Станислав Владимирович Далецкий
Время шакалов
Он был внуком довольно известного советского писателя Аркадия Гайдара (настоящая фамилия – Голиков), который погиб в самом начале Великой отечественной войны, пойдя рядовым добровольцем на фронт. Говорят, что природа отдыхает на детях талантливых людей, так вот, на внуке писателя Гайдара природа не только отдохнула, но и оправилась – настолько омерзительны оказались результаты деятельности этого Егорушки.
Писатель Гайдар отдал жизнь за страну в борьбе с фашизмом, его сын Тимур благополучно паразитировал на имени отца, став журналистом и удачно пристроившись в газете «Правда», а внук Егор уничтожил страну, которая дала ему и образование, и достойный уровень жизни. Он, как свинья под дубом из басни Крылова, подрыл корни экономики страны и дуб рухнул, придавив это свиноподобное существо с бутылкой виски в руке, поскольку, как и ЕБоН, был пьяница – что большая редкость в еврейской среде.
Наверное, людскую ненависть к себе он заливал потоками виски, но это было потом, а в самом начале своей деятельности Егорушка, вернее сказать, иудушка Гайдар, стал сознательно и с помощью американских советников уничтожать единую экономику СССР, разделяя её по республикам, провозгласивших, вслед за Россией, свой суверенитет выше единства страны – СССР.
Для начала, руководителям предприятий разрешено было корректировать планы производства и самим определять, сколько и чего это предприятие будет производить. Затем коллективы предприятий были провозглашены их собственниками, в виде, так называемых народных предприятий, а распоряжаться этой собственностью, было поручено руководителям от имени коллективов, с установлением произвольных рыночных цен на продукцию.
Было объявлено, что все эти положения вводятся с нового, 1992-го года, а потому, все предприятия начали прятать свою продукцию, чтобы реализовать её с нового года по повышенным ценам.
Осенью прилавки магазинов опустели полностью и окончательно, в ожидании рыночных цен и народ заметался в поисках любой еды и товаров, даже самых необходимых для выживания. Но тщетно: везде в магазинах было пусто, а в кооперативах всё продавалось втридорога по ценам, недоступным большинству населения.
Михаил не участвовал в погоне за продовольствием, довольствуясь институтскими завтраками и обедами, прихватывая на ужин бутерброды, с чем попадется под руку, но Аня уже серьезно обижалась, когда он приходил к ней с пустыми руками – ей надо было кормить подрастающего сына, и она надеялась на мужскую помощь Михаила.
Поняв, что дело принимает серьезный оборот, Михаил начал через профком доставать продовольственные заказы, поступающие откуда-то сверху в институт, и другие предприятия по разнарядке, чтобы окончательно и раньше времени не обозлить людей, которые могут опомниться и помешать планам разрушения и разграбления страны.
Поскольку Михаил был вхож в руководство профсоюза НИИ, то ему частенько перепадали продуктовые наборы вне очереди и лотереи, что устраивали прочие сотрудники, а иногда удавалось добыть продукты и для Ани.
Получив гуманитарную помощь, Аня временно успокоилась и их отношения, внешне, вернулись в прежнее русло спокойствия и взаимности.
Декабрь месяц после ликвидации СССР тремя предателями в Беловежской пуще, прошел в разделе имущества единой страны между возникшими независимыми республиками – государствами по принципу: всё, что на моей территории – то и моё. Ельцин спокойно отдавал всё, на что положили глаз руководители новых государств, в том числе отдал всех русских, проживающих на отколовшихся от России территориях новых государств.
Оказалось, что новые руководители суверенных государств ненавидят друг друга и все вместе ненавидят русских, создавая им невыносимые условия жизни и принуждая к выезду в Россию, но Ельцин перекрыл границы для въезда русских, отдав их в рабство туземцам, ханам и президентам.
Многие республики СССР имели в своем составе автономные образования, где компактно проживали народы других национальностей. Эти народы не захотели оставаться под властью местных царьков, которые железом и кровью стали принуждать эти нации к повиновению и начались кровавые местные войны с сотнями тысяч убитых и с миллионами изгнанных со своей земли людей.
Количество убитых и пострадавших людей превосходило все мнимые и действительные репрессии 30-ых годов в СССР, против врагов народа. Однако, демократические власти республик и мировая демократическая общественность, как бы не замечая этих кровавых расправ, продолжали трубить о жестоких сталинских временах, оправдывая предательство негодяев и их роль в уничтожении СССР, а первым, среди негодяев был, конечно, ЕБоН.
В России, после изгнания Меченого из Кремля в декабре месяце, конец года прошел в лихорадке делёжки государственных должностей и привилегий среди окружения ЕБоНа и даже Меченому, за его предательства, было подарено несколько зданий в Москве, якобы для организации в них некоего научного центра.
На доходы от сдачи этих зданий в аренду, иуда Горбачев живет обеспечено до сих пор под охраной нынешних властей России, что говорит об их духовном родстве с предателем и выродком, уничтожившим страну СССР. Вот когда предателей начнут привлекать к ответу, а в могилу сдохшего ЕБоНа забьют осиновый кол, только тогда можно будет говорить, что власти взялись за заботу о государстве Российском и проживающих в нём народах.
Перед Новым годом Михаил получил приглашение в Белый дом для вручения ему государственной награды: медали « Защитнику свободной России», за участие в дежурстве у дома правительства в августе, когда проходил, так называемый, путч ГКЧП. Михаил тогда, записался сразу в несколько списков дружинников по охране Белого дома, и, по видимому, какой-то из списков был удостоен высочайшей подписи Ельцина.
Награждение провел какой-то чиновник средней руки: руководителям правительства уже было не до этих защитничков – надо было делить имущество страны и бороться за должности, а потому и процедура награждения была проведена в каком-то небольшом помещении у входа.
Награжденных было человек тридцать. Всем им дали в руки по коробочке с медалью и копию указа президента, поблагодарили за защиту демократии и быстренько выпроводили из здания правительства.
Михаил гордился этой медалью и дня два носил её на пиджаке, пока кто-то из сотрудников НИИ не обозвал его участником разрушения страны и виновником пустых прилавков в магазинах.
Михаил медаль снял и спрятал в коробочку, где лежали его институтский значок и знак «Победителю в соцсоревновании». Он надеялся, что вскоре демократия покажет свои преимущества перед социализмом, тогда медаль будет свидетельствовать об его вкладе в дело борьбы за свободную и демократическую Россию.
XXII
Новый 1992 –ой год, Михаил встретил у Ани. Сына она уложила спать пораньше, пообещав, что ночью придет дед Мороз и оставит ему подарок под елкой, которую они поставили в комнате. Этот подарок он и найдет утром, а сейчас надо лечь пораньше, чтобы утро наступило скорее.
Сын Ани пошел спать, чтобы утро наступило быстро, а Михаил встретил Новый год, который должен был стать началом улучшения жизни в стране, как и обещает Ельцин: в этом смысле, семилетний ребенок и тридцатисемилетний мужчина почти не отличались – оба верили в обещания и сказки.
Стараниями Михаила, праздничный стол был вполне изобилен, а сыну Ани он принес одну из игрушечных машин сына Саны, которую он достал с антресоли в квартире Саны. Машинку Михаил привязал к коробке конфет, бывшей в продуктовом наборе от профкома, и подарок ребенку получился вполне приличный.
Ане он подарил меховую шапку, купленную в кооперативе, которой она очень обрадовалась и новогодний вечер и ночь в постели с Аней прошли с хорошим настроением.
Рано утром первого дня нового года, их разбудил сын Ани, который радостным и громким криком известил о своей находке подарков под елкой. Ане с трудом удалось успокоить сына, который занялся игрушками и конфетами, а Михаилу с Аней удалось поспать ещё немного после затянувшегося новогоднего ужина.
Днем Аня послала Михаила в магазин за хлебом. Михаил нехотя собрался, и вышел из дома на пустынную после праздника улицу. Ближайший гастроном оказался открытым, и Михаил был искренне и приятно удивлен наличием продуктов на пустых ещё вчера витринах и полках: по видимому, работники прилавка усердно потрудились с утра, чтобы в первый день наступившего капитализма встретить покупателей изобилием товаров – как и обещал всенародно избранный президент Ельцин.
– Вот реальные дела демократии, – подумал Михаил, – прошла одна ночь и магазины, как по волшебству, наполнились товарами, а дальше будет как в Америке и у меня тоже, как и у американских ученых будет свой особняк, машина и обеспеченная жизнь, которую я видел во время своей командировки в США.
В бакалейном отделе Михаил купил батон хлеба, как и заказывала Аня, однако цена этого батона неприятно удивила: ещё вчера такой батон хлеба стоил 25 копеек, а сегодня уже 50. Пройдясь по магазину, он увидел, что и все остальные товары стали стоить в два, три и даже в четыре раза дороже, чем накануне.
Раньше такого никогда не было: цены на все товары были стабильны и не менялись десятилетиями. Год назад, правительство попробовало увеличить цену на хлеб в 1,5 раза, но людское возмущение заставило вернуться к прежним ценам. Сейчас за один день цены возросли в разы, но люди покорно ходили по магазину и спокойно покупали товары, которых ещё вчера не было в продаже, по новым несуразным ценам, роясь в кошельках и покачивая головами.
Вот что значит шоковая терапия демократии: довести людей почти до голодного существования, при пустых прилавках, а затем выкинуть в продажу припрятанные товары по новым спекулятивным ценам и люди возможность покупки воспринимали как благо, не обращая внимания на цены.
Вернувшись домой с тортом, который он купил по цене в пять раз выше прежней, Михаил рассказал Ане об увиденном в магазине изобилии товаров и об изменившихся ценах. Аня, как и всякая женщина, ведущая домашнее хозяйство, не разделила оптимизма Михаила по поводу появления товаров, заметив, что если зарплата останется прежней, то люди скоро не смогут ничего покупать, даже при заполненных прилавках – не на что будет делать покупки из-за отсутствия денег.
Михаил успокоил её, сказав, что наверху сидят не дураки, а экономисты, и они урегулируют цены и зарплаты между собой, да и конкуренция , как вещают из телека, заставит предприятия снижать цены – иначе их товары не будут покупать.
Аня успокоилась, и этот первый день нового капиталистического года прошел в надеждах на светлое будущее, как и обещал Ельцин: сначала будет немного хуже, потом всё стабилизируется и затем жизнь людей начнет быстро улучшаться, а если этого не произойдет, то он готов лечь на рельсы перед поездом. Аня не поверила объяснениям Михаила, и они остались каждый при своем мнении, и Михаил вечером вернулся в квартиру Саны после встречи нового года.
Праздники кончились и трудовые будни потекли чередой в победном шествии демократических деловых отношений между людьми, когда деньги из средства обеспечения жизни людей и их существования, стали единственным смыслом жизни по замыслу реформаторов.
Цены на все товары и услуги начали расти как на дрожжах, потому что все предприятия и частные предприниматели, которые вдруг и сразу возникли ниоткуда, свою личную выгоду и прибыль ставили превыше всего: интересов страны, людей и даже жизни. Как верно определил Маркс ещё 150 лет назад, что нет такого преступления, на которое не пойдет капитал, если ему светит большая прибыль.
Через пару месяцев жизни в демократии, цены возросли уже в десять раз и более, а зарплаты людей оставались прежними, и их не хватало даже на самые необходимые продукты питания, но часть населения, которая занялась спекуляцией, получала большие доходы и была весьма довольна своим благополучием на фоне поголовного обнищания всех остальных.
Женоподобный Гайдар с настойчивостью маньяка раскручивал инфляцию в стране, с целью, как он после объяснял, тотального разрушения экономики социализма, чтобы невозможно было вернуть прежний уклад жизни.
В первую очередь были ликвидированы плановые органы управления экономикой: Госплан и Госснаб, которые увязывали взаимодействие предприятий между собой по объемам и номенклатуре выпускаемой продукции – это было равносильно подсыпанию песка в работающий мотор: экономику страны заклинило, и тысячи предприятий встали по причине отсутствия средств и материалов на выпуск продукции и невозможности реализации уже выпущенной продукции.
Сотни и тысячи предприятий стали останавливать производство и отправлять своих работников в неоплачиваемые отпуска, в связи с отсутствием средств на выплату зарплат и на производство, поскольку инфляция съедала выручку, которой не хватало на покрытие расходов.
ЕБоН, конечно на рельсы не лег, а положил туда всю страну людей, которые умели работать, но не умели торговать, спекулировать и воровать, а именно такие качества стали востребованы при демократии – для успеха одних за счет других.
Народ, отвыкший от борьбы за существование при народной власти, не мог понять происходящего и покорно ждал обещанных перемен к лучшему, но становилось только хуже и вскоре всё население страны, за исключением негодяев и приспособленцев с талантом спекулянтов, занялось исключительно выживанием, обменивая или продавая накопленное имущество на еду и необходимые вещи.
Повсюду появились стихийные базары – барахолки, где люди производили натуральный обмен товарами. Даже предприятия, которым удавалось, каким-то чудом, выпускать продукцию, этой продукцией и расплачивались со своими работниками. Делает фабрика утюги – этими утюгами и платит зарплату, а работник обменяет утюг на ботинки у того, кто работает на обувной фабрике и так далее – вот и все рыночные отношения, о которых трубили демократы, когда рвались к власти.
В НИИ у Михаила внешне ничего не изменилось: сотрудники приходили, делали по привычке своё дело и получали прежнюю зарплату, которой к весне хватало на хлеб с чаем без сахара. Только в мае им увеличили зарплату в два раза – при росте цен в двадцать раз.
Работу сотрудников уже никто не контролировал, и мобильная часть сотрудников кинулась на подработки: грузчиками, продавцами и другими, нужными в эти новые времена, профессиями: например, вахтерами в общественные туалеты, которые все вдруг и сразу стали платными, а куда уходила выручка от отправления естественных надобностей людей – неизвестно.
Представители научного племени начали разбегаться из НИИ по кооперативам и частным лавочкам: занятие наукой перестало быть престижным и хорошо оплачиваемым, а вот торговля, напротив, стала выгодной, престижной и приносила хороший доход, особенно, если удавалось присвоить государственное имущество и быстро перепродать его.
Семен Ильич – тесть Михаила тоже активно включился в предпринимательскую деятельность и организовал частную лавочку под названием «Лабеан», в которой числились ещё его жена и дочь Сана, которая ушла из школы, окончила двухнедельные курсы бухгалтеров, и стала бухгалтером в конторе отца.
По уставу, ООО «Лабеан» могло заниматься почти всем: научной деятельностью, торговлей, обучением, производством товаров, оказанием услуг и прочими делами, которые пришли в голову Семену Ильичу при регистрации этой конторы.
Частная предпринимательская деятельность только ещё начинала развиваться, а потому, можно было зарегистрировать любую контору, лишь бы её деятельность разрушала основы социализма – такая цель преследовалась шайкой ЕБоНа.
Михаил намекнул тестю, что тоже мог бы принять участие в деятельности этой конторы с сомнительным названием «Лабеан», но Семен Ильич отверг это предложение, сославшись на то, что Сана не хочет иметь никаких дел с Михаилом. Пора бы Михаилу развестись и разъехаться с Саной – коль отношения между ними так и не сложились, но если Михаил принесет в контору какой-нибудь заказ – то добро пожаловать.
Михаил намек понял и через месяц провернул через контору тестя научную работу, по инерции ещё оплачиваемую из бюджета НИИ.
Семен Ильич помог ему обналичить государственные деньги через свой Лабеан и Михаил получил разом свою прежнюю годовую зарплату, но на эти деньги сейчас можно было купить меньше, чем раньше на месячный аванс. Этот мошеннический приработок Михаил отдал своей подруге Ане, которая деньги взяла, но сказала, что их хватит на неделю пропитания ей и сыну.
Надо сказать, что переход страны от созидания к торговле деформировал и отношения людей, в том числе и личные отношения между Михаилом и его подругой Аней.
Её зарплаты инженера в НИИ теперь хватало только на хлеб, сбережений у неё не было, как и разумной материальной помощи от Михаила, который вместо занятия торговлей, продолжал ждать обещанного Ельциным быстрого улучшения жизни.
Но улучшение жизни всё не наступало, а появившееся в продаже изобилие товаров исчезло так же внезапно, как и появилось: припрятанные на складах запасы были распроданы, а новых партий товаров не поступало в продажу в связи с остановкой предприятий по их производству и разрушением связей между осколками разрушенной страны СССР. Централизованное снабжение предприятий демократы разрушили, а взамен ничего не организовали.
Люди, оставшиеся без средств существования, занялись самоснабжением, а именно: паковали местные товары в баулы необъятных размеров, везли их в другие регионы или в отколовшиеся куски некогда единой страны, там продавали, а в обратный путь загружались местными товарами, которых не было там, откуда они прибыли. Этих людей называли «челноками», поскольку они сновали туда – сюда, как челнок – деталь в швейной машинке.
Аня тоже, от безысходности, занялась челночным бизнесом вместе с группой таких же сотрудников НИИ, в основном, женщин. Они скупали в магазинах Москвы какие-то замки, веревки и ещё черт знает что, потом в автобусах везли эти товары в Турцию.
Там, в Стамбуле, продавали их и покупали взамен кожаные куртки, которые привозили в Москву на продажу и вскоре всё население «лучшего города земли», как пелось в известной песне, оделось в кожаные куртки – как и во времена революций семнадцатого года.
Челночный промысел давал Ане приемлемый доход, но таскать неимоверно тяжелые сумки женщине было трудно, предложение Ани заняться этим делом вместе, Михаил отверг, сказав, что он ученый, а не торговец и потому, уже в мае месяце, Аня предложила расстаться, что он и сделал, жалея об этом все прошедшие с тех пор годы жизни.
Месяца через три он, опомнившись, сделал попытку помириться с Аней и принять участие в её челночной торговле, но на пороге её квартиры, когда дверь открылась на звонок Михаила, стоял какой-то мужчина.
Вышедшая на звонок Аня, прикрыв дверь, сказала Михаилу, что она выходит замуж за этого мужчину, с которым вместе они занимаются торговыми делами, и попросила больше не приходить, и не нарушать её семейную жизнь, на которую Михаил так и не решился за все годы их отношений.
Михаилу ничего не оставалось делать, как уйти восвояси.
Итак, через полгода рыночных отношений, полстраны оказались безработными, потому что получаемую зарплату можно было назвать пособием по безработице, на которое невозможно было прожить даже на нищенском уровне.
Михаил оказался в их числе, продолжая ходить на работу, где по инерции ещё платили зарплату в размере десятой части её прежнего содержания по покупательной способности. Попутно он лишился и верной ему женщины Ани, отказавшись вместе с ней решать житейские проблемы, для чего ему следовало сменить род и вид деятельности ученого на торговца – лотошника.
Одновременно, женщина Сана, всё ещё числившаяся женой Михаила, предупредила его о предстоящем разводе, который она затевает, убедившись в полной ненужности ей Михаила и в связи с планируемым отъездом в Израиль к отцу её ребенка – Ильи, который становится совершеннолетним.
Сана предложила Михаилу купить ему комнату, куда он съедет из её квартиры – уже стало возможным продавать квартиры и комнаты, числящиеся государственными, по согласию проживающих.
Михаил, конечно, был не согласен, но Сана предупредила, что после развода она разделит квартиру и продаст её, а на треть денег, которая достанется Михаилу, он не сможет купить даже маленькую комнату.
Михаил вынужден был согласиться, и его тесть – Семен Ильич, который проворачивал успешные махинации через свой ООО « Лабеан», и тоже намеревался уехать в Израиль вслед за дочерью Саной, начал неспешно подыскивать Михаилу комнату для покупки.
XXIV
Наступило лето торжества рыночных отношений и в ожидании светлого будущего, обещанного Ельциным, Михаил решил съездить в отпуск к матери, которую не навещал уже лет семь. Билеты на поезд подорожали не так резко, как на всё остальное, поэтому поездка была по карману даже Михаилу, с его научной зарплатой, которая за полгода реформ превратилась из достойной в нищенскую.
Сутки, проведенные в пути, до родного поселка, не прибавили Михаилу оптимизма. Пассажиры плацкартного вагона, в котором Михаил добирался до родного края, разительно отличались от его попутчиков в прежние поездки домой или в командировки.
Вместо приветливых и открытых людей с радостными лицами, охотно делившихся друг с другом рассказами о своих успехах или о родных и близких, вагон населяли озабоченные и хмурые люди, по привычке ещё делящиеся с попутчиками своими переживаниями, но уже негативного плана: потеря работы; маленькая зарплата; болезни родных и неопределенное будущее, в котором многие, как и Михаил, надеялись на улучшение жизни, считая текущие трудности временными и преходящими.
Родной поселок встретил Михаила настороженной тишиной и пустынными, в это раннее субботнее вечернее время, улицами: не было привычно прогуливающихся пожилых пар, молодежь не спешила к центру поселка на танцплощадку, а люди зрелого возраста не направлялись к кинотеатру на просмотр нового фильма – всё это было в прошлые приезды Михаила и исчезло: для него вдруг, а для жителей поселка – постепенно, за последние суматошные и бессмысленные годы.
Мать, открыв дверь на его стук, охнула и, всплеснув руками, присела от неожиданности на стул, стоявший рядом: Михаил не известил её о своём приезде ни письмом, ни телеграммой, ни звонком по телефону к соседям.
Он присел рядом и успокаивая мать, вглядывался в неё, с несвойственным ему раннее чувством заботы и жалости: за минувшие годы мать сильно сдала и выглядела старушкой, хотя и было ей немного за шестьдесят – одиночество старит человека быстрее, чем прожитые годы, а мать прожила в одиночестве в этом доме уже более пятнадцати лет.
Опомнившись, мать засобиралась в магазин, чтобы купить продуктов к приезду сына: она, как и в прошлые его приезды, питалась скудно, говоря, что ей хватает, и поэтому холодильник был почти пуст.
Михаил предложил ей пройтись вместе и самому купить еды, на что мать ответила твердым отказом: пусть он отдыхает с дороги, а она сама позаботится о пропитании, да и что соседи подумают, если они вместе пойдут в магазин за продуктами: «Мол, мать не догадалась встретить сына накрытым столом – ей такие пересуды ни к чему».
Михаил предложил матери денег на покупки, скрывая, что сам является нуждающимся, но мать отказалась, объяснив, что получает пенсию, которой ей вполне хватает на проживание. Оказалось, что в стране, кроме президента Ельцина, всё ещё действует и Советская власть, которая в лице Верховного совета приняла закон об индексации пенсий в связи с инфляцией, и пенсия матери сейчас значительно больше, чем зарплата Михаила, которая не индексируется, а зависит от наличия средств на счету НИИ.
Мать ушла в магазин, и Михаил осмотрелся в квартире, где прожил детство и юность до отъезда в Москву. Здесь почти ничего не изменилось: только обветшала мебель его детства, посерели давно не белённые стены и потолки. Мать после смерти его отца не делала ремонта: может не было средств или не считала нужным, привыкшая всю свою жизнь к скромному быту, который так отличался от возросших потребностей нарождающегося класса «новых русских», сумевших мошенничеством, спекуляциями и торговлей получить большие деньги и начать их тратить на украшательство своей успешной жизни на фоне нищающего населения.
Михаил тоже мечтал о материальном успехе в своей жизни, но к украшательству относился безразлично и скудную обстановку материнского дома воспринимал спокойно: мать уже пожилая, пусть живет как может – старики не любят менять уклад своей жизни.
Вернулась радостная мать, и они вдвоём посидели за столом вечернего чаепития. Мать расспрашивала Михаила о его жизни в Москве, жалуясь на редкие письма, из которых невозможно понять, как он живет.
Михаил отвечал неохотно: рассказать о реальной его жизни нельзя, чтобы не расстраивать мать, а врать тоже ни к чему и потому, он отвечал односложно, переводя разговор на местные темы о жизни в поселке.
Мать, соскучившись в одиночестве по собеседникам, подробно рассказывала о соседях и о поселке, припоминая всех знакомых Михаила.
Оказалось, что в поселке большинство жителей лишилось работы, поскольку все местные предприятия остановились из-за отсутствия средств: работают только врачи, учителя, милиция и администрация за небольшую зарплату, а остальные живут за счет пенсионеров, которые пока ещё получают пенсию, но если пенсий не будет, то как жить поселку дальше – неизвестно.
Колхозы и совхозы тоже развалились, крестьяне продают продукты и мясо в городах – за счет этого и живут. Она тоже засадила участочек возле дома картошкой и овощами, чего раньше не делала и напомнила, что отец выращивал для неё цветы на этом участке, а овощи они покупали на рынке.
Михаил помнил эти грядки с розами, пионами и гладиолусами и мать, ещё молодую, которая склонившись над цветами, пропалывала грядки. Засидевшись допоздна, они легли спать умиротворенные и Михаил, впервые за много дней, уснул на своём диване детства спокойным сном без тягостных раздумий.
Утром следующего дня Михаил проснулся свежим и отдохнувшим, позавтракал с матерью и пошел прогуляться по поселку. Был воскресный базарный день, когда крестьяне приезжали из соседних станиц для продажи своих нехитрых товаров. И сегодня на площади в центре толпился народ, но рядом с крестьянами торговали и местные жители и приезжие торговцы обувью, одеждой и всякими товарами из домашней утвари: люди приносили сюда свои вещи, посуду и различные предметы обихода, чтобы выручить немного денег на покупку самого необходимого для жизни.
Покупателей было меньше, чем продавцов, и торговля шла вяло из-за отсутствия денег и у этих покупателей. Потолкавшись на этой барахолке – точной копии московских толкучек, только победнее, Михаил прошелся дальше и потом вернулся к дому другой дорогой.
За время с его прошлого приезда, в поселке построили новую школу – такие он видел и в Москве, новую больницу на окраине. В центре он увидел две пятиэтажки, что было глупостью: строить в сельской местности многоэтажные жилые дома и отрывать людей от земли, которой в избытке, конечно дурость, принявшая вид заботы о людях, хотя и такая забота заслуживает одобрения.
Проходя по поселку, Михаил обратил внимание на новые частные дома, которые построили жители поселка со времени его прошлого приезда. Около этих домов во дворах стояли гаражи с автомобилями и мотоциклами, что говорило о прежнем достатке хозяев до этих реформ, о которых неустанно твердит ТВ, как о необходимых мерах для улучшения жизни простых людей, не спрашивая этих людей: а хотят ли они изменений в своей жизни?
Вернувшись домой, Михаил рассказал матери о своих впечатлениях и мать подтвердила, что действительно, в последние годы – до горбачевских перестроек, люди в поселке стали жить значительно лучше, многие купили автомобили, как и его отец, напомнив сыну, что надо бы сходить на могилу отца и прибраться там.
Михаил покорно согласился, а мать сообщила, что теперь многие жители остались без работы и прав был Михаил, когда в прошлый свой приезд отказался вернуться сюда из Москвы: сейчас и он бы остался без работы, а там, в Москве, у него всё хорошо с работой: если он смог приехать в отпуск домой.
Михаил не стал разочаровывать мать рассказами о своей московской жизни, однако, сообщил о предстоящем разводе с Саной, чему она искренне обрадовалась.
– Я всегда знала, что этим всё закончится, – сказала мать, – видела по тебе, что женитьба ваша была не для семьи, а по расчету. Ты хотел в Москве остаться, а этой Сане был нужен муж, чтобы прикрыть грех с ребенком, вот вы и сошлись.
Ладно бы ребенка своего завели – может и образовалась бы семья, но без детей получается не семья, а сожительство. Ещё в прошлый твой приезд, я видела, что надоел тебе этот брак, да и что это за сноха, которая к свекрови ни разу не приехала и к себе в гости не пригласила.
И потом – она еврейка. Я конечно к людям всем отношусь хорошо, но помню, как в войну у нас на Урале понаехало евреев, бежавших от немцев, так они почти все пристроились по конторам, складам и магазинам, а я, девчонка, у станка стояла на ящике, потому что роста не хватало.
Как война кончилась, так у нас и все евреи кончились – назад уехали по своим Москвам и Ленинградам. Нет, твоя жена должна быть нашего рода – племени, чтобы даже по запаху чувствовалось родство, – продолжала мать, – ничего, ты ещё молодой и с положением в Москве – вон, даже в Америку ездил, значит ценят тебя.
Найдешь себе подругу жизни, глядишь, и я внуков понянчу. Только ты, Миша, не тяни с разводом, и так сколько лет мучился: вон и седые волосы появились в голове. Жизнь промелькнет незаметно – как птица на горизонте, оглянешься в безрадостной старости, а жизнь-то вся позади, и будешь, как сейчас модно, уповать на бога и на судьбу – как будто сам и ни при чем.
Ладно, сынок – это я по-старушечьи разговорилась, а ты не робей и подбери себе женщину под стать: нечего тебе в одиночку по Москве мыкаться. Можно и в поселке присмотреть тебе подругу – в Москву, чай, любая поехать согласится: сейчас у нас здесь ни работы путевой, ни жизни хорошей не стало, – закончила мать, встала, подошла к сыну и осторожно прижалась к нему сбоку.
Михаил снова удивился: какая мать кажется ему маленькой, а когда-то он сидел у неё на коленях в люльке мотоцикла, за рулем отец и они ехали по поселку на пруд, чтобы провести там весь выходной день, и не надо ему идти в садик, а родителям на работу. Кажется, было это вчера, но прошло более тридцати лет, и сейчас его старенькая и маленькая мать могла бы уместиться уже у него на коленях, и ищет у сына защиты от времени, прижавшись к его плечу.
