Сергей Юрьевич Катканов
Священные камни Европы
Ложь Анджея Сапковского
Анджей Сапковский – ещё один большой художник современной Европы. Его «ведьмак» Геральт чрезвычайно обаятелен, харизматичен. Это уже нечто большее, чем просто художественный образ. Геральт уходит в пространство мифа и начинает жить своей самостоятельной жизнью. А миф – не вымысел, это отражение реальных и актуальных сторон человеческой души.
Но кто такой Геральт? Мутант с измененным генотипом, уже не вполне человек. А чем занимается? Решает проблемы за деньги и тем живет. Воистину – герой нашего времени.
В братстве «ведьмаков», к которому принадлежит Геральт, есть некоторые черты странствующих рыцарей, но это принципиально не рыцари. Они борются с чудищами, но им запрещено вмешиваться в дела людей. Они приходят, берут заказ, валят чудище, получают деньги и уходят. Их благородная миссия – это бизнес. В сознании современного европейца нет ни чего реального там, где не звенит золото. Они уверены, что всегда и везде так было, что ни когда и ни где не могло быть иначе. Такие люди ненавидят рыцарство, сам по себе рыцарский идеал им отвратителен, и они готовы всю свою жизнь истратить на то, чтобы доказать: этот идеал не имеет ни какого отношения к реальности.
Сапковский так же, как и Мартин, заморочен средневековьем, их мысли постоянно крутятся вокруг этой эпохи, как язык вокруг больного зуба. Но главное их стремление – максимально наглядно и убедительно показать – ключевые персонажи средневековья – рыцари – это свора отъявленных негодяев. Сапковский приглашает нас в средние века, и мы с радостью принимаем это приглашение, потому что любим рыцарство, но вдруг оказывается, что наш проводник его ненавидит. Мы всё равно с ним путешествуем, потому что нам нравятся «донжоны и драконы», а нам тем временем отравляют душу ядом тотального безверия, потому что именно за этим нас сюда и пригласили.
Рыцарский орден в романах Сапковского – это сборище редкостных мерзавцев. В образы рыцарей пан Анджей, теперь уже напрямую, безо всяких метафор вложил всю свою ненависть, презрение и отвращение к рыцарству.
Итак, ни один из серьезных художников современного Запада, проявляющих интерес к средневековью, оказался не способен ответить на общественный запрос в большой красивой рыцарской эпопее. Казалось бы, тут надо развивать некогда прервавшуюся традицию европейского рыцарского романа, но в том и дело, что к рыцарскому роману европейские художники ещё со времен Сервантеса относятся с нескрываемым презрением.
***
Анджей Сапковский решил поговорить об этом отдельно в своём небольшом опусе «Мир короля Артура». Здесь он возвещает о том, как бесконечно далек от жизни «идеализированный образ благочестивого рыцаря без страха и упрека, несшего ковчежец с мощами на груди и Бога в сердце, рыцаря, который перед боем молился, а после боя, лежа крестом, всю ночь проводит в часовне, с уважением относится к поверженному противнику, не поднимает руки на безоружного, не обидит ни женщины, ни ребенка». Сапковский уверенно утверждает: «В реальной жизни таких рыцарей ни когда не было». Настоящие рыцари были «тупыми и невежественными мясниками», «самыми что ни на есть обычными бандитами, убийцами».
Пан Анджей сокрушается: «Возникали романы о рыцарях, к которым притесняемые дамы слезно обращались за помощью и помощь эту получали, хотя в действительности при виде приближающихся рыцарей все население, а дамы в первую очередь, в панике убегало в леса…»
Печальная картина… Откуда же тогда взялись эти столь далекие от жизни романы? По мнению Сапковского всё очень просто, цикл романов о благородных рыцарях был написан «по заказу Бернара Клервосского». То что средневековый аббат блестяще выполнил функцию министра пропаганды – вот это уже вполне реалистично. Сапковский разъясняет, что это была «фронтальная атака Церкви, рассчитанная на аннексию по сути и до конца светской, а в истоках даже языческой легенды, на использование её в качестве собственного орудия воздействия».
Теперь все ясно. Сначала попы придумали Бога, потом придумали рыцарей, которые в Него верят, и приказали написать о них романы. Осталось лишь одно маленькое противоречие, которое пан Анджей снимает с элегантной легкостью. В жизни ведь тоже иногда встречались рыцари, которые вели себя «по-рыцарски». Откуда же они взялись, если «рыцарское поведение» на самом деле – литературная выдумка? «Отвечаю: они забредали из рыцарского романа… Исторически подтвержденные, чрезвычайно немногочисленные примеры действительно рыцарского поведения восходят к тем временам, когда легенда об Артуре и его верных товарищах из Камелота была уже широко популярна и знакома. Немногочисленные «хорошие рыцари» просто старались подражать своим литературным образцам…»
Пан Анджей уверенно резюмирует: «Миф… творил совершенно фиктивный идеал. Идеал рыцаря, которого ни когда не было».
В наше время идиоты освоили один безотказный способ казаться умными. Надо просто говорить, что все возвышенные идеалы – это сказки, в них верят лишь далекие от реальности наивные простачки, а на самом деле в жизни всё и всегда основано лишь на шкурной выгоде. Если так говорит даже клинический идиот, он уже выглядит почти мудрецом, потому что «кое-что понимает в этой жизни».
Сапковский, конечно, не идиот, во всяком случае – не клинический, но то, что он пишет о рыцарях – это тотальная глупость. Тут срабатывает один удивительный закон: как только безбожник, пусть даже не глупый, начинает рассуждать о христианстве, он тут же провозглашает такую чушь, какой в иной ситуации постеснялся бы и олигофрен.
Если бы ключевое утверждение Сапковского: «В романах действовали рыцари, которых ни когда не было в жизни» было правдой, рыцарские романы являли бы собой потрясающее исключение из всей мировой литературы. А с чего бы? Литература – это всегда отражение жизни, она всегда вырастает на почве реальности, потому что больше ей просто не на чем вырастать. Разумеется, литература по своему переплавляет реальность, перевоссоздает её, иногда – идеализирует, иногда сгущает краски, иногда показывает нам словно под микроскопом то, чего невооруженным глазом и не разглядеть. Но такова и функция литературы. При этом ни в одном романе не может быть ни чего такого, чего совершенно нет в жизни. Даже абсолютно бездарный текст и то отражает некоторые черты реальности. Если же речь идет о книгах востребованных спустя восемь столетий(!) после своего создания, можно не сомневаться – в них рассказывается не только о чем-то в высшей степени реальном, но даже и более того – о вечно актуальном.
Итак, утверждение Сапковского, что рыцарские романы отражают фиктивный идеал и рассказывают нам о рыцарях, которых ни когда не было – абсолютно фантастично, такого даже теоретически не может быть.
Авторы первых романов артуровского цикла Кретьен де Труа и Вольфрам фон Эшенбах сами были рыцарями и свои стихотворные тексты они устно исполняли перед такими же, как и они рыцарями. Эти романы писали профессионалы в расчете на профессиональную аудиторию. К тому же в ту эпоху любой роман воспринимался, как повествование о реальных событиях. А теперь представьте себе, что в зале, где собрались две дюжины «тупых мясников», один из этих «мясников» (которому его «тупость» странным образом не помешала написать красивые стихи) вдруг начинает распевать про каких-то выдуманных рыцарей, которых ни когда не было и быть не могло. Вы представляете себе военную среду? Тогда вы уже слышите, как с мест несется: «Ты че какую херню городишь!?» Такого фантазера забросали бы обглоданными костями и больше уже ни когда не приглашали бы. Даже на охоту не приглашали бы, не то что дурацкие стишки читать, от которых блевать хочется.
Представьте себе, как офицер, воевавший в Афганистане, написал бы роман, в котором рассказывает, как советские офицеры в перерывах между боями увлеченно обсуждают речи Брежнева и приходят к выводу, что у Леонида Ильича каждая мысль гениальна. С таким «романистом» ни один «афганец» и рюмки водки не выпил бы. Или офицер, который прошел первую чеченскую, в своём романе написал бы, как они с друзьями дали клятву отдать свои жизни за великого Ельцина. Такому романисту боевые офицеры просто били бы морду, да ведь такого романиста и представить себе невозможно.
А между тем, рыцарские романы пользовались в рыцарской среде большой популярностью, иначе они просто не могли бы сохраниться до наших дней. Их бы не пели, не записывали, они бы просто забылись, как нечто ни кому не нужное. Причем, иной аудитории кроме рыцарской у этих текстов не было вообще. В монастырях, знаете ли, литературных вечеров не устраивали, и перед крестьянами тоже ни кто не выступал со стихами.
Значит всё-таки «тупые мясники» находили в этих романах что-то своё, родное, до боли знакомое и берущее за душу. Представьте себе рыцаря, который слушает о приключениях Персеваля. Конечно, в жизни он таких ни когда не встречал и сам он не такой. Но он постоянно улавливает в этом образе отдельные хорошо ему знакомые черточки известных ему рыцарей, да ведь и в нем самом есть что-то от Персеваля, ну пусть чуть-чуть, но и это его радует. Он хорошо знает своих братьев по оружию. Один так храбр, что бывало в одиночку бросался на целый отряд, другой ни разу в жизни не обидел ни одну женщину, у третьего была такая любовь, что всё графство пришло в изумление, четвертый религиозен, как монах, и молится, кажется, чаще, чем сражается. Рыцарь находит в Персевале лучшие черты тех, кого лично знает, только собранные в одном образе. У Персеваля столько достоинств, сколько в жизни в одном рыцаре не встретишь, ну так ведь на то и литература.
Конечно, романы льстили рыцарству, но это, как хороший портрет – совсем без лести не обойтись (Ну есть у этого человека безобразная бородавка на щеке, так, может быть, мы эту щеку немного в тень заведем, ракурс поищем) Но портрет может понравиться персонажу только в том случае, если в основном будет похож. Изображенный должен себя узнать, иначе портрет его не обрадует. Изобрази урода писаным красавцем, так он тебе ещё и в морду даст. Так же и рыцарство, коллективным портретом которого были романы, если бы совершенно не узнавало себя в этом портрете, не слушало бы романов – жанр исчез бы, едва родившись, а он просуществовал столетия.
Нам почему-то нравится потешаться над идеалами. Вот, к примеру, коммунисты создали в литературе образ этакого «несгибаемого большевика», а на самом деле это были злобные твари, тупые садисты, которые хотели только грабить, потому что не хотели работать. Или воры, придумавшие какой-то «воровской закон» и даже «воровскую честь», а на самом деле им и в голову не приходило свой собственный закон соблюдать, и ни чего в них не было, кроме жестокости и жадности. Или монахи со своим нестяжанием и целомудрием, которые копят деньги и имеют любовниц. Или самураи, которые носятся со своим «бусидо», а на самом деле цепляются за жизнь, предают своих господ. И под каждое такое «на самом деле» мы готовы привести тысячи примеров, как, например, Сапковский с ехидным сладострастием приводит примеры отвратительного поведения рыцарства, думая, что «открыл глаза» своим читателям.
На самом деле это взгляд убогий, примитивный, основанный на полном непонимании жизни. Правда в том, что корпорация вырабатывает свой корпоративный идеал, корпоративную этику, корпоративные ценности. Это всегда плод коллективного сознания, выраженный теми, кто умеет выражать. А потом значительная часть представителей этой корпорации даже не пытается следовать этому идеалу, потому что идеалу следовать всегда невыгодно, а в любой группе найдется достаточно людей, которые думают только о собственной выгоде. Другие будут пытаться этому идеалу следовать, но не очень успешно, «косяча» на каждом шагу, потому что любой идеал всегда ставит очень высокую планку. И лишь очень немногим удастся воплотить корпоративный идеал процентов эдак на 90. Не более, потому что даже золото ни когда не бывает сотой пробы. А потом убогие скептики тычут пальцем и ехидно хихикают: «Вот, смотрите, они сами своим идеалам не соответствуют, их идеалы – фуфло, выдумка, фикция». Трудно представить себе большую глупость.
Если некие люди, которые поклялись следовать некому кодексу, всё же ему не следуют, это ещё не значит, что этого кодекса не существует, и что ему не следует ни кто. О горах судят по вершинам, и у каждой горы есть своя вершина. Были и большевики, которые шли на муки и на смерть «ради счастья всего человечества». Были и воры в законе, которые, оставаясь нищими, контролировали многомиллионный общак. Были и самураи, ни секунды не думая, умиравшие за своего господина. Были, есть и будут монахи, неукоснительно соблюдающие свои обеты. И рыцари, почти такие же, как в романах, всегда были в жизни.
Разумеется, их было очень мало, потому что людей, воплотивших идеал, всегда очень мало. Так же как среди христиан очень мало святых, хотя святость задана каждому христианину в качестве идеальной модели поведения. Но если в жизни очень мало святых, это ещё не значит, что ни христиан, ни христианства не существует. И если «рыцари без страха и упрека» встречались далеко не в каждом замке, так это ещё не значит, что рыцарский идеал фиктивен. Если разобрать реальных рыцарей на детали и сложить их в коробку, вы всегда найдете в этой коробке все необходимые детали для того, чтобы собрать идеального рыцаря. То из чего идеальный рыцарь состоит, всегда есть в жизни, только оно сильно разбросано, а рыцарские романы всего лишь собирают разбросанное.
На самом деле «фиктивного идеала» даже теоретически не может существовать. Идеал всегда вырастает из жизни, а это значит, что в жизни всегда есть его носители. Не может быть так, чтобы одна корпорация вывела в пробирке некий искусственный идеал и навязала его другой корпорации в качестве нормы поведения. Поэтому утверждение Сапковского, что Церковь выдумала искусственный «кодекс чести» и навязала его рыцарству, чтобы подчинить себе эту вооруженную силу – по сути бредово. Обезбоженное сознание, рассуждая о Церкви, всегда сползает в бред.
Главная ошибка здесь в том, что Церковь воспринимается как внешняя сила по отношению к обществу. Для подобных «мудрецов» Церковь – это сумма попов. На самом деле Церковь – это сумма христиан. А рыцари были христианами. Часть из них была плохими христианами, часть – так себе, а часть – хорошими. И вот эти рыцари, которые были хорошими христианами, выносили в своей душе рыцарский идеал, а те из них, которые обладали художественным талантом, возвестили об этом идеале всему миру. Так и родились рыцарские романы. Это произведение рыцарской души. И это действительно выражение христианского идеала, но извне им ни кто этот идеал не навязывал, это просто было бы невозможно. Не попы воздействовали на рыцарей, а Христос. Но тот, кто не верит во Христа, не может понять, что на самом деле происходило. Отсюда духовное убожество выводов такого талантливого художника, как Анджей Сапковский.
Сублимированная реальность
Не представляете, как часто приходилось встречать в книгах это глупое утверждение, произносимое в умным видом: «Таких рыцарей, каких мы видим в романах, в жизни ни когда не было». Даже люди, которые любят рыцарство, как будто извиняются перед этими «разоблачителями» за свою любовь.
Например, Вадим Татаринов пишет: «Из глубины веков нами унаследовано уважение к рыцарскому кодексу поведения и преклонение перед духом истинного рыцарства. Эту ситуацию не в силах изменить ни какие исторические труды… рисующие средневековую жизнь.. как грубое и жестокое существование, основанное на праве силы… и постоянном пренебрежении элементарными нравственными нормами… Истинный рыцарь – это мечта, даже объект веры, а против таких оппонентов бессильны любые факты и рациональные доводы…»
Понимаю, что это было написано из самых добрых побуждений, но в основе такого подхода лежит всё та же клевета на рыцарство, которая стала уже стереотипом общественного сознания. Дескать, мы понимаем, конечно, что средневековая жизнь была груба, жестока и безнравственна, но мы готовы быть глупцами, на которых не действуют ни какие факты и рациональные доводы и продолжаем верить в рыцарство, хотя это, конечно, мечта – то чего в жизни не было.
Пассажи таких вот «адвокатов рыцарства» оскорбляют ещё больше, чем циничное бесстыдство авторов, вроде Мартина и Сапковского. Получается, что если человек уважает рыцарство, то лишь потому, что от его тупой головы факты отскакивают, как от стенки горох, а его ослепший мозг не способен воспринимать доводы разума.
Факты… А в чем они? Разумеется, в Средние века хватало грубости, жестокости и безнравственности, так же как и в любую другую эпоху, включая нашу. И среди рыцарей действительно хватало «тупых мясников», так же, как и среди современных вояк. Но вот скажите мне, такие рыцари как Кретьен де Труа, Вольфрам фон Эшенбах, Робер де Борон – они что, с Марса прилетели? Эти люди – порождение рыцарской среды, они – органичная часть рыцарства. И, судя по их книгам, они не были ни грубыми, ни жестокими, ни безнравственными, их души жили чистыми, возвышенными идеалами.
Есть вещи, которые невозможно подделать. Ни кто не в состоянии сколько-нибудь правдоподобно изобразить веру, если не имеет её. Книги этих рыцарей дышат верой – настоящей, подлинной. А сотни, если не тысячи трубадуров и труверов (все до единого – рыцари!), писавшие такие чистые и возвышенные стихи, что и спустя столетия, кажется, становишься чище, когда их читаешь. Трубадуры и труверы – так же порождение рыцарства, представители той его части, которая не была ни грубой, ни жестокой, ни безнравственной. При этом понятно, что среди лучшей части рыцарства далеко не каждый обладал художественным талантом, то есть в жизни таких замечательных рыцарей было гораздо больше.
Мы сейчас оцениваем средневековье, как будто глядя на него с каких-то невообразимых нравственных высот. На самом деле ни какие факты не подтверждают того, что современные военные менее грубы, жестоки и безнравственны, чем средневековые рыцари. И сейчас вояки порою пописывают. А мы почитываем. И что-то не видим в их книгах ни каких возвышенных идеалов. Чаще всего эта военная проза – продукт капитально покалеченной психики. А теперь возьмите рыцарские романы – книги, которые вышли из средневековой военной среды. И вы увидите, насколько средневековые военные духовно и нравственно выше современных.
Жан Флори ближе к истине, когда говорит: «В литературе рыцарство выходит на свет Божий в XIIвеке. Такая литература отчасти, конечно, искажала отображаемую ею действительность, но в то же время она служила «идеологическим проявителем» рыцарства. Она отображала этот мир таким, каким она хотела бы его видеть, и само рыцарство принимало это изображение с энтузиазмом… Действительное поведение рыцарства, наверное испытывало на себе воздействие этого идеала, который был сублимированной реальностью, её моделью, в которой отпущены некоторые неприглядные подробности оригинала».
Вот максимально точное определение того, в каких отношениях находятся рыцарские романы и историческое рыцарство: эти романы – сублимированная реальность. Надо лишь сделать маленькую оговорку: литература (так же как и искусство вообще) это всегда сублимация реальности, в этом суть искусства. Даже самые крайние формы реализма, рождавшиеся с претензией на то, чтобы показать «жизнь такой, какая она есть» – это тоже сублимация реальности. Художественное творчество не может быть фотографично, потому что тогда это уже не творчество. Впрочем, в наше время даже фотограф так тщательно выбирает ракурс, освещение и прочее, что и это уже творчество, и фотография тоже сублимирует реальность, потому что иначе будет не интересно. Прогуляйтесь по какому-нибудь запущенному саду, а потом посмотрите серию фотографий талантливого мастера из этого сада, и вы увидите две разных реальности, но хотя бы в этом случае вы не станете спорить с ним, что реальность на самом деле одна и та же.
И тогда не понятно, почему мы считаем нужным делать все эти оговорки по отношению именно к рыцарской литературе, хотя это относится к литературе, как таковой. Да потому что со времен Сервантеса затрачено такое невообразимое количество усилий на «развенчание рыцарства», что спорить с результатами этих усилий на прямую уже ни кто не решается. Вот и Жан Флори, вполне понимающий, о чем речь, всё же делает глупую оговорку о том, что рыцарская литература, «отчасти, конечно… искажала действительность», хотя из других его слов как раз и следует, что это отнюдь не искажение, а перевоссоздание, переплавка, сублимация.
Удивительное дело, ни кому не приходит в голову говорить, что таких рыцарей, каких мы видим в романе Сенкевича «Крестоносцы» на самом деле ни когда не было. Хотя Сенкевич, ни во что не вникая и ни чего не пытаясь понять, просто переливает в художественные формы свой ясновельможный гонор. Сенкевич всего лишь соскабливает грязь с поверхности предмета и все рукоплещут – наконец-то нам рассказали правду. Мы просто уверены в том, что грязь – всегда правда, а чистота- всегда выдумка.
Когда мы наконец поймем, что скептическая ухмылка отнюдь не признак интеллекта, чаще всего её можно увидеть на лицах очень глупых и мало знающих людей. Мне бы собственно хотелось лишь одного – чтобы вы отнеслись к образам рыцарской литературы максимально серьезно, без этой ухмылки, которая только позорит понимающего человека.
Рыцарская литература – это фотографически точное изображение рыцарской души. Образы рыцарей, которые создали сами рыцари, предельно честно отражают вектор духовного развития рыцарства. Это то, к чему они стремились, и какими они отчасти на самом деле были.
Однажды я спросил у седого полковника налоговой полиции, как он относится к сериалу «Маросейка 12», который посвящен работе его ведомства. Полковник ответил: «Отдельные ситуации вполне могли иметь место. Хотя в жизни всё намного прозаичнее». Мне кажется, так же мог отозваться о рыцарских романах поседевший в битвах рыцарь. Конечно, в жизни всё намного прозаичнее, все это понимают. Хотя… отдельные ситуации вполне могли иметь место.
Кроме прочего, утверждение «в романах рыцари – хорошие, а в жизни они были плохие» – лживо в обеих своих частях. В рыцарской литературе плохих рыцарей более, чем достаточно. Не знаю, кто и когда придумал, что в романах все рыцари идеальны, все они «без страха и упрека». Это враньё. И Жан Флори совершенно напрасно пишет о том, что в рыцарской литературе «отпущены некоторые неприглядные подробности оригинала» (Представление о том, что романы идеализируют рыцарство настолько сильно, что под его влияние попадают даже знатоки предмета) На самом деле в рыцарской литературе столько «неприглядных подробностей» о рыцарстве, что в клевете и необходимости-то ни какой нет.
