“Где Бог? – воскликнул он.
– Я хочу сказать вам это! Мы его убили – вы и я!"
Ницше, Весёлая наука
Пылает планета
Как пламя в горниле.
Вот пишет газета
Что Бога убили.
Ну грохнули бога.
И что же теперя?
Их слишком уж много.
Какая потеря?
От Гат до Харбина,
От Анд до Параны
Их больше шерстинок
На шкуре барана.
Нам Бога проблемы
Как чукче – Шри Ланка.
Важнее системы
всех ставок Госбанка.
А, в общем, до фени,
как выборы в Польше.
Ну, богом ли мене,
иль богом ли больше?
Да что за потуги?
Рассудим же здраво:
Зачем Он нам, други?
До бога ль нам, право?
А взрывы в Мамбасе?
Скандальчик вчерашний?
А цены на мясо?
А звездные шашни?
А кто-то в сторонке,
Почти у порога
Вполсилы, тихонько
прошепчет: "До Бога…"
***
От зари до субботы
Полусонно скользя
В ежедневных заботах
Ты растратишь себя.
Сыт водою самшит:
кучка листьев да ствол.
Человек, чтобы жить
пашет вечно. Как вол.
Кто в слезах, кто во гневе.
Сладко спит меньшинство.
Так довлеет ли дневи
вправду злоба его?
Забинтуешь гортань
если боли не снесть,
а заутра не стань
беспокоиться днесь.
Лишь бы только без воен.
Что не знаешь – забудь!
Мир не нами устроен.
Ты поймешь как-нибудь…
Но нырни в Иордань,
лоб разбей о порог.
А заглянешь за грань,-
может, станешь как Бог
***
Сидят на тучках мужики.
У них ни голоса, ни слуха,
Но, преисполнясь светлым духом,
Поют паршивые стишки.
К примеру: «Господи, ты – Бог!»
А также: «Славься! Славься, Боже!»
Таков, должно быть, рай. Похоже?
В таком я б, право, жить не смог.
***
Над нами прикололся Бог-проказник,
и нынче так, как было в старину:
мы в этот мир приходим, как на праздник,
а после с ним всю жизнь ведем войну.
И, угрожая нам смолой и серой,
смеясь над простаками наперед,
Бог наградит, кого захочет, верой,
а у кого захочет – отберет.
Но мы в себя приходим понемногу,
а, по прошествии недолгих дней,
мы даже можем обойтись без Бога.
И, согласитесь, так еще смешней.
Но я не атеист. Ни на мгновенье!
В Него я верю, не в пример иным:
Ведь только Бог с бескрайним самомненьем
Мог мир наш сотворить таким смешным.
***
Посмотрев на Землю привычно
и увидев всякую бяку
покачал головой Всевышний:
– Что за хрень получилась, однако!
Жду седьмое тысячелетье
Что чуть-чуть поумнеют люди.
Нет порядка, нет благолепья.
Неужели и дальше так будет?
Не за яблоки гнал их из сада.
Мне не жалко и я не скаред.
Я решил: им свободы надо,
раз и в зле и в добре нынче шарят.
Зло избрали все поголовно,
Расплодились как тараканы!
И ключом разводным хладнокровно
стал срывать Он потопа краны
***
Читайте Библию, поэт!
Как много смысла в ней!
Вы мне поверьте: книги нет
Забавней и смешней.
Читайте Библию, поэт!
Я буду справедлив:
По мне любой ее сюжет
Кровавый детектив.
Читайте Библию, поэт!
Весь смысл ее таков:
Пред ней и наркомана бред
Логичен и толков.
Нет. Ни театр, ни кино -
Ничто. В сравненьи с ней
Писал Жванецкий несмешно
И скучно – Апулей.
Читал я Библию не раз,
Как всяк её герой
С её страниц я без прикрас
Сдирал сюжет порой.
С ней глубже сон, с ней ярче свет
И крепче аппетит.
Читайте Библию, поэт!
И Бог Вам все простит.
***
Блаженны нищие духом
«Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное» (Мф. 5:3)
В провинции, где стыло всё и глухо,
Где хáйтэк врос в обычаи веков,
Жила сто лет безумная старуха.
И в хате два десятка кошаков.
В своём мирке, вонючем и нелепом,
Где тын как ряж поддерживал пырей,
Она питалась молоком и хлебом,
И кошки то же ели вместе с ней.
Потом, весной, когда не стало снега,
И отошла, по истеченьи лет.
К погосту гроб её везла телега,
И только кошки шли за гробом вслед.
Когда же сторож, закопав могилу,
Ушел, «заупокой» пробормотав,
Над клáдбищем, певучий и унылый,
Разнёсся громкий многозвучный мяв.
Лишь кошки видят мир иной немного.
А прочим смертным было невдомёк,
Что с неба за душой её убогой
Слетал пушистый белый ангелок.
Ветшают знанья, промыслы, науки.
Власть, слава и богатства – тщетный хлам,
Любовь, и вера лишь пустые звуки,
Но Высший Суд нас судит по делам.
Тот кошкин дом пыреем зеленеет,
Ведь вновь весна и птичий кавардак.
Им, ангелам, я мню, с небес виднее.
Но сам собачник. В доме шесть собак.
***
Свобода – сказка, что не станет былью.
Ну право, смех, коль рассказать кому,
Бумажных самолётов эскадрилья.
Свободному мне вмиг подрежут крылья,
а если что, – то упекут в тюрьму.
Раскольников решил что он свободный
и ну старушек тюкать топором…
(не смог, дурак, обзавестись стволом).
А тут менты, и он уже в холодной,
как тварь дрожит. Такой (увы!) облом!
А как цари? Расстрелян Николашка,
зарезан Цезарь, Ленин сдох от ран.
И под мечом сидит любой тиран.
А Робеспьер и вся его компашка?
Свобода – миф для всех времен и стран.
И никогда свободы не бывало
ну, кроме права "умереть в борьбе".
Свободен быть обедом каннибалам.
Свобода есть: шептать под одеялом
что ты свободен самому себе.
Ты не один. В толпе подобных – атом.
Иди куда прикажут! Без обид.
Свобода веры? Расскажи фанатам!
И можешь стать в музее экспонатом:
Мол, вот: сказал. За что и был убит
Есть миф, приманка людям и соблазн.
Как будто в тесной клетке голубок,
роднёй, эпохой, воспитаньем связан,
ты делаешь лишь то, что ты обязан.
Свободен Бог, но сам-то ты не бог!
Заложник. Если хочешь – раб с рожденнья
Хотел бы, но не можешь – как Тантал.
Страдай, крутись, трудись, как ни устал.
Никто не даст тебе освобожденья -
ни царь и не герой. И Бог – не дал.
Не волен ты ни в счастье, ни в страданьях
в привязанностях, в будущем, в былом.
Прихлопнут окружающего дланью
не можешь даже верить по желанью.
Поверь-ка в Ктулху! Что? И тут облом?
Коли за веру ты бороться годен,
а не фанат, что слеп и оголтел,
очисть себя и вылезь из болотин.
Попробуй доказать, что ты свободен
и веришь потому, что захотел.
***
(МефиСталин)
Творец миров и всей Вселенной в целом,
Сам из себя Начало всех Начал,
На облаке сидел сыром, но белом,
И, как всегда, отчаянно скучал.
Над скучною Землёй Всевышний плавал
Подрёмывал, похрапывал, зевал,
Как вдруг к нему с визитом прибыл Дьявол
По кличке Сáтан (для друзей – Ваáл,
А также Тойфель и Шайтан и Иблис)
Насмешлив, злоречив и оголтел,
Затейливый, как Сомова экслибрис.
При Боге – спец для разных грязных дел.
– Ну что, бродяга, – вопросил Всевышний, -
Что в мире дольнем, как дела людей?
– Да всё паршивей, горше, никудышней!
А люди – мерзость! Кто не трус – злодей.
И мерзко растянув в улыбке харю
хвостом Нечистый щелкнул, ка ремнём.
– Продажные, испорченные твари!
Нет чистых душ, хоть днём ищи с огнём!
Их развелось, заметь, излишне много,
То жрут вдвойне, то вся земля в огне…
Ничтожный мусор, недостойный Бога.
Ты лучше скопом все отдай их мне!
Творец расхохотался, вскинув брови,
Аж грохот в небесах не сразу стих
– Ах, трикстер, я ловлю тебя на слове!
Вот есть алмазы среди душ земных.
Тебе не по зубам такие души
Плевать им на приманки Сатаны.
Они ведь мною в миг творенья суши
Из чистого эфира созданы.
В Германии, к примеру, доктор Фауст,
Он всем ученым на Земле знаком.
Алхимик, любопытный, словно скаут
Хоть выглядит согбенным стариком,
Так ты слетай к ученому в обитель,
Проникни в мысли, как в кладовку мышь.
Ты мнишь, что ты великий соблазнитель?
Тогда на спор: его не соблазнишь!
Ведь ты хотел бы все земные души?
Так Фауста душонку забери
И прочих всех в довесок сможешь скушать.
Ты как, согласен, Тойфель, на пари?
Сумеешь стать занятнее науки,
И старца возбудить до куражу?
А я, пожалуй, прослежу со скуки
и на твои потуги погляжу.
Что было дальше – все великий Гёте
В многостраничной драме описал.
Когда не жалко времени – прочтёте.
А я Вас сходу приглашу в финал:
Стал Фауст лжец, убийца и повеса,
подлец, кидала, прожектёр, зоил.
Всем обещал, не сделал ни бельмеса,
Любимых обманул и погубил.
От моря отделить собрался сушу,
Но лишь метался чёлном без ветрил.
И должен Мефистофелю был душу.
Да Дьявола Всевышний обдурил.
И хоть трудился до седьмого пота
Ни с чем остался под конец Ваал.
Отдать своё и Богу неохота:
Он слово дал, и он обратно взял.
Пусть верность слову нынче не в почете,
А душ цена и в лупу не видна,
Но людям в дар оставлен Фауст Гёте
Вам лень читать? То не моя вина!
***
Как знает каждый мудровед
из многих умных книг:
Творец сказал: «Да будет свет!»
И сразу свет возник.
А чтоб всё было по уму,
по графику точь-в-точь,
Творец хотел создать и тьму,
но получилась ночь.
Так кривоватым вышел мир.
Наверно неспроста
Творец наделал черных дыр
и черного кота.
Дроздов, грязищу и ворон,
смолу, пласты угля…
Но всюду проникал фотон,
Творца до плача зля.
Так всякий злобный индивид,
когда настанет ночь,
хоть мысли темные таит,
их воплотить невмочь.
И нам, товарищ, задарма
о том страдать не след
Зачем орать: «Да сгинет тьма!»?
Ведь тьмы на свете нет.
***
Словно демон в мистической драме,
преисподний покинувший мрак,
ощущаю себя в пентаграмме,
из которой не выйти никак.
Не теолог я и не философ,
отчего же – понять не могу -
пентаграмма извечных вопросов
окружает на каждом шагу.
Ну не верю я. Что здесь такого?
Но хотел бы понять не греша
Я под Богом хожу ли? Без Бога?
И на кой мне, простите, душа?
Я, живущий и здесь и сегодня,
уязвимый, как каждый из нас,
так нуждаюсь в поддержке Господней
не потом, после смерти, сейчас!
Каждый в этой юдоли скиталец.
Дом терпимости – наша Земля.
Но Творец даже палец о палец
не ударит, спасения для.
А уж если следить по обилью
войн, болезней, аварий и бед,
Бог не просто страдает бессильем,
он бездушный садист-людоед.
Но продлю рассуждение шире,
чтоб нащупать бесспорный ответ:
Если нет справедливости в мире,
то и Бога, конечно, в нем нет.
Тем, кому непонятна картина,
разъясняю на пальцах резон:
лишь один, убиенный невинно -
и, как двоечник, Бог исключен.
Не приму романтической чуши,
(хоть салат из неё приготовь):
"Бог – Добро", или "Бог в наших душах",
или хуже "Господь есть любовь"
Это даже и кошке понятно
(я уже промолчу про собак):
Бог безличностный, чисто абстрактный
не имеет значенья никак.
Так что дальше ли глядя, иль ближе,
я уверен в ответе вполне:
В этом мире я Бога не вижу.
Остальные – до ягодиц мне.
Но ответил бы кто, почему же
на душе (той, что нету) лишь мрак,
и от истин не лучше мне, – хуже.
Может я не мудрец, а дурак?
***
Ночь бушевала, тараща созвездий глазницы.
Грани реальности сбились осколками льда.
В полном молчаньи небес полыхали зарницы
И тераватты энергий текли в никуда.
Раньше не знали такого, не встретим и впредь мы.
Боги, наверно, вели меж собою войну.
Прятались в чащах от страха и звери и ведьмы.
Рыбы, русалки, наяды ушли в глубину.
Грома раскаты скатились от кряжей далеких.
Так в барабаны бьёт демонов царь Асмодей.
Бился и плакал, ногтями царапая щёки,
Старый шаман перед кругом эльфийских вождей.
Встали вожди, и, вскричав, разорвали одежды:
Воля Валар к упованиям эльфов глуха.
И возгласили скончание эры надежды
Ибо пришло в Средиземие семя греха.
Нас отвергают отныне Валар как орудье.
Люди заселят весь край от равнин и до гор.
Нас понесут корабли с лебединою грудью
В благословенный богами Валар Валинор
Стаей, один за другим, за струей кормовою,
Шли корабли по воде, а потом сквозь портал…
Утром проснулся разбитым, с больной головою.
Толкин! Как зря я тебя до рассвета читал!
***
Я не верю ни правым ни левым,
феминисткам и радужной своре,
патриотов кичливым напевам,
демократам, где урка на воре.
Я не верю жрецам и святошам
поощрять их не стану ни пенсом.
Гороскопам плохим и хорошим
Я не верю как и экстрасенсам.
Журналистам и телеканалам:
их вина в современном бедламе.
Банкам. Им не поверю и в малом.
И, конечно, не верю рекламе.
Вот собакам и птицам я верю.
Даже кошкам я верю немножко
Ветру в поле и дереву в сквере,
и дождинкам, стучащим в окошко.
Сложно жить. Как со всем разобраться?
Я неверьем своим озабочен,
потому что, признаюсь вам, братцы,
и себе доверяю не очень.
***
Бледнокожий хрупкий клоун
В черном шелковом трико
На холодном синем склоне
выпасает мотыльков.
Блестки вьются, вторя трелям,
Словно мошки у пруда,
Грустный зов его свирели
Переливчив как вода
Рыжий клоун в желтой блузе
В бубен бьёт под ритмы дня
Суетиться, сонь мутузит,
Пляской бешенной маня,
В какофонии биенья
Ускоряя стук сердец…
Так над собственным твореньем
Издевается Творец
Мчат фотоны в волнах света,
Пляшут птицы в небесах,
Прёт по эллипсу планета,
Кружат стрелки на часах.
Смерть – всеобщий утишитель
Прячет нас в свою обитель.
Но, всего эон спустя,
Возрождается Спаситель
Беспорочное дитя.
***
Предзакатный румянец блестел на очках и балконах,
я на улицу вышел – отдохнуть от забот полчаса.
Вдруг слетели два ангела, все в сапогах и погонах
и, в трубу потрубив, потащили меня в небеса.
Потерялись в полете сандали, штаны и рубаха,
беспокоила мысль, что суп пригорит на огне,
и предстал я на суд и нагой, и дрожащий от страха.
И, похоже, никто из толпы не сочувствовал мне.
Зазвенел колокольчик, потом увели посторонних.
Секретарь объявил: "Встать! Всевышний, в трех лицах един!"
И возник за дубовым столом на сверкающем золотом троне
некто мудрый и лысый, с кольцом над пучками седин.
Ангелок-адвокат заиграл на расстроенной лире,
а потом прекратил, чему я, признаться, был рад.
И сказал прокурор – тоже ангел, но в синем мундире:
"Перед нами пропащий. И дорога пропащему в ад!
Пил спиртное, и вел он себя преотвратно.
Обманул государство шесть тысяч четырнадцать раз.
К воспитанию сына всегда относился халатно.
Трижды нищим не подал, подбил собутыльнику глаз.
Осуждают таких в человечьем и божьем законе.
Только он для друзей на закон и на право плевал.
Адвокатом служил, то есть душу запродал Маммоне.
Хитрован и невежа, а еще графоман и бахвал.
Проявлял беспринцѝпность. Машину вел неосторожно.
Трусил, лгал, часто делал все наоборот.
А про Вас, Ваша честь, так противно писал и безбожно -
повторить этот бред не откроется рот!
В ад навеки его!" – заключил обвинитель крылатый.
И Всевышний промолвил: "Да что вы мне всё про грехи?
Я за все бы простил тебя, дурень лохматый,
Но ведь ты не поэт? На фига же писал ты стихи?
Я, конечно, всеблаг. Только критиков я не приемлю.
Если нынче прощу, то потом накажу, уясни!
Ты покуда спускайся на прежнее место, на Землю.
Поживи! Но стишков чтобы больше ни-ни!"
Два здоровых детины (тупые ментовские лица),
подхватили меня, и столкнули безжалостно вниз.
Я упал… и вскочил, и увидел, как солнце садится
и обтрепанный голубь к ночи присел на карниз.
Я помчался домой. Ощущал себя мерзко и глупо
(А в душе ожиданье расплаты и страх).
Снял кастрюлю с плиты чуть уже подгоревшего супа,
и, тетрадку раскрыв, описал все что было в стихах.
Помню я, как Творец наказал непокорного Змея.
Ты всеведущ, мой Бог, но в поэтах, увы, не ахти:
"Не дышать" и "стихи не писать" – не умею.
И за это, хоть страшно, готов наказанье нести.
***
Создавая наш мир, Бог добавил в эфир
вещество, состоянья, поля.
Как из шляпы факир достает сувенир,
появилась и наша Земля.
И воздвигнуты горы, равнины, моря
травы, лес, вороньё-комарьё
Он без инвентаря, только волей творя
создал также подобье своё.
А Подобье (лицом, или, может, концом?)
только в сказочках принц и герой:
то бывает лжецом, то совсем подлецом,
извращенцем, маньяком порой.
Забывает родных и бросает детей,
Предает и друзей и подруг,
Лижет зад у властей, и лютей ста чертей
за медяк всех зарежет вокруг.
И на нищих Подобье глядит свысока
из пентхаусов светлых высот.
Далека и мелка и болезнь старика
и поденщика пролитый пот.
У Подобья давно в сердце злато одно
И молитвы подобны волшбе.
Бог, тебе все равно?! Или вправду оно,
это НЕЧТО, подобно тебе?
Если Божье подобье бомбит города,
травит газом детей с высоты,
Я горю от стыда и воплю: "Никогда
не хочу быть таким же, как ты!"
***
Зимы бывают безжалостно долгими.
Точит тоски червячок.
Зеркало вдрызг разлетится осколками.
Только о чувствах – молчок!
Был ли каприз, или шалость минутная,
просто желанье украсть?
Может, во льдах отражение мутное,
ласк не случившихся всласть.
Сердце подтаяв, всплакнуло дождинкою
лёд прожигая насквозь
Снежною бабою, простолюдинкою
было бы легче, небось.
И размножаясь в лучах электричества
злобной насмешки игла:
Может, глинтвейну Вам, Ваше Величество?
Вы же хотели тепла!
Вновь Королева хлопнула дверцей и
мчится в свой северный край.
Чокнулся с зеркалом Советник коммерции
их благородие Кай.
***
А позже в замшевом кресле
под холодом климат-контроля
из блестящих кусочков Кай складывает слова.
Но в сердце холодный осколок разбитого зеркала тролля,
поэтому слово "Вечность" он помнит едва-едва.
***
Захотелось зимней сказки,
И пошёл я в лес зимой.
Вечер серой бахромой
Звуки высушил и краски
Леший спутал храбрецу
И дорожки и тропинки.
Били больно по лицу
Снега колкого крупинки
Меж корявых елей лап,
От нелегкого блужданья,
Слышен был то конный всхрап,
То русалочьи рыданья.
Волк завоет за плечом,
Закричат на ветках галки.
Лес ядреный! Елки-палки!
Непонятно: что-почем.
Детских снов немой вопрос,
Промелькнет меж пней, пугая
То ли пьяный Дед-Мороз,
То ль Снегурочка нагая…
И виденьями завеса
Офигительной красы…
Где бумажник? Где часы?
Все исчезло в чаще леса…
Был ли рок столь счастлив мой,
Иль блудил у леса скраю,
Только как попал домой
Я до сей поры не знаю.
Сказка, право, ерунда!
Только так скажу, миряне:
Ни за что и ни-ког-да
Не ходите в лес по пьяни!
***
Она пьяна чуть терпким ароматом
прощания, брожения и тлена.
А небо пледом рваным и косматым
к ногам ее спадает вожделенно.
Вихрится воздух шустрым горностаем,
его прикосновенья шаловливы,
и кажется, что он стихи вплетает
в неслышимых мелодий переливы.
А листья в карусельной мелодраме
кружат и улетают словно птицы.
Ах, Осень! Вновь она Червонной дамой
сильнее сердце заставляет биться.
Но как, бедняжке, ей с тобой сравниться?
Твои глаза, как небо в день весенний,
и столь пушисты брови и ресницы
как летних рощ заманчивые тени.
И шёлк волос, и бархатистость кожи
недостижимы Осени наивной.
Лишь обе вы характерами схожи,
в которых громы гроз и слёзы ливней.
Путь Осень много поэтичней лета,
сверкает облаченье золотое,
а ты, моя любимая, одета
лишь в джинсовое платьице простое.
О Осень, сколь пестры твои аллеи!
Сколь сладок мед твоих благоуханий!
Но милая мне в сотню раз милее.
Живая плоть прекрасней и желанней.
***
Што за вечер, воздух сладок
Карамелист и соснов.
Над домами стайкой лодок
Проплывают тени снов.
В небе хрень со впалым пузом
Представляет нам луну.
И грузины грузят грузы
В набежавшую волну.
Раньше в бочках апельсины
Не видала Волга-мать.
Вам бы, гордые грузины,
С гор кавказских их катать
Ночь ведьмачит и пророчит
То ли к фарту, то ль на грех.
На насесте бьётся кочет:
Куры-дуры, я вас всех!
И с презрительною мордой,
Распушив перо и пух
Засыпает грозно-гордый
Расфуфыренный петух.
А в кустах то смех то шепот
В сладких смыках «Дам-не дам».
Водокачка тянет хобот
К проходящим поездам.
Этот дух провинциальный
Всенародный и ничей…
Нет взаправду сексуальней
Бабьелетовых ночей.
***
В полушарии северном осени ждем.
и она не подводит: приходит с дождем
и волшебной палитрой осенней.
Я не Пушкин, но тоже навечно влюблен
в этот грустный, но щедрый порою сезон,
время выводов и размышлений.
В сентябре я богатству фруктовому рад,
Золотистой пургой зазвенит листопад.
Покраснеют осины и клёны.
А потом зарядят, как обычно, дожди.
В октябре разноцветной погоды не жди,
Блёстки луж да рябинки червлёны.
Серый с белым окрасят округу в окне.
В ноябре и погода под стать седине.
Сядет прелая стынь за порогом.
У камина, где чурки берёзы горят,
ворошу свои годы часами подряд,
запивая то чаем, то грогом.
Ничего не достиг ты, нелепый герой!
И бывает, что даже краснеют порой
не от жара каминного щеки.
Был не вовремя робок, не вовремя смел,
и любовь защитить-отстоять не сумел…
Потому и сижу, одинокий.
И сжимаются пальцы, и зубы скрипят.
Но уже никогда не вернуться назад,
не исправить ошибок былого.
Раньше некогда было считать мне цыплят.
В сожаленьях без проку туманится взгляд.
Слишком много, увы! Слишком много.
А потом, наконец захмелев у огня,
вспоминаю с любовью любивших меня,
хоть нелеп был тогда и несносен.
И тоска улетает куда-то как дым.
Я на миг ощущаю себя молодым.
И за это люблю тебя, осень!
***