Стас Колокольников
Бог завещал мне Землю
– Любовь, малыш, это не то, что ты себе представляешь, – с трудом говорил Толя. – Это всегда намного хуже и лучше…
– Я тебя не понимаю, – еще жалобнее повторила Рита.
– Думаешь, я тебя понимаю, когда ты так пищишь, – не выдержал Толя. – Что с тобой происходит, малыш? Кому ты подарила свои мозги?
Рита заплакала. Иногда от ее слез в Толе скреблась жалость, а чаще вырывалось бешенство. В этот раз заскреблась жалость, он стал гладить Риту и говорить о любви.
– Ты ужасно пахнешь, – улыбнулась Рита.
– Я подружился с бродягами. Выяснил, что они любят животных и готовы петь. Но больше пить. А пьют всякую гадость. Кажется, я обещал им подарить телефон и гитару.
– Что? Иди прими душ, потом я тебя покормлю.
– А где твоя сестра?
– Вчера ушла на концерт.
– С теми двумя котами?
– С другим парнем. Она-то хоть позвонила.
– Ты меня ждала?
– Не спала всю ночь. Отпросилась у шефа. Час назад кто-то звонил на твой телефон. Какой-то режиссер.
− Это по работе.
− Ты нашел работу?
− Почти.
После завтрака Толя помыл посуду и предложил лечь отдохнуть. В постели они обнялись и уснули. «Пусть мир катится куда ему вздумается, – напоследок подумал Толя, уткнувшись в подушку. – Все равно мне катиться вместе с ним, пока я сплю с женщиной и охраняю наш дом».
Вечером, выспавшись, Толя в одиночестве наблюдал в окно. Рита ушла в магазин. Пустой двор, только два старика рылись в мусорном баке. В стороне странный лохматый тип в поношенном пальто тоже смотрел на них. Сначала один старик нашел костыли. Примерил их, повертел в руках и отставил в сторону. Потом другой нашел куртку, попытался в нее залезть, но она была откровенно мала.
Странный тип повернулся и ушел. Наконец из глубины мусора старики извлекли какой-то сверток. Надорвали его. Озираясь, быстро сунули в свой пакет и исчезли.
«Дурацкая скучная жизнь, – равнодушно размышлял Толя. – Можно устроиться на работу, строить карьеру, можно бездельничать и валять дурака, можно даже сойти с ума. Всем наплевать. Вечность интересуют другие дела». Час назад Толя пообещал Рите, что возьмется за любую работу: на стройку, в статисты, в курьеры, куда угодно. Она обрадовалась и сказала:
– Теперь в нашей жизни все изменится!
Но ничего не изменится, пока не поймешь, что тебя обманули и вместо жизни подсунули использованную резинку. И тогда нужно будет начинать по новой, и тогда нужно будет делать реальный выбор – кто ты на самом деле.
Толя заварил свежего чая, отгоняя паршивое настроение. И тут под окном зашуршали шины. Несколько раз громко, по-хозяйски, посигналил автомобиль. Хлопнули дверцы. Грубые голоса, как бревна, прокатились по двору. Толя выглянул. Две детины в черных костюмах перерывали мусорку, как кроты. Судя по энтузиазму, они искали не старые куртки и башмаки.
«Повезло старикам, – обрадовался Толя. – Может, оно и хорошо, что каждое мгновение у кого-то появляется шанс купить новую жизнь. В сущности, похожую на старую, но все-таки…»
Настроение медленно поползло вверх. Напевая, Толя автоматически включил телевизор. Потом выключил. Подумал и опять включил, усмехнувшись: «Ведь скоро меня покажут».
Любимый ученик
Надо было как-то выкручиваться. В карманах пусто, идей никаких, за квартиру платить через неделю. Хорошо, в столице всегда найдется работенка на пару дней: в массовке ток-шоу, сборщиком заказов на складе, курьером или на рекламных опросах. А потом хоть полмесяца ищи дело всей жизни да кормись полуфабрикатами.
– На студии «Час суда» на Профсоюзной каждый день с утра кастинги проходят, езжай туда, Петька, – посоветовал сосед Андрей, работавший художником-оформителем в типографии. – Я у них в прошлом году за день сто долларов заработал.
Двухкомнатную квартиру на бульваре Яна Райниса вместе с Петей снимали еще трое друзей, в разное время приехавших из Сибири. Все давно при деле, и только Петя временно безработный: в поисках своего стиля он записался на литературные курсы и бесплатно писал другу для сайта игривые статьи о музыке шестидесятых.
– Надо ехать, – согласился Петя.
И поехал.
В фойе у поста охранника в ожидании кастинга набилось человек пятнадцать, выглядевших так, словно до этого они все вместе просидели, как транзитные пассажиры, на вокзале пару суток. Их по очереди заводили в комнату с видеокамерой, просили пройтись перед ней туда-сюда, что-то рассказать и поулыбаться. Управившись за час, оставили четверых: двух мужчин и двух женщин.
– Серия называется «Любимый ученик», сейчас вам раздадут текст, почитаем вслух по ролям, – сообщил молодой режиссер в просторной желтой кофте.
– А кто будет любимый ученик? – спросил рослый парень с щербинкой в зубах.
– Он, – ткнул в Петю пальцем режиссер.
По сценарию Петин герой пытался отравить бывшую учительницу. Причина банальная – квартира. Сердобольная пожилая женщина поторопилась переписать на любимчика свою жилплощадь. Однако спровадить одинокую старушку на тот свет не удается – на пути злодея встал бывший одноклассник (а теперь сотрудник органов внутренних дел). Он и раньше не жаловал любимого ученика, был между ними нерешенный конфликт – первая красавица в классе, вскружившая головы обоим молодцам. Как и полагается несмышленой бабенке, она выбрала негодяя, будущего отравителя.
– А я что, буду с ними двумя мутить? – спросила девица.
Режиссер лишь отмахнулся. Типаж он подобрал что надо, за такую аппетитную кралю можно было поконфликтовать, да и соперник Пети − внушительных размеров, с хладнокровной борзостью в глазах − очень походил на полицейского. Только училка больше напоминала сбрендившую у телевизора домохозяйку. Но выбирать было особо не из кого.
– Вы − классная руководительница Марья Петровна на пенсии, роль почти без слов, лицо пожалостливей делайте и сильно удивляйтесь, когда узнаете, что вас пытались отравить, – советовал ей режиссер. – Можно и слезу пустить.
Актерам подобрали костюмы. Одели в изрядно поношенный секонд-хенд. Марья Петровна чихнула пару раз в рукав.
– Основные съемки завтра в студии, – сказал режиссер, – а сегодня на подсъемку в квартире поедут учительница и ее любимый ученик. За это дополнительно по пятьдесят долларов.
По сюжету злодей ходил к учительнице на квартиру, приносил кефир и крошил туда таблетки, повышающие давление, чтоб добить и без того шаткое здоровье Марьи Петровны. Как-то в подъезде ему встретился бывший одноклассник, капитан полиции, тот сработал профессионально. Почуяв недоброе, установил камеру на кухне учительницы и вскоре зафиксировал, как отравитель вершит темные делишки. В следующем эпизоде вбегают ребята в форме и вяжут любимого ученика.
На первом дубле Петя перестарался.
– Не надо вот этого Станиславского, – поморщился режиссер. – Я тебе верю, родной. Только попроще физиономию сделай. Ты же не Цезаря Борджиа играешь.
С третьего раза Петю успешно повалили на пол и надели наручники. Он не стал яростно отбиваться и кусаться, как во второй раз, и дико выть, проклиная ментов, как в первом дубле. Просто упал носом в пыльный ковер и затих.
Домой Петя ехал пока без денег, но довольный. Это была его третья роль в постановках. Первая – принц в «Золушке» в школьном спектакле – прошла с успехом, когда ему было шестнадцать лет, потом в девятнадцать он изобразил уверенного молодого бизнесмена в рекламе мебели местного производства. Ну и вот наконец, спустя пятнадцать лет, уже в столице – роль неудачливого убийцы, что можно было признать, и по экранному времени, и по оплате, за карьерный рост в актерской сфере.
Повторяя завтрашнюю роль, Петя подошел к подъезду. Во всех трех окнах их квартиры на втором этаже горел свет, кто-то метался за шторами как беспокойный призрак. С опаской Петя поднялся по лестнице.
По квартире бегал Манкин.
– Чего с ним? – спросил Петя у Андрея.
– Что-то в группе у них стряслось, толком не поймешь… Мне в ночную смену, сам тут разбирайся. Пока.
– Пока.
Манкин бегал из комнаты в комнату, громко разговаривая по телефону, чаще всего слышались слова «крысятничество», «ложь» и «измена». Манкин уж лет двадцать как был художественным руководителем рок-группы «Небесная терраса», исполнявшей песни на его стихи, получался такой религиозно-духовный рок. У них были поклонники и хиты, пусть не мирового масштаба, но вполне на уровне, чтобы чувствовать себя при деле в этом полоумном мире.
– Иуда, предатель, – увидев Петю, сказал Манкин.
– Кто? – попятился Петя.
– Да кто же еще, наш звездный вокалист! Артист наш!
– А, Митька. Ушел в запой и не вернулся?
– Я к нему, как к родному! Как к брату, как к сыну! А он!
Манкин был на взводе и явно хотел все разъяснить. Судя по блеску глаз и запаху коньяка – дело серьезное.
– Пойдем на кухню, – схватил Петю за рукав Манкин.
– Пить не буду, у меня завтра важный день, съемки. Шоу-бизнес, сам понимаешь.
Манкин заскрипел зубами. Комплекции он был боксера легкого веса, роста невысокого, но в гневе становился неистовым и беспощадным. Прямо один из черных гусаров – этих ребят он уважал. Мог среди ночи включить гимн гусаров в исполнении хора Валаамского монастыря и громко и сурово подпевать: «Не стоят, а храпят кони вороные! Не ржавеют, а горят сабельки кривые! Я из гроба приду! Стану мертвым в ваш строй, где бессмертным стоял я, бывало!»
– Просто посижу с тобой, – согласился Петя.
На кухне он налил себе чаю, Манкин коньяк.
– Я к нему, как к сыну, как к брату, – погнал по кругу Манкин. – Иуда!
– Перестань. Нормальный Митька человек. Даже симпатичный. Я же его знаю.
– Вот в этой симпатичности все дело. Харизмой берет. Все внимание к группе и нашу популярность приписывает исключительно себе. Выходит, он даже не понимает, о чем поет!
– Как это?
– Да вот так, все слова мимо сердца. А теперь он решил свой проект организовать, где мои песни собирается исполнять.
– И ты из-за этого на него взъелся?
– Да мы недавно поймали его за руку. Воровал деньги из общей кассы с концерта! Мы ему: как же так, брат?
– А Митя?
– Простите, говорит, бес попутал.
– Так у него сейчас семья, ребенок родился, можно понять. Ну, взял чуть больше, не из чужого же кармана.
– Понять можно. Но он предал нашу дружбу. И доверие. А всякий предающий и оскорбляющий любовь и дружбу, предает и оскорбляет Бога! Отрекается от него. И попадает под власть дьявола.
– Ну, это уже перебор. Митя творческий человек, стало вам тесно в одном коллективе, разойдитесь миром. Он ведь добряк, по сути… как ребенок.
– Это он кажется таким. Это маска! А между «казаться» и «быть» лежит пропасть, которую можно перейти лишь с божьей помощью. Понимаешь?!
– Фуф, – выдохнул Петя.
Тут пришел четвертый сожитель. Павел, человек умный, терпеливый и неконфликтный, снимал на видеокамеру деловую житуху больших людей при власти, имел с них деньги и мечтал однажды послать все это подальше и написать книгу.
– Чего у вас тут? – спросил он, устало выгружая продукты из сумки.
– Наш обнаглевший до беспредела артист, иссохший от зависти, пытается не просто присвоить мои песни, а украсть у меня душу! – воскликнул Манкин, но видя, как поморщился Паша, негромко пояснил: – Я давно заметил, как Митрофан перенял у меня не только мимику, жесты, манеру говорить и вести себя, но и образ моих мыслей. Надо это понимать, иначе непонятно вообще, что происходит.
– Ладно, я спать, рано вставать, спокойной ночи, – попрощался Петя, чувствуя, что не может принять чью-либо сторону.
Еще некоторое время он слышал, как Паша разогревает себе ужин, а Манкин цитирует святых отцов:
– Чадо мое, будь осторожен с театром, который называется миром, ибо оборванцы и обыватели на его сцене одеваются в одежды царей и владык. Некоторые кажутся таковыми истинно и обманывают воображение зрителей. Когда же представление заканчивается, маски снимаются, и тогда все являются такими, какие есть на самом деле!.. От Суда Божьего не уйдет никто!
Манкин любил поговорить на религиозные темы с Павлом, тот когда-то учился в Барнауле на факультете теологии и слушал с интересом и пониманием.
Утром Петя приехал в студию. Костюмеры долго подбирали наряд. Вчера, на съемках в квартире, когда он появлялся в камере слежения, его внешний вид особо не волновал. А тут тщательно зачесали волосы назад, примеряли очки в разной оправе, пока не получился злодей низкой пробы. Увидь Петя себя на улице, так бы и плюнул вслед.
– Отлично, – сказал ему режиссер, – пару раз можешь чего-нибудь отчебучить.
– Чего отчебучить?
– Крикни чего-нибудь о своей невиновности, ну на мента этого, одноклассника твоего, наедь.
– Сделаем.
– Верю в тебя.
Слушание дела проходило бойко. Судья набрасывала вопросы, наседал обвинитель, адвокат флегматично отбрыкивался, тупила Марья Петровна, девица кокетничала. Наконец и Петя решил выкобениться, когда одноклассник стал отгружать в его адрес нелестные эпитеты, упирая, что Петя врун и подонок с детства. Петя нервно вскочил и прокричал:
– Да это он так говорит, потому что Ленка на выпускном меня выбрала! Он со школы мне завидует! И что я был любимый ученик – это тоже его всегда подбешивало! Это он все подстроил! Точно!
А когда вина была доказана и объявили приговор, Петя забился в истерике и прокричал:
– Нет! Этого не может быть! За что?! Я невиновен! Марья Петровна, не погубите! Марья Петровна! Родная! Это же я – ваш любимый ученик!
Адвокат пожал плечами. Марья Петровна выпучила глаза. Судья в черной мантии удовлетворенно, как опившийся крови вампир, кивнула и, откинувшись в кресле, прикрыла глаза. На Петю опять надели наручники.
Публика расходилась довольная, поглядывая на него как на маньяка.
– Молодцом, – похвалил режиссер. – Вон у той женщины получите гонорар.
– А есть еще такая работенка? – спросил Петя.
– Нет. Теперь вам полгода светиться на экране нельзя. И не пытайтесь, вы в базе данных.
Петя перебросился еще парой фраз с режиссером, и они разошлись, довольные друг другом. У проходной поджидала непутевая Ленка.
– Ты куда теперь? – спросила она по-свойски, будто и правда отучилась с Петей десять лет в одном классе.
Он на мгновение замешкался, разглядывая ее стройные ноги, а придя в себя, толкнул дверь и уверенно сказал:
– На пробы… к Спилбергу.
Петя столкнулся с Митей на выходе из метро. Вид у того был удрученный, как будто он опоздал на Тайную вечерю, пришел, а ее перенесли на среду. Он бы и мимо прошел, не замечая никого.
– Привет, Митрофан, – задержал его Петя. – Приезжал с Манкиным мириться?
Митя грустно посмотрел, о чем-то подумал и сказал:
– Да наоборот, пока его дома нет, приехал кофту забрать. Холодает уже. Совсем новая кофта, жена подарила. Оставил у вас в прошлый раз, когда Андрюхин день рождения отмечали.
Петя отвел его в сторону и спросил:
– Ну и как это у вас получилось? В Интернете такая склока из-за твоего ухода из группы. Ты прямо как Том Мейган, тот тоже не по своей воле ушел из группы на пике популярности.
– Кто это?
– Вокалист Kasabian.
– Не знаю таких… Лично я ни с кем не скандалил. Даже ни на один пост не ответил. Вообще, это очень стремная история… Может, книгу написать о своей жизни и творчестве в группе? Чтоб люди всю правду узнали.
– Напиши. Я слышал, ты своей проект создаешь.
– Да. Позвали выступать в Воронеж и в Омск. Чего отказываться. Деньги нужны. Музыканты есть, будем свои песни сочинять. Ты сам как?
– Нормально. Сто пятьдесят долларов заработал на чужом безумии. За квартиру отдам, ребятам ужин устрою. Кстати, могу строчку подбросить, – предложил Петя. – Надо?
– Какую строчку?
– В песню, – не дождавшись заинтересованности, Петя старательно пропел: – Вчера еще было семь верст до небес, сегодня дремучий загадочный лес.
– Это о чем?
– Да хоть о чем.
– Не надо.
Вечером парни втроем сидели за накрытым столом, Манкин задерживался на работе. Помимо поэзии, он неплохо отделывал стены декоративной штукатуркой. Задорого. «Я работал. Я писал стихи», – это было не про него.
Когда собрались расходиться, вошел сияющий Манкин в новых туфлях и весело проговорил:
– Вставайте, пойдем отсюда!
– Ты чего такой радостный? – удивился Петя. – Башмаки обновил. Женишься?
– Объект сдал, надо отметить. Едем в пиццерию! Пиццы хочется.
– Да мы только поели. Петька сегодня разбогател, продуктов принес, мяса с картохой и сыром запек, чилийским вином угощает, – сказал Андрей.
– Сегодня прям день званых ужинов, – усмехнулся Павел.
– Это последний на сегодня. Откажетесь, обижусь.
Таксист, застряв в пробке, высадил компанию на Ордынке у церкви Покрова Богородицы. Город сверкал огнями и потрескивал, как испорченная проводка. Словно стараясь опередить поддувавший в спину ветер, они быстро прошли дворами на Пятницкую в Dominos. И только вошли, как стали свидетелями ссоры двух женщин из-за расшалившихся детей. Толстая тетка, которой помешали дети, крыла их мать матом, потом перешла к решительным действиям. И попыталась дать мамаше коленом под дых. Какой-то парень, похожий на сегодняшнего режиссера в желтой кофте, вместо того чтобы разнимать, снимал на телефон потасовку. Увидев новых посетителей, он навел камеру на них, Манкина аж передернуло.
– Поехали в другое место, – твердо сказал он.
Персонал пиццерии оттаскивал разбушевавшуюся бабу.
– Только недалеко, – попросил Павел.
Полчаса, пока ждали пиццу в IL Патио на Волхонке, тянулись медленно. Паша и Андрей пару раз обменялись мемчиками и ссылками на смешное видео. Манкин, сидевший между ними, некоторое время молча наблюдал, как они посмеиваются, глядя в телефоны, и наконец высказался:
– Теперешняя жизнь основана на повышенном мнении о себе. Настоящих людей все меньше, а информационных вампиров все больше.
– Ты чего? – спросил Андрей. – Мы ж не маленькие, все понимаем…
– Во всем этом дух нечистой силы, – гнул свое Манкин. – Тот, кто ему подыгрывает, не просто лицемерит, а предает свет в себе.
– Мысли о Мите покоя не дают, – догадался Павел. – Что ж ты все судишь его, а как же прощение?
У кассы возникла ссора, покупатель возмущался из-за медленного обслуживания. И хотя продавщица толково объясняла, в чем дело, он не хотел вникать и твердил:
– Я не понимаю, почему так долго?!
– Что-то не везет нам сегодня с пиццей, – поморщился Паша.
– А я сужу нашего Иудушку семейным судом, и я его не казню, а желаю спасения, – Манкин выразительно посмотрел на всех.
Петр сидел перед ним – лицом к большому окну. И видел, как качались полуголые ветки. Тени от них, похожие на ползущих змей, на освещенной белокаменной стене и бронзовом горельефе здания напротив, возбуждали воображение.
– Лично я помалкиваю, – пожал Петя плечами. – Сам сегодня поработал на информационных вампиров, они мне еще и денег дали.
– Тебе простительно, – сказал Манкин. – Ты ж блаженный, веришь в нового человека будущего, как в Джими Хендрикса.
– С чего ты взял? – буркнул Петя, хотя это и было правдой. – О, кажется, нам несут.
Переговариваясь незначительными фразами, все сосредоточенно жевали ароматную, с хрустящей корочкой пиццу.
– А как же плоды Святого духа – любовь, радость, милосердие и кротость? – вдруг спросил Павел. – Твоего исихазма могло бы хватить, чтобы голова была чиста от беспокойных мыслей.
– Что ж ты не веришь в меня, Паша? – напрягся Манкин. – Ты к чему клонишь?
– Вспомнил карпократиан. Спасение невозможно до тех пор, пока человек не испытает всего.
– Что за ересь, Паша, – еще более сурово перебил Манкин и плеснул в чай коньяка.
Павел пожал плечами и, отвернувшись, посмотрел в окно, где по стеклу сбегали струйки дождя. За ними нечеткие очертания воина с поднятым мечом и знамя с Христом. Вид у Паши стал отстраненный – как будто он не здесь.
Неожиданно Манкин начал читать стихи:
– Нас унижает вода по законам!
Даже не думай стоять под балконом!
Где я стою и смотрю! Плачу, смеюсь и смотрю!
А пока. Пока. Липсис.
Апокалипсис! Апокалипсис!
Такой сюрприз.
Андрей и Петр переглянулись – они ничего не поняли.
– Новое? – спросил Павел.
– Только что.
– Хорошее.
Андрей опять глянул на Петра – надо же, Павлу понравилось.
В такси по дороге домой Павел попытался пересказать Манкину точку зрения своего преподавателя профессора Гамалиилова на природу христианского обожения, но Манкин отмахнулся фляжкой коньяка и сказал, что времена человеческой истории подходят к концу, и все остальное неважно. И только типчики вроде Пети верят, что в сознании людей обязательно произойдут изменения, и жизнь на Земле будет другой.
– Да-да, пробуждайтесь, – закивал Петр. – Даже воображаемые переживания могут помочь ментальной реализации.
– Ну вот, – засмеялся Манкин.
– А что смешного-то, человек переживет глубокую трансформацию сознания и тела, и лет через двести тут совсем все по-другому будет.
– Сатанинские бредни.
– Петька, я вчера читал твои статьи про Ника Дрейка и Тима Бакли. Такие они у тебя получились фантастические, трубадуры вне времени, ну прям волшебные, как на иконке, с нимбами, – сказал Андрей.
– Может, ты думаешь, что и сам такой же, типа людена у Стругацких? – насмешливо спросил Павел.
– Да ну вас, – расстроился Петя.
Отопление еще не включили, и в квартире было холодно. Манкин и Петр жили в одной комнате.
– Ну как прошел день? – укутавшись в одеяло, спросил по привычке Манкин перед сном.
– Нормально, получил свое, и то хлеб. Сегодня так смешно было на съемке, когда на меня наручники надевали, – начал рассказывать Петр, но услышав, что Манкин похрапывает, тоже спросил: – А у тебя?
– Ага… У меня тоже… Весь день на ногах, с самого утра какие-то разговоры странные, с заказчиком только часа три разбирались, – устало бормотал Манкин. – Туфли еще поджимают, ноги просто гудят, голова тоже квадратная… а ничего так башмаки, а?.. кожа… разносятся. Денек сегодня… Будто через виноградную долину прошел под солнцем…
И засопел.
– Чего? – не понял Петр. – Какую долину?
В тишине было слышно, как в своей комнате, посмеиваясь, о чем-то переговариваются Павел и Андрей.
Петя долго не мог уснуть. Вспомнил, как в школе тоже был любимчиком, историю и литературу он обожал. На него возлагали надежды в прошлом. А он стал супраментальным маргиналом, верящим в то, что у человека будущего вместо желудка, сердца и легких будут какие-то вибрации. И вот он, из плоти и крови, лежит в холодной квартире на бульваре Яна Райниса в компании людей, которые смеются над его идеями, хотя, возможно, и сами верят в нечто подобное. Петя вспомнил, как летом отмечали день рождения Андрея: купались и жгли костер на Сходненском ковше, в сумерках запекали рыбу в фольге и пили вино. Манкин, обняв Митю, читал ему стихи Есенина про Демьяна Бедного. Пете запомнился самый забавный фрагмент, он даже записал его куда-то: «…ты только хрюкнул на Христа, Ефим Лакеевич Придворов». А Митька потом играл на гитаре и пел: «Это все хорошо, все не зря, все как есть…»
Через две недели Петя шел поучаствовать в промоакции. Настроение было так себе. Ощущение, что реальность ускользает как песок сквозь пальцы, в такие моменты только усиливалось. И в то же время в нем, как Петя иногда, откровенничая, говорил друзьям, оживал человек будущего и смотрел на мир его глазами. И пусть истинное мешалось с выдуманным, все же это была возможность – почувствовать и увидеть то, чего еще нет в этом мире. Петя переставал быть существом, голова которого забита цифрами и яркими картинками. Истинным было желание и способность постичь величие человека и не предавать его. Этому можно научиться, только если быть свободным от себя теперешнего. Как? Легко. Настоящий любимый ученик всегда на связи с учителем. С божественным. Кто-то наверху его любил и верил, как считал Петя, давая знание новой жизни. Нищие и изгои такие уроки постигают лучше.
Зазвонил телефон.
– Сейчас тебя по телику показывали, – сказал Петин друг Степа. – Ну и рожа у тебя там. Отвратная. Я сразу и не признал, пока ты не заговорил.
– Где показывали? В местных новостях? Типа вчера на Театральной площади попал под лошадь гражданин Петр И., пострадавший отделался легким испугом?
– Хуже. По второму каналу, в передаче «Час суда».
– Но я-то был хорош?
– Форменный Иуда. Аж мурашки по коже, – засмеялся Степа. – Ты где сейчас?
– На Тульской. Хожу тут, ищу одно место, где буду за тридцать долларов дегустировать и продвигать йогурты.
– Опять на мели?
– Да как сказать, чувствую, наоборот, что на взлете. Скоро вся эта дрянь вокруг отвалится, как короста.
– Ну в деньгах ведь нуждаешься?
– Нуждаюсь пока.
– Почему так? Как думаешь?
– Чего тут думать. По ходу, я здесь не для того, чтобы зарабатывать деньги, а чтобы навсегда забыть про них. Как вчера говорил Манкин, не погибнет надежда бедных. А я, если что, проводник между материальным миром и космическим океаном Ананды.
– Откуда такая информация?
– Из индийского гороскопа.
– Понятно.
– Вот я и открою вам дверь в безоблачное будущее огненных пионеров Всемогущего, за которой нет богатых и бедных, – когда разговор заходил о материальных благах и просветлении, Петю заносило так, что не остановить. – А вокруг просто декорации, где это должно произойти. И пока я это осознаю, я живее всех живых.
– Хорошо, хорошо, успокойся… Давай езжай ко мне, дам я тебе эту тридцатку, сегодня ты нам нужен живым. Кстати, отличная статья про Тима Бакли, читаешь, а в голове его голос сирены.
Уговаривать Петю не пришлось, но напоследок он добавил как по учебнику:
– Божественное отдает себя только тем, кто сам отдает всего себя без остатка божественному. Другого способа обрести покой, свет и свободу нет.
– Я тебе верю. Ждем.
Постояв еще несколько минут в комфортном, как спальный вагон, современном дворе, Петя наблюдал за двумя бродягами у блестящего мусорного бака, как они делят находку, доставая из большой сумки фирменное тряпье и безделушки. Прикинув, что, на первый взгляд, в социальной цепочке он от них недалеко, Петя усмехнулся и пошагал прочь, уверенный, что идет в сторону Вечности на следующий урок.
