на Землю скорей полечу.
Хочу просыпаться я только на ней,
Поскольку Земля мне чуть-чуть, – но родней
***
Трудные буквы. Р
Каррр! – Кррричит воррона. – Как?
Наша РРРоман уже рррыбак?
Ловит рррыбу в Черррном моррре?
Ррроме смех, а рррыбе горре!
Ловит крррабиков! Кошаррр!
Каррраул! Спасите! Каррр!
***
Мяч и этика
Вскачь, накатом, снова вскачь
По лужайке мчится мяч
А наперерез мячу
По дорожке я скачу
Мы с мячом почти что братья
И уж точно, что друзья
И люблю с мячом играть я
Потому что он – как я.
Только ног он не имеет,
У меня их целых две.
Но зато я не умею
Так скакать на голове.
Я кричу и хохочу
Бью ногою по мячу
От удара мяч не плачет
Не ударит сам в ответ
Мяч не может дать мне сдачи,
Потому что ножек нет.
Голова порою кругом,
как ударю раз-другой:
– Я мяча считаю другом,–
Можно ль друга бить ногой?
***
Про бедного грыза замолвите слово
У столовых, вдоль заборов
с аппетитом и тоской
стаи страшных Грызоморов
ищут Грызов день-деньской.
Грыза бедного хватают,
и давай его морить:
в сто одежек одевают,
заставляют ручки мыть,
в бубны бьют и дуют в трубы,
но всего ужасней (Да!)
заставляют чистить зубы.
Даже с пастой, иногда!
Как индейцы пляски пляшут
с жуткой миной на лице
и закармливают кашей
манной, с витамином "Це"
И для Грызов нет спасенья:
только высунется – Хвать!
Даже сладкого варенья
не успеет похлебать!
Ни печенья, ни конфеты.
Нет пути ни вверх, ни вниз.
Только ночью до буфета
доберется бедный Грыз.
Этот тяжкий путь не сладок,
не до радости ему:
Съест две пачки шоколадок,
и быстрее – шасть во тьму!
И без слез и без капризов -
В темноте, и там и тут
тихо спят бедняги Грызы.
И во сне быстрей растут.
***
Печальная повесть о кроказюле
Там, где пчелы носят в улей
по утрам душистый мед,
на опушке Кроказюля
в белом домике живет.
По утрам играет гаммы,
ест пампушки на обед.
Очень миленькая дама:
Ей всего лишь триста лет.
Любит щеточкой сапожной
так посуду оттереть,
что потом в кастрюли можно
словно в зеркало смотреть.
Только нынче Кроказюля
у окошечка грустит,
и не смотрится в кастрюли,
потеряла апетит,
ей не естся сладкой пенки
и не ходится в кино,
и девятая коленка
не сгибается давно.
Даже шляпка набок сбилась,
Это вовсе неспроста!
Что ж такого приключилось?
Что не эдак? Что не так?
Потому ей стало тяжко,
и вздыхает грустно: "Ах!",
что задумалась бедняжка
о прошедших о годах.
Взгляд у Кроки невеселый,
плачет Зюля иногда:
годы мчаться словно пчелы,
исчезая без следа.
Не успела сделать дела,
сгрызть орешков пять пудов,
как десяток пролетело
Кроказюлиных годов.
Попасла стрекоз в июле,
мох настригла у пруда -
двадцать лет быстрее пули
улетели в никуда.
На обед вздремнула малость,
так кружилась голова -
тридцать лет еще промчалось
даже вроде тридцать два.
Кроказюлины подружки
только вышли из яиц -
а глядишь – совсем старушки.
Из морщин не видно лиц.
И берет она фонарик
у морщинистых подруг,
И читает календарик
с выражением и вслух.
Нет печальнее на свете
чем листы календаря.
Помогайте взрослым, дети,
И не тратьте время зря!
***
Ужасный призрак
Урчит компьютер, будто кот,
готов играть с тобой.
Но ты запомни наперед,
Что страшный призрак в нем живет
По имени «GAMES-бой»
Ужасный, словно Бармалей
Он там не просто так:
Ведь он и взрослых и детей,
Друзей соседей и гостей
Обманывать мастак.
Глубокой ночью, как туман,
когда все спят кругом,
тихонько, словно таракан
скользит он к нам через экран
а, может, Си-Ди-ром.
Летит, садится на кровать,
Туда, где голова,
И начинает нам шептать
ужасные слова.
Пока не выйдет солнца край,
До самого утра
Он шепчет: «Новая игра
Гейм овер! Новая игра!
Играй! Играй! Играй!»
Подавшись силе этих слов
GAMES-боя наглеца,
Мы превращаемся в ослов
Играя без конца.
Посуда грязная лежит,
Не прибрана кровать
Тебя же тянет, как магнит,
Играть, играть, играть.
Тебе не нужно ничего,
Ни пищи, ни воды.
Страшно GAMES-боя колдовство
И хуже нет беды.
А призрак сумрачен и зол,
И, что страшней всего,
Никто дороги не нашел
Чтоб одолеть его.
Вот разве только папа твой
Готов пожертвовать собой
Не дать тебя врагу.
С GAMES-боем ввяжется он в бой
И успокоится GAMES-бой
И ночью, – ни гу-гу.
***
Бяки-буки
Если вечером, бывает,
я играю допоздна
Бякой-Букой дед пугает:
мол, за дверью ждет она.
"Темной ночью Бяки-Буки
входят в спальни из дверей,
и крадут неспящих внуков.
Так что засыпай скорей!"
Деду я сказал: "А ну ка! -
Обойди весь Интернет, -
Нету сайта Бяки-Буки,
и странички даже нет.
Это знают даже дети,
даже нюни-сосунки:
если нету в Интернете, -
это просто вы-дум-ки!
Значит, если по науке
на вопрос ответ давать,
то не могут Бяки-Буки
на Земле существовать".
Дед очки протер от пыли,
и сказал: "Ну, извини"
Раньше – точно знаю, были.
Нынче ж прячутся они,
И боятся Бяки-Буки
нос высовывать на свет.
Ведь пошли такие внуки -
никакого слада нет!
И сидят во тьме, без звука,
не сомкнув от страха век.
Трудно Бякой быть и Букой
в шустрый двадцать первый век!"
***
Трудное детство
Я люблю свою сестричку.
больно дёрну за косичку.
Взрослые нас учат в школе:
узнаёшь любовь по боли.
***
Я не буду есть конфеты.
Чтобы волю испытать
взял коробку из буфета.
Спрятал глубже под кровать.
***
Тише, Танечка, не плачь!
Слёзки промокни бантом!
Я отдам тебе твой мяч.
Но когда-нибудь потом.
***
Уронили мишку на пол,
оторвали мишке лапу.
Вырву глаз, вспорю живот.
Я хирургом буду. Вот!
***
Выходи-ка детка на простор болот.
Посмотри, как цапля там лягушек жрет.
И не только цапля, и не только тут.
Мир наш очень строгий, все друг-друга жрут.
Слушай же, мой котик, детка, твою мать,
Раскрывай свой ротик: нужно кашку жрать!
***
Я культурный, не невежа,
и, готовясь к сентябрю,
кактус из горшочка срежу
и училке подарю.
***
На асфальте листьев крапины,
им слетать пора пришла.
И большая чашка папина
облетела со стола.
10. Философия и мораль
Моралите
Природа ль, божество ли, иль геном
не рассыпали блага в изобильи
и красотою, так же, как умом
несправедливо многих обделили.
Но век прогресса воплотил мечту.
Мы не рабы (природы) мы – другие
И дарит щедро людям красоту
пластическая нынче хирургия.
Есть фитнес, силикон. Красавиц – тьма.
У мужиков виагрово-либидно.
А что касается отсутствия ума-
то это, право-слово, и не видно.
Но есть,(увы!) неравенство пока.
Неравенство в размерах кошелька.
***
Можно жить и в шалаше
Тоже место славное.
Если есть уют в душе, -
мелочи – не главное.
Хоть в пустыне, хоть в тайге
но уютно станет.
Было б пламя в очаге
да вода в стакане.
Важно, чтобы рядом – друг.
иль родная рожица.
Город ли иль лес вокруг,
прочее приложится.
***
И чудесно и прекрасно
все, что жизнью нам дано.
Мы не вечны, это ясно,
но бессмертны все равно.
Даже если тошно станет,
ночь как грязь, и день, как мел.
Бейте в бубен, поселяне!
Смерть боится тех, кто смел!
***
Пяткой в грудь себя бия
понял наконец и я:
Жить легко, и сдохнуть – тоже.
Это ж ФИЛОСОФИЯ!
***
Мне как вставать лениво в понедельник…
И что творил Творец до Преводня?
Древнейшая профессия- бездельник
Разубедить не пробуйте меня!
***
Новогоднее пожелание
В год беды и войны было всем тяжело.
Пусть на праздник не к месту, скажу так, как есть:
Раскололось на сотни осколков стекло.
Очень больно! Кровавых осколков не счесть.
Кровь из глаз и сердец, из невидимых ран.
И не счесть тех, кто просто убит наповал.
Нам про тролля и зеркало Ганс Христиан
Не соврал. Тролль не раз зеркала создавал.
Зеркала превращают улыбку в оскал
И в мундиры министров рядят рядовых.
Долго длится эпоха разбитых зеркал.
Зачарованных троллем. Смертельно кривых.
Дай нам Бог, чтоб эпоха осколков стекла
В наступающем Новом году истекла!
***
Бесполезные размышлизмы в столбик
Я перенес разлуки боль. Что мне иные беды?
Ничто богатство, слава, власть на лучшей из планет
С тобою я обрёл любовь, но счастья не изведал
А без тебя и без любви его и вовсе нет.
***
Не стоит останавливать мгновение!
Текут невольно слезы. Добрый знак
Годам мы уступаем со смиреньем.
Да будут эти слезы искупленьем
за то что нами сделано не так.
***
Время, вечно живое, как свет и вода,
отразившись, картинкой застыло.
Настоящая правда – она навсегда
не блестяща, но ширококрыла
***
Истощились почвы, недра, воды.
Жадностью и глупостью ведом
Человек (увы!) не царь природы,
а лишь вороватый управдом
***
Как половинка смерти сон
в котором жить ты принужден,
и не порвать цепи.
И спит довольно большинство.
А выход есть один всего:
не спи, поэт. Не спи!
***
Ох, не советуйте Творцу
и не просите кар небесных!
Не без причин, уже известных
наш мир и так идет к концу
***
Я ощущаю мозгом и крестцом
В нас жажда жить вчеканена Творцом
Хоть в нищете, болезнях и неволе.
Так ежедневно рвется чья-то нить
И так огонь щепу сжирает жадно
Жестоки люди? Очень может быть.
А время? Время вовсе беспощадно
***
Мы все еще живем на этой грешной
земле и жить желаем впредь
и плачет кто-то сверху, безутешный
что нас спасти Он может не успеть
***
Ну чисто сюр
Лазурный занавес небес
взвился в сиреневые дали,
и громко объявляет бес
о том, что мы уже на бале
где будет править Мастер тьмы,
и сможем убедиться мы
что лишь конец всему начало.
А после музыка звучала
и был вниманьем полон зал
своим молчаньем схожий с моргом.
И только я один сказал
что мне плевать на этот бред,
но Сатана воскликнул: "Нет!"
И зал воскликнул "Нет!" с восторгом.
И были дым, и мрак и свет
и было "Да" и было "Нет"
Лежу босой, но в простыне
в саду, каком-то незнакомом
и бледный всадник на коне
(я наяву или во сне?)
и вот сползаются ко мне
сто тысячь мелких насекомых
и лезут в голову слова
"Прощай навек" "Всегда с приветом…"
Из глаз слеза на рукава
и прорастает голова
корявой яблоней при этом.
Петух кричит "Кукареку!"
и это значит – я не сплю
Но сам сижу я на суку
и под собою сук пилю
и этот странный бред терплю.
Конечно, я сошел с ума.
Я это четко сознаю
А яблоня растет сама
все совершенно как в раю.
Укоренившийся в мозгу
ствол и коряв и узловат
и лампа в десять тысячь ватт
готовит из меня рагу
но я лежу на берегу
и медленно жую салат
поскольку глуп и простоват
и слышу голос, вроде мой
"Ах дяденька домоуправ
я просто мимо шел домой
я совершенно ни при чем
не я разбил окно мячем
но сознаю, я был неправ"
А тут несчастная вдова
сама жива едва-едва,
(постой, разведен я давно
и разве я разбил окно?)
в платочке черном голова
но хороша еще чертовски,
платочек мнет по стариковски
и сын стоит в плаще ментовском,
бормочет добрые слова.
А вот, пожалуйста, друзья
"Мы провожаем в дальний путь…"
Постойте, братцы, вот он – я
Ведь я живой еще чуть-чуть!
Эй, Игорек, я не пойму -
ты что, оставил Колыму?
Кого ты лечишь?!
Ах, отпуск првести в Крыму?
И вот он нищего суму
одел на плечи.
Но солнца луч уже потух
и третий раз кричит петух
и Сатана кончает бал
В финале рукоплещет зал
и синий занавес упал
и гаснут свечи.
***
Концептуальное искусство и финансы
Жить в пещере, братцы, очень грустно.
Потому-то (так сдается мне)
в неолите родилось искусство -
пенье и тушеная капуста,
танцы и рисунки на стене.
Мамонта разделав со сноровкой
вождь позвал художника в лесок:
–Ты мне наколи татуировку,-
я тебе дам хобота кусок.
Горько ждать за творчество расплаты
от вождей и всяческой шпаны.
Только для искусства меценаты
больше вдохновения нужны.
Танцевала девочка нагая,
чтоб лишить пророка головы
и Гомер, гекзАметры слагая,
тоже меркантилен был (увы!).
Ну а меценаты в связке этой,
тратясь на созданье красоты,
получали статуи, портреты,
оды, панегирики, сонеты
(то, что нынче мы зовем "понты")
Как насчет религии, морали,
не скажу. Но только знаю я:
кое-что в искусстве понимали
всякие князья или графья.
и могли легко загнать в могилу
(как бы вроде мстя за красоту)
если бы какой-нибудь педрила
попытался впарить им туфту.
А потом родился век двадцатый -
очень прогрессивен и хорош.
Вылезли на свет скоробогаты
все в понтах, а вкуса- ни на грош.
Слухи ходят как там было дело
(написать-так вышел бы роман):
пена от искусства захотела
нуворишам облегчить карман.
Галерейщик, критик и мошенник
даже не прикрыв бесстыдных глаз
сняли как-то с писсуара ценник
чтоб загнать дороже в сотни раз*.
* Марсель Дюшан «Фонтан» (1917)
Все узнали с этого момента:
будь хоть унитаз, хоть гуанО-
ежели лежит на постаменте,
значит – очень ценное оно.
Бездари ходили в хороводе,
радостно плясали гопака:
можно не работать на заводе,
и валять до смерти дурака.
Не учись- зачем таланту ксива?
Сляпай что угодно, не тяни.
Критик-друг придумает красиво
объясненье для любой фигни.
Опустели скобяные лавки.
Брали все -от сеялок до клизм.
Тридцать богачей погибли в давке -
покупали "концептуализм"
Сладких сказок пестрые буклеты
перегородили неба синь.
Слава! Слава критикам- эстетам.
А искусству старому – аминь!
***
На триптих черных фигур Малевича
Грязь черна. Проста, как клизма..
Все обделано уже.
Черен мир супрематизма.
Он внутри огромной Же.
Кто-то воет восхищенно:
До чего дошел прогресс!
Праздник духом извращенных
отвращенных от небес
Гурт, гонимый пастухами
повредившихся в уме.
Критик ржет над лопухами.
А "народ" опять в дерьме
***
Старый дом
Дом почти в центре города гордо стоял,
капитальный, высокий и стройный.
Архитектора мягко сослал трибунал.
Он схоронен в Туркмении знойной.
Много добрых людей жили радостно в нем,
лишь менялись жильцы и жилицы,
и, надёжный, терпел, как положено, дом
всех, кто послан был в нем поселиться.
Пусть не крепость, но тоже надежный весьма,
лишь местами потрескалась лепка.
Не годами считают свой возраст дома.
Век – не старость для строенных крепко.
Подрастала в округе домов вертикаль,
повинуясь неведомой силе,
и колонны машин, захлестнув магистраль
то гудели, то просто чадили.
Сэкономил чуть-чуть муниципалитет
и торец скрыл брандмауэр «Guinness».
Но менялся насельников менталитет.
и, увы, не на плюс, а на минус.
Этот, с пятого, с пьяни, три раза подъезд
Заливал, несмотря на скандалы.
Мат и граффити страсти и чувственных мест
рисовали на стенах вандалы.
Днем менты разгоняли в округе бродяг,
Но попозже, по легитимистски,
на площадках ширялись и пили шмурдяк,
проявлялись бичёвки и вписки.
А в подвале детишки игрались огнем,
в стойких запахах гари и гнили.
Тараканы, совсем не стесняясь, и днем
часто в гости друг к дружке ходили.
И скандалы, и драки с ломаньем дверей,
Что не портило в целом фасада.
Те, кто мог – те махнули хвостом, и скорей
прочь бежали из этого ада.
Невезуха бурлила, как замкнута в круг,
Добрых слов и призывов не слыша.
Ну, и дом (ведь не старый еще), – только вдруг
стали трескаться стены и крыша.
Так зачем я, подсохший гнойник шевеля,
Так пространно гуторю, стеная?
Этот дом – он как наша старушка Земля.
Но куда убегать – я не знаю
***
Век бурлеск.
Конец августа 1920 г
Век стиптизеров. Век бурлеск.
Пустых орехов звонкий треск
Шутов кривлянья фатовские.
И Правда бита и крива.
Ломает мельницы людские.
Но мелют Божьи жернова…
Двадцатый год. Тяжелый год.
Он полон боли и невзгод.
С каким веселием на сердце
встречали мы его приход.
А оказалось – это scherzo*
печальный глупый анекдот.
––
scherzo – шутка (итал)
––
Но издалёка к нам бредет
прекрасный двадцать первый год.
Без всяких карантинных бредней
Спокойный, без пустых хлопот
Ну пусть, как минимум, безвредней:
жар летом, а зимою лед.
И чтоб весною – соловей.
Жить веселей и здоровей.
Чтоб не скрывать улыбку маской
и, в неге дружбы и любвей,
не бдить дистанцию с опаской
меж матерей и сыновей.
И без забот и без хлопот
любой прекрасно заживет
И чтоб не огорчали вести,
политика, доход-расход.
И будем пить с друзьями вместе
за новый, столь чудесный год…
И в Новый год, в холодном мертвом доме,
скончается, не поднимая тяжких век,
поехав крышей от похмельного синдрома
последний выживший на свете человек
***
Исповедь искателя счастья
На свете счастья нет, но есть покой и воля. А.С. Пушкин
-Ты рожден для труда, – говорили они,
и в труде проходили и ночи, и дни.
Но растаяли деньги за пот и за труд.
То, что труд благотворен, – безжалостно врут.
И сказали они: путь твой светел и чист.
И меня понесло, как оторванный лист.
Через пыль и туманы влачило глупца
по дорогам, которым не видно конца.
Я в дороге иссох, я в труде измождён,
и засыпан песками мной пройденный путь.
Так скажи мне хоть ты: для чего я рожден,
и когда я смогу отдохнуть?
Мне сказали: «Мир слов, – вот канон и стезя!»
И слова мои взмыли, по небу скользя.
Но песком осыпался бессмысленный вал
из завистливых воплей и глупых похвал.
И сказали мне: «Ты же рожден для любви!»
Я любил так, что хрипли вокруг соловьи.
Ревновал и страдал, чувства матом кляня.
Вновь влюблялся, бросал и бросали меня.
И душа обросла заскорузлой корой.
Там, где вера была, – лишь одни муляжи.
Стала боль моим спутником, кровной сестрой.
Так возможно ли счастье, скажи?
Если все, что я слышал, лишь мара и ложь,
Если в сердце ржавеет обломанный нож,
Если труд и дорога ведут в никуда,
Так зачем же, скажи мне, я верил тогда?
Веры нет ни труду, ни пути, ни словам.
И любовь лишь мгновенно стареющий хлам.
Иссыхает родник, воет вьюга в степи,
расточаются звенья у жизни цепи.
Может, пыль вековая покрыла окно,
застит день мне грядущий постылой тоской.
Так скажи мне, коль встретиться вновь суждено:
– Сможем вместе найти мы покой?
***
