Пиня Копман
Байки негевского бабайки
О сложностях творческого процесса
Познакомлю с простыми вещами
незнакомых еще поэтесс:
Не кормите поэтов борщами.
Борщ поэта убьёт как Дантесс.
Вот борща он наестся от пуза,
на диван упадет, и тогда
переевшая толстая Муза
от него улетит навсегда.
***
Надёжный
Хоть я не секретчик-профессионал,
но лет два десятка тому
великую тайну случайно узнал
и не разболтал никому.
Не видел столь стойких людей белый свет!
Я – гордость детей и отца.
Ужасную тайну, свой страшный секрет,
я буду хранить до конца.
Ее ни за что не открою врагу
секрет пуще жизни храня.
А другу хотел бы – но я не могу,
ведь нету надежней меня.
Вчера приходили громилы ко мне
побили и тыл и фасад,
и даже утюг приложили в спине
сгоревший пол года назад.
И пусть испугался бандитских их рыл,
и очень реальных угроз,
но я свой секрет никому не открыл.
Забыл. Что поделать? Склероз!
***
Фантастика
Когда-то совсем не на нашей Земле
В стране чародеев и фей
Принцесса жила, что прекрасней зари,
Добора весела и скромна
Любила конфеты и торт крем-брюле,
На вертеле жаренных жирных гусей
барашка седло и картошечку фри
И хобот печеный слона.
Любила поесть до отвала с утра,
В обед и на ужин втройне.
И все это было в волшебной стране,
Где очень дешёвая снедь.
Потели на кухне её повара
Питалась и вкусно, и много, зане
Она не толстела. Ах, как бы и мне
Так жрать, и совсем не толстеть!
***
О недобрых снах
Мне приснилось – потерял работу
сердце рвалось, как на мышь терьер.
Успокойся, сердце, что ты, что ты!
Я уже пять лет пенсионер.
А еще приснилось что машину
кто-то мне разбил средь бела дня.
Сердце чуть не проломило спину.
К счастью, нет машины у меня.
Сердце-сердце, ах, скажи на милость
Ты взбесилось? Ну-ка, не дурачь!
Лучше б ты уже совсем не билось.
Только что об этом скажет врач?
Легковерью противостоя
Снам уже почти не верю я
***
Неодолимость
Голод ощущаю я и жажду
к благам всем, что вижу лишь в кино.
Мне бы в Монте-Карло хоть однажды,
на Бугатти въехать в казино,
Встать к рулетке, взбадривая нервы,
Распахнув лопатника шевро,
бросить нА кон пару тысяч евро,
проворчав небрежно: "На зеро!"
И уйти, не ожидая блока,
лишь крупье похлопав по плечу…
О, за что ты, жизнь ко мне жестока?
Почему не дашь, что я хочу?!
Мне бы в джунглях дикой Амазонки
город древних Майя раскопать.
Мне б, как Джеймсу Бонду, с танком гонки…
Мне бы просто хоть с дивана встать.
Но лежу, по-прежнему, в нирване,
Вспухнув шаром, пузо портит стать,
Потому, что лежа на диване
просто замечательно мечтать.
***
Спасём Природу, нашу мать!
Пародия на "Чудовищное дерево" Весса Блюменбаум
"У самой младшей дочки демона
В саду, подаренном отцом,
Росло чудовищное дерево –
Ствол с человеческим лицом…
Упало дерево, и странная
Кроваво-красная смола
Из раны тела деревянного,
Как кровь, на землю потекла."
В саду японском, где возвышенно
ручей поёт богам псалом
росла застенчивая вишенка
с кривым, как ноги гейш, стволом.
Как пальцы веточки изыканны,
цвет лепестков был бледно ал
Красу воспели птички свистами,
и жрец каннУси поливал.
Но мимо шел гайдзин безродный
был "бака", попросту дебил.
Ту вишенку неблагородно
он топором своим срубил.
А где несжатая полОсонька
где ширь полей и рек простор
Стояла вОполе берёзонька
и людям радовала взор.
Но вот по пьяни погуляти
пошел нетрезвый радикал.
Берёзку белу заломати
своим он долгом посчитал.
И всюду так, без исключения,
сплошной творится безобраз,
и всюду губятся растения.
Я, Весса, понимаю Вас.
***
Я памятник себе воздвиг бы, но либидо…
(Пародия на стихи Геннадия Банникова)
«Сопротивляюсь лишь для виду, сдаваться сразу – мове тон,
Литературное либидо мурлычет мартовским котом…»
Стихи не пишут до рассвета. Так зря не мучайся, пиит!
Во-первых, скверная примета, а во-вторых, либидо спит.
Нельзя, пиит, писать и утром! Неподходящая пора.
Ведь кот-либидо Камасутрой прибор свой балует с утра.
Чуть сдвинется земной овоид, пригреет солнца шар, вихраст…
Но днём писать стихи не стоит. Да и либидо-кот не даст.
Когда вечОр сгущает краски, не срок сложиться словесам.
Либидо-кот взыскует ласки. Орёт! Да ты же знаешь сам.
Но есть счастливые минуты в глубокой полночи тиши.
Стихи струятся почему-то, взывая вслух: «Пиит, пиши!»
Твои стихи проймут до дрожи всю поэтическую чадь.
И издадут твой сборник в коже, и в школах станут изучать.
Твой памятник, прекрасный видом, превысит даже «Бурдж-Дубай»*
И промурлычит кот-либидо что ты великий… краснобай.
––
*«Бурдж-Дубай», или «Бурдж-Халифа» самая высокая в мире башня
***
Пролетая, как фанера над Парижем
О Париж, легендами овеян
Мекка всех поэтов на Земле!
Там Джеймс Джойс гулял с Хемингуэем
Маяковский лапал Триоле.
Пусть поэтов знатных я пожиже.
Но скажу вам, братцы, нафига
Я мечтаю побывать в Париже,
Потоптать там Сены берега,
На Пигаль достигнуть апогея,
Поглядеть на Луврский дворец,
Ощутить себя Хемингуэем,
Ну Высоцким, на худой конец.
Чтоб остаток дней своих, беcстыже
Гладя юной девушки задок,
Заявлять: «Бывал я в том Париже!
Скушный, пошлый, право, городок»
***
Кровавая любовная драма
Ты помнишь, милая, как в колдовском июне
Мы от любви как будто в облаках брели.
Нас пробудить от сладких грёз старался втуне
Жестокий мир и силы темные Земли.
Блистала зеркалом Днепровская водица
И ветер в соснах пел как тысяча альтОв,
А нам хотелось одного – уединиться
Чтоб на двоих лишь разделить свою любовь.
Наш ялик Днепр нёс в чуть мутных нежных лапах
Нагретый воздух был и ласков и упруг
Песчаный пляж, сосновый бор, смолистый запах…
И сотни праздных разогретых тел вокруг.
И так их вид и гулкий говор был несносен
Так нестерпим и так навязчив, как зевок,
Что из-под сени разогретых солнцем сосен
Мы переплыли на ближайший островок
Там оказались словно в чудном царстве сонном,
Мир перекрученных теней окутал нас.
Ты стала Пятницей. Я – юным Робинзоном,
И никаких вокруг завидующих глаз.
И там зелёной ряской заросли протоки,
Тенист и плотен был кустарника покров.
Но в камышах роился миллион жестоких
Необычайно кровожадных комаров.
И там случилось то, что было неизбежно:
Как зря мы близость отлагали до поры!
Хотел любить тебя неистово и нежно,
Но мне всю попу искусали комары.
Пусть не любовь, должна же быть хотя бы жалость!
Ушел настрой и жизнь моя пошла на слом.
Ведь надо мною так жестоко ты смеялась,
Когда я сесть не мог и стоя грёб веслом.
И, пусть страдаете вы от любовной жажды,
Не поленитесь записать в свою тетрадь:
Не обнажайтесь, не проверив, даже дважды,
Что Вас никто не ждет, чтоб попу искусать.
***
Ономастика
(от др.греч. "давать имена")
Сложились так и времени течения
и мудрость предков, знавших то давно:
Есть у имен сакральные значения.
Нам их узнать (увы) не суждено.
Лишь может там, уже за смерти пОлогом,
узнаем про себя зачем и как:
Адам: Я был бы счастлив архелогом!
Зачем пошел в юристы, как дурак?
Жила б счастливо Валя мэра замом,
счастливой мамой стала б Фирюза…
Но все наоборот, и обе дамы
исплакали до старости глаза.
Пришлют любовь от милого в конверте,
представится при встрече новый друг…
Вы именам, пожалуйста, не верьте,
дабы ошибки не оплакать вдруг.
Как сына назовёшь, чтоб стал героем?
Как счастье дать внучонку своему?
Пиши мне, друг! Я всё тебе открою
Ну, и почти недорого возьму.
Все тайны сочетанья смыслов, звуков…
И как скажу, так их и назови.
Нет! У меня нет ни детей ни внуков,
Я ж шарю в именах, но не в любви.
Уж я бы муж был любящий, отменный
и преданный без всякого вранья
для женщин всех имен во всей Вселенной,
лишь почему-то им не нравлюсь я.
Лицом и телом я не хуже многих,
но только назовусь – у них рефлекс:
чуть скривят рот, и сразу – дай бог ноги.
И – да, зовут меня совсем неплохо: Секс
***
Поклонникам благостной старины
Инстинкт могутный, дикий, древний,
что в генах зрел за прядью прядь,
вернёт нас всех в свои деревни,
где б мы могли в грязи стоять.
Под стон и ржанье спозаранку
еще с вчера похмельных рях,
как Ромуальдыч ять портянку,
чтоб заколдобилось внутрях.
Внимать дедам и девкам красным
когда страдается страда
и осознать себя причастным
к посконной правде завсегда.
***
Эпитафия другу
Прощай, диван, мой корефан,
соратник в кутеже.
У нас с тобою был роман
Он кончился уже.
Пивко ты пил со мной не раз
Всегда был скромен, тих.
Здесь столько дам имело нас,
как мы имели их.
Была спина твоя мягка
Но вот уж пару зим
вконец замызганы бока
и скрип невыносим.
Приедет мебели божок
хитер и грубоват
и увезет тебя, дружок,
в ваш рай, а, может, в ад.
Твой сменщик молод и силен,
иного образца.
И мне, дай Бог, послужит он
до моего конца.
Я вспомню о твоей судьбе
как буду помирать.
А эпитафией тебе
сей стих в мою тетрадь.
***
Электричество!
Предупреждающие таблички
Брат, не лезь в щиток рукой!
Трахнет – а тебе на кой?
***
Там не сахар и не мёд.
Не влезай на столб, в…убьёт!
***
Эта линия под током!
Тронешь – стукнет ненароком.
***
Как на шлюху без резины
не влезай без бот на шины!
***
Проверяй свой инструмент!
Пробьет – и станешь импотент.
***
Чтобы жизни сохранить остаток,
Чтоб не хоронил тебя завод,
без диэлектрических перчаток
не вскрывай, дружок, шинопровОд.
***
Не лезь в неотключённый распредбокс
чтоб твой конец не превратился в кокс.
***
Платон мне друг, но…
Пусть это истина давно,
но повторюсь для пользы дела:
Платон, конечно, друг мне, но
своя рубашка ближе к телу.
…
Пусть мудрость многая без толку,
но я врубился как-то вдруг:
чем дальше в лес, чем толще волки,
тем более Платон мне друг.
…
Нет, я не чувствую вины,
хоть десять раз криви ты рожу:
Пусть мы с Платоном дружбаны,
но истина в вине – дороже!
…
Есть в Древней Греции закон:
все допустимо дружбы ради.
Но есть пределы, друг Платон!
Так не пристраивайся сзади!
…
Хоть отдавать мне недосуг
все, что одалживал когда-то,
но если ты, Платон, мне друг,
займи сто баксов до зарплаты!
…
Друга выбирал я не спеша
С другом на двоих одна душа
И за сотню (даже голых) истин
я не сдам Платона-кореша!
***
9. О детях и для детей
Колыбельная галчонку
Золотой луны кружок
за окном у нас кружится,
и летит ночная птица
за жуками на лужок,
Спи, галченок, спи, дружок!
Почему тебе не спится?
С тополей летит снежок
на траву поспать ложиться.
Спи и ты, дружок!
А вдали простор морей
каравеллы, бригантины.
Взапуски плывут дельфины,
кто смешней и кто быстрей?
И в тельняшках полосатых,
над волною голубой
очень добрые пираты
в вальсе кружатся с тобой.
Там заснул прибой.
Сон слетает с облаков
мягкий, сладкий, добрый очень.
Звезды – глазки теплой ночи
светят сотней светлячков.
Там, где воздух нежно звонок,
колокольчиком звеня,
ждет, когда заснет галчонок
сказка завтрашнего дня.
Спи, звезда моя!
***
Сказка про ворона
1
Причины не могу понять я,
Но с давних пор твердит народ:
Всегда сбываются проклятья
На царский насланные род.
Я расскажу вам, как умею,
Не хвастаясь заране зря,
Про Ваню, сына Еремея,
Давно забытого царя.
Царь с детства рос в любви и холе,
да был охоч на озорство.
Спалил крестьянке как-то поле,
за что та прокляла его.
Лишь позже, в тяжкую годину
царь вспомнил: крикнула ему
"Заплачешь о потере сына,
как я по полю моему!"
И царь судьбы подвластен знакам.
А всё ль исполниться? Как знать…
Но хватит присказки, однако.
Пора и сказку начинать.
2
Закрывшись от прислуги в спальной
в своем золоченом дворце,
царь Еремей сидел печально
с унылой миной на лице.
А у дверей, держа пищали,
при бородах и при усах
но с тем же образом печали
стрельцы стояли на часах.
Который день царю не спится,
со стражей стал он крут и груб:
уж третья тянется седмица,-
болит несносно царский зуб.
Объявлено в газетах местных,
но не помог никто, увы!
Десяток лекарей известных
уже лишились головы.
И вдруг приходит, как из сказки
старик с котомкой за спиной,
в медвежьей шкуре с опояской,
и с бородой в сажень длиной.
Застыли стольники в оскале,
да, излучая благодать,
его в палаты пропускали
(зачаровал их дед, видать)
Проходит молча мимо стражи,
стрельцы воротят прочь носы
молчат постельничьи, и даже
попрятались под лавки псы.
Сев перед ложем на тряпицу,
дед, бородищу теребя,
ворчит: "А сможешь расплатиться
коль от болей спасу тебя?
Учти, "полцарства" мне не надо,
но побожишься наперед:
В котомке унесу награду.
Божись, и боль тотчас уйдет!"
И Еремей божится сразу:
"Да хоть венец с меня сними,
бери все злато, все алмазы,
но боль проклятую уйми!"
А вот лекарством или чудом
колдун царя от боли спас,
секрета раскрывать не буду.
Да и не знаю в этот раз.
Вот возглашает царь прилюдно:
мол, царским словом и божбой
что пожелает лекарь чудный,
в котомке унесет с собой.
Тут настежь двери все открыты,
в палаты двинулся старик.
Чу – конь у ставен бьет копытом,
а по дворцу несется крик.
Бегут стрельцы к царю в покои,
дворяне по полу ползут.
Царь удивился: "Что такое?
да что за ценность взял он, плут?"
А доложили – царь со стоном
все бармы на себе порвал,
у аналоя бил поклоны
и все к Всевышнему взывал.
Шептал сквозь слезы он негромко:
"Как обманул, смердящий пес!
Старик царевича в котомке,
как кошку, из дворца унес!"
3
Пусть царь в кручине слезы точит,
А мы – вослед за колдуном.
Вот скачет он под кровом ночи
вдоль деревень, объятых сном.
Луна пятном блестит немытым,
а ветер ели гнёт, сердит.
Вот высек искры конь копытом,
и вот по воздуху летит.
А лес качается скрипуче,
И от людей скрывает мгла
как выше сосен, ниже тучи
Колдун несется, что стрела.
Он рад, колдун, своей удаче,
И по душе ему полет.
Царевич в сумке тихо плачет,
Колдун же весело поет:
ПЕСНЯ КОЛДУНА
Отберу судьбу-удачу,
обману, оболгу.
В черных тучах месяц спрячу
и в арбу запрягу.
Под копыта ночь течет
и огонь в груди печет.
Звезды, тучи да луна -
вот друзья колдуна.
Слава, почести, богатство
колдуну ни к чему.
Тайной властью наслаждаться
черный дух велит ему.
Черный лес впереди,
а огонь жжет в груди.
Черный бор, тишина -
вот жильё колдуна.
За минуты тайной власти
я плачу огнем в груди.
Мне покоя нет и счастья,
и никто добра не жди!
Под седлом черный конь,
а в душе горит огонь.
Пламя, ад, Сатана-
вот семья колдуна.
Я людишек в жаб зеленых
превращу, не снесу.
Только совы да вороны
будут в черном жить лесу.
Ночь со мной говорит
и огонь в душе горит.
Ни покоя, ни сна -
вот судьба колдуна.
4
Дни за неделями послушно
Летят, как листья на ветру.
Десятый год уже Ванюша
Живет в избе, в сыром бору.
Сперва малец рыдал с испугу,
кричал средь ночи и средь дня,
но пообвык, и кличет другом
теперь волшебного коня.
А конь-летун мечтал о воле,
ведь он свободным был рожден,
Но колдовством недобрым в поле
смирен и к службе принуждён.
Конь мудрым был и знал немало,
полезным обучал вещам.
К нему-то паренёк, бывало,
Сбегал поплакать по ночам.
И слышал шепот свод конюший,
под мерный зуд ночной мошки,
как вспоминали конь с Ванюшей
былые славные деньки.
Деревья сонно шепчут что-то,
Над ними полная луна,
Тяжка Ванюшина работа:
Он ученик у колдуна.
В избе стоит котел огромный
И в том котле кипит вода.
Огонь и днем и ночью темной
не затухает никогда.
Огонь гудит, вода играет,
да на полу лежит зола.
Царевич хворост собирает
и носит воду для котла.
Уже он в травах разумеет,
лес для него почти как дом,
хотя при колдуне-злодее
не смеет хвастать колдовством.
Чуть ночью соловьи засвищут,
из чащи вылетит сова.
Колдун с Ванюшей место ищут
где пьет росу разрыв-трава.
А утром вновь ведро без ручек,
и вновь за хворостом бежать.
И вновь старик: "Иди-ка, внучек,
пора учебу продолжать.
Почувствуй, будто очень злишься,
Скажи "Я – Воррон" десять раз
И непременно превратишься
Ты в птицу ворона тотчас"
И вновь работа да ученье,
уборка, хворост да вода.
И вновь колдун, под настроенье:
бормочет: "Ваня, подь сюда!
Ты палку видишь?" "Вижу, деда!"
"Ну, так пожуй вон тот цветок,
и этой палкой до обеда
маши, что силы, на восток.
А после палкой у колодца
напишешь "Дождь" пять раз подряд,
и дождь такой тотчас прольется,
что будешь сам ему не рад"
А то смеется: "Хочешь меду?
Вон, за избой колода тут.
Шепчи "мед, мед" и дуй в колоду.
И пчелы меду принесут"
Хоть впрок царевичу наука,
не любит Ваня колдуна.
А тот зовет парнишку внуком:
Уж очень кровь ему нужна.
Колдун сто лет такую ловит,
в ней сила тайная жива.
Всяк день три капли царской крови
нужны ему для ведовства.
Вот кличет Ваню басовито
старик в избу, а средь избы
валун из черного гранита
лежит для черной ворожбы
Дед надрезает Ване руку,
кровь капает под детский стон,
Колдун же выгоняет внука:
Заклятье в тайне держит он.
Но тонкий слух определенно
слов тайных ловит звук порой:
колдун бормочет исступленно:
"Открой грядущее, открой!"
Над бором ветры злые дуют
и филин ухает вдали.
Ванюша по отцу тоскует,
по доброте родной земли.
5
За полночь ветер в ставни рвался,
В углу избы храпел старик.
Ванюша к валуну прокрался
и ножиком по пальцу – чик!
Валун как будто закачался.
Сквозь храп и дикий ветра вой
Ванюшин голосок раздался
"Открой грядущее, открой!"
И голос грубый и суровый
звучит: "Свободным сможешь стать
как только вымолвишь три слова:
"Освобожден навеки тать"
Но шума было слишком много…
Колдун со сна хватает нож
Он на валун глядит с тревогой.
Орёт: "Ты кто? Ты, Ванька, гад! Ты что ж?
Да как ты смел его касаться?
Ты, от горшка едва-едва…
Ты что, надумал состязаться
Со мной в науке колдовства?"
Напуган до смерти Ванюша
Он сам не знает, что творит
Чтоб только колдуна не слушать
Три чудных слова говорит.
Колдун к царевичу рванулся
(а Ваня наш стоял столбом)
да в бороде своей запнулся
и грохнулся об камень лбом.
Раздался треск, упало тело
вскипела в очаге зола.
И словно птица отлетела:
Колдун освобождён от зла.
Поплакал Ваня, но немного.
И, схоронивши колдуна,
уже собрался в путь-дорогу:
Там ждет родная сторона.
Но есть еще одна забота,
От страху не забыл едва:
Волшебный конь среди болота
Прикован силой колдовства.
Творит царевич заклинанье
(подслушал как-то, был досуг)
и конь стрелой летит над Ваней
крича: «Прощай! Спасибо, друг!»
А ты куда?»
«Во чисто поле!
Мечтаю в поле я поспать»
«Прощай же, Быстрый! Легкой доли!
Освобожден навеки тать!»
«А ты, Ванюша, если будет
Нужда какая, иль беда -
Зови! Тебя найду я всюду!
Прощай, быть может, навсегда!»
Конь скрылся за лесным покровом.
Царевич дверь подпёр бревном
и попрощался добрым словом:
Спи, дед, спокойным, мирным сном!
6
Вот зубы сжав, Ванюша злится,
творит заклятие потом,
и он уже как ворон мчится
на запад, где родимый дом.
ПЕСНЯ ВОРОНА:
Будто озеро без края
Голубой простор небес
Ветер крылья мне ласкает
И звенит волшебный лес.
ЛеКАРКАРство от кручины
И бальзам душе больной
Лучше нету КАРКАРтины,
Чем дорога в дом родной.
Я свободней всех отныне,
Мне и небо по плечу,
Над тропинками лесными
Черной молнией лечу.
КАРКАРманов мне не надо:
Нет монеты ни одной,
Да дороже всяких кладов
Мне дорога в дом родной.
Скалы будто КАРКАРалы
Что собрались отдохнуть,
Горизонт полоской алой
Отмечает дальний путь.
Что мне троны, КАРКАРоны?
Все мое всегда со мной!
Ждет отец в годах преклонных
У порога в дом родной.
Над рекой, над горным склоном
Не оставлю в небе след.
Ни границ ни КАРКАРдонов,
И препятствий тоже нет.
То, что было – не вернется.
Но судьбы я жду иной
Жизнь по-новому начнется
У порога в дом родной!
7
Вот лес кончается, и что же?
Ванюша на чужой земле.
Вдали, на облако похожий,
огромный замок на скале.
И что за странные картины?
Невольно закрадется страх:
ни земледельца, ни скотины
на кем-то вспаханных парах.
Ручьи прорезали овраги,
вороны на поле пустом
и черные трепещут флаги
на башне замка над мостом.
К земле Ванюша прикоснулся,
крылом смахнул вороний след,
и человеком обернулся:
парнишке лишь шестнадцать лет.
На поясе рога коровьи,
В них зелья, порох и вода.
Бродячих лекарей сословье
Такие носят иногда.
Вот мост, раскрытые ворота,
двор, штукатурные леса.
И мрачной тенью черный кто-то
стоит у башни на часах.
Огромный рыцарь в черных латах,
с лицом, белеющим как мел.
И голос громовым раскатом
из-под забрала загремел:
"Беги, пока не поздно, к лесу!
Не трать ни силы, ни слова.
Ведь если не спасешь принцессу,
расплатой будет голова!"
Страшны слова, и голос страшен,
но что б тот рыцарь не сказал,
по лестнице одной из башен
царевич входит в главный зал.
А в зале свечи светят слабо,
на троне, в золоте литом,
сидит старик, с лицом как жаба,
и с искривленным скорбно ртом.
– А, юный лекарь! Мы Вам рады!
Пришел за золотом, поди?!
Хворь одолеешь-ждет награда!
Но коль не справишься, гляди,
без головы домой вернешься.
Мы в обещаниях тверды.
Так как, боишься, иль берешься
спасти принцессу от беды?
Мы нынче уж не так богаты,
крестьяне в страхе прочь бегут,
поля не сеяны, не жаты,
но золота достанет тут!
Уж приходили… За полгода
бывали разные врачи…
Голов вон – целая подвода!
Ну что, герой? Иди, лечи!"
И вот по темным коридорам
ведет царевича солдат.
Гремят тяжелые запоры,
и стражи с пиками стоят.
Под стражей мрачного солдата
и пары злых огромных псов
свели в принцессины палаты
и сзади заперли засов.
8
Широкий зал, и в нем, на ложе
принцесса в язвах… жуткий вид!
Коростой вся покрыта кожа
И (да простится мне!) смердит!
Но вот глаза ее открылись,
И взгляд, – как молнии удар.
В нем боль, величие и милость,
И ум, и страсти к жизни жар.
Она сказала: «Лекарь новый!
Да что ж неймется все отцу!
Тебя, такого молодого,
Казнят как прочих, на плацу!
Пусть век жесток, и лад старинный
Плохих врачей велит карать,
Твоей безвременной кончины
Я не хочу причиной стать.
Тебя, красавчика, наверно,
Полюбит кто когда-нибудь…
Ведь кончить жизнь на плахе – скверно!
Я знаю к бегству верный путь
Вот перстень с крупным изумрудом,
а вот раскрытое окно.
Хоть высоко, но может, чудом,
Тебе спасенье суждено.
И совестью себя не мучай.
Беги, малец, беги скорей!
А мой не поддаётся случай
искусству лучших лекарей».
Но Ваня, быстро встав со стула,
Кладет ладонь на влажный лоб,
и шепчет: «Спи!» Она уснула.
Лекарства есть от всех хвороб!
Тут язвы гнойные, и что же?
А вкруг как будто бы нагар.
Полгода… Слышал он. Похоже:
проказа, Палестины дар.
И вспомнил сразу голос строгий:
Старик, как будто бы живой,
ворчал: "проказу ты не трогай
ее лечить плывун-травой!
А та трава, когда сгорает,
на год лишает колдовства"
Ванюша с легкостью вздыхает:
«Да Бог с ним! Где растет трава?»
Опять старик «Да кто ж не знает?
От дома прямо на восток
она под дубом вырастает,
когда бледнеет ночь чуток.
Окропишь кровью место это
и жди до самой до зари
Но не дожить там до рассвета,
Там нежить страшная царит.
Злых упырей летает стая,
На кровь слетятся все тотчас.
Дожить, – задачка непростая!
Трава та, Ваня, не про нас!"
Поляну ту царевич знает.
Но как осилить упырей?
Уже плотнеет тьма ночная.
Траву достать бы поскорей,
И в замок возвратится снова,
разжечь огонь, сказать слова…
И будет девушка здорова,
когда сгорит плывун-трава.
Повеял бриз с вершины горной,
ночь на дворе уже темна
и вылетает ворон черный
из приоткрытого окна.
9
Да, ворон птица не ночная
и ночью не видны пути
но наш Ванюша точно знает,
где сможет ту траву найти.
И он по тропам осторожно
крадется тихо, словно тать.
Ведь кровь пролить лишь в полночь можно,
и лишь потом траву собрать.
А время есть еще покуда,
В избу, где жил, зашел он вновь,
И ожидая снова чуда
свою на камень пролил кровь.
Тяжелый камень содрогнулся,
Раздался голос, будто гром:
«Еще и спящий не проснулся,
и дуб не пал под топором!
Не верь владык посулам милым.
Знай, кто друзья, а кто враги.
Любовь сильнее всякой силы,
не от неё, а с ней беги!"
Не все понятно. Ну и ладно
Ведь Ваня молод, полон сил.
Ждет где-то нечисть кровожадна?
Вот он уже топор схватил.
«Зеленый дуб с поляной рядом.
И он под топором падет.
Пот – упырям противней яда.
Пот запах крови отшибет»
Луна пробила сумрак ночи,
А над поляной стук и гром.
Во тьме горят упырьи очи,
Ванюша машет топором.
Лишь солнца зайчик в пляс пустился,
Коснувшись лапкой Вани губ,
Как с треском наземь повалился
Сорокалетний крепкий дуб.
10
Сказав десяток слов заветных,
Наш ворон, догадались вы,
Летит назад в лучах рассветных,
А в клюве сжат пучок травы.
Вот он кладет траву на блюдо,
Кольнула сердце вдруг тоска
И мысль: «А вдруг не выйдет чуда?
И с угольком дрожит рука.
"Бежать домой, поддавшись страху,
увидеть старого отца…
Нет, лучше голову на плаху,
чем так, с опаской, ждать конца!»
От мыслей черных отмахнулся,
«Да не случится ничего!»
Траву поджег, и улыбнулся:
Прощай надолго, волшебство!
А дым опал, туманя стены
и слезы брызнули из глаз:
Принцесса, будто бы из пены,
здоровой с ложа поднялась.
И он, сказать по правде, братцы,
Стоял как пень, как жбан пустой.
Не мог никак налюбоваться
Ее щемящей красотой.
И сердце билось словно птица,
Как щепка на волнах в прибой.
В 16 лет легко влюбиться
В красу, спасенную тобой!
А что принцесса? Ей влюбиться
Природой велено как раз:
Легко влюбляются девицы
В того, кто их от смерти спас!
И в каждом все им было мило,
но это ясно и ежу!
А что еще меж ними было,
Про то я вам не расскажу.
11
Вот Ваня в дверь стучит ногою.
Нетерпелив: любовь не ждет!
Парнишку в царские покои
Слегка ворча солдат ведет.
«Послушай, царь, всего два слова!
Леченье кончил я сейчас.
Царь, дочь твоя уже здорова.
Ее я от проказы спас!
Но мне она пришлась по нраву.
Жениться я на ней хочу!
Мой род высокий! Мне по праву
Носить пурпурную парчу,
И быть наследником короны,
Хоть я пока тряпье ношу.
Отдай же мне принцессу в жены.
Другой награды не прошу!»
В улыбке жабий рот расплылся:
Какая честь! Безмерно рад!
Не зря я целый день молился!
Мне зять-колдун не зять, а клад!
Мне доложили, ты умеешь
В Зверей людишек превращать.
Ох, старость ты мою согреешь
и сможешь царство защищать.
Я так, по-родственному, вправе
Тебя просить мне чуть помочь?
Соседний царь на юге правит.
За ним моя старшая дочь.
А на границе, там, где скалы
Теснят проезжие пути,
Дракон явился небывалый.
И ни проехать, ни пройти.
Две роты с офицером в латах
Отправил я уже на бой.
Вернулись только два солдата,
да латы принесли с собой.
Так вот, зятек, тебе заданье:
Мне южный путь открой скорей!
Дракон ужасное созданье,
так ведь и ты не брадобрей!
Я дам солдат. Ты их сумеешь
В зверей ужасных превратить.
Вот так дракона одолеешь.
Короче, мне ль тебя учить?
Вернешься с головой дракона,
А там и свадьбы скорой жди,
Чтоб было чинно и законно!
Ну все! Иди уже! Иди!
12
Ванюша мчит в карете красной,
солдатской сотней окружен,
и сожалеет не напрасно,
что силы колдовства лишен.
Но там, где скалы у дороги,
и вел в расщелину подъем,
солдаты, поворчав немного,
сказали: «Дальше не пойдем!
Хоть превратишь нас в носорогов,
или еще в каких зверей –
Дракону в пасть ведет дорога,
Сам и иди по ней скорей!»
Ванюша – сам. Он храбрый малый.
Солдат оставив вдалеке
Вот он уже ползет по скалам.
Без лат, без сабли. Налегке.
И видит жуткую картину:
Дракон, огромный словно дом,
В глуби пещеры жрет конину,
И, вроде с всадником притом.
А что за зелень там, у входа?
Он чуть не закричал сперва!
Пучки качаются под сводом:
Ведь то цикута, яд-трава!
Чуть не затанцевал в веселье:
хороший план составил он.
Траву сварить – и будет зелье,
Что даст дракону вечный сон.
Улучшил юноша минуту
Когда дракон у речки пил,
набрал от всей души цикуту,
и в котелке её сварил.
Прошло, пожалуй, больше часа
а может и от двух до трёх.
Сожрав отравленное мясо,
дракон, помучавшись, издох.
Башку отрезать вот ведь тема,
Какой не всякий был бы рад.
Но то не Ванина проблема.
Он звать пошел своих солдат.
«Дракон, солдаты, помер малость!
Кирдык пришел бунтовщику.
Вам нынче только и осталось
срубить драконову башку».
Солдатам объяснил резонно,
Чтоб те не стали бунтовать,
что зельем отравил дракона,
и что не может колдовать.
13
Застыли слуги изумленно,
когда, почти задев за свод,
карета с головой дракона
проехала сквозь створ ворот.
Царь поглядел, доклад послушал,
Поправил на плече галун
И проворчал: «Ты все нарушил.
Ну, не колдун, так не колдун»
Потом кивнул, усы разгладил,
Окинул взглядом тронный зал,
И, ласково на Ваню глядя.
Качая головой сказал:
«Нам дорого даются дети.
Но так оно заведено:
Несправедливости на свете,
Увы, увы, – полным-полно.
Ты умный парень, добрый малый
Награда будет, без брехни.
Но позже. Нынче же, пожалуй,
пока в темнице отдохни.
Ты видишь, я седой до срока.
Судьбою все предрешено.
И род твой, может быть, высокий,
Но дочь просватана давно.
Сосед наш, царь весьма богатый,
И царство славное у них,
Сынка просватал мне когда-то.
Моей принцессе был жених.
Уж ты прости, но правда власти
Иная, чем других людей.
Нам не дано мечтать о счастье,
Ведь благо царства нам важней!
Прости, но нам опасна смута.
Тебе я не желаю зла!
Но разболтаешь вдруг кому-то
Что дочь моя больна была?!
Такого не должно случиться!
Хоть я иду на то, скорбя:
До внуков посиди в темнице,
А там и выпущу тебя!
И золота насыплю груду,
И слуг пошлю тебе служить.
И даже, веришь? – Счастлив буду
Коль здесь останешься пожить.
Бодрись! Недолго так продлиться!
Ты после сам же будешь рад.
Эй, стража, мальчика в темницу!
Да в самый дальний каземат!»
14
Тюрьма. Сей образ тошнотворный
Смущает мудрые умы.
Не зря народ твердит упорно:
«Не зарекайся от тюрьмы!»
Ученый, вор или завсклада
Виновный в чем-то или нет,
Фортуна обернется задом -
И ты – в тюрьме на много лет.
Но жизнь течет – чего же проще!
Не важно, сколько долгих дней,
В тюрьме – не на печи у тещи,
Но сильный выживет и в ней!
Его ведут, токая в шею,
И стражей смех летит вослед.
Уже Ванюша сожалеет,
Но в сожаленьи толку нет.
Кричит за стенкой хрипло ворон,
да тень решетки на полу.
Увы, ему еще не скоро
Плясать на свадебном балу.
А солнце полчаса в окошке
И жажда ночью волком выть
И в лес родной, хоть на немножко.
И вонь (а как же ей не быть?)
И будут до смерти знакомы
Солома, дверь, окно, скамья.
Тюрьма надолго станет домом
А крысы станут как семья.
А мы, терпение имея,
Оставим время течь пока,
И навестим-ка Еремея,
Царя, что потерял сынка.
15
А впрочем, что же с ним случится?
Ну постарел, но не зачах,
Да волос будто серебрится,
И будто дым стоит в очах.
С потерей сына не озлился,
Но стал умнее и добрей.
Народ почти в него влюбился
И звал «Отец наш Еремей».
16
Оставим же его в палатах
И вновь к герою на часок.
У Вани в полночь, в казематах,
раздался тихий голосок:
«Заснули стражи, все в покое.
Любимый, ты изобрети.
как силой, хитростью какою,
тебя отсюда мне спасти?»
И Ваня улыбнулся тихо:
Расстался он не зря с конем!
Проснётся спящий. Минет лихо!
То предсказание о нем!
«Принцесса, если в поле чистом
ты трижды посвистишь в ладонь
да крикнешь: «Появись, мой Быстрый!»
к тебе слетит волшебный конь.
Как с человеком с ним обсудишь,
Как отвести мою беду.
Раз ты меня, как прежде, любишь,
То я надеюсь, верю, жду.
17
Три ночи с той поры минуло,
И за царевичем пришли.
Его, под крепким караулом
