Адам Робертс
Стена
Глава 8
Дела в деревне шли все хуже и хуже. Акате и его па были вынуждены закрыть свою часовую мастерскую. Па Акате сказал, что у него есть знакомый в Мясниках, который мог бы помочь ему найти там работу. Они заплатили дожу положенный тариф за подъем по лестнице.
Тигхи проводил их обоих.
– Когда вы вернетесь? – спросил он.
– Если дела пойдут на лад, кто знает? – ответил Акате, закинув за плечи свой рюкзак. – Ну а если у нас ничего не получится, через неделю мы уже будем дома и начнем просить милостыню на кусок хлеба у наших друзей, чтобы не умереть с голоду.
При этом он усмехнулся. Усмехнулся и Тигхи, однако за этой шуткой и за слишком крепкими объятиями, которыми друзья обменялись на прощание, стояло отчаяние.
На рыночном выступе теперь было полно людей, слонявшихся в надежде получить работу. Лица некоторых производили удручающее впечатление своей изможденностью и впалыми щеками. Это были люди, которые неделями не ели ничего, кроме травы. Когда Тигхи забредал во время своих странствий на те утесы, где обычно паслись козьи стада, ему больше не удавалось побыть в одиночестве. Он теперь то и дело сталкивался там с людьми в рваной одежде и истощенными лицами, которые рвали траву и жевали ее с выражением полной безысходности. Иногда они спрашивали у Тигхи, не знает ли он, где можно найти хоть какую-нибудь работу, но чаще всего просили денег или еды. Тигхи старался избегать встреч с ними. Завидев их, он поворачивался к ним спиной и быстрым шагом направлялся к лестнице, чтобы спуститься на нижний уступ.
Почти целую неделю он не ходил к Уиттеру, а затем случайно повстречал старого торговца обезьянами на рыночном выступе.
– Привет, мой мальчик, – окликнул он его. – Давненько не видел тебя, давненько. Что же ты забыл нас? Моя девочка все время спрашивает о тебе?
Против своей воли Тигхи дал втянуть себя в разговор.
– В самом деле?
– Да чтоб мне провалиться на этом месте.
Тигхи улыбнулся:
– Вообще-то я уже подумывал о том, чтобы сегодня спуститься к вам. Сейчас мне нужно купить свечку, но я мог бы навестить вас попозже.
– Лучше вечером, – сказал старый Уиттер и сплюнул. Что бы он ни жевал, слюна у него всегда была черная. – Сейчас она на Раитвордских утесах, собирает корм для обезьян. Заходи вечером. Что у тебя с головой, парень?
– Ударился о дверь, – автоматически ответил Тигхи.
При мысли о том, что он снова увидит Уиттершу, все тело наполнилось светом и возбуждением. Однако ко всему этому примешивалось тяжелое чувство страха: ведь это серьезный проступок с его стороны, и притом преднамеренный. Однако совсем не обязательно, чтобы дед узнал. Ма тоже об этом знать не нужно.
Большинство торговцев на торговом уступе уже закрыли свои заведения, однако ма приказала ему принести свечку, и Тигхи отправился в свечную лавку, которая принадлежала женщине по имени Анши. Женщина имела давние связи с семьей Тигхи. Свечи делали главным образом из восковых секреций, которые соскребали с листьев некоторых растений, однако в таком деле нельзя было обойтись без определенной добавки козьего жира. Этот ингредиент придавал твердость конечному продукту. Ма сказала, что Анши отдаст ему свечку в зачет долга, являвшегося частью сложной системы взаимных обязательств. Тигхи охотно согласился забрать ее. Подойдя к свечной лавке, он увидел Анши, которая стояла, прислонившись спиной к двери, и курила.
– Доброго здоровья вам и привет, – сказал Тигхи, немного оробев. – Я пришел за свечкой. Моя ма сказала, что вы с ней обо всем договорились.
– Я принесу, – проговорила она. – Я сделала ее для твоей ма несколько дней назад. Я ждала тебя.
Анши зашла в свою лавку и, вернувшись со свечой, завернутой в травяную ткань, с улыбкой подала ее мальчику. Тигхи улыбнулся в ответ.
Он не спешил возвращаться домой. Отыскав расщелину на не слишком людном уступе, Тигхи забрался туда и стал смотреть в бледнеющее полуденное небо, по которому мчались облака костно-серого цвета. Он поиграл со свечкой, увесистой, как камень. Вдавил ноготь большого пальца в ее податливую поверхность. Как свеча могла иметь вес камня, но не его твердость? Интересный вопрос. Стало быть, воск состоит из другого вещества, не такого, как то, из которого сделан камень. Два разных вещества. Тигхи поразмышлял немного над тем, сколько же в природе различных веществ. Например, воздух и вода; затем хрупкие, твердые и мягкие субстанции. Однако эти мысли слишком утомляли его, и Тигхи оставил их. Его лицо нагрелось на солнце. Мальчик рассеянно поковырял мизинцем в носу.
На уступе вдруг появилась обезьяна, которая бежала, отталкиваясь задними конечностями и припадая на передние. Она исчезла прежде, чем Тигхи успел разглядеть, есть ли на ней ошейник.
По земле деловито сновали муравьи. Один за другим ползли они между травинками. Тигхи попытался представить мир, спустившись до их уровня. Должно быть, стебельки травы им кажутся огромными столбами, а крупинки грязи – большими валунами. Как же они тогда воспринимают Вселенную? Как плоскую поверхность, созданную неким Муравьем-Богом величиной с человека и усеянную огромными стволами травы?
Тигхи опустился на колени и пригляделся получше. Муравьи были красно-черные. Их щитки, раскрашенные полосками этих цветов, поблескивали, словно были из пластика. У каждого муравья на голове подрагивали нити-руки. Языки? Глаза на стебельках?
Однажды дед сказал, что у Тигхи мысли работают не в том направлении. Вместо того чтобы познавать Бога и держать язык за зубами, он слишком много времени тратит на то, чтобы задавать вопросы, на которые нет ответов.
Тигхи вздохнул. Пора идти домой. Он поднял с земли свечку и стряхнул с нее муравьев.
Мальчик шагал по тропинкам, истертым в пыль сотнями ног, тропинкам, врезавшимся в его память настолько, что он мог пройти по ним с закрытыми глазами. Однако он не стал закрывать глаза. Край почти рядом, и любого всегда подстерегает опасность подойти к нему слишком близко и, потеряв равновесие, свалиться в бездну. При мысли об этом у Тигхи опять неприятно свело внизу живота, и он выбрал тропу, которая проходила ближе других к вселяющей уверенность и спокойствие стене.
Спустившись по крутой лестнице, он оказался на выступе главной улицы. Лицо мальчика настолько примелькалось в этой части деревни, что несколько скитальцев даже помахали ему. Однако он лишь ускорил шаг и не стал отвечать на приветствия. Вперед, к концу выступа, вверх по общественной лестнице, зигзагом по верхним, коротким уступам, туда, где его дом.
От быстрой ходьбы Тигхи стало жарко, и прихожая обдала его приятной прохладой. Резкий переход от яркого солнца к домашнему полумраку на несколько мгновений ослепил его, однако глаза мальчика вскоре приспособились к новым условиям.
Он громко произнес:
– Ма, я принес свечку, – и прошел в главное пространство.
Там никого не было.
Очень странно. В последнее время ма практически не покидала дом. Тигхи зашел в кладовку, располагавшуюся в задней части дома. Она была практически пуста, если не считать нескольких соленых козьих лопаток, лежавших у стены. Выйдя из кладовки, Тигхи направился на кухню и немного поел. Свечка, все еще не распакованная, лежала на столе. Повинуясь безотчетному импульсу, Тигхи снял с нее обертку. Анши украсила свечу красной спиралеобразной полосой, что говорило об уважении, которое она питала к семье Тигхи. Ведь она могла бы дать им простую свечку и расквитаться с долгом, однако предпочла вложить в это изделие частичку лишнего труда.
Где же ма, не переставал удивляться Тигхи. Ее отсутствие начинало беспокоить мальчика. Он попытался нарисовать в своем воображении место, куда она могла пойти, однако никакие образы не являлись в голову. Это еще больше беспокоило его. Тигхи закрыл глаза и попытался вызвать в своей памяти хотя бы образ самой ма. То, что произошло, было еще более странным. Он пытался нарисовать ее лицо, глаза, нос, рот, однако образ постоянно ускользал из его головы. Уиттерша. Другие женщины из деревни. Кто угодно, только не его ма. От умственного напряжения у Тигхи начал пульсировать висок в том месте, куда пришелся удар камня. С ощущением боли к нему вдруг вернулся поразительный в своей четкости визуальный образ его ма. Отведя назад руку с зажатым в ней камнем, она вся напряглась от желания попасть в цель и ударить как можно сильнее. Лицо ма потемнело от гнева, губы сжались в тонкую прямую линию, и вся она представляла собой воплощение беспредельной злобы.
Тигхи поспешил прогнать этот образ из памяти.
Он должен найти свою ма. Где же она может быть? Деревня небольшая, и ему не составит особого труда найти ее. Необъяснимая тревога перешла в дурное предчувствие, которое стальным обручем сжало сердце.
Куда же, в конце концов, подевалась ма? Тигхи доел горбушку хлеба из травяной муки и запил водой, которую зачерпнул кружкой из чана. Затем вышел из дому и отправился в сторону, противоположную той, откуда он незадолго до этого пришел. Тигхи полагал, что его па все еще работает в доме на верхнем выступе.
Путь туда был очень сложным. Тигхи пришлось сначала спуститься на несколько уровней, а затем уже подниматься. Он миновал дома, принадлежавшие самым состоятельным людям в деревне. Их широкие и высокие двери выходили на просторные уступы. Все они сделали свое состояние на козах. Их стада насчитывали не один десяток животных. Они были настолько богаты, что могли позволить себе держать привратника, мужчину или женщину в обносках, которые сидели на корточках у рассветных дверей и отгоняли прохожих. На глазах Тигхи несколько нищих приближались к одной особенно роскошной двери несколько раз кряду, как назойливые мухи, и крикливый привратник, вооружившийся дубинкой, каждый раз отгонял их. Нищие бросались врассыпную и занимали места у края уступа. Спустя некоторое время они опять собирались в кучу и повторяли попытку. Тигхи, проходя мимо, подивился их настойчивости. Как они могут надеяться, что им разрешат попрошайничать у чужих дверей? Лишь крайнее отчаяние способно так сильно затмить разум.
Лужайка на верхнем уступе была скошена особым узорчатым образом. Специально нанятый садовник регулярно косил траву, а затем накладывал на скошенные участки доски в виде ромбоидального орнамента. Ходить ногами по такому красивому газону казалось святотатством. Неудивительно, что привратник, стоявший у дверей старой Мае, окинул Тигхи враждебным взглядом.
– Убирайся! – пролаял он. – На этом уступе нечего делать всяким праздношатающимся мальчишкам.
– Я не мальчишка, а юноша, почти уже мужчина, – с достоинством парировал Тигхи. Он был единственным отпрыском принца во всем княжестве и по своему статусу стоял гораздо выше какого-то привратника. – Я ищу своего па. Между прочим, он принц, и лучше будет, если вы впустите меня, чтобы я переговорил с ним.
– Ты хочешь поговорить со своим па? – удивленно переспросил привратник.
Тигхи несколько раз видел этого человека на рыночном выступе, но не знал его имени.
– Я знаю, что он работает на доме старой Мае.
– Я знаю его, я знаю старого Тигхи, – произнес привратник. – Он работал здесь с неделю или около того.
– Ну вот, работает и сейчас. Я думаю, сегодня он пришел сюда с моей ма, наверное, она помогает ему.
Издав короткий смешок, привратник закашлял, потом сплюнул.
– Твоей ма здесь нет, – заявил он уверенным тоном, – как нет и твоего па. Моя хозяйка очень недовольна им. Ведь она пошла ему навстречу. Проявила к нему доброту, а он отплатил тем, что не явился на работу.
– Что вы хотите сказать?
Привратник поковырял в зубах ногтем, опять сплюнул и проговорил:
– А ты туповат для сына принца.
Он осклабился в ехидной усмешке.
– Мой па сегодня не приходил на работу?
– Ты что, глухой? Я же так и сказал. Хочешь, чтобы я прокричал это тебе в ухо?
Тигхи поспешил прочь.
Теперь он совсем потерял голову от страха. Па никак не мог не явиться на работу. Так уж он скроен, его па. Тигхи сломя голову слетел по крутым, без площадок между пролетами лестницам, соединявшим уступы, а затем помчался по выступу главной улицы. Женщина по имени Бек ходила среди скитальцев, сидевших на земле, с противнем свежеиспеченного травяного хлеба и котлетами из мяса насекомых. Деньги были у немногих, да и то немногое, что у них имелось, бродяги приберегали на оплату прохода по лестнице дожа, чтобы добраться до Мясников и найти там более или менее подходящую работу. Мрачные, исхудавшие лица с ввалившимися глазами двигались влево-вправо: «Нет, спасибо». Некоторые закрывали глаза и поворачивались к стене, как бы отрицая само существование пищи. Однако время от времени кто-нибудь из скитальцев все же не выдерживал и уступал чувству голода, отдавая последние деньги ради преходящего удовлетворения ощутить сытость хотя бы на час, порадовать язык вкусом хлеба.
Тигхи тронул Бек за руку.
– Привет, Бек, – сказал он. – Ты здесь крутишься весь день?
– С тех пор, как на рассвете улегся ветер. А что?
– Ты, случайно, не видела, мой па не проходил здесь? И возможно, с ним была моя ма?
Бек посмотрела на Тигхи каким-то особенным образом.
– Вкусная пища! – возвестила она громким голосом. – Работать всегда лучше на полный желудок! Вы это прекрасно знаете, уважаемые господа и дамы!
Затем уже гораздо тише добавила:
– Вот что я скажу тебе, малыш, я не видела, чтобы твоя ма выходила из дому последние несколько месяцев. Особенно с тех пор, как вы потеряли ту козу, что свалилась с края.
– Но мой па? Ты же не могла не видеть его этим утром? Он должен был проходить здесь по пути на работу?
– Я вижу его почти каждый день, – ответила Бек, – но сегодня он не проходил. И даже сама мысль о том, что твоя ма могла показаться на выступе главной улицы, кажется невероятной, думается мне.
– Ты могла не заметить его.
Бек отхаркалась и выплюнула мокроту.
– Если бы я не замечала проходящих здесь людей, я бы разорилась вчистую, – сказала она. – Нет, он не проходил здесь.
Последние слова Тигхи услышал уже на бегу. Но он не знал, куда бежать. Если па не проходил по выступу главной улицы, значит, он должен быть где-нибудь на Левосторонних уступах, однако они были слишком узкие, и вряд ли па стал задерживаться на них. Вверх по Левосторонней лестнице и к козьему загону. За козами здесь присматривал человек, у которого не было одной руки. Его звали Ротрок. Завидя Тигхи, он сразу же выскочил из пещеры.
– Думаешь, твоя семья может бросить на меня коз и забыть обо всем? – заорал он.
– Ты видел сегодня моего па? – завопил Тигхи, уворачиваясь от руки, которую Ротрок раздраженно выбросил вперед. – Ты видел мою ма?
– Утром приходила Делеши, – прорычал Ротрок. Делеши была девушкой, которая пасла их коз после того, как прогнали Кару. – Все было как обычно: она пришла, и мы с ней стали ждать твоего па. Но он не появился. Без твоего па я не мог отдать ваших коз этой девушке – а вдруг что-нибудь случилось бы? Поэтому она пошла его искать. Потом вернулась и сказала мне, что ваш дом пуст. И вот эти козы остались здесь на целый день, и меня уже тошнит от них. Это же загон для коз, а не пастбище. Здесь им нечего есть, и они ломают изгородь. И все время блеют. Я вовсе не должен сидеть здесь весь день – у меня есть и другая работа.
Сказав это, Ротрок скорее всего приврал. Он должен благодарить судьбу за единственную работу, которая у него уже была, учитывая его увечье. Скорее всего он целыми днями только и делал, что дремал на солнце. Дурное предчувствие, острое и резкое, овладело Тигхи целиком, без остатка. Он внезапно почувствовал себя совсем юным и маленьким, а не восьмилетним юношей, почти мужчиной. Случилась какая-то беда. Па всегда приходил утром проверить коз и передать их тому, кто должен пасти их в течение дня. Все благосостояние семьи зависело от коз. Даже на мгновение невозможно было представить себе, чтобы о них забыли.
– Где же па? – прерывисто дыша, выпалил Тигхи.
– Откуда же мне знать. Да и какое это имеет значение? – выкрикнул Ротрок, оживленно жестикулируя единственной рукой. – Что делать с козами? Они не могут оставаться здесь весь день. Забери их – отведи на пастбище, и пусть они там наедятся травы до отвала.
Но Тигхи уже был далеко. Он вспомнил, что в деревне есть еще одно место, где мог оказаться его па. Мальчик дышал часто и тяжело, как загнанное животное, но не от напряжения. Он шел довольно медленно, не бежал. Задыхался он от страха. Именно поэтому и не бежал: где-то на задворках сознания гнездились зачатки зловещих мыслей, и некий внутренний голос нашептывал не ходить туда. Какая-то его часть не хотела обнаружить, что па и ма там нет. Потому что если их там нет, значит, их вообще нет в деревне, а если они оставили деревню, значит, безымянная, бессловесная пустота разбухла и, перевалив через край уступа, подобно огромному бесцветному и бесформенному языку, слизнула их в ничто. Тигхи был не в силах думать об этом. Он гнал от себя ужасную мысль.
Дом, принадлежавший деду, находился в дальнем конце выступа главной улицы, там же, где и дом дожа. Тигхи очень редко посещал его, а последний год и вообще ни разу там не был.
Изнутри послышался голос деда. С тех пор как умер Констак и его сожгли на погребальном костре, дед редко показывался в деревне. Однако в его голосе чувствовалась сила и энергия:
– Если хочешь постучать, так стучи, а не скребись, как обезьяна.
– Дед, – воззвал к нему Тигхи, – па у тебя? Ма с ним? Я пришел поговорить с ними.
– Что ты мелешь? – отозвался дед. – Твои па и ма никогда не приходят сюда. Боже упаси, чтобы они когда-либо стали утруждать себя и оказывать мне такую честь. Что ты говоришь?
– Дед, – еще раз воззвал к нему Тигхи. К своему удивлению, мальчик обнаружил, что его голос дрожит. Он заплакал. – Дед?
Тишина. Затем… «Входи, отрок». И, подняв щеколду, Тигхи шагнул вперед, погружаясь в дымную темноту дома деда.
Глава 9
В жизни Тигхи наступили перемены, но не к лучшему. Первое время он корил себя, думая, что если бы тогда не проводил бесцельно время на уступе, наблюдая за муравьями, а сразу пошел со свечкой домой, то, возможно, ему еще удалось бы застать своих родителей до их исчезновения. Мальчику постоянно являлись видения, в которых ма и па в тишине, царившей в доме, собирали вещи в сумки. Однако это не соответствовало действительности, потому что родители не взяли с собой ничего. Ни одна вещь не пропала. Все в доме оставалось, как раньше. Тигхи все еще цеплялся за надежду, что па и ма живы. Очевидно, существовала какая-то очень веская причина, раз родители покинули дом впопыхах, не взяв с собой ничего и не предупредив сына. Они специально послали его за свечкой, а затем без лишнего шума растворились в неизвестности.
– Куда они могли пойти? – спросил он как-то раз деда.
Прошло всего лишь несколько дней после исчезновения па и ма. Сначала Тигхи по простоте душевной изливал свою грусть деду. Потребовалось некоторое время, пока он научился прятать свои истинные чувства.
– А вдруг они отправились в Мясники, как ты думаешь?
У деда был посох из настоящего дерева. Тигхи часто видел, как он носил его с собой. Раньше Тигхи не обращал на посох особого внимания, полагая, впрочем, что он имел какое-то религиозное предназначение. Теперь он обнаружил, что эта штука обладает и другими функциями. Дед имел обыкновение, придя в негодование по тому или иному поводу, хвататься за посох и награждать юношу ударами по туловищу или даже голове. Несмотря на то что у посоха был тупой конец, удары причиняли нестерпимую боль. В последнее время дед использовал посох подобным образом все чаще и чаще.
– Твоим па и ма не следовало бы бросать свою деревню, – заявил он, глядя на Тигхи, скулившего и корчившегося от боли на полу.
Затем прошествовал к выходу.
Может показаться странным, но исчезновение родителей Тигхи вызвало у деда прилив жизненных сил. Безвылазно просидев дома целый месяц, старик внезапно появился на людях и развил бурную деятельность. Первым делом он предъявил права на коз – хотя по закону козы должны были являться собственностью Тигхи. Юноши могли наследовать имущество, если деревня считала их достаточно возмужавшими, а Тигхи до совершеннолетия оставались считанные месяцы. Однако дед просто-напросто загреб себе коз. Явился к козьему загону вместе с одним из своих помощников и объявил старому Ротроку, что козы принадлежат ему. Он отказался от услуг пастушки и поручил уход за животными своему помощнику.
Вслед за этим дед наложил лапу на имущество, остававшееся в опустевшем доме. По его приказу было объявлено о продаже всех вещей, принадлежавших принцу и его семье. Поскольку деревня и так переживала не лучшие свои времена, покупателей нашлось немного, и большая часть вещей перекочевала в собственный дом деда, который по размеру уступал дому принца, и теперь в нем было не повернуться. Из разговоров с людьми, которые побаивались проповедника и потому старались не слишком распространяться насчет его делишек, Тигхи все же узнал, что дед пытался продать пустой дом. С этой целью он поднимался на верхний уступ и предлагал дом в обмен на коз, желая увеличить свое и без того большое стадо.
Однако дома не пользовались спросом. В поисках лучшей доли люди начинали покидать деревню и перебираться вверх по стене в Мясники и Жмыхи. Население таяло на глазах, и уже несколько домов пустовало. Несмотря на то что коренных жителей становилось меньше, общее количество людей в деревне не только не уменьшалось, но даже увеличивалось за счет переселенцев, двигавшихся вверх по стене из Плавильни и Сердцевидного Уступа. Однако у этих несчастных скитальцев не было денег на покупку дома – иначе они никогда не покинули бы насиженных мест.
Вначале Тигхи находился под впечатлением от пропажи своих па и ма и потому безучастно наблюдал за махинациями деда, пропуская их мимо своего внимания. Разумеется, он мог бы опротестовать действия старика. Такая мысль приходила мальчику в голову. Он мог бы пойти к дожу и попросить вынести свое официальное постановление. Однако дож и его дед были друзьями, соседями, и такой шаг ни к чему не привел бы. В действительности возня с его имуществом мало заботила юношу. Вместо этого он то и дело прокручивал в голове различные варианты судьбы своих родителей. Он рисовал их в своем воображении тихо и незаметно ускользающими из дома и из деревни. Но ведь никто не видел, как они уходили, никто не видел, как они проходили по рыночному выступу, да и сам дож утверждал, что в то утро не получал платы за подъем по лестнице, а значит, никто не направлялся в Мясники.
Может, они переоделись и, проскользнув незамеченными по людному рыночному выступу, пробрались вниз по утесам на Сердцевидный Уступ, хотя с какой стати кому бы то ни было могло понадобиться спускаться в деревню, где, по словам скитальцев, люди уже начали умирать от слишком скудной пищи? Их рацион состоял из одной травы. Возможно, размышлял Тигхи, они отправились еще ниже. Там, внизу, стена становилась более ровной и отвесной, и все полагали, что в конце концов все тропы и утесы сходят на нет, превращаясь в абсолютно гладкую поверхность. Однако из уст в уста передавались рассказы путешественников, до неузнаваемости искаженные и ставшие легендами. В них говорилось о трудных дорогах и невероятных возможностях для искателей приключений и первопроходцев, которые отваживались забраться столь далеко вниз. Возможно, его родители – хотя это так непохоже на них! Но, возможно… – поддались соблазну, заключавшемуся в этих историях.
Да, подумал про себя Тигхи, потеря козы пробила огромную брешь в их финансах. Нищета, в которую погрузилась деревня, не позволяла родителям поправить дела и обрести прежний статус. Может, они отправились на поиски новых сокровищ. И вернутся с мешками соли, металлов, пластика и прочих ценных вещей. Вернутся на следующей неделе во главе каравана слуг, несущих сумки и узлы с сокровищами, и возродят деревню, а его па утвердится в положении принца, окруженный новым величием.
На этой стадии буйных фантазий Тигхи обычно прошибала слеза, потому что, строя воздушные замки все выше и выше, он в глубине своего сердца понимал, что все это нереально. Юноша плакал еще и потому, что в самой глубине его мечтаний присутствовало ничто, невыразимая пустота, которая поглощала образ его ма и па.
Это была правда, но говорить о ней было нельзя.
Как-то на выступе главной улицы собралась едва ли не половина всех жителей деревни Уютный Утес. Дед Джаффи и Тигхи заставил явиться туда, доверив попечению своих двух помощников.
– Веди себя прилично, когда я буду выступать перед деревней, парень, – сказал он Тигхи, прежде чем выйти из дому.
Чтобы слова оказали должное воздействие, дед сопроводил их наглядным примером. Он приказал Тигхи высунуть язык изо рта и затем больно ухватил его большим и указательным пальцами.
– Так ты будешь вести себя тихо и спокойно?
Тигхи выразил согласие мычанием, поскольку ни говорить, ни даже кивнуть с языком, зажатым таким образом, был не в состоянии. И потому, когда они пришли на выступ, юноша оказался между двумя помощниками деда, которые время от времени пинали его ногами по голеням или щипали за руки повыше локтей, чтобы он не вздумал своей болтовней нарушить общее спокойствие.
Дед обратился к собравшейся толпе:
– Княжеству необходим принц, – начал он. – Немногие станут отрицать этот факт. И все же, можем ли мы быть уверены, что наш принц покинул нас навсегда? Трудные времена стали, трудные времена.
Люди согласно кивали и, повторяя фразы из речи деда, эхом вторили ему. Трудные времена, это верно. Да, княжеству необходим принц. Можем ли мы быть уверены?
– Я говорю, – разглагольствовал дед, воздев к небу обе руки, – что нашему княжеству нужен принц. К концу этого года юноша, мой внучатый отпрыск, достигнет совершеннолетия и тогда сможет возложить на себя бремя этих обязанностей – если наш принц не вернется. Если он не вернется, давайте в конце года коронуем этого юношу, сделаем его принцем.
Это событие должно было произойти через десять месяцев после достижения Тигхи совершеннолетия, однако юноша ничего не сказал. В толпе раздался одобрительный ропот.
– А до того времени, – сказал дед, понизив свой голос и уронив руки, – я – ваш священник, ваш посредник между Богом и людьми, – буду заботиться об этом юноше. Он будет жить в моем доме, мой собственный внук.
Кто-то издал радостное восклицание, за которым последовали сдержанные аплодисменты. Однако к этому времени собравшиеся ощутили на себе первые редкие капли влаги, конденсировавшиеся в воздухе, которые вскоре перешли в моросящий дождь. Люди стали расходиться в поисках укрытий. Помощники деда ухватили Тигхи за наиболее чувствительные части его рук, ближе к подмышкам, при этом постаравшись (во всяком случае, так показалось юноше) запустить ему в кожу ногти, и практически поволокли его назад, в дом деда.
Дом его родителей, освободившийся от всякой мебели и утвари, быстро пришел в негодность. Тигхи спал в главном пространстве дома своего деда, свернувшись калачиком на жестком полу. Днем он отчаянно хандрил взаперти, пока дед расхаживал по деревне, улаживая проблемы, возникшие в связи с переходом к нему имущества исчезнувшего принца. Иногда к деду обращались люди, считавшие, что имеют законное право претендовать на часть козы или даже на целую тушу. В деревне шли постоянные, хотя и подспудные споры насчет того, могут ли быть унаследованы долги. Однако дед переговорил с дожем, и тот объявил, что закон не допускает таких вещей. Кроме того, люди в большинстве своем сильно побаивались деда.
Вообще-то закон был чрезвычайно запутанным и допускал разные толкования. Если родители Тигхи действительно мертвы, значит, с ними умерли и их долги. Однако возражали кредиторы, явных и недвусмысленных доказательств их смерти никто представить не мог. Дед не унаследовал их имущество, он просто опекал его до их возвращения, а стало быть, к нему переходила ответственность не только за животных принца, но и за его долги. Дож действовал по закону, однако это не помешало некоторым жителям деревни явиться к дому деда и барабанить в двери, требуя уплаты. Многие боялись деда, но кое-кто решил бросить ему вызов. Тяжелые времена сделали людей отчаянными. Эти моменты, когда кредиторы ломились в дверь, были одними из самых тяжелых в жизни Тигхи.
– А ну, выходи, хитрый поп! – кричал, бывало, кто-нибудь снаружи. – Твоя дочь все еще жива, прячется где-то, значит, живы и ее долги!
Однако слова эти, произнесенные вслух, оказывали обратное воздействие на воображение Тигхи; ему было гораздо труднее вытравить из своего сознания мысль о том, что его па и ма мертвы.
Мертвы. Упали к Богу, находящемуся на дне мира.
Деду, должно быть, еще тяжелее, размышлял Тигхи. Если его дочь и муж его дочери действительно упали с мира, значит, их души не вознесутся на небеса. Ведь деревня не может сжечь тела и вместе с дымом послать их души на небо. Однако деда это, похоже, не беспокоило. Он ходил по деревне и занимался своими делами. Копил богатство, делая это во славу Бога. Так, во всяком случае, он говорил.
Люди боялись деда, и Тигхи знал почему. Стоило деду бросить на юношу хотя бы мимолетный взгляд, как того передергивало, как от острой зубной боли. Он орудовал своим деревянным посохом не хуже молодого мужчины и очень метко тыкал его концом в тело или лицо Тигхи. Один раз дед так сильно избил юношу, что у того оказалась сломанной скуловая кость. Тигхи был в этом совершенно уверен: боль в скуле была очень сильной и не утихала много часов.
Тигхи пытался не попадаться деду на глаза, вообще не привлекать к себе его внимания. Однако он скучал по родителям, и время от времени чувства брали верх над благоразумием. Однажды Тигхи сказал:
– Может быть, мои па и ма незаметно проскользнули по лестнице дожа.
Дед злобно воззрился на него, посасывая свою грассвидовую трубку.
– Гм?
– Может, они переоделись и поднялись в Мясники. Или у них была договоренность с дожем…
Деду пришлось наклониться вперед, чтобы дотянуться до посоха.
– С тобой говорили мои враги? Нас с дожем связывает дружба, причем очень давняя, – прорычал он, вставая. При этом его суставы издали страшный скрип. – Ты осмеливаешься предположить, что дож мог солгать мне?
Удар посохом пришелся по левому плечу Тигхи.
Если дед днем оставался дома – а такое иногда случалось, – Тигхи незаметно выскальзывал из дому и бродил по деревне, как и раньше. Сначала он шел от утеса к утесу, проверяя один уступ за другим, тщательно прочесывая всю деревню, словно надеясь случайно натолкнуться на своих па и ма, смеющихся вместе, выходя из чьего-нибудь дома, или сидящих на солнышке рука об руку. Тигхи действовал методично и последовательно, идя от нижних уступов к верхним или наоборот.
