Татьяна Алхимова
Путь
8.
Через несколько минут вокруг стало непроглядно темно – фонари на улице отключились, а луны видно не было. Я лежала, закрыв глаза, и даже не пыталась уснуть. Как, почему со мной всё это произошло? Странная, страшная ситуация. Ладно бы, если это было рядовое похищение, – хотя кому и зачем меня похищать? Я даже согласилась бы, что это действительно бред или сон. Но я могу думать, могу чувствовать, и всё вокруг настолько реальное… Я могу менять ход событий, отвечать, как захочу, и люди действуют так, как сами того желают. Тем более выдумать такое устройство мира и в таких подробностях внешний вид, голоса людей я не смогла бы, даже в самом лучшем сне. Да, я уже приняла решение считать этот мир настоящим, а всё происходящее – своей нынешней реальностью. Но количество неопределенностей пугало меня и очень хотелось снова спрятаться в раковину под названием «это всё сон».
Белый город, чистый лист. Эти слова схожи с моими мыслями об этом месте. Прямолинейная история, никаких красивых картинок и легенд. Просто люди так решили – перенести суть своего мира на его физическое выражение. Да никто из них не идет своим путем на самом деле! Они все идут по одному и тому же пути – каждый день играют со смертью. Жизнь каждого из них, судя по всему, похожа на жизнь другого. Отличаются имена, звания и, возможно, место боя. Никакого смысла. Они не готовят, не убирают, не ухаживают за домом и садом, не ходят в музеи и не читают книг. Господи, они даже не влюбляются и не заводят семьи. Их мир пуст! Что его наполняет? Детская игра в солдатики, только с живыми людьми. Неужели, если их технологии позволяют путешествовать в космосе, они не смогли найти там ничего интересного, не продолжили изучать его? Всегда, всегда можно найти множество вопросов, на которые нет ответов. Ученые нашего мира до сих пор не разгадали огромное количество тайн, не ответили на уйму вопросов: может ли человек воскреснуть, как возникла жизнь, есть ли другие живые существа во Вселенной, конечна ли она сама, что такое любовь, можно ли уменьшать и увеличивать предметы, существует ли магия? Да сколько угодно можно ещё выдумать себе задач. Возможно ли, чтобы они разгадали и эти тайны? Даже если предположить, что разгадали, хотя это сомнительно, разве не интересно самому попробовать уменьшиться или научиться пользоваться волшебной палочкой, вырастить детей и внуков, даже правнуков?.. Насколько далеко они ушли вперед нас в науке и технике, что потеряли смысл во всём и просто убивают время и ресурсы.
Голова у меня начала болеть, в глазах жгло. Я встала, нащупала стакан с водой у кровати и выпила. Мне вдруг ужасно захотелось вернуться домой, да хоть в гостиничный номер того города, в котором я остановилась. Интересно, кто-нибудь станет меня искать? На работе точно никто не переживает, ведь я в отпуске. Ещё как минимум неделю могу спокойно отсутствовать. Номер в гостинице оплачен на шесть дней вперед. Но там остались вещи. Куда они их денут, если я не вернусь к этому времени – выкинут, заявят в полицию? Вернусь ли я вообще? Стало тяжело дышать, несмотря на открытое окно. Я отошла от кровати и начала ходить по комнате, раздражающе простой комнате. Ничего лишнего – ни картин на стенах, ни узоров на шторах, никакой дополнительной мебели, кроме той, которая необходима. Скучно, тоскливо. Находиться здесь долго невозможно, либо начнешь всё крушить, либо сойдешь с ума. Я выглянула в окно. На тёмном, почти черном небе горели звёзды. Луна по-прежнему не показывалась, но глаза привыкли к темноте, да и очертания белых домов прекрасно виднелись, благодаря цвету. Я стояла и рассматривала их, ни о чем не думая. Просто смотрела и ждала, пока появится где-нибудь свет в окне – может быть, кому-то тоже не спится ночью. Напрягала слух, чтобы разобрать голоса, и ничего не слышала. Не знаю, сколько прошло времени, но спать мне так и не захотелось, а находиться в этих белых стенах стало невыносимо.
Стараясь ступать бесшумно, я вышла из комнаты и стала спускаться по лестнице. Я не боялась столкнуться с Реем, гораздо неприятнее было бы увидеть в это время старушку-служанку. Но никто не попался мне на пути, я спокойно вышла в прихожую и подошла к входной двери. Она оказалась не заперта. О, как приятно и свежо на улице. Сладкие запахи, которые я ощущала днём – вернулись, стали ярче и сочнее, к ним добавился запах ночной прохлады и соленый легкий ветерок, как будто город стоял на побережье. Все дома похожи друг на друга, как близнецы, но мне надо найти какой-нибудь ориентир, чтобы не потеряться, когда буду возвращаться обратно. Я оглянулась на дом – над дверью не было ни номера, ни названия улицы, зато висела небольшая табличка с непонятными символами и изображением розы ветров – её я узнала. И рядом с ней, по направлению юго-юго-запад вырезана змея. Я перешла через улицу и посмотрела на табличку, висевшую над дверью соседнего дома – направление было тем же самым, а рисунка не нашлось. С остальными близлежащими домами была такая же история, направление совпадало, символы разнились, а дополнительные рисунки отсутствовали. Ну, хотя бы теперь мне ясно направление, а с остальным разберусь.
Я пошла по белой брусчатке мимо спящих домов вглубь города, помня, где находятся центральные небоскребы. Да, они моя цель на сегодня. Пока никого нет на улицах, на меня не будут показывать пальцем, и не придется ни с кем разговаривать лишний раз. Да и вообще, город, населенный практически одними мужчинами, казался мне безопаснее в ночное время суток.
Хорошо, что летние ночи здесь не слишком тёмные: ни в одном окне не горел свет, фонари тоже давно погашены, и только благодаря свету звезд можно ориентироваться в пространстве. Отголоски страха скреблись у меня в голове. Я проходила вперед шагов десять-двадцать и оборачивалась, стояла, прислушивалась, – не крадется ли кто-нибудь за мной, не смотрят ли чьи-то внимательные глаза из открытых окон. Зачем я вообще решила гулять ночью? Но гордость уже не позволяла мне вернуться обратно, тем более всё ещё страшно наткнуться ночью в доме на старушку или, что теперь мне казалось хуже, – на Рея, пришлось бы объяснять, почему я хожу ночами одна по улице. Постепенно мои глаза окончательно привыкли к темноте, светлые очертания домов делали мир вокруг скорее серым, чем черным. Я достаточно долго шла по широкой улице, которая едва заметно поднималась вверх. Иногда влево и вправо поворачивали узкие проулки. По-прежнему было тихо и спокойно. Непривычно. Хотелось услышать лай собаки, шорох листвы (деревьев в городе мне не попадалось) или заметить, как кошка спрыгивает с забора. Да хоть что-нибудь кроме глухого звука моих шагов.
Не знаю, сколько прошло времени, но я устала идти, и вдалеке заметила, что небо чуть светлеет. Передо мной открылась круглая площадь, от которой расходилось в стороны пять широких дорог. Я пыталась найти какую-нибудь примету, чтобы запомнить ту дорогу, с которой вышла, чтобы потом вернуться обратно тем же путем. Но ничего не могла найти. Посреди площади стоял фонтан, отключенный на ночь или не работающий совсем. В центре его помещалась фигура, изображающая маленькое кривое дерево, яблоню. На ветках не было листьев, только белые яблоки. Я постаралась приметить расположение ветвей со стороны своей дороги, отсчитала влево третью – и направилась туда. По моим простеньким расчетам именно этот путь должен привести меня к небоскребам. Небо светлело и светлело, а я всё шла и шла. Какой же огромный город на самом деле! Я почти выбилась из сил и потихоньку ругала себя за безрассудство. Могла ведь спокойно спать или просто лежать в теплой мягкой постели. Даже страх отступил перед усталостью от долгой дороги и от однообразной картины вокруг.
Небо быстро бледнело, что казалось, вот-вот взойдет солнце, а я всё ещё не добралась до своей цели. Неожиданно со всех сторон раздался громкий протяжный звук, похожий на горн или трубу. От испуга я вздрогнула, сердце колотилось как бешеное, ладони взмокли. Что это? Ответ пришёл быстро – по левую руку от меня я увидела розово-желтые полосы на светло-синем небе – вставало солнце. Значит, этот звук был чем-то вроде будильника.
Я стояла, как вкопанная посреди улицы, вокруг стремительно светлело и мне удалось разобрать звуки, доносящие из открытых окон. Хлопали двери, слышались голоса, даже кое-где звон посуды. Город просыпался. Надеясь, что меня никто не заметит, я продолжила двигаться вперед. Все эти люди не будут вечно оставаться в своих домах, совсем скоро они, наверняка, выйдут на улицу, и что тогда делать мне? Ночная темнота спящего города уже не казалась мне такой тревожной и опасной. А вот толпа военных на улице страшила куда сильнее. И снова раздался глухой протяжный звук, теперь он мне напомнил волчий вой. Не самое приятное звучание. Воздух будто напрягся, слышались громкие шаги за дверями. Сейчас эти люди начнут выходить. Я бросилась бежать, мне уже было всё равно, успеют меня заметить или нет, надо было спрятаться. Но куда? В этой части города нет широких боковых улиц, но иногда попадались тупики между домами, пустые места, заканчивающиеся стеной дома, повернутого спиной к этой улице. Будто дыра от вырванного зуба. Ну, где же этот спасительный тупик, должен же быть хоть один, я встретила штук пять таких до этого места. Смертельно напуганная я бежала и успевала следить за домами. В самый последний момент, когда ручки на дверях начали опускаться, слева обнаружился тупик. Я с удивительной для себя быстротой кинулась туда, отошла как можно дальше, в тень, вжалась в стену и старалась практически не дышать. Это оказалось очень трудно, после бега дыхание сбивалось, в боку кололо, и ужасно хотелось пить. Я глотала слюну и старалась делать медленные вдохи и выдохи, чтобы успокоиться.
Со стороны улицы слышались шаги, приветственные возгласы, и через пару мгновений я увидела людей. Мужчины выстраивались в ряды и неспешно, но стройным шагом двигались в сторону площади с деревом-фонтаном. Выглядели они не так, как вчера. Форма не зеленая, а темно-синяя, глубокого насыщенного цвета. Серебряные полосы шли вдоль внешнего края рукава от плеча к запястью и заканчивались пятью полосами на каждой манжете. На слабом утреннем свете полосы сверкали от каждого движения. Необычайно красиво выглядела эта форма на высоких статных мужчинах, вышагивающих на фоне белых домов. Мне хотелось рассмотреть их лица подробнее, но ближе подойти я не решалась. Страх быть обнаруженной останавливал меня. Ряды военных двигались вперед, среди них стали попадаться люди в серых и голубых плащах. Ни у кого я не увидела даже намека на оружие. Чем дольше они шли, тем меньше говорили. Солнце уже поднялось настолько высоко, что попадало на крыши и верхние этажи домов. Мне стало легче дышать, вынужденная остановка позволила отдохнуть, и я думала, что как только все военные пройдут, можно отправиться дальше.
9.
Когда шествие синих мундиров закончилось, и даже звук шагов до меня перестал доноситься, я вышла из своего укрытия и продолжила путь. Но уже того энтузиазма как ночью, не испытывала. Резко мне стало абсолютно всё равно, что там внутри небоскребов и вокруг них. Мне ужасно хотелось есть и пить, ноги болели, глаза слезились от яркости белой краски на стенах домов, отраженной солнцем. Да какая, в сущности, разница, как устроен этот мир и чем живут эти люди. Всё это не моё дело, я не живу здесь и не собираюсь долго задерживаться. Чёрт дернул меня пойти к небоскребам. Сидела бы лучше дома у Рея и ждала удобного момента, чтобы попросить вернуть меня обратно. Да и зачем удобный момент? Надо было прямо с утра, за завтраком, поставить вопрос ребром. Либо ты возвращаешь меня домой, негодяй, либо… Либо что? Что я могу противопоставить ему и всем жителям этого мира, этого города? Ничего. Я вдруг почувствовала себя беспомощной, пустой и даже несчастной. Одна, посреди чистого листа, иду, рисуя свой путь, иду, не зная, куда и зачем. Гонюсь за призраками чужого мира, обитающими в белых небоскребах. Почему? Сначала мне было любопытно, потом обидно за детей и женщин. А теперь?
За этими мрачными путанными мыслями я не заметила, как добралась до конца улицы. Она упиралась в высокую стену, метра два с половиной высотой, тоже белую, каменную. Дорога поворачивала вправо и влево вдоль стены, окружая её. С того места, где я остановилась, мне четко было видно, что стена закругляется. За стеной, внутри, были они – десятки высоченных домов. Я настолько устала и разочаровалась в себе, что даже не обратила внимания, как добралась до своей цели. Мои глаза гуляли по ровной поверхности гигантов, голову приходилось запрокидывать далеко назад, практически до параллели с землей, чтобы увидеть вершины каменных небоскребов. Да, они были построены из камня и стекла. Или из материала, похожего на камень. Солнце играло на стеклянных панелях первых двух-трех десятков этажей, а выше начинались окна. У каждой башни они разные – где-то круглые, где-то высотой во всю стену, где-то витражные, как в готических соборах, с тем лишь исключением, что стекла все одного цвета. Форма башен тоже отличалась: некоторые привычной для меня формы – параллелепипеды, цилиндрические, башни-конусы и башни-пирамиды, а посередине возвышалась гигантская башня в виде звезды, скорее всего пятиконечной, сколько я ни старалась, не могла сосчитать количество этажей. Мне были видны два угловых выступа этой башни, расстояние между ними как раз такое, как обычно получается на рисунках, когда изображаешь пятиконечную звезду. Что-то в ней меня смущало, я могла двигаться в любую сторону, смотря на башню и мне казалось, что она движется вместе со мной. И тут я поняла – одним своим концом он смотрела как раз в сторону той большой улицы, с которой я пришла. Чтобы подтвердить свою догадку, я пробежала вдоль забора до следующей такой улицы и убедилась, что соседний конец башни-звезды смотрит именно туда. И на той круглой площади с фонтаном пять дорог. Значит, в этом городе есть определенная схема постройки, какая-то идея. Я решила чуть позже расспросить кого-нибудь об этом подробнее. А пока пошла вдоль стены, оставив на углу последнего дома резинку для волос, чтобы по ней сориентироваться, когда буду возвращаться. Никаких дверей и ворот в стене не попадалось, хотя я прошла уже две дороги.
Вдруг я услышала какой-то шум, похожий на гул голосов. Прислушавшись, я разобрала мелодию – прекрасными нежными голосами пел небольшой хор. Мелодия звучала веселая, ритмичная. Я пошла на звук вдоль стены, голоса становились громче. Да, пение раздавалось из-за стены, и теперь я могла различить голоса – это дети. И пели они о том, какой прекрасный сегодня день, как ярко светит солнце и как они хотят радоваться этому дню и делиться радостью со всеми. Обычная детская песня, но как же странно она звучала здесь, среди голых улиц, белых пустых домов. Где-то за границей этого чистого города гибнут люди, льётся кровь, земля расплескивается грязью от рук человеческих, от ранящих её бомб, звери и птицы разбегаются, напуганные страшным воем. А дети, запертые в этом искусственном мире, как в вакууме – ждут радости, поют песни солнцу. Они не знают, какая страшная участь их ждет. Когда они подрастут, то им сошьют зеленые или синие мундиры, наденут на них блестящие черные сапоги, серые плащи, выделят комнату в белом домике на окраине и отправят умирать. Умирать с этой песней, спрятанной где-то глубоко в душе. И они никогда не улыбнутся своим родителям, потому что не знают их, потому что нет у них мамы и папы. Есть только друг, товарищ, который так же безмолвно будет умирать и убивать других. Они никогда не узнают, как здорово возвращаться не в пустой дом, а к родным; как приятно, когда на пороге тебя встречает кошка или собака. Они будут есть, пить, спать и воевать. Свои прекрасные детские мечты они оставят за этими стенами, в архивах одной из десятков башен.
Я вдруг ощутила внутри себя волну злости и отчаяния. Это детское пение всколыхнуло неконтролируемую ненависть к устройству этого мира. Я никогда не была борцом за справедливость, просто жила, как получалось. Меня не волновали глобальные социальные процессы, судьбы мира. Но здесь и сейчас мне было совершенно не всё равно, мне хотелось ломать эти белые стены, рушить вокруг всё, лишь бы эти дети оказались на свободе. Мне казалось, что они живут там, в этих небоскрёбах, как в тюрьме. Я стояла и смотрела на кирпичную кладку, дышала тяжело и глубоко, то сжимала, то разжимала кулаки. А дети продолжали петь, уже какую-то другую песенку. Так весело петь могут только счастливые дети, я ведь могу ошибаться на счет их видения мира. Они никогда не знали семьи, свободы. А потому – счастливы тем, что имеют. Нет! Это невыносимо. Здесь не только дети, здесь все люди живут как на скотобойне. И как бы они не видели свой мир, для меня он именно таков – жестокий, холодный, белый.
А женщины? Внезапная мысль о женщинах заставила мою ярость перерасти в непонимание. Я двинулась дальше вдоль стены, пение становилось тише и мысли мои побежали вперед. В воображении разыгрывались жуткие картины жизни небольшого числа женщин, которые становились матерями для сотен детей. Они лишены материнского инстинкта, раз позволяют такое обращение с собой и детьми, а может быть, они даже не понимают, что происходит, или их удерживают силой и искусственно контролируют пол рождаемых детей? Это же ужасно – но неужели слова о том, что все солдаты здесь как братья, стоит воспринимать буквально? Мне до тошноты стало противно. Такой вариант показался чем-то мерзким, грязным, преступлением против человека, против природы и Вселенной. Нет, должно быть что-то другое. Неужели эти люди настолько аморальны, лишены этических понятий?
За размышлениями я не заметила, как оказалась довольно далеко от того места, с которого начался мой путь вдоль стены. Солнце поднялось высоко, становилось жарко, и мне явно пора возвращаться обратно, если я не хочу снова прятаться или идти по темноте. В этот момент впереди я заметила что-то блестящее на стене. Ускорив шаг, через пару минут оказалась перед огромными стеклянными воротами, ведущими внутрь стены, к небоскребам. Их величие снова поразило меня, но и напугало. Ни какого намека на растительность, белая широкая дорога вела от ворот вглубь территории, белые резные беседки были раскиданы у подножия небоскребов, фонтанчики шумели с разных сторон. И вдалеке люди. Одетые в белое, бледно-розовое, серебристое, – балахоны, платья. Это женщины! Их было мало, не больше пары десятков у самого подножья, возраст издалека разобрать невозможно, но все они были высокими, статными. Женщины спокойно шли, подходили к дверям и скрывались за ними. Я отошла чуть в сторону и притаилась у ворот, так удобнее наблюдать. Когда последняя из женщин скрылась внутри, из-за угла ближайшей к воротам башни вышла высокая седая дама в голубом, а за ней, держась за руки и выстроившись парами, шагали дети. Аккуратно одетые в одинаковые костюмчики такого же голубого цвета, как платье воспитательницы, с каштановыми, черными, пшеничными волосами. Они весело болтали, некоторые смеялись. И все – мальчики. Сколько я ни старалась разглядеть хоть одну девочку среди них – так и не смогла. Моё зрение напрягалось до такой степени, что начала болеть голова. Обходя башню, они приблизились к воротам настолько, что я смогла различить и некоторые другие мелкие детали – на рукавах костюмчиков нашиты такие же серебристые полосы, как и у солдат, которых я видела сегодня. У многих мальчиков проколоты уши и в них продеты серьги – какие, я не смогла рассмотреть, видела только, как они поблескивают в свете солнца. Загорелые, довольные ребята вслед за дамой прошли мимо ворот и, свернув на дорожку, идущую вдоль стены, скрылись из виду.
От всего увиденного я пришла в смятение. Ничего подозрительного и страшного я не увидела – спокойные женщины, счастливые здоровые дети. Но при мысли о том, что они живут обособленно, следуя одной единственной цели, я снова начинала злиться. Оставаться здесь дольше было нельзя, и я повернула обратно.
Силы меня покидали, я очень хотела есть и пить, желудок сводило от боли, глаза слезились от яркого солнечного света, многократно отраженного белыми стенами, брусчаткой. Солнце пекло так, будто хотело зажарить меня, как тушу дикого зверя на вертеле.
Вконец измучившись мыслями, дорогой и жарой, я присаживалась на ступени домов отдохнуть буквально через каждые сто метров. Если солнце не перестанет так печь, если я не напьюсь воды, то точно умру. Собрав последние силы, я поднялась и поплелась дальше, вот уже впереди виднелось дерево-фонтан, там есть вода. Мне уже было всё равно, чистая она или грязная, я готова была пить любую воду. Лишь бы добраться до неё. Я ускорила шаг, ноги отозвались болью, но я упорно двигалась вперед, стиснув зубы и иногда постанывая от страданий. Мне казалось, что какие-то животные чувства овладели мной. Я злилась на всех – на себя, на Рея, на этот мир. Почему нельзя посадить деревья, чтобы была тень, почему нельзя сделать дома разноцветными, чтобы этот ужасный белый цвет не слепил глаза? Зачем я здесь, почему никто не спросил меня, хочу ли я быть в этом городе? От злости я так сильно стиснула зубы и кулаки, что мне стало больно. В глазах темнело, ноги отказывались идти. Почему я так ослабла, даже суток не прошло с момента последнего приема пищи, да и путь был не таким уж и долгим, чтобы измотать меня настолько сильно. С этими мыслями я вышла на площадь перед фонтаном, вместо яблок на дереве теперь появились листья, белые листья. Из них лилась прозрачная вода и с шумом падала в чашу. Добравшись до неё, я опустилась на колени и зачерпнула руками воду, – она оказалась ледяной, кристально чистой и невероятно вкусной. Я набирала её в ладони и пила, не могла остановиться. Умывалась, смачивала волосы, да что говорить, – я была готова залезть в фонтан и лежать там до скончания мира. Зубы сводило от холода, руки немели, а я всё продолжала пить. Мне стало чуть легче, да и солнце покинуло зенит.
Прислонившись спиной к чаше, я опустилась на мостовую, прикрыла глаза и под звук льющейся воды стала представлять оставленный мной городок. Что сейчас там делают люди? Работают, гуляют, пьют чай в кофейнях, дети катаются на велосипедах, за городом созревают яблоки в садах, река неспешно течет куда-то, летают птицы… Там настоящая жизнь. У каждого своя маленькая цель и каждый живет согласно ей. Наш мир цветной. Нет! Он пёстрый, потому что мы, люди, тоже разноцветные. У меня черное грустное пальто и сегодня я мрачно иду сквозь толпу, а завтра надену красное платье и побегу гулять в парк. Женщина рядом со мной счастливо улыбается – у неё желтая кофточка, а вон тот ребенок плачет, и костюмчик у него синий. Синие костюмы… Серебряные полосы… Белые стены… Мои мысли становились всё более беспорядочными, и я ощутила себя немного сумасшедшей. Мне никак не удавалось зафиксировать желания, заставить глаза открыться, встать и идти к дому Рея.
