Адам Робертс
Стена
Глава 10
На следующее утро Уолдо объявил подъем раньше обычного. Было хорошо слышно, как за закрытой дверью буйствует рассветный шторм. Командиру пришлось повысить голос, чтобы перекричать его шум.
– Всем умываться! Сегодня умывается каждый, лицо и руки. После того как все умоются, я произведу личный осмотр. Если в вашей форме есть дырки, возьмите в каптерке иголку с ниткой и зашейте. Понятно?
Тигхи немного испугался; ему никогда еще не приходилось держать в руках иголку с ниткой. Принцу совсем не обязательно уметь шить. Однако он тщательно проверил всю свою одежду, каждый шов и не обнаружил никаких видимых изъянов.
Затем встал в очередь весело переговаривавшихся юношей и девушек, которая двигалась к умывальнику. Впрочем, умывальником сие устройство можно было назвать весьма условно. Объяснялось это тем, что помещение для спальни вырыли в стене совсем недавно. Отсек для умывания представлял собой небольшое углубление в стене в дальнем конце помещения, пол перед которым был устлан циновками. Над углублением из стены торчал кусок трубы с краном, который открывали только после того, как вода в углублении окончательно испарялась. Когда наступила очередь Тигхи, вода в умывальнике оказалась грязнее, чем обычно, однако юноша бодро поплескал водой себе на лицо и затем протер его пригоршней широколистой травы.
К тому времени, когда умылся последний пилот, рассветный шторм уже утих, и Уолдо открыл дверь. Платон построился на уступе, и Уолдо медленно пошел вдоль шеренги, внимательно осматривая одежду парней и девушек.
– Дети мои! – возвестил он. – Сегодня вы встретитесь с самим Папой! Если кто-либо из вас опозорит меня, я потом вышибу из него дух! Однако вы должны сделать так, чтобы я гордился вами. – Командир выпрямился во весь рост, так что его брюхо немного подвинулось вверх, к груди. – Затем мы присоединимся к остальным частям армии и примем участие в боевых действиях. В бой! Разбирайте ваших змеев.
Юноши и девушки по очереди стали подходить к штабелям разобранных змеев и, водрузив аппараты на плечо, опять возвращались в строй. Когда с этой процедурой было покончено, Уолдо еще раз обошел строй, затем прошел вперед.
Начало подниматься солнце, рассеялись последние утренние облака, и пилоты покинули свой уступ, перейдя отрог по деревянным мосткам. Флатары шли в затылок друг другу, ступая очень осторожно: ведь они несли военное снаряжение, за порчу которого полагалось суровое наказание.
На главном выступе царила все та же суета. Доминирующим элементом пейзажа по-прежнему являлись калабаши, разбухшие и принявшие идеально сферическую форму. С того места, где сейчас находился Тигхи, были отлично видны подвешенные снизу большие корзины, раскрашенные в красный и синий цвета, как и огромные чрева самих калабашей. В каждой такой люльке была устроена широкая дверь с большим засовом и несколькими маленькими окошечками. Задрав голову, Тигхи с любопытством рассматривал диковинные аппараты. Он увидел, как из одного окошечка высунулась тонкая трубка и, совершив несколько вращательных движений, опять исчезла.
– Что это? Там, в калабашах? – спросил Тигхи у парня, шедшего впереди него, но тот проигнорировал его вопрос.
Тонкая цепочка флатаров, сверху похожая на змейку, переползла наконец отрог и оказалась на самом выступе. Уолдо, замыкавший строй, рысцой затрусил вперед, расталкивая плечом толпу солдат в синей форме, которые окружили платон со всех сторон.
– Дети мои! – закричал он, и его голос был едва слышен, перекрываемый полифонией деятельной суматохи, царившей на уступе. – Нам приказано явиться на пирс. Идем туда.
На выступе оказалось очень трудно держать строй, потому что люди сновали туда-сюда и бесцеремонно проталкивались через шеренгу флатаров. Пришлось обходить веселую компанию из трех высоких солдат, опиравшихся на длинные шесты. Долговязые парни принялись бесцеремонно разглядывать флатаров и при этом громко ржать.
– Эй, младенцы! – крикнул один из них и стал громко причмокивать губами.
Реплика еще более развеселила всю троицу, которая буквально зашлась в смехе. Тигхи взглянул на Уолдо, надеясь, что командир задаст наглецам взбучку, однако тот прошел мимо, опустив глаза.
Тигхи начал стесняться своей физической неполноценности. Все флатары маршировали сейчас в ногу, но он из-за своей больной, искалеченной ступни был не в состоянии сделать то же самое. Тигхи то и дело выбивался из общего ритма, и ему приходилось подпрыгивать, чтобы опять подстроиться под остальных. Проходя мимо, лысый здоровяк так сильно толкнул его, что Тигхи споткнулся и чуть не упал. От лысого пахнуло каким-то странным запахом, похожим на аромат прогорклого козьего масла, а в следующую секунду этот человек был уже в нескольких шагах от Тигхи, проталкиваясь через толпу к дверному проему в стене в дальнем конце выступа.
Юноша постоял некоторое время на месте, держа больную ногу на весу и следя глазами за лысым, но затем его внимание привлекло сооружение из металла, похожее на журавля. Оно стояло у входа и было усеяно металлическими шарами, подобно фруктовому дереву, увешанному плодами. Рядом с ним находились двое мужчин в черных комбинезонах, которые прохаживались взад-вперед со скучающим видом и время от времени отгоняли тех, кто подходил слишком близко. За ними у стены стояла пара металлических шестов, смазанных маслом. Сквозь смазку проглядывали пятна ржавчины. Тигхи вспомнил то, что ему рассказывал Ати об этих трубках: в них закладывался порошок из толченых грибов, и затем они изрыгали огонь на врага. Ему захотелось получше рассмотреть такую трубку, он быстро заковылял вперед и нагнал Ати.
– Ати, – сказал он, – там эти?…
– Очень редкая штука, – произнес тот с благоговейным трепетом. – Наше самое смертельное оружие. Очень дорогое.
Однако их перешептывание тут же оборвалось.
– Сюда! – зычно приказал Уолдо, и Тигхи поспешил вперед.
Платон выстроился в шеренгу у деревянного пирса, который несколько выступал за край мира.
– Стоять здесь и никуда не расходиться! – рявкнул Уолдо и сам встал по стойке «смирно».
Ожидание продолжалось целую вечность. Нетерпение Тигхи возрастало с каждой минутой, и он прилагал неимоверные усилия, чтобы заставить себя спокойно стоять на месте и не дергаться, не поддаваться зуду непоседливости и не бегать по уступу взад-вперед. Непрекращающаяся суета и беготня заражали и его желанием сорваться с места и заняться каким-то делом. Могучая армия! Теперь он был частичкой великой Империи – мельчайшей, но все же частицей.
Ожидание у пустого деревянного пирса затягивалось, и Тигхи за неимением возможности иного времяпрепровождения дал волю своим мыслям. Лучше быть частицей Империи, чем крошечной деревни, о которой никто на всей огромной мировой стене даже не слышал! Лучше быть частицей великого дела, похода против зла Отре, чем околачиваться дома и бездельничать. Тигхи гордился, что находится здесь. При этой мысли на глаза опять навернулись слезы. Как прекрасно ощущать свою причастность к великой идее.
Однако на фоне долгого, бесцельного томления ощущение прозрения и чуда вскоре поблекло и увяло. Теперь Тигхи не испытывал ничего, кроме обычной скуки. Стоявшие рядом флатары начали размахивать руками и подпрыгивать.
– Прекратить! – возмутился Уолдо. – Стать в строй!
Однако держать людей в узде становилось труднее с каждой минутой. Дисциплина падала на глазах.
Наконец Уолдо испустил торжествующий крик:
– Вот он! Смотрите, он поднимается!
Суета вокруг начала приобретать целенаправленный характер. К пирсу бегом устремилось подразделение солдат в синих мундирах, в руках они держали металлические трубки. Подбежав к пирсу, солдаты выстроились в шеренгу напротив флатаров. Охрана, догадался Тигхи. Ропот толпы на выступе стал более явным, более высоким по тембру.
Затем, повергая всех в трепет своим великолепием, неожиданный и фантастический, как несбыточная мечта, над краем мира появился гладкий красно-голубой верх гигантского калабаша. Он поднимался медленно и плавно, сначала заполняя собой поле зрения, а затем освобождая его, пока взорам собравшихся не предстало его брюхо с подвешенной корзиной из полированного дерева, утыканной металлическими шипами. Находясь совсем близко к этому фантасмагорическому явлению, Тигхи имел возможность рассмотреть его во всех подробностях. Гигантский шар был изготовлен из ткани, – возможно, той же самой тонкой кожи, которой были обтянуты каркасы змеев – сотни шкур, тщательно сшитых вместе. Сверху его опутывала веревочная сеть, стянутая книзу. К концу сети и была подвешена деревянная кабина, утыканная металлическими шипами.
Люди, стоявшие на дальнем конце деревянного пирса, бросили вверх специальные канаты, которые зацепились за веревки калабаша. Затем четверо солдат, ухватившись за эти канаты, начали, перебирая руками, подтягивать калабаш ближе к стене. Закрепив канаты на столбах, врытых в землю, солдаты притащили деревянный трап и приставили его к открывшейся двери кабины.
В это мгновение на деревянном пирсе появились три офицера, которые, четко держа равновесие и по-военному отбивая шаг, промаршировали к калабашу и, поднявшись один за другим по трапу, исчезли в чреве кабины. Тигхи показалось, что в одном из них он узнал Кардинелле Эланне, высокопоставленного военачальника, который посетил его в госпитале.
В воздухе повисло напряженное молчание, однако шло время, а никто не выходил из кабины калабаша. В массе ожидающих солдат и флатаров началось брожение. Люди стали шушукаться, выдвигая различные предположения. Юноши и девушки из платона Уолдо, которые вначале замерли в оцепенении ожидания, теперь оттаяли и дали выход своей молодой энергии, устроив задорную возню.
– Прекратить! – скомандовал Уолдо. – Смирно! Не нарушать строй!
Ожидание нервировало Тигхи, став для него едва ли не пыткой. Приходилось прикладывать невероятные усилия, чтобы заставить себя стоять совершенно неподвижно. Время от времени, когда взгляд Уолдо был направлен в другую сторону – по крайней мере так казалось юноше, – Тигхи украдкой посматривал через плечо. Там, позади, все пространство выступа занимали стройные ряды и шеренги солдат различных подразделений Имперской армии, и это грандиозное зрелище производило куда более сильное впечатление, нежели беспорядочный, копошащийся муравейник людей, снующих во всех направлениях.
До этого Тигхи никогда и в голову не приходило, что на мировой стене может обитать столько людей.
Наконец, после томительного ожидания, позолоченная дверь подвесной кабины калабаша резко распахнулась. По рядам солдат пробежал глухой ропот, и тут же опять все стихло. Тигхи заметил, как Уолдо бросил грозный взгляд на шеренгу флатаров, и те, почувствовав серьезность момента, сразу же вытянулись и присмирели.
Наконец появился тот, чьего прибытия ждали и чье имя было у всех на устах с самого утра. Высокий, худой мужчина, которому пришлось нагнуться, чтобы преодолеть низкое и узкое пространство дверного проема. Выйдя из кабины и выпрямившись, Папа на миг остановился и обвел взглядом собравшихся, после чего сошел по трапу на пирс и проследовал по нему уверенной походкой, выдававшей в нем человека, привыкшего повелевать. Одет Папа был в форму ярко-голубого цвета, ощетинившуюся очень тонкими и острыми иголками наподобие голубых шипов. Тигхи предположил, что мундир Папы сшит из выделанных шкур каких-то животных с очень густым волосяным покровом, причем большая часть волос была выщипана, а оставшиеся образовали узкие и ровные полосы.
С того места, где он стоял, Тигхи смог хорошо рассмотреть внешность Папы. Прежде всего юноше бросился в глаза чрезвычайно бледный цвет его кожи. Когда Папа сошел с пирса на сам выступ, обнаружилось, что он сильно вспотел. Очевидно, в кабине калабаша было очень жарко. Сочетание неестественной белизны лица и рук и лоснящейся от пота кожи придавало Папе странный и даже неприятный вид. Казалось, его тело покрыто не обычной кожей, а материалом, из которого сделаны белки глаз.
У Папы был длинный, плоский и костлявый нос, заострившийся сверху подобно лопатке очень тощего человека. Нос дисгармонировал с круглым, белым лицом Папы еще и потому, что верхняя его часть была деформирована. Сразу же под переносицей носовая кость была сильно вдавлена внутрь, а кончик носа свернут набок. В профиль нос походил на лист, изъеденный с края гусеницей. Определить, что стало причиной такого уродливого изъяна – болезнь или травма, – было невозможно, однако воображение Тигхи тут же подсунуло ему различные варианты, непременным фоном которых были боевые действия, возможно, даже рукопашные схватки, и у юноши перехватило дыхание.
За Папой следовали старшие офицеры, которые поднялись в кабину, чтобы засвидетельствовать ему свое почтение, как того требовал ритуал. Когда они шли вдоль пирса, Папа обернулся и что-то сказал. Несмотря на то что Тигхи находился в пределах слышимости, главный смысл сказанного ускользнул от него. Затем Папа повернулся лицом к выстроившимся войскам, и его огромный, странной формы нос задрался вверх и стал похожим на грозящий палец. Кардинелле Эллане сказал ему что-то и показал на шеренгу солдат, которые держали на правом плече металлические трубы. Папа направился к этому подразделению, удаляясь от Тигхи и флатаров.
Присмотревшись получше, Тигхи заметил в походке Папы какую-то странную вихлявость или разболтанность и подумал, что этот человек, очевидно, страдает какой-то болезнью бедренных суставов.
Некоторое время Папа и его небольшая свита ходили вдоль строя солдат. Они задали несколько вопросов солдату, замыкавшему шеренгу, и осмотрели его металлическую трубу.
– Стрелки! – с нескрываемым восхищением прошептал юноша, стоявший рядом с Тигхи.
Тот приказал своей памяти запомнить это странное слово, чтобы при случае узнать его значение.
Прикоснувшись к плечу Папы, Кардинелле показал рукой на шеренгу флатаров. Несмотря на все самообладание, Тигхи ощутил, как в радостном возбуждении сжались мышцы живота. Слушая на ходу Кардинелле и кивая, Папа направился к нему, Тигхи, своей странной походкой. Казалось, что он чуть подпрыгивает при ходьбе.
Остановившись в конце шеренги, Папа обменялся парой слов с Уолдо. Из всего сказанного Тигхи уловил лишь «господство в воздухе». Значения остальных слов были неясны.
– Да, господин, – сказал Уолдо необычным для него голосом.
Затем, когда Кардинелле махнул рукой, Папа двинулся вдоль строя флатаров, кивая на ходу. Когда Папа подошел поближе, Тигхи заметил в его широко расставленных глазах красные блики. Казалось, что у него нет бровей. Шевелюра, такая же густая и курчавая, как и у всех других граждан Империи, была перевязана голубой лентой, под которой виднелись корни волос, удивившие Тигхи своей белизной. Во взбаламученном мозгу Тигхи зароились на этот счет различные мысли, которые, если их обобщить, сводились к следующему: либо белизна была врожденной, либо являлась результатом применения каких-то особых средств, изменивших нормальный цвет кожи. Возможно, она является обязательным предварительным условием для получения высокого сана Папы.
Папа остановился перед Ати, которого от Тигхи отделяло несколько юношей. Бросив на Папу взгляд искоса, Тигхи увидел, что его голубая форма сшита из какого-то особого пластика, материала матово-голубого цвета, который при ходьбе образовывал множество складок и издавал шуршащий звук.
Китель был широким и длинным, словно женское платье, доходя до самых колен. Из-под него выглядывали обычные голубые штаны. Однако острые иголки на форме все же не являлись волосами. Теперь Тигхи видел, что они составляют единое органическое целое с тканью, которая как бы выталкивала эти иглы из себя, щетинилась ими. Они походили на тонкие пальцы, которые покачивались, когда Папа начинал двигаться. Если эта форма сшита из пластика, то из такого, какого Тигхи никогда еще не видел.
– Это, – произнес Кардинелле, показывая на Ати костяшками пальцев правой руки, – юноша, который упал с неба, ваше военное превосходительство.
– Я слышал о тебе, – благосклонно заявил Папа, кивнув Ати. – Удивительная история.
Тигхи скосил глаза до предела, чтобы лучше видеть происходящее. Одновременно он заметил, что Уолдо, стоявший в конце шеренги и также находившийся в поле зрения юноши, едва не сделал шаг вперед, чтобы исправить ошибку Кардинелле, но почему-то сдержался. Однако его изуродованное лицо еще больше исказилось от ярости.
– Отвечай Папе, юноша, – сказал Кардинелле.
Ати выпучил глаза и произнес, с трудом выдавливая из себя слова:
– Да. – После неловкой, тяжеловесной паузы он добавил заплетающимся языком: – Папа Эффи.
– У тебя довольно темная кожа, – заметил Папа. – Правда, мне доводилось видеть людей и потемнее.
– Да, Папа Эффи, – произнес Ати сдавленным голосом.
– Говорят, что чем выше на стене живут люди, тем более темная у них кожа, потому что ближе к верхушке стены солнце сильнее жжет кожу. Должно быть, люди, живущие на самом верху стены, такие же черные, как самый черный пластик. Во всяком случае, таково мое мнение.
Из горла Ати вышел какой-то не совсем понятный звук, который мог означать «да».
– Однако с другой стороны, – продолжал Папа, кивая своей странной белой головой так, словно он вел светский разговор в окружении людей, равных ему по своему положению, – ниже на стене тоже живут люди с кожей почти такой же темной, как и у тебя, мой храбрый флатар, так что эта теория, возможно, ошибочна. И все же ты принесешь нам удачу!
– Ваше военное высокопревосходительство, – обратился к Папе Кардинелле Эланне, тронув того легонько за плечо. – Может быть, теперь вы захотите посетить арсенал?
– Да, да, Кардинелле, один момент. Юноша может рассказать нам захватывающую историю. Итак, ты упал со стены?
Ати уставился на Папу как завороженный. Лицо его выражало крайний испуг.
– Да, Папа Эффи, – пролепетал он.
– Как странно! Я слышал, что ты угодил в один из наших калабашей, который начали надувать. Это еще более удивительно! Интересно, каково оно, падать со столь огромной высоты?
Ати по-прежнему не сводил глаз с Папы, еще больше выпучив глаза. Казалось, он потерял дар речи. Однако Папа, похоже, утратил интерес к дальнейшей беседе. Он повернулся к Кардинелле и проговорил:
– Сей юноша – хорошее предзнаменование для кампании.
А затем Папа, Кардинелле и остальная свита тронулись с места и зашагали прочь, направляясь в дальний конец выступа. Тигхи поймал взгляд Ати и улыбнулся ему. Ати вспотел так, что с подбородка закапали частые капли пота.
Папа и его свита исчезли за дверью в стене и долгое время не выходили оттуда. Уолдо воспользовался их отсутствием, чтобы пройти вдоль строя флатаров и приструнить наиболее ретивых нарушителей дисциплины. Наконец Папа опять предстал взорам солдат, построившихся на выступе. Он дружески беседовал с Кардинелле и, судя по всему, находился в превосходном настроении. Пройдя по выступу к пирсу, Папа поднялся на него, и через несколько секунд за ним захлопнулась дверь кабины калабаша.
Почти сразу же после этого откуда-то из восточной части выступа донеслось громкое «аахх-ии!». Командующий войсками приказывал солдатам перестроиться в походные порядки и выступить в поход. «Аахх» произносилось басом, а «ии» звучало на очень высокой ноте, доходя до визга.
– Флатары! – раздался громовой голос Уолдо, перекрывавший шум, который производила многотысячная масса людей, пришедшая в движение. – Стойте там, где стоите! Флатары, стоять!
Однако везде, куда хватало глаз, правильные прямоугольники шеренг начали рушиться и ломаться. Солдаты покидали строй и устремлялись в восточную часть выступа. Топот нескольких тысяч ног, бежавших по выступу, был похож на отдельное ворчание грома или на завывание сильной бури.
Рассыпался и строй флатаров, которые сбились в галдящую кучу вокруг Ати. Что он сказал? Что чувствовал Ати, когда смотрел в глаза самому Папе?
– По-моему, у него отвратительная внешность, – сказал кто-то.
Еретическое высказывание вызвало неодобрительный ропот подавляющего большинства юношей и девушек. Ладно, не обращай внимания. Расскажи, какой он? Однако Ати лишь стоял и ошеломленно озирался по сторонам. Вскоре он перестал представлять какой-либо интерес для флатаров, потому что Уолдо приказал платону следовать за ним и стал пробиваться сквозь гущу людей к стене.
Та часть выступа, где находились флатары, стремительно пустела. Тигхи вытянул шею и привстал на цыпочки, чтобы лучше видеть поток людей, переливавшийся с выступа на уступы, ведущие в сторону врага. Голос командующего по-прежнему был хорошо слышен, хотя его самого нигде не было видно.
Аахх-ии!
– Флатары, – обратился к ним Уолдо, – мы подождем, пока в поход не выступят основные силы армии, и последуем за ними.
Он сурово посмотрел на Ати, словно считал виноватым в том, что произошла ужасная путаница, именно его.
