Валерия Чернованова
Жена из прошлого
– Этого не случится, – склоняясь над креслом, в котором я сидела, ответил Делагарди. Пробежался по договору взглядом, словно желая удостовериться, что я ничего не напутала, а потом добавил: – Года будет достаточно, чтобы Эдвина раскрыла в себе хотя бы один дар. А дальше уже справимся без тебя.
– Но что, если она окажется такой же, как Раннвей?
Вот тебе и непредвиденное обстоятельство.
Я обернулась к Делагарди и сразу поняла, что сделала это зря. Он ещё не успел выпрямиться, не успел отстраниться, и моё лицо оказалось в… эмм… неприличной близости от его. Мои губы были слишком близко к его губам, на которых почему-то и задержался предательский взгляд. После чего скользнул ниже: на чёткую линию подбородка с ямочкой, на шею… Верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты, шейный платок он развязал, едва переступив порог кабинета. А губы…
Нет, не стоит возвращаться к губам.
Отвернулась и услышала тихий, но твёрдый голос дракона:
– Эдвина пошла в мать. С раскрытием даров сложностей не возникнет, поэтому этот пункт в договоре – чистая формальность.
– Формальность, которую придётся убрать, – выставив из головы всё лишнее, непреклонно заявила я.
И мысленно выдохнула, когда он выпрямился.
– Ты опять ставишь мне условия, Женя, – теперь в голосе Делагарди, до этого немного хриплом, почти мягком, звенела сталь.
– Условие. Одно. Которое тебе придётся принять.
– Придётся? – переспросил он коротко, отчего мурашки побежали по коже.
И уже не понятно, кто волновался сильнее: я или прошлая хозяйка этого тела.
– Придётся, – тем не менее повторила твёрдо, добавив в голос холодной решимости. – Иначе можешь воплощать в жизнь все свои угрозы, но и Эдвина здесь не останется, отправится раскрывать дары в дом двоюродной бабки.
Если бы взглядом можно было, как сигаретой, оставлять на коже ожоги, я вся уже покрылась бы волдырями. Не удержавшись, повела плечами в тщетной попытке стряхнуть внимание Делагарди. Куда там! Он всё ещё стоял сзади, но я всем телом ощущала, как он скользит по мне взглядом, заставляя каждый нерв дрожать от напряжения, а страх собираться в горле терпким, солёным комом.
Дракон не спешил с ответом, и когда я наконец услышала его ровный, холодный голос, невольно вздрогнула:
– Хорошо, Женя, – почему-то сделал ударение на моём имени. – Завтра получишь исправленный договор и, надеюсь, мы наконец с этим покончим.
– У меня точно такие же надежды.
Он отошёл, и я поспешила подняться. Десерт так и остался нетронутым. Черничный пирог размокал в подтаявшем мороженом.
– Спокойной ночи, ваша светлость, – не стала задерживаться, сразу направилась к дверям, продолжая чувствовать на себе тяжёлый, мрачный взгляд.
– Спокойной ночи, Женя, – снова назвал он меня по имени, хотя обещал больше так не делать.
Оставалось надеяться, что остальные обещания он всё же сдержит, и через год я покину этот дом спокойно, без проблем и военных действий.
* * *
У лестницы меня поджидали Полин с Минной. Стоило мне приблизиться, как обе изобразили по книксену, после чего Полин дежурно начала:
– Если леди будет угодно, мы наберём ванну и…
Спасибо, уже накупалась.
– На сегодня отбой. – Я с трудом подавила усталый зевок (и ужин, и знакомство с договором оказались весьма выматывающими), а поняв, что только что сказала, поправилась: – Можете быть свободны.
– Но как же? – захлопала глазами Минна. – Мы поможем вам подготовиться ко сну, а потом…
Почитаете леди сказку на ночь? Подоткнёте одеяло?
Мне очень хотелось остаться одной, и с раздеваниями проблем никогда не возникало. Я давно привыкла к здешней одежде, меня ничуть не напрягали ни корсеты, ни крючки на корсажах, ни даже панталоны и многочисленные завязки.
– Как-нибудь в другой раз. – Улыбнувшись удивлённым служанкам, я отправилась наверх, наслаждаясь тишиной, полумраком, мягким звуком своих шагов.
Покой.
Не спеша дошла до комнат герцогини, бросая усталый взгляд на стены, на многочисленные портреты былых представителей Высокого дома Делагарди. Остановившись у своих дверей, невольно покосилась на те, что вели в покои эйрэ, после чего тряхнула головой и юркнула в спальню.
Здесь тоже было тихо, спокойно, а свечи на туалетном столике и у кровати добавляли обстановке уюта, настраивали на отдых и успокаивали. В окна струился лунный свет, и я не стала их зашторивать. Никогда не любила спать в кромешной тьме, ещё с детства. Почему-то казалось, что в темноте таятся чудовища, и даже став старше, не смогла избавиться от детских фобий.
Только сняв одежду, поняла, насколько устала. С трудом заставила себя заглянуть в ванную, после чего поспешила к такой манящей кровати. Парчовое покрывало уже убрали, как и лишние подушки и валики. Откинув лёгкое, почти невесомое одеяло, я забралась в кровать, задула свечи и некоторое время просто лежала, наслаждаясь прохладой шёлковых простыней; тонким, витавшим в комнате, цветочным ароматом; стекавшим с подоконников на пол серебряным мерцанием. Лежала и вспоминала всё, что произошло за минувший день. Так и уснула, думая обо всём сразу и ни о чём конкретном. В нежных шёлковых объятиях, на мягчайшей перине. И наверное, проспала бы до самого утра, если бы не боль, вдруг ужалившая ключицу.
Казалось, кожу присыпали раскалённым углём. Я задохнулась в беззвучном крике, распахнула глаза и почувствовала, как рваной раной пульсирует место несуществующего ожога.
Я ведь не обжигалась. Я…
Застыла, услышав тихие, протяжные звуки, складывающиеся в слова:
– Ра-а-анве-е-ей… Ра-а-анве-е-ей…
Звуки, пробирающие до озноба.
Едва различимый шорох сверху. Вскинула взгляд и окончательно заледенела. В дальнем углу, закрывая собой лепной кант, что-то таилось. Тёмное, жуткое, бесформенное.
– Ра-а-анве-е-ей…
Тьма вздрогнула, шевельнулась, расплываясь по потолку чернильной лужей, а потом поползла, цепляясь за свод липкими щупальцами, устрашающе медленно подбираясь к кровати.
– Ра-а-ан… ве-е-ей…
Меня затопило страхом. Таким, что заставляет чувствовать себя беспомощнее наворожённого. Таким, от которого теряешь голос, и тело перестаёт слушаться. Я продолжала лежать, приподнявшись на локтях, и единственное, что слышала – это лихорадочный стук сердца в груди и имя, своё-чужое имя, звучащее в тишине жутким напевом.
Несколько тёмных капель, отделившись от тени, скользнули по завиткам люстры. Тихий перезвон хрусталя – это качнулись хрупкие висюльки. Глухое шипение – капли упали на ковёр, оставляя жжёные проплешины.
– Мойя-а-а… Мойя-а-а Ра-а-анве-е-ей…
Тень поползла дальше, неумолимо приближаясь. Казалось, стоит закрыть глаза, и она исчезнет. А может, я проснусь, вырвусь из оков безумного сна, но ни проснуться, ни зажмуриться не получалось. Я неотрывно следила за своим ожившим кошмаром.
Тьма приближалась, передвигаясь на паучьих лапах. Ещё несколько мгновений, несколько отчаянных ударов сердца, и она зависла надо мной, парализованной страхом.
Не сразу поняла, что щёки обжигают слёзы. Я плакала, беззвучно, не способная издать ни единого звука.
Ущипнуть бы себя.
Проснуться…
Ещё один миг, ещё один удар сердца, и тень зависла надо мной летучей мышью. Не знаю, где только взяла силы от неё отодвинуться. Вжалась в спинку кровати и всё-таки зажмурилась.
Сразу стало тихо, словно меня забросило в бесконечный вакуум. Вот только бояться я не перестала. Выдохнула, приказывая себе успокоиться. Собрав в кулак остатки храбрости, приоткрыла глаз.
И разразилась в крике, который и сама не слышала.
Она была рядом, совсем близко. Склонилась надо мной, закрывая собой всю спальню, весь мир, заставляя захлёбываться ужасом и беззвучным плачем.
Нависла и жадно прошипела:
– Моя!
Глава 11
Враги и друзья
Утро началось с тихого стука в дверь, которая спустя минуту осторожно приоткрылась.
– Ваша светлость…
Моя светлость нехотя разлепила один глаз.
– Эйрэ просил передать, что желает с вами завтракать.
А я желаю, чтобы меня не дёргали с утра пораньше со всякими драконьими завтраками.
– Который час, Полин? – спросила сонно, с трудом открывая второй глаз.
В комнате было светло, косые лучи заливали пол и пушистый ковёр зефирного цвета. Скользили по мебели, согревая светлое дерево, подсвечивали шторы, которые я вчера не стала задёргивать.
– Начало одиннадцатого, леди, – ответила служанка, и я со вздохом откинула одеяло.
Странно… Обычно я ранняя пташка, просыпаюсь без всяких будильников и уж точно не дрыхну до позднего утра. Даже когда ложусь за полночь. Но сейчас было такое чувство, словно на плечи положили по слитку золота, и к ресницам прицепили тоже что-то очень тяжёлое. Я бы с удовольствием задёрнула шторы и провалилась обратно в сон. Ещё хотя бы на часок, а лучше – до полудня…
– Что мне передать его светлости? – напомнила о своём присутствии девушка.
С трудом подавив зевок, я поднялась и направилась в ванную:
– Передай, что скоро спущусь. – Заметив, что Полин открыла рот, собираясь что-то сказать, и примерно представляя, что именно, быстро добавила: – Одевать меня не надо, сама справлюсь.
Кивнув, девушка мышкой скользнула в коридор, а я неповоротливым медведем ввалилась в ванную. Тело казалось тяжёлым, словно я сама стала слитком золота. Правда, отражение в зеркале ясно давало понять, что никакая я не золотая девочка, а скорее невыспавшееся чучело. Волосы венчали голову ржавым птичьим гнездом, под глазами круги, кожа бледная, без намёка на нежный румянец, который я так часто наблюдала на лице Раннвей.
– Одним словом, ужас, – подвела итог и стала умываться, надеясь, что прохладная вода с лепестками роз поможет хотя бы немного взбодриться.
В спальню возвращалась проснувшейся, но всё ещё в виде чучела. Плюхнувшись в кресло перед туалетным столиком, схватилась за расчёску, собираясь придать волосам более-менее приличный вид, и едва не задохнулась от страха, когда из зеркальной глади, вдруг подёрнувшейся рябью, на меня выскочило нечто туманообразное.
Я вскрикнула, расчёска улетела на пол, а серое облако, недовольно всколыхнувшись, опустилось на туалетный столик и, обретя знакомые очертания, с обидой поинтересовалось:
– Что это ты, милая, с утра такая дёрганая? Никак не признала старушку Вильму? Сколько меня не было? Пару дней? Вид у тебя, моя хорошая, такой, словно ты увидела привидение. – Она тихонько засмеялась. – Хотя о чём это я? Я ведь и есть привидение! Как твои дела?
– Неделю, – тихо уточнила я, подбирая с пола расчёску. – Мы не виделись неделю. И ты меня напугала!
Старушка хмыкнула:
– Ты, девонька, не первый день замужем, точнее – не первый день зрящая, а ведёшь себя так, словно я – единственная тень, которую ты повстречала. Плохо спала?
Вильма пододвинулась ближе, загородив собой зеркало, хотя то всё равно просматривалось сквозь полупрозрачную пожилую даму.
Зрящие не способны призывать души без содействия их родных. Только родственники или те, с кем у умерших при жизни сформировалась крепкая эмоциональная связь, могут притянуть тень в этот мир. Чувства живых своего рода магнит для покинувших землю. Такие, как я, видят и слышат духов, но не призывают. И сами духи тоже не появляются. Вильма – исключение. Её никто не звал, по крайней мере, никто из тех, кто ко мне обращался, не просил отыскать этот божий одуванчик. Она сама однажды явилась ко мне и с тех пор время от времени навещает.
Я слышала о неупокоенных душах, застрявших в мире живых. Зачастую это либо жертвы преступлений, которые так и не были раскрыты, либо те, над кем не проводился погребальный обряд. Вильма не помнит, как она умерла, ничего не знает о своих родных. Не представляет, откуда родом и что её держит в мире живых.
– Женя-а-а? – Старушка пощёлкала полупрозрачными пальцами возле моего лица. – Ты, часом, не заболела, душа моя? Вон какая бледненькая, да и исхудала заметно. Почти такая же прозрачная, как я, стала. – Она снова рассмеялась, довольная своей шуткой, после чего, бросив по сторонам быстрый взгляд, уже серьёзно спросила: – Расскажешь, что это за место и что ты здесь делаешь?
– Выдаю себя за ту, кем на самом деле не являюсь.
– А разве ты не этим последние пару лет занималась? – с хитрой улыбкой заметила Вильма, имея в виду, что и имя, и тело мне не принадлежали.
Изначально. Теперь-то они мои и расставаться с ними я не собираюсь.
– Теперь всё стало ещё сложнее.
Пока расчёсывала волосы, а потом одевалась, рассказала о выступлении в театре, знакомстве с палачом и обо всём отсюда вытекающем. Вильма слушала, не перебивая, хоть и было видно, что молчание даётся ей с трудом. Она любила поболтать и, всякий раз, возвращаясь из, как она выражалась, «кругосветного путешествия», взахлёб рассказывала обо всём, что видела.
Это от неё я узнала о живописном Вальдене и маленьком, тихом Нортраме с его бесконечными холмами и зелёными пастбищами. Слушая рассказы Вильмы, я загорелась мечтою когда-нибудь перебраться жить в один из этих заморских краёв. Планировала с Кастеном, но теперь получается, что придётся одной.
Ну ничего.
– Вот ведь дурень, – подвела итог Вильма, имея в виду моего бывшего жениха-друга. – Это же надо было додуматься – выступать в театре! Ещё хорошо, что тебя этот ультор заметил. А мог бы кто-нибудь из законников предложить-навязать службу в следственном управлении.
– Так всё-таки предложить или навязать? – застёгивая крючки корсажа, спросила я.
Старушка мрачно усмехнулась:
– С твоими талантами у тебя не осталось бы шанса на отказ, душа моя.
Проплыв по комнате белёсым облаком, Вильма опустилась в кресло. Закинула ногу на ногу, поправила свою и без того идеальную причёску-ракушку, подёргала эфемерную серёжку с не менее эфемерным бриллиантом. Обычно тени не имеют чётких очертаний, лишь иногда в размытом сгустке тумана можно различить черты лица умершего, но Вильме удаётся, уж не знаю как, обретать человеческие формы. Да, как и остальные тени, она кажется сотканной из марева, но это марево зачастую имело чёткие очертания.
Высокая стройная фигура, красивые благородные черты лица, которые не смогли испортить даже морщины в уголках глаз и у рта. У Вильмы была идеальная осанка и достойная подражания манера держаться. Правда, в иные моменты, словно забывая о том, что жизнь свою она завершила в весьма преклонном возрасте, старушка становилась похожей на подростка. Было в ней что-то беззаботное, сумасбродное. Что-то шальное.
– Кто бы мог подумать… Теперь наша Вейя-Женя – леди Высокого дома. Раннвей Делагарди-Фармор… – Оставив в покое серёжку, старушка принялась задумчиво потирать подбородок. – А знаешь что? Мне нравится! Ты, девочка, достойна и такого титула, и такого мужчины.
Заплетая волосы в косу, я покосилась на Вильму:
– Титул временный, и никакие мужчины, тем более палачи, мне не нужны.
– Никак не похоронишь прошлое, Женя, – пришла к непонятным для меня выводам Вильма. – А пора. Уже давно пора… То, что тебе не повезло в первом браке, не означает, что всё повторится.
– Во-первых, это не мой брак, и я здесь просто играю роль. А во-вторых… – Я завязала ленту на кончике косы. – Прошлое я похоронила. Уже давно. Вместе с прошлой собой.
– Ну-ну… – пробормотала она. Придирчиво оглядев меня с ног до головы, хитро сощурилась: – А что эйрэ сказал про новый гардероб? Украшения? Ты, конечно, будешь прекрасна даже в мешке из-под картошки, но женщине твоего статуса нужна красивая одежда.
– Он что-то говорил про портних, – рассеянно ответила я. Мысли уже перетекли к грядущему завтраку. С Эдвиной и… Делагарди. И от них, этих невольных мыслей, почему-то пересохло в горле, а на бледное лицо Раннвей наконец вернулся румянец.
– Вот и правильно. Вот и замечательно… Он мне уже заранее нравится! – потёрла в предвкушении ладони старушка. – Помогу тебе выбрать ткани и определиться с фасоном. Я только из Вокрэйна, а там сейчас в моде такие шляпки! И платья у них что произведения искусства. Ты знала, что павлиньи перья отлично смотрятся не только в головных уборах, но и на юбках?
Готова поспорить на что угодно, при жизни Вильма была заядлой модницей и тусовщицей. Она обожала театры, выставки, музеи. Частенько заглядывала в дамские клубы, а иногда совала свой призрачный нос и в мужские. Правда, потом жаловалась, что у них там тоска смертная и совершенно нечего делать, кроме как смотреть, как местные джентльмены хлещут крепкие напитки и читают газеты, но всё равно продолжала к ним наведываться.
Я также была почти уверена, что Вильма принадлежала к знатной фамилии. Ну а называть её стала так, потому что, когда увидела впервые, она словно заведённая бормотала: Вильма, Вильма…
Тогда она ещё не понимала, что умерла и стала призраком.
– Ты иди, милая, спускайся вниз, а я пока с домом познакомлюсь. Ну и, конечно, в столовую загляну, погляжу на твоего дракона-мужа.
Под «познакомлюсь» явно подразумевалось тщательное исследование каждой комнаты.
– Сильно не усердствуй, – улыбнулась старушке и отправилась на завтрак в обществе «дракона-мужа» и «племянницы».
Ещё подходя к лестнице, услышала, как по дому разнёсся звон механического звонка. Кто-то с явным нетерпением дёргал за шнурок, заставляя колокол в холле истерично дёргаться, звонить снова и снова.
– И кому с утра пораньше неймётся, – донеслось до меня недовольное ворчание Бальдера.
Я замерла в нерешительности, а потом стала уверенно спускаться. Мне здесь не от кого прятаться.
– Бальдер, что такое?! – разнёсся по холлу капризный женский голос, прозвучавший ещё громче колокола. А колокол звучал весьма громко. – Я под вашей дверью чуть в мумию не превратилась! Где все? Эндеру уже давно следовало бы сменить прислугу!
– Искренне сожалею, что не превратились, – невозмутимо ответил дворецкий, и я невольно улыбнулась.
– Тебя стоит рассчитать в первую очередь, – выцедила женщина, а вскинув взгляд на лестницу, расплылась в счастливой улыбке: – Раннвей, дорогая! Значит, это правда!
– Леди Данна Левенштерн-Фармор, – церемонно объявил дворецкий, после чего добавил, переведя взгляд на меня: – Полагаю, это по вашу душу, леди. – И снова вернул его на гостью: – Желаете яду или, может, снотворного? Я настоятельно советую первое, но буду рад угостить вас хотя бы вторым.
Лицо нежданной родственницы побагровело. Казалось, она сейчас или лопнет от злости и возмущения, или начнёт метать глазами молнии, а может, плюнет огнём в дворецкого. Не даром же драконица.
– Раннвей! И ты это допускаешь? – скинув Бальдеру на руки бархатную пелерину, Данна решительно устремилась к лестнице. – Он со всеми гостями ведёт себя так вопиюще нагло?!
Без понятия.
– Вы в моём сердце занимаете особое место, леди, – вякнул от двери домоправитель, получив в ответ раздражённый взмах руки в атласной перчатке.
– Это правда, милая? Ты вернулась с даром? – неожиданно переключилась на другую тему Данна, сделав вид, что о существовании Бальдера она просто забыла. Глаза женщины, не то светло-серые, не то блекло-зелёные, сверкнули от нетерпения.
Было видно, её большое волновал мой новоявленный дар, чем поведение дворецкого.
– Да, тётя. Всё это время я искала себя, свою силу, и наконец нашла, – сказала я то же самое, что говорил Эндер Флемингам. Думаю, это с их подачи «тётя» уже в курсе, что племянница вернулась не пустышкой.
– Одна новость лучше другой! – заявила Левенштерн, правда, как мне показалось, без особой радости и энтузиазма. – И что же ты, дорогая, в себе раскрыла?
От ответа меня избавило появление Эдвины. Девочка слетела с лестницы, на которой я по-прежнему стояла, не желая спускаться к Данне. Сбегая вниз, Эдвина как бы невзначай меня задела. Так, что я чуть не покатилась по ступеням прямо к ногам Левенштерн.
– Осторожней!
Если Эдвина меня и услышала, то виду не подала. Сделала вид, что натолкнулась на вазу или на какую-нибудь подставку, перед которой не стоит извиняться. Ну кто извиняется перед неодушевлённым предметом?
– Бабушка Данна! – Маленькая нахалка сердечно обняла родственницу, а та, вместо того чтобы расплыться в улыбке, скривилась.
– Я же просила, Эдвина, так меня не называть. Просто «Данна» мне больше нравится.
Наверное, я бы на её месте тоже была недовольна. Леди Левенштерн выглядела отлично: на лице ни единой морщинки, а в густых мелко вьющихся волосах – ни намёка на седину. Ну какая из неё бабушка?
Одета она была со вкусом и элегантно: в тёмно-синее платье с турнюром. Воротник-стойку, отделанный кружевом, украшала золотая брошка, в ушах сверкали бриллианты, а на левом запястье, ослепляя блеском камней, красовался сапфировый браслет.
Лёгкий румянец на щеках, едва заметная помада на тонких губах, вуаль из пудры и лёгкий шлейф цветочного аромата, который я ощутила, когда всё-таки к ней спустилась.
– Извини ба… Данна, – Эдвина быстро поправилась и посмотрела на леди глазами ангела. – Больше не буду.
Женщина удовлетворенно кивнула.
– Ты заметила, Раннвей, какая из нашей Эдвины растёт красавица? – Она ласково потрепала девочку по щеке. – Так похожа на маму… Будем надеяться, что и даров в ней раскроется столько же, сколько было у Терес. Не хотелось бы, чтобы мой покойный брат – да прибудет с ним Великий Дракон – и на том свете испытал разочарование. Ему хватило разочарований и в этом, – добавила она, ввинчиваясь в меня взглядом.
Мне непрозрачно намекали, кто для Хеймера Фармора был в этом мире разочарованием.
– Уверена, так и будет, – ответила я, переведя взгляд с Данны на льнущую к ней Эдвину.
Не то чтобы я вдруг записалась в её болельщицы, но слова Левенштерн вызвали раздражение. Вроде и обнимает девочку, по голове мягко поглаживает и при этом всем своим видом даёт понять, что ни сколько не сомневается: Эдвине не светит наследство Фарморов.
– Эдвина, ты рада возвращению Раннвей? – медово разулыбалась гостья.
Девочка громко фыркнула, изо всех сил показывая, что она ко мне испытывает.
– Ещё как рада, – ответила я за язву. – И моему возвращению, и тому, что теперь ей не придётся покидать ставший родным дом.
Эдвина удивлённо захлопала ресницами, словно слышала о переезде впервые в жизни.
– Но… – растерянно пролепетала она.
А Данна жёстко произнесла, глядя мне прямо в глаза:
– Боюсь, Раннвей, тебя не было слишком долго. Ты и раньше была не в состоянии заботиться о чужом ребёнке, а после стольких лет отсутствия… – Они дёрнула тонкой, похожей на полумесяц бровью и смерила меня взглядом, в котором читалось: не справишься. – Этот год для Эдвины очень важен. Рядом с ней должна быть опытная драконица, наставница. Мать. У меня трое детей, – не без гордости заметила Левенштерн. – Младшей, Кикки, уже исполнилось четырнадцать. Её раскрытие должно было начаться в прошлом году, но мы решили подождать. Из-за Эдвины. Чтобы девочки уже вместе занимались и раскрывали в себе силу.
Эдвина смотрела на нас широко распахнутыми глазами. В тот момент мне захотелось стукнуть Делагарди. А если бы мы с ним не встретились и ему бы пришлось отдать ребёнка? Мог бы хотя бы предупредить её, что такое возможно. Подготовить.
– Бабушка, но я не хочу… – начала взволнованно девочка.
Я её перебила:
– Уверяю вас, тётя, я в состоянии позаботиться о племяннице.
– Ты всегда была такой болезной, – не сдавалась Левенштерн.
– Я уже давно не болею, – холодно встретила её взгляд, в котором с каждой секундой концентрировалось всё больше злости. – И стану для Эдвины помощью и поддержкой. Вам же, напротив, лучше сосредоточиться на своей дочери и на раскрытии её силы. Вы нужны Кикки, а у Эдвины есть я.
Не знаю, кого мои слова удивили больше: «тётю» или «племянницу». Теперь уже обе хлопали глазами, а я тем временем гадала, как выпроводить Левенштерн и при этом не показаться негостеприимной хозяйкой.
Положение спас Делагарди, который наконец соизволил появиться.
– Леди Левенштерн, мы вас не ждали.
Он показался из коридора, уводящего в его кабинет. За спиной у дракона маячил Бальдер.
– В этой семье у всех плохо с манерами? – наморщила свой припудренный носик леди.
Мы с Эндером переглянулись, и он с усмешкой заметил:
– О плохих манерах свидетельствует привычка появляться без приглашения. Обычно вы так и делаете, леди Левенштерн.
Короткое замешательство Данны перетекло в праведные возмущения:
– А что я, по-твоему, должна была делать?! Сидеть дома, зная, что моя единственная(!) племянница вернулась? Можно сказать, воскресла из мёртвых! Конечно же, я сразу к вам помчалась, так не терпелось увидеть Раннвей, своими глазами удостовериться, что это не просто сплетни: девочка жива и здорова.
– Никто не записывал Раннвей в покойники, – невозмутимо парировал эйрэ.
– Да ну! – хмыкнула Левенштерн. – Все уже давно решили, что Раннвей погибла. Сначала сбежала от мужчины, которого боялась до умопомрачения – это все видели, а после, неприспособленная к самостоятельной жизни, наложила на себя руки. Об этом писали…
– Эдвина, иди в столовую. Мы сейчас подойдём, – прервал Эндер словесный поток и так посмотрел на воспитанницу, что та сразу исчезла, словно нежный цветок, сдутый резким порывом ветра. Мгновение, и дракон перевёл взгляд на Левенштерн: – Не знаю, что ты читаешь, Данна, где собираешь эти глупости, но у нас с Раннвей всё было хорошо, а теперь станет ещё лучше.
Дёрнув уголком губ в слабом подобии улыбки, она неожиданно коснулась моей руки, и… меня затопило тёплыми, светлыми эмоциями Раннвей. Чувство было такое, будто в одночасье перенеслась к морю, и теперь стояла, подставляя лицо ласковым лучам солнца, нежному бризу, с наслаждением вслушиваясь в шум прибоя. Идиллия. Кажется, прошлая хозяйка этого тела любила Данну или как минимум была к ней привязана.
– Бедное дитя. Ты пыталась спасти себя и… не смогла, – прошептала она. – И я тоже не в силах тебе помочь…
– Тебе пора. – В голосе дракона льда было больше, чем на всём Северном полюсе.
Отстранившись, Данна бросила на него холодный взгляд:
– Не имею ни малейшего желания оставаться в доме, где сами стены протравлены притворством. Ты, Эндер, только делаешь вид, что заботишься об Эдвине, испытываешь нежные чувства к Раннвей. На самом же деле тебя интересует лишь состояние Фарморов. Ты корыстный, хитрый…
– Леди давно смотрелась в зеркало? – напомнил о себе дворецкий, и щёки Данны, и без того уже налившиеся румянцем, приобрели свекольный оттенок.
В то время как на лице дракона не осталось ни кровинки. Пусть он и старался казаться невозмутимым, было видно: слова Левенштерн задели что-то у него внутри.
– Высокому дому Делагарди не нужны чужие наследства, – заметил эйрэ.
– Я говорю не о деньгах. – Данна хищно сощурилась. – Ты потому и ухаживал за Терес, а когда та предпочла тебе другого, сразу переключился на Раннвей. Когда же стало известно, что Хеймер не собирается ничего оставлять дочери-пустышке, но готов признать внучку, взялся за Эдвину. Я тебя, ультор, насквозь вижу!
– Бальдер, проводи гостью. – Кажется, дракон окончательно потерял терпение – на скулах уже отчётливо просматривались желваки, а на шее яростно пульсировала тёмная жила.
Что же касается меня, я уже давно потеряла нить разговора. Что вообще происходит?
Кто бы мне ещё объяснил всё…
– С удовольствием, – мгновенно оживился дворецкий и ринулся к Левенштерн. – Леди, прошу. Если надо будет, я помогу.
Фыркнув, Данна взглянула на меня в последний раз, смерила полным не то презрения, не то ярости взглядом Делагарди и, гордо задрав подбородок, направилась к выходу.
– Пойдём, Раннвей, – мрачно бросил Эндер.
Я последовала за ним в столовую, продолжая пропускать через себя слова Данны и чувства Раннвей.
Многое из того, что она сказала, заставляло задуматься и вызывало кучу вопросов. Раннвей пыталась себя спасти? От чего? Или… от кого? От Делагарди? Почему она боялась мужа и испытывала тёплые чувства к тёте, а на меня Данна, наоборот, произвела, скажем так, не самое приятное впечатление. Сразу видно, вздорная особа. Что же касается Эндера… Я и сама пока не понимала, какое впечатление он на меня производит и какие вызывает… хм, эмоции. В идеале, путь лучше вообще ничего не вызывает.
У нас договор, по сути – рабочий контракт. Он для меня работодатель, а я не признаю служебных романов.
На последней мысли я запнулась и до боли себя ущипнула. Какие служебные романы?! Ты что несёшь, Женя?!
Вполне возможно, что от этого мужчины вообще следовало держаться подальше, хоть подальше, увы, уже поздно. Что за разговоры о наследстве? Если дракону не нужны деньги, тогда что? И нужно ли вообще что-то? Делагарди утверждает, то корыстная змея у нас Данна, а Эдвина – единственная для неё преграда на пути к наследству Фарморов.
Вот только… стоит ли верить Делагарди?
