Сергей Юрьевич Катканов
Священные камни Европы
А уж та истерика, которую закатили наши православные патриоты по поводу Гарри Поттера, это вообще нечто эпохальное. Из православной критики бедного Гарри можно составить целую библиотеку, в разы превосходящую по объёму все книги о Поттере. Жаль только никто из этих критиков не написал ничего равноценного романам Роулинг. Чужое оплёвывать мы научились просто мастерски, а создать что-нибудь своё – оказывается кишка тонка.
Основной пафос ниспровергателей Гарри таков: «Надо прежде всего своё знать и любить, надо своё изучать и пропагандировать, а чужое нам не полезно». Тут как всегда возникает вопрос: о чём таком «своём» в очередной раз идёт речь? Ну нет в русской литературе серьёзных, крупных литературных сказок. Так больно и так трудно признать этот факт? Но похоже, что нашим поттероборцам этот факт просто не известен. Пропогандируя «своё», они никогда это самое «своё» изучать не пытались. Им, кажется, даже не понятна разница между фольклором и литературой, иначе бы они не ссылались на «наши сказки».
Что же касается русского фальклора, то приведём суждение диакона Андрея Кураева: «Критики «Гарри Поттера» любят противопоставлять это ненашенское изделие русской народной сказке. Там, мол, очень чётко обозначено, где добро, а где зло. В итоге они заставили меня обратиться к русским народным сказкам. Должен признать, что в жизни я не читал более безнравственной литературы (это не литература – авт.), нежели русские сказки в их действительно народном варианте».
О чём речь? Да собственно о том, что наши «православные патриоты» – плохие христиане. Они всё тщатся обнаружить в чужом глазу соринку, не замечая в собственном бревна. Проповедь зла в романах о Гарри Поттере или некие недоброкачественные, антихристианские идеи можно обнаружить разве что под микроскопом, в вот в русском фольклоре вся гадость лежит на поверхности, но мы не сомневаемся в том, что он – хороший, потому что он свой, а Гарри Поттер – плохой, потому что он – чужой. Вот эта ненависть к чужому и есть как раз антихристианство, которое, увы, рядится в православные одежды.
Об этом ещё Гоголь писал: «Многие у нас уже и теперь, особенно между молодёжью, стали хвастаться не в меру русскими доблестями и думают вовсе не о том, чтобы их углубить и воспитать в себе, но чтобы выставить их напоказ и сказать Европе: «Смотрите, немцы, мы лучше вас!». Это хвастовство – губитель всего. Оно раздражает других и наносит вред самому хвастуну».
Да и Чаадаева не вредно вспомнить: «Никогда не видано было у нас менее смирения, как с той поры, когда стали у нас многоглагольствовать про тот устав христианский, который более всех прочих уставов христианских учит смирению, который весь не что иное, как смирение».
Вот какой следует вывод: ксенофобские псевдоправославные извращения патриотизма порождаемы недостатком смирения, то есть самой сути православия. Если мы будем по-прежнему всё своё хвалить, а всё чужое ругать, это будет означать, что под православными одеждами больше не бьются православные сердца.
Русским тем более нелепо зацикливаться на борьбе с «чужим», если учесть, что главный русский талант – невероятная переимчивость, удивительная чуткость ко всему чужому, редкая способность делать чужое своим. Славянофильство, включая его современные проявления, это обратная сторона нашего комплекса неполноценности перед Европой, и вот от этого-то комплекса нам самое время избавиться. Нам пора прекратить делить явления культуры на чужие и свои, делить их надо на плохие и хорошие. Вот, кажется, банальность, но почему же она не всем понятна?
Нелепо думать, что всё западное – хорошее. Взять, к примеру либерализм. Мерзость однозначная. А почему, при всей русской переимчивости, либерализм в России ну никак не приживается, отторгается русским национальным сознанием? За либеральные, «правые» партии у нас голосуют где-то от одного до трёх процентов избирателей. Дело в том, что либеральная идеология принципиально по всем пунктам противоречит православию. А русский человек может не быть церковным, он может даже не считать себя верующим, но русская ментальность «от и до» сформирована православием, и этого обстоятельства никаким образом до конца света не отменить. Поэтому либерализм нам принципиально чужд, и никогда мы его не позаимствуем искренне и от души. Русский либерал – экзотика, это, как правило, человек с подорванным чувством национальной принадлежности, то есть человек ущербный, чужой среди своего народа. И никогда не будет иначе.
Пока наши профессиональные борцы с «чужебесием» пытаются спорить с реальностью, простой русский человек, отнюдь не теоретик, интуитивно отторгает то, что православию противоречит и легко принимает то, что с православием вполне согласуется. Но мы не протянем на одной только интуиции. Ещё митрополит Антоний (Храповицкий) писал: «Мы хорошие христиане, но мы не философы, а чтобы противопоставить своё чужому, воровски вошедшему в нашу жизнь, нужно не только тепло чувствовать, но и ясно мыслить, и точно выражаться».
Так вот вам вопрос на засыпку. Противоречит ли православию рыцарская идеология, идея русского ордена? Эта идея «воровски вошла в нашу жизнь» или она может быть для нас вполне органична и полезна? Только извольте, отвечая на этот вопрос, «ясно мыслить и точно выражаться».
Русский Орден?
Этот вопрос назрел уже вполне. «Рыцарская идея» оказалась чрезвычайно привлекательна для современных русских людей. То здесь, то там возникают всевозможные «русские ордена», то есть рыцарские ордена, а то и тамплиерские, что уж совсем сурово. Не смущайтесь несерьёзностью этих начинаний. Русские юноши бередят рыцарством, и не их вина в том, что никто их пока в этом вопросе основательно не сориентировал. Да ведь и не только юноши, но и солидные дяденьки так оказались очарованы рыцарством, что тут же норовят создать какой-нибудь свой орден.
В России сейчас большой дефицит свежих привлекательных идей, это очевидно и порождает интуитивную тягу к рыцарским идеалам. Обращаясь к опыту средневековой Европы, мы пытаемся найти там что-то своё, родное, высокое и вдохновляющее. Для русского сознания это процесс вполне органичный и естественный, но мы ищем вслепую, на ощупь, совершенно без ориентиров. Не заблудимся ли, не впадем ли ненароком в «чужебесие»?
Вот православный публицист В.Ларионов пишет: «Главной задачей русской орденской структуры современности должно быть трепетное хранение перед лицом апостазии иерархии мистического церковного единства и истинных церковных преданий, молитвенное ожидание предизбранного Богом царя, хранение русскости и заветов опричнины; традиции национальной жизни, выстраивание опоры грядущему трону в виде нового дворянства, верного чести и долгу служения Церкви и Святой Руси».
Ещё В.Ларионов пишет: «В отличие от масонов и отца их дьявола мы не лжём своим рыцарям долга и веры. Наша цель от начала известна всем, и мы не намерены её укрывать… Мы будем до конца сражаться за Святую Русь».
У меня сразу же возникло к г-ну Ларионову больше вопросов, чем в этих цитатах слов. Задам основные из них. Господа, а почему вы решили создать именно Орден? Можно было назвать свою структуру, например, «братство» или «союз». Чем на ваш взгляд отличается от них Орден? Какие признаки делают вашу структуру именно Орденом, а не какой-либо иной формой объединения? Или это просто красивое слово? Сказал «орден» – как кулаком по столу ударил. Весомо, сурово, жёстко. Вообще-то ордена в истории Западной Европы были или монашеские, или военно-монашеские. Вы монахи? Или вы военные? Если нет, то какие основания у вас привязывать себя к орденский традиции? Надо ли объяснять, что каждое слово имеет своё значение, и его нельзя употреблять произвольно, только потому, что оно красивое.
Мне-то как раз очень близка мысль о создании «православных организаций орденского типа», я только против легкомысленного к этому отношения. Мы можем насоздавать потешных «орденов» всем на смех и только дискредитируем «орденскую идею», так и не приступив к вопросу о том, а в чём она, собственно, заключается?
Мы должны последовательно и очень основательно ответить на целый ряд вопросов. Что такое Орден, каковы его типологические признаки? Какие качества и свойства орденских структур делают их создание актуальным для современной России? На опыт каких именно орденов мы готовы опираться? Не являются ли ордена порождением католицизма, то есть свойственных католицизму духовных отклонений? Или ордена были порождены общехристианской доминантой Запада? Иными словами, не противоречит ли создание ордена православию, не является ли «православный орден» «горячим снегом»? Вот главный, корневой вопрос. Готовы ли мы на него ответить?
Не похоже, что мы готовы хотя бы поставить этот вопрос. Например, протоиерей Всеволод Чаплин пишет: «Тот, кто уверен, что несёт людям благо не должен от них прятаться. Вот почему я никогда не понимал тех «православных общественников», которые одно время пытались создавать тайные «рыцарские ордена» по западному образцу». Эта оценка высокообразованного иерарха поразила меня в самое сердце. Православные на его глазах заимствуют католические изобретения, а он единственное только и может сказать, что тайный характер этих структур его настораживает – ни слова по существу вопроса. А если бы эти ордена отнюдь не были тайными, а напротив – явными из явных, что бы он тогда сказал? Похоже, ни отец Всеволод, ни кто-либо из наших иерархов не готов ответить на вопрос, совместимы ли в принципе рыцарство и православие?
Растерянность эта ни сколько не удивительна, но она весьма чревата. Очарование рыцарства захватывает православную молодежь, русская переимчивость приносит свои очередные плоды совершенно независимо от того, что мы на сей счёт думаем. Но если мы не в состоянии дать этому процессу оценку, то не наплодилось бы у нас псевдоправославных сект. Мы тогда, как водится, начнём давить эти секты, и вместе с ними можем передавить духовно здоровые и очень перспективные инициативы.
Чтобы ответить на вопрос, не противоречит ли рыцарство православию, мы должны для начала чётко уяснить, что такое рыцарство? И вот тут мы сталкиваемся с очень большой проблемой.
Что такое рыцарство?
В современном фильме про Александра Невского, довольно, впрочем беспомощном, есть один достойный внимания эпизод. Русский князь, переметнувшийся на сторону шведов, очень переживает от того, что рыцари его в упор не видят. Тогда ярл Биргер говорит князю:
– На рыцарей не обижайся. Они из другого теста.
– Из какого-такого другого?
– Это не объяснить.
Вот так, господа. Не объяснить и всё тут. Не только ограниченный ярл, но и лучшие европейские умы, кажется, так и не смогли объяснить, что такое рыцарство. Когда Запад скопил достаточные интеллектуальные силы для выражения сложных идей, «рыцарская идея» уже умерла в душе Запада, Европа смотрела на рыцарство, как на пережиток и уже не имела ни малейшего интереса к тому, чтобы сформулировать, что это такое. А нынешний либеральный Запад до такой степени утратил рыцарское начало, что не только сформулировать, но даже и смутно почувствовать рыцарский дух уже совершенно не в состоянии. Так что выражение того, что есть рыцарство – это теперь наша русская задача. Нам это надо. Возможно до чрезвычайности.
Заинтересовавшись рыцарством и пытаясь выразить, что это такое, ваш покорный слуга написал трилогию «Рыцари былого и грядущего». Короче тысячи страниц не получилось, к тому же по огромному тексту фрагменты, касающиеся «теории рыцарства» оказались разбросаны довольно хаотично. Обобщить бы, но пересказывать самого себя как-то всё же нелепо. Кого эта тема заинтересовала, почитайте мою трилогию. Здесь же хотелось бы заострить внимание лишь на некоторых аспектах этой темы, для того только, чтобы вызвать к ней интерес.
Наши русские мыслители лишь вскользь говорили о рыцарстве. Бердяев, к примеру пишет: «Рыцарство не развивалось на духовной почве православия. В мученичестве Бориса и Глеба нет героизма, преобладает идея жертвы».
Вот уж полная неправда. Во-первых, Бердяев, видимо, не понимает, что жертвенность может быть героической. Во-вторых, он, похоже, просто не знает, что этот жертвенный героизм был в высшей степени присущ рыцарству, достаточно вспомнить поведении многих крестоносцев в плену. В-третьих, не понятно, с чего он взял, что жертвенность является отличительным признаком православия и не свойственна католицизму? Это общехристианская черта, и она вовсе не является различительным признаком западного и восточного христианства. Отнюдь не православие препятствовало у нас появлению рыцарства, а совсем другие причины, о которых мы ещё будем говорить.
Дальше Бердяев делает очень важное замечание: «Общинный, коммунитарный дух славянофилы противополагали западному рыцарству, которое обвинили в нехристианском индивидуализме и гордости».
На чём же строится славянофильская уверенность в том, что любой индивидуализм уже обязательно является нехристианским? Этак мы всех основателей монашества во главе с прп. Антонием Великим, всех вообще отшельников в истории Церкви легко можем обвинить в «нехристианском индивидуализме». А если случается порой «индивидуализм» вполне христианский, то, может быть, это относится и к рыцарству? Что же касается гордости, то бывают такие профессии, которые ей, к сожалению, способствуют, например, профессия управленца. Но ведь не станем же мы обвинять в гордости любого, кто руководит людьми и не станем отрицать необходимость этого рода занятий. А что касается «общинного духа», с которым наши патриоты носятся, как с писанной торбой, то само по себе это русское свойство ещё не есть христианская добродетель. Общинность легко оборачивается стадностью, коллективной безответственностью, стремлением спрятаться за чужую спину, а это уже очень мало напоминает православную соборность.
Удивительное замечание сделал Александр Герцен: «Как рыцарь был первообразом мира феодального, так купец стал первообразом нового мира, господа заменились хозяевами… Под влиянием мещанства всё перемешалось в Европе. Рыцарская честь заменилась бухгалтерской честностью».
Тут уж ни с одним словом не поспоришь. Почему в Европе исчезло рыцарство? Да потому что к власти пришли торгаши, барыги. Низменные стремления вытеснили высокий идеал.
Митр. Антоний (Храповицкий) писал, что «европейская языческая культура… была наполовину смягчена в эпоху рыцарей, но эти же рыцари придали ей долговечность, облекли многие предрассудки язычества в форму христианских верований и истолковали самый догмат искупления в форме дуэли».
Самое интересное в этом высказывании как раз признание того, что рыцарство наполовину смягчило язычество, то есть являлось учреждением, противостоящим язычеству. В самом деле, рыцарство – явление чисто христианское, оно – порождение христианства, никогда не существовало нехристианского рыцарства. Что же касается мысли о том, что западное христианство основано на язычестве, то это утверждение перестанет казаться нам таким уж привлекательным, если мы основательно займёмся выявлением языческих черт в православной практике. А странное рассуждение о «рыцарских дуэлях» говорит о том, что владыка Антоний не посвятил изучению рыцарства слишком много времени. Не стоит всё-таки путать рыцарей и мушкетёров.
Константин Леонтьев пишет о «цветущей эпохе рыцарства, феодализма германского, положившего основы чрезмерному уважению лица». И далее, насчёт «высокого и во многих случаях преувеличенного понятия о земной личности человеческой, которое внесено в историю германским феодализмом».
Что и говорить, замечание очень меткое. Рыцарство есть действительно порождение «феодализма германского», то есть порождение той формы мироустройства, которая была создана государственным гением франков. Что же касается свойственного рыцарям «чрезмерного самоуважения», то попробуйте определить, сколько надо человеку самоуважения, чтобы мы не назвали его чрезмерным? Ну, может быть, и было оно у рыцарей чрезмерным, но не заметно ли у русских недостаточного самоуважения? Ведь, кроме гордыни, существует ещё и такое понятие, как человеческое достоинство, которое можно определить, как антоним к понятиям холуйство и раболепство. Склонность к холуйству отнюдь не есть смирение, христианство вовсе не побуждает нас к заискиванию перед ближним. Так не есть ли рыцарское самоуважение – школа человеческого достоинства?
Современный автор Сергей Смирнов в романе «Султан Юсуф и его крестоносцы» даёт удивительное определение рыцарства. (К слову сказать, именно этот роман положил начало моему интересу к рыцарству, так что пользуюсь случаем поклониться г-ну Смирнову). Итак, в этом романе палестинский рыцарь Онфруа Торонский объясняет юному Саладину, что есть рыцарство: «…Скажи мне, славный и благородный воин, есть ли на землях последователей пророка Мухаммада войско, состоящее из одних эмиров? Представь себе целое войско, сотню или тысячу всадников – и все до единого эмиры… Тайна заключается в том, что каждый из наших рыцарей, хоть и служит королю, одновременно – сам себе король, по крайней мере – эмир… Наше войско – это войско эмиров и даже королей… Вы же – будь вы эмиры или даже могущественные визири – все вы в глубинах своих душ чувствуете себя рабами своих господ, как бы храбры вы ни были…».
Это, конечно, не исчерпывающее определение рыцарства, но здесь схвачена суть. Самый нищий рыцарь, не имеющий ничего кроме ржавой кольчуги, зазубренного меча и тощей клячи по достоинству равен королю, потому что и король – тоже рыцарь. Король может послать своих рыцарей на смерть, но он не может никого из них оскорбить хотя бы грубым словом. Рыцарство – это царственное воинство. За «рыцарским индивидуализмом» стоит тот факт, что каждый рыцарь – самостоятельная боевая единица.
Итак, мы привели ряд разрозненных и почти случайных высказываний относительно того, что есть рыцарство. Надеемся, стало заметно, насколько эта тема интересна и насколько она не разработана. Обратите внимание, все до единого высказывания принадлежат русским авторам XIX-XX веков. Перелопатив гору современной европейской литературы, посвящённой рыцарству, мы не нашли ничего достойного цитирования. Европейцы сейчас в лучшем случае – добросовестные хронисты, способные дать нам факты, но окончательно утратившие способность к их осмыслению. Это не случайно. Современный Запад болен либерализмом, а либерализм есть идеология принципиально антирыцарская.
Все современные западные фильмы, посвящённые рыцарству – антирыцарские по самой своей сути, их основная задача – как раз развенчание рыцарства. Например, «Царство Небесное», где главный герой – кузнец, волею судьбы, ставший рыцарем и оказавшийся круче всех благородных рыцарей. Мысль очень простая – любой может стать рыцарем, если он хороший человек. Нет никаких специфических рыцарских идеалов, не надо веками воспитывать военную аристократию в представлениях о чести, нет никакой особой рыцарской психологии, которую надо впитывать с молоком матери. В русском фильме ярл Биргер говорит о сути рыцарства: «Это не объяснить». Из американского фильма следует, что тут и объяснять нечего, никакого рыцарского духа не существует. К слову сказать, главный герой фильма «Царство Небесное» – Балиан Ибелинский был на самом деле не кузнецом, а представителем одного из самых знатных родов палестинской аристократии франков. Но американцам не привыкать проводить свои убогие мысли на основе откровенного вранья.
Таков же фильм «История рыцаря». Слуга выдаёт себя за рыцаря, присвоив родословную, и в итоге оказывается, что он лучше всех настоящих рыцарей. Таков же «Первый рыцарь», где сам Лонселот – голодранец, произвольно облачившийся в рыцарские доспехи.
Они не понимают главного: простолюдин может быть очень хорошим человеком, он может превосходить рыцаря по нравственным качествам, но рыцарем он не станет от того только, что оденется в железо. На воспитание настоящего рыцаря уходят века, требуются поколения предков, каждое из которых вносит что-то своё в развитие этого уникального психотипа. Конечно, в каждом рыцарском роду кто-то был первым, без поколений предков, но он потому таким и стал, что жил среди рыцарей, дышал рыцарским воздухом.
Рыцарство – это особая ментальность, сложившаяся на основе ментальности франков и благодаря особым условиям западного феодализма. Рыцарство – это прежде всего земельная аристократия, связанная между собой тонкими, но прочными нитями оммажей, то есть вассальных присяг. Настоящая аристократия – это всегда земельная аристократия. Рыцари никогда не жили в городах, страной городов была Италия, поэтому там никогда не было рыцарства. Рыцарь жил в замке, который доминировал над земельным наделом, населённым крестьянами. Крестьяне давали рыцарю хлеб, рыцарь давал им военную защиту. В своём замке рыцарь был очень одинок, отсюда пресловутый рыцарский индивидуализм. Но, защищая своих крестьян, рыцарь не мог спрятаться ни за чью спину, на нём лежала огромная личная ответственность, отсюда и представление о собственном достоинстве.
При этом несколько рыцарских наделов складывались в баронию, несколько бароний в графство, несколько графств в королевство. Каждый жил сам по себе, но одновременно являл собой органичную часть общего единства. Это уникальная система самоорганизации свободных людей, когда никто никого не «дёргает по пустякам», но все чем-то обязаны всем.
Теперь нам будет легче ответить на один из самых важных в рамках нашей темы вопросов.
