Станислав Владимирович Далецкий
Время шакалов
На свои торговые дела он выходил, обычно, после полудня, когда толпы спешащих на работу или по своим делам, людей рассеивались и оставались только редкие прохожие, не гнавшиеся за временем: именно они и покупали по дешевке его книги.
Михаил Ефимович предлагал, неоднократно, свои новые книги продавцам книжных киосков на реализацию по цене втрое ниже таких же книг, выставленных в киоске, но продавцы отказывались, говоря, что этот вопрос надо решать с хозяином, иначе их выгонят с работы за продажу чужих книг, пусть и с выгодой.
Повалявшись немного, он встал, сходил в туалет, который он устроил в противоположном углу чердака в виде ведра из-под импортной побелки. Это ведро он выносил, по мере заполнения, на нижний этаж и выливал там, в отдалении от входа.
Однажды, одно ведро с нечистотами он вылил прямо у входа в подвал, из которого поднимался к себе на чердак: это было сделано для того, чтобы случайный посетитель, обшаривающий заброшенные дома, сразу столкнулся с грязью и неприятным запахом у входа и прекратил дальнейшее движение внутрь или, не дай бог, на чердак. Пока, как ему казалось, эта уловка действовала.
После туалета, он умылся из рукомойника, сделанного из пластиковой бутыли с отрезанным дном и прибитой гвоздем к чердачной балке. Вода наливалась сверху через отрезанное днище, и, чуть открутив крышку, можно было вымыть лицо и руки под тонкой струйкой воды.
Умывшись, Михаил Ефимович начал готовить свой завтрак, состоящий из лапши «Доширак», бутерброда с килькой и стакана чая. Трудности были с подогревом воды, но, как уже говорилось, он – почти химик по образованию, приспособился использовать для подогрева воды сухое горючее в таблетках, продававшееся в хозмагазинах по умеренной цене.
Налив с пол-литра воды в жестяную банку, выброшенную строителями и отмытую его усердными руками, он достал из пакета одну таблетку горючего, положил её на лист кровельного железа, оставшийся на чердаке, может быть ещё с постройки дома сто лет назад, поджег эту таблетку зажигалкой и, прихватив банку с водой тряпкой за отогнутую крышку, стал держать её прямо над сиреневым пламенем, пока таблетка не прогорела полностью.
Вода, конечно, не вскипела, но была достаточно горяча, и он залил этой водой пластиковый лоток с лапшой, а остаток вылил в кружку с пакетиком чая. Завтрак был готов.
Перекусив, с аппетитом, он сполоснул кружку и убрал её вместе с жестяной банкой на отведенное место. Михаил Ефимович любил порядок и чистоту и старался, по возможности, поддерживать их при любых обстоятельствах. Закончив трапезу, он снова прилег на заправленный лежак, размышляя, чем заняться далее.
Было девять часов утра. Солнце уже успело накалить крышу и тепло струилось по чердаку, прогревая все его уголки. Если так пойдет и дальше, то к полудню здесь станет невыносимо жарко и душно, что являлось недостатком его жилища, однако летние жаркие солнечные дни бывали в Москве нечасты – гораздо чаще на чердаке было прохладно, особенно по ночам, и приходилось кутаться в теплое одеяло: как человек, выросший на юге, Михаил Ефимович гораздо хуже переносил холода, чем жару.
– Если так тепло с утра, то почему бы не устроить банный день – как раз прошла неделя с предыдущего помыва его бренного тела, – подумал Михаил Ефимович и начал готовиться к процедуре очищения от грязи и запахов.
Главное здесь: не пропускать банный день больше, чем на неделю, иначе, пропитаешься кислым запахом немытого тела, и от этого запаха невозможно будет избавиться, и прощай торговля книгами: кто купит книгу у бомжа
Вначале, Михаил Ефимович побрился безопасной бритвой «Жилетт», смочив лицо холодной мыльной пеной и глядясь в небольшое зеркальце, висевшее рядом с рукомойником.
Затем он достал из своего угла две широкие низкие кастрюли, которые достались ему за банку кильки от бездомных соратников, собиравших металлический хлам для последующей сдачи в пункты приема.
В большую кастрюлю он положил две таблетки горючего, налил воды в меньшую кастрюлю, зажег горючее и повесил кастрюлю с водой над огнем, так, что всё тепло от горящих таблеток обтекало её снизу и с боков, подогревая воду. Когда таблетки догорели, он повторил процедуру ещё раз, пока вода не стала достаточно горячей.
Тогда он разделся донага, взял с натянутой веревки три тряпки, смочил одну из них в горячей воде и тщательно протер этой тряпкой всё тело. Затем он повторно намочил тряпку, намылил её и этой мыльной ветошью снова протер всё тело.
Взяв вторую тряпку, он также смочил её в теплой воде и, не отжимая, протер своё намыленное тело сверху вниз, наблюдая, как струйки мыльной воды стекают по ногам и поглощаются керамическим утеплителем, толстым слоем покрывающего весь чердак: слой голубиного помета он убрал с этого места, чтобы избежать запахов выгребной ямы.
Наконец, Михаил Ефимович взял большую сухую тряпку и насухо вытерся. Помывка тела была закончена.
В остатке теплой воды он вымыл голову с мылом и прополоскал волосы в холодной воде, завершив этим банную процедуру.
Использованную теплую воду он не вылил, а простирал в ней рубашки, бельё и носки, накопившиеся в грязном белье с предыдущего омовения. Прополоскав постирушки холодной водой, налитой в большую кастрюлю служившую очагом, он развесил бельё и тряпки на веревку, натянутую между стропилами, для просушки.
Всё это он проделал, будучи абсолютно голым, чтобы высохнуть окончательно и не вспотеть в нагретом воздухе чердака – вот почему для помывки он выбирал день по– теплее.
Обсохнув, Михаил Ефимович одел чистое бельё и рубашку из своего гардероба, сложенного в углу и обнюхал свои руки и плечи: тело пахло свежестью и мылом, без примесей запаха бездомности, разившего от его приятелей – бомжей, когда он посещал их жилище.
Гигиенические дела заняли часа полтора, и было самое время попить чаю и идти на работу – то есть торговать книгами на тротуаре, чтобы заработать себе на пропитание. Михаил Ефимович снова разогрел воды, организовал кружку чаю и бутерброды, с остатками кильки в томате от утренней трапезы, поел и стал собираться.
Новые книги, принесенные вчера, он решил оставить здесь, а торговать сегодня теми, что остались в жилище его товарищей: может быть, и они принесли ещё что-нибудь из своих походов по мусоркам и свалкам, но для этого следовало зайти к ним.
Надев костюм, и аккуратно подоткнув куском рекламного полотна свой жилой уголок, чтобы он не бросался в глаза, если кто –нибудь, случайно или с умыслом, заглянет на чердак, он спустился вниз по лестнице, обошел нечистоты и вышел из дома в приподвальную дверь, которую, как всегда, прикрыл куском шифера, чтобы создать впечатление заброшенности этого места.
Ступив на лестницу, ведущую на поверхность, он приподнял голову и осторожно огляделся: возле дома и поодаль никого не было. Тогда, быстро поднявшись, он завернул за угол и зашагал по тропинке походкой прогуливающегося человека, чтобы не привлекать к себе внимания.
Он очень дорожил своим летним жильем на чердаке и опасался его разорения местными алкашами или наркоманами, иногда появляющимися здесь в заброшенных цехах для уединения компанией с бутылкой водки или шприцом.
Неторопливо шагая, Михаил Ефимович миновал ложбину с ручьем и одинокой березой, прошел по тропинке вдоль забора к железной дороге, перешел пути и через несколько минут ступил на тротуар у ближайшего нового дома, направляясь к заброшенному дому в трех кварталах отсюда, где и поселились его знакомые бомжи.
Вот и этот заброшенный дом. Войдя в дверной проем без двери, и поднимаясь по лестнице, он предполагал встретить на месте только дежурного, что оставался в жилище, чтобы его не разорили местные подростки или кто-то ещё.
Однако, поднявшись, он услышал возбужденные голоса и войдя в квартиру, застал всех жильцов на месте, ожесточенно споривших друг с другом: вместо того, чтобы собирать бутылки и банки в мусорных урнах и контейнерах для последующего их обмена на деньги, необходимые для приобретения еды и, если повезет, выпивки.
Михаил Ефимович поздоровался с обитателями логова, которые, не обращая внимания на него, продолжали перебранку. Предметом спора, как, оказалось, были церковники в частности и религия, в целом.
– Понимаешь, Тихий,– прекращая спор, обратился к нему Хромой,– здесь, неподалеку, есть церковь, а вчера был какой-то церковный праздник, черт их знает какой, но я, человек неверующий, решил потолкаться у входа в церковь: может православные в честь праздника и подбросят на бедность убогому и хромому.
Так вот, встал я у входа, вынул из кармана кепку, что ношу от солнца и прихватил с собой и, положив её на землю, склонился, как бы молясь про себя. Народу в церковь подходило много и действительно: монеты и даже червонцы стали сыпаться в мою кепку, так что я даже не всегда успевал сказать спасибо – надо бы говорить что-то божественное, но я не знал, что.
Тут подошел какой-то церковный служка в рясе и стал прогонять меня от входа в церковь: мол, уходи, не мешай здесь своим грязным видом и не отпугивай людей от церкви. Я и говорю ему:
– А как же божья милость – всегда сирые и убогие стояли на паперти у церкви, надеясь на сочувствие православных и их подаяние? Тот же Василий Блаженный, в честь которого назван храм на Красной площади, был бомжом, ходил зимой в одной рубахе, босиком, да и с умом у него было не всё в порядке – потому и назывался блаженным?
Но церковный служка, не слушая моих объяснений, продолжал гнать меня от церкви, жадно проглядывая на мою кепку с монетами. Я понял, что он прогоняет меня из жадности, чтобы эти монеты верующие давали не мне, а оставляли в церкви.
Служка позвал кого-то из церкви себе в помощь и вдвоем они прогнали меня от входа в храм. Я с ними ругаться не стал и вышел за ограду церкви и там, у входа, постоял с часок, пока моя кепка не наполнилась мелочью – так что у нас сегодня вечером тоже будет праздник, поскольку эти деньги я вчера попридержал.
А спорим мы о церкви: что же это за церковники, что гонят убогих прочь ради денег и своей выгоды, но Черный говорит, что так и надо: неверующий, а просишь милости возле церкви – так нельзя.
Михаил Ефимович тоже был неверующим атеистом, правда пассивным – он безразлично относился и к церкви, и к атеизму, потому он промолчал и пошел за своими книгами, а Учитель сказал:
–Кончайте этот спор, надо нам двигаться по своим делам, а вечером соберемся и обсудим за бутылкой и веру, и церковь, и чертей, и всё, что хотите. Ты, Тихий, тоже приходи. А то прячешься там у себя на чердаке, как домовой – гляди не тронься умом от одиночества: держись людей и нашего общества. Мы хотя и бомжи, но тоже люди, вот и поговорим о боге и вере.
– Конечно, зайду вечерком, – ответил Михаил Ефимович, взял свои две стопки книг в руки, и пошел на свою торговую точку развивать рыночные отношения в России, типа орально – сексуальных отношений Моники Левински и президента США Клинтона, о которых говорил однажды Учитель и которые развили рыночные отношения в Америке.
Потому и Михаил Ефимович своей торговлей вносил вклад в развитие экономики России, хотя и не платил налогов, за что его гоняли милиционеры и иногда отбирали выручку. Что поделаешь: это и есть рыночная экономика и рыночные отношения между людьми: человек человеку – волк или, в лучшем случае человек человеку – продавец и покупатель.
–Руководители России: депутаты, министры, губернаторы и прочие, тоже могли бы через таких Моник вносить свой вклад в развитие страны: по иному-то они не умеют и не могут – глядишь, страна бы и развивалась через оральный секс, может и ему бы досталось какое-то социальное жильё и пенсия, – подумал Михаил Ефимович.
IX
Добравшись до своего торгового места, где он решил разместиться сегодня с книгами, Михаил Ефимович организовал на тротуаре свою торговую точку, так, чтобы не мешать прохожим.
И часа через три он, перед наплывом прохожих, возвращающихся с работы, свернул свою торговлю, увязав остатки книг в стопки: день выдался удачный, он продал почти половину книг, выручив 500 рублей.
Вспомнив напутствие Учителя, он купил водки, круг краковской колбасы, соленой кильки и хлеба для общества, а для себя и бутыль кваса и направился с покупками в жилище бомжей, которые оказались уже в сборе и накрывали на стол, расставляя и раскладывая добытые ими припасы и напитки. Ужин обещался быть обильным.
Общество бомжей неторопливо насыщалось пищей, смачивая её небольшими порциями водки, подливаемой из стоящих на столе бутылок. Когда две бутылки суррогатной водки опустели, и на столе осталась только одна бутылка хорошей водки, принесенной Михаилом Ефимовичем, люди отодвинулись от стола и закурили.
Михаил Ефимович не пил и не курил, а потому продолжал трапезу из колбасы с хлебом, запивая их квасом, который сам же и принес.
Учитель, раскрасневшись от выпитой водки, тоже закурил, как обычно, выбранным из коробки окурком, и откинувшись в кресле, сказал: «Пора вернуться к утреннему спору о религии и её служителях. Чем ты, Хромой, недоволен был у церкви? Изложи подробнее».
Хромой докурил свой окурок до фильтра, выкинул его в окно и ответил так: «Недоволен я попами и всей их церковной братией, за то, что прогнали меня от входа в церковь из-за денег.
Недоволен, также, и навязываемой попами религиозностью и как они хвалят нынешнюю власть и хают Советскую власть, хотя и говорят, что всякая власть от бога.
А государство, в лице нынешних властителей, строит за счет народа церкви, мечети и синагоги, чтобы люди уповали на бога и не задумывались о том, кто виноват в нашей убогой жизни и что делать – чтобы изменить её к лучшему.
Все и вдруг стали верующими, начальники вместе с ворами стоят в церквах и неумело крестятся, показывая свою набожность, и не сметь смеяться над ними: для этого придуман закон о защите прав верующих.
Я вот, к примеру, атеист, а это тоже вера, но не в бога, а в его отсутствие и меня попы на улицах раздражают, но как атеист я под этот закон не подпадаю, и мои оскорбленные чувства никто не защищает.
– Хватит, Хромой, жалобиться, – прервал его Учитель,– давайте посмотрим в корень проблемы веры в бога, как бы он не назывался: Христос, Аллах или Иегова. Посмотри в окно, Хромой: что ты видишь? Ты видишь, что земля плоская и каждое утро восходит над ней солнце, проходит по небосводу и уходит куда-то, на западе, чтобы завтра снова взойти на востоке. Отсюда следует, что земля плоская и солнце крутится над ней, не так ли?
Вот люди так и думали, но только недавно, лет 500 назад, узнали, что земля – это шар и она крутится вокруг солнца, а не наоборот.
Люди, с древности, не умея объяснить явления природы, свои болезни, рождение и смерть, придумали себе божественных идолов, что устроили этот мир, правят им и решают судьбы людей, которые должны безропотно покоряться воле богов. Все верования основаны именно на этом.
Потом появились служители богов: жрецы, попы, муллы и раввины, которые стали толковать волю богов и через себя, как посредников, якобы выпрашивая для других людей лучшей доли или судьбы и получая за это вознаграждение в виде пожертвований.
Ну а где деньги – там всегда есть организация или учреждение, которое этими деньгами распоряжается: так появились концерны веры: христианской, мусульманской, иудейской и многих других, со своими штатами, молельными домами и другими предприятиями, которые существуют за счет средств отдельных людей и общества в целом.
Взамен, эти церкви убеждают людей слушаться и подчиняться властям, надеяться только на бога и не пытаться перестроить жизнь по справедливости.
Большевики в России покончили с политическим влиянием церкви, отделили её от государства, что уменьшило доходы церкви и, конечно, вызвало злобу церковников, также как и помещиков, и капиталистов, тоже живших за счет других. Поэтому, церковь ныне клеймит Советскую власть и всегда, когда могла, вредила этой народной власти.
Зато сейчас, между церковниками, властью и ворами всех мастей установилось полное согласие и взаимопонимание.
Власти и жульё обирают народ, а церковь призывает к смирению и покорности, ну а доходы от этого делятся между ними. Потому тебя, Хромой, и прогнали от входа в церковь, что ты встал на пути церковных денег – человек бросил в твою кепку червонец, который должен был оставить в церкви: такое у попов не прощается.
Вот ещё факт. При Советской власти, где было много евреев? В науке, торговле и в попах – более половины всех попов в России были из крещеных евреев, а люди этого племени, как правило, кучкуются там, где можно поживиться без особого труда.
Сейчас евреи бегут из науки, но в попах остаются и множатся: значит, там есть чем поживиться. И кто же руководит нынче православной церковью? Нынешний патриарх Кирилл – Гундяев, его предшественник Алексий II – Ридигер: не правда-ли, какие хорошие русские фамилии? И дела их соответствуют фамилиям: Ридигер не остановил расстрел парламента ЕБоНом, а Гундяев и вовсе подторговывал водкой и сигаретами, чтобы пополнить церковную казну.
Иудеями руководит раввин Берт Лазар, который специально приехал из США и говорил как-то Путину, что никогда евреи не жили в России так хорошо, как сейчас. Ну а что русские в России вымирают – так это мелочь и издержки рыночной экономики: не могут мол, русские, приспособиться к демократии, потому и мрут, как мухи осенью, а попы гоняют на «Мерседесах», строят виллы за рубежом и наедают животы, как и «новые» русские, в основном, нерусской наружности.
Вот и ты, Хромой, пытался перехватить деньгу у попа на входе в церковь, да ещё и обижаешься! Не прав ты, Хромой, – заключил свою речь Учитель и предложил выпить за веру, но не в бога, а в человека и человечество в целом, которое преодолеет нынешнее время, сбросит с себя идиотизм и мракобесие церкви вместе с ростовщиками и частными собственниками и будет устраивать лучшую жизнь для всех, а не только для мошенников, проходимцев и попов, которые должны исчезнуть окончательно и навсегда в том далеком и, наверное, светлом будущем.
Общество бомжей согласилось с тостом: водка была разлита и выпита молча.
–Лично мне всё равно: есть церковь и её бог или нет, – сказал вдруг, Черный,– я, конечно, не верю в бога и, думаю, что мало кто в СССР был верующим. Были притворяющиеся в вере, в основном, попы и старухи, но я иногда заходил в церковь: постоять и помолчать в тишине, подумать о своей жизни, отрешиться от злобы, зависти, жадности и суеты и выходил из церкви какой-то умиротворенный и успокоенный.
Это помогало мне продолжать свою обычную жизнь дальше, пока не наступили эти проклятые времена шакалов, в которых превратились обычные люди в погоне за деньгами.
– Правильно, Черный, – поддержал его Учитель, – в церкви нет суеты, если обычный день, а не церковный праздник, полумрак, тишина, горят свечи: всё это настраивает на спокойное раздумье, снимает внутреннее напряжение и отвлекает от текущих забот и неприятностей.
Церковники тонкие психологи – человека надо расслабить, успокоить внешней обстановкой, и уже потом, внушать ему: что он слаб и немощен; на всё воля божья; надо просить бога, чтобы тот помог в жизни; и прочая церковная чушь и тогда, расслабленный человек легко и незаметно для себя передает деньги для церкви, а на самом деле для церковной братии.
Посмотрите вокруг: народ нищает, а церковь богатеет, строятся новые храмы и хоромы за счет государства, а бездомных людей и беспризорных детей становится всё больше.
Почему же бог, при таких усердных молитвах, не помогает сирым и убогим, а при безбожной Советской власти строились дома и заводы, санатории и школы и бог не возражал?
Да потому, что бог придуман для слабых людей, которые потеряли надежду на себя, не стремятся перестроить свою жизнь и заставить власти заботиться о людях, Эти слабые люди надеются на всевышние силы, которые все проблемы решат за них.
И чем хуже сейчас становится жизнь –тем усерднее люди бьют поклоны богу, вместо того, чтобы сменить власть негодяев и продолжить созидание лучшей жизни, которое пусть и медленно, пусть и с ошибками, но неуклонно проводилось при Советской власти.
Ныне власть строит церкви вместо заводов и квартир, чтобы больше людей веровали в бога и ходили в эти церкви, чтобы слабых людей, надеющихся только на бога, становилось больше, и чтобы люди собирались в церквях, а не на площадях и в заводских цехах, с требованиями и протестами против нынешней жизни и нынешних властей, которые устроили народу такую шакалью жизнь.
Ты, Черный, заходил в церковь, чтобы успокоиться и расслабиться, как говорится, душой. А попы тебе для этого были нужны? Нет. Так почему же попы встали посредниками между человеком и богом и внушают, что без церкви общаться с богом нельзя – это ересь и отступничество от веры по их церковным канонам, то есть законам? Пусть бы церковники учили людей, как нужно общаться с богом, чтобы он услышал каждого человека.
Почему нельзя мысленно пообщаться с богом, например, в тишине своей квартиры или на садовой скамейке в парке, под тихий шелест листвы деревьев? Да потому, что церковь тогда будет не нужна, как посредник между человеком и богом, а если не нужна церковь, то не нужны и церковники, которые живут за счет посредничества.
Сейчас полстраны – России живет за счет посредничества, перепродавая товары и услуги и ничего не создавая сами. Так и попы: перепродают услуги общения человека с богом, попутно приторговывая водкой, сигаретами и, конечно, различными атрибутами веры: иконы, кресты, молитвенники и прочее обмундирование веры, Тоже самое и у мусульман, и у иудеев, и прочих вероисповеданиях.
И немного о самом боге. Меня всегда поражала жестокость бога: будто Иисус, Аллах, Будда и прочие божества. Священные писания толкуют нам, что всё сущее вокруг, весь мир, создан богом, а человека он создал по своему образу и подобию, следовательно, люди – это дети божьи.
Почему же бог так жесток к своим детям: наказывает их с садистской жестокостью за их проступки и просто так, каждого в отдельности и всех скопом, постоянно создает безвыходные ситуации, чтобы люди зверели по отношению друг к другу и уничтожали сами себя?
Если ты всемогущ, то воспитывай людей, учи их, а не уничтожай с настойчивостью маньяка!
Если всякая власть от бога – как твердят церковники, то почему власть, чаще всего, направлена против большинства людей, чтобы сохранить привилегии меньшинству избранных?
Если ты, бог, то поставь во власть достойных людей, созданных по твоему образу и подобию, или же сам бог такой же, как и его, богом избранная, власть?
Почему бог не наведет порядок в созданном им мире, чтобы люди жили достойно сейчас, а не в мифическом загробном мире, который наступит после конца света? Или бог не может этого сделать и, значит, не всемогущ?
Ведь существует же, в христианстве, параллельно с богом и сатана, на которого власть бога не распространяется и по писаниям следует, что когда-то, в будущем, бог и сатана встретятся в решающей битве добра со злом и неизвестно ещё, кто из них победит.
На все эти вопросы, нет ответа, а наши церковники твердят: всё от бога, покоряйся божьей воле, молись, плохо сейчас – хорошо будет потом, на том свете и прочая чушь, лишь бы отвлечь людей от реальных поступков за улучшение общества и своей жизни, но так, чтобы не за счет других и не во вред людям и природе, как части божьего промысла.
– Довольно, Максимыч, – перебил его Хромой,– меня ты убедил, а теперь пойди к церкви и убеди в этом прихожан и попов. Мне кажется, что попы тебя схватят и сдадут ментам за оскорбление чувств верующих, а там суд и каталажка будут ждать тебя.
– В тюрьме я ещё не бывал, не знаю какая там жизнь, но думаю, что не хуже чем здесь, в развалинах дома: там есть крыша над головой и питание не нужно добывать.
Помню, в начале 90-ых годов, когда ЕБоН усиленно уничтожал страну, прочитал я как-то в газетке заметку. Одна пенсионерка из Магадана писала, что провела в сталинских лагерях 10 лет, конечно ни за что – это сейчас все бывшие лагерники твердят, но не в этом суть. Отбыв срок, женщина осталась жить в Магадане и вот, при ЕБоНе, жить на пенсию ей стало невозможно: пенсию отдает за квартиру, полученную бесплатно от Советской власти, а на еду и житье – бытье денег не остается. И эта пенсионерка просила: откройте, Христа ради, сталинские лагеря вокруг Магадана и возьмите меня назад в тот лагерь: там я всегда была в тепле и накормлена и жила лучше, чем сейчас.
– Может быть, и нам всем попроситься в тюрьму? Хоть поживем по – человечески и помоемся, а то протухли совсем при этой демократической бомжовой жизни. Как общество смотрит на моё предложение?
Общество промолчало, не будучи готовым самим идти в тюрьму. Черный заметил: – Чтобы попасть в тюрьму, надо это заслужить: что-то сделать, чтобы посадили.
– А ты найди тех, кто обманом продал твою квартиру и убей их всех или хотя бы одного: и поквитаешься за обман, и в тюрьму попадешь, а за убийство сейчас не расстреливают и содержат в тюрьме в хороших условиях, по европейским стандартам, – сказал Хромой, улыбаясь щербатым ртом.
– Действительно, – подхватил идею Учитель, – все мы лишились своего жилья – потому, отчасти, и находимся здесь. Я сам отдал, по доброй воле, свой дом недоброй внучке, Иванов пропил свою квартиру, а все остальные пострадали от мошенников. Так почему же вы, не отважились на поступок и не отомстили негодяям – пусть даже и попав в тюрьму по нынешним законам? Нет, вы поджали хвосты и подались в бомжи, вместо того, чтобы бороться со злом.
Тебя обокрали – убей вора, глядишь, другие задумаются, прежде чем мошенничать: так поможешь другим, а сам будешь мучеником, и люди будут молиться за тебя. Так нет, вы смирились по-христиански, и теперь мы – бомжи, а мошенники и проходимцы жируют вместе с властью, которая их покрывает.
–Что ж, ты, Максимыч, подбиваешь нас на преступление, чтобы отомстить за украденную квартиру, – проворчал, недовольно, Черный,– всю страну ограбили и растащили, и никто не поднялся на защиту, а ты хочешь, чтобы мы начали, а другие, может быть, подхватят. Нет, пусть другие начнут, а мы поможем.
– Вот, все так и думают: пусть кто-то начнет, а я подсоблю. Как говорится: «Иван кивает на Петра». Все чего-то ждут, а ворюги тащат всё, что попало по руку из страны, власть набивает карманы, церковь тоже не отстает от них и призывает к социальному миру и божьему послушанию, а мы сидим по чердакам, как Тихий, пока нас не изведут окончательно, – ответил Учитель на замечание Черного и продолжил. – Всё дело во власти. Власть бывает политическая, экономическая и духовная.
Политическая власть – это наши правители, которым наплевать на страну и её жителей – лишь бы удержаться наверху.
Экономическая власть – это наши олигархи, которые прихватили обманом всё достояние страны – СССР и теперь распродают трофеи оптом и в розницу, подбрасывая народу крошки со стола, чтобы люди не взбунтовались и не вернули силой всё утраченное.
Власть духовная – это церковники, которые внушают людям, что всё от бога и то, что творится в стране – это тоже божий промысел и наказание нам за безбожные годы Советской власти, хотя простым людям вовсе и не запрещалось посещать церкви – если хочешь. Надо мол, молиться богу, а не бунтовать против предателей и воров и всем воздастся по заслугам: божьей, а не людской волею.
Ну что? Закончим беседу о церкви, в которую нас втянул Хромой,– спросил Учитель и, не услышав ответа, закончил так:
– Человек, а не бог решает свою судьбу и выбирает свой жизненный путь. Это мы, свои неудачи и промахи, списываем на бога, совершив преступление, мы виним в этом не себя, а жертву и обстоятельства.
Надо относиться к людям так, как ты хочешь, чтобы относились к тебе – тогда будет мир и гармония между людьми и не нужен будет никакой бог, как он мало кому был нужен при Советской власти, пропагандирующей человеческую мудрость, приписываемую богу, как божьи заповеди, под названием «Моральный кодекс строителя коммунизма», но не всегда, к сожалению, их выполняющей, что и привело, в итоге, к нынешней власти шакалов и воронья, догрызающих и доклевывающих страну, лежащую в руинах и народ, прозябающий в нищете.
Предлагаю выпить за нас – бездомных безбожников, – закончил Учитель.
И все потянулись к бутыли с остатками водки. Первым оказался Иванов, который и разлил напиток в стаканчики, осушенные тотчас, нетерпеливыми обитателями приюта.
Осушив стаканчик, Черный спросил: «С церковью всё ясно, а что ты думаешь о человеческой душе, Максимыч? Есть она или нет, и какая она – если есть»?
Учитель помолчал, подумал и ответил так:
–Никакой души, конечно, нет – это поповская выдумка, чтобы обнадеживать людей, обманутых и обобранных в этой жизни или неполноценных и увечных людей, надеждой на какую-то другую жизнь души после смерти человека.
Я тоже много думал об этом и решил так: пусть даже есть что-то такое – неведомое, где хранится вся жизнь каждого человека, что-то типа диска памяти в компьютере.
Когда диск в компьютере и тот включен, можно воспроизвести эту память и совершать какие-то действия с ней, но если компьютер выключен или сломан, то ничего не получится.
Так вот, человеческий мозг – это компьютер с воспроизводящими, через тело, устройствами в виде органов чувств: зрения, осязания, слуха, обоняния и вкуса. Смерть означает поломку мозга – компьютера и он выключается, а тело гибнет.
Пусть душа, при этом, сохраняется, как диск памяти, но чтобы она что-то ощущала, нужен другой компьютер-мозг и тело, а их, других, у человека нет: значит и запись с его души нельзя воспроизвести.
Именно поэтому, душа – даже если она и существует в каком-либо виде, будет бесчувственной и бесполезной с позиции памяти и чувств конкретного умершего человека, так сказать, вещью в себе, которая ничего не чувствует из-за отсутствия органов чувств и не вступает в контакт с нашим внешним миром по той же причине – отсутствие органов чувств.
Это как в библиотеке: множество книг стоят на полках, но чтобы узнать их содержание, нужно, чтобы книгу прочитал кто-то посторонний, а сама книга, при этом, ничего чувствовать и ощущать не будет.
Индусы придумали, что душа может переселяться в других людей и даже животных – подобно диску памяти, переставляемому в другой компьютер.
Твоя душа в другом человеке, в этом случае, ничего не помнит о предыдущей своей-твоей жизни в этом человеке, следовательно, даже в этом случае память твоей души невозможно воспроизвести в другом человеке и жизнь твоей души в другом человеке начинается с чистого листа, а все предыдущие записи невозможно воспроизвести – они бесполезны.
