Валерий Столыпин
Скучает. Любит
Тайна зачатия
Генка Суровцев был старше Виталика на одну весну и кусочек лета, но к мальчишкам и к нему тоже относился пренебрежительно, не без основания считая себя взрослым.
Дело было совсем не в том, что он курил, дерзко огрызался, умело вставляя затейливые словечки, от которых у мальчишек краснели уши. Генка мог запросто крутить солнышко на турнике, ласточкой прыгнуть с многометровой вышки в свинцовую черноту едва оттаявшей реки, прогулять любой урок, даже если был объявлен диктант или контрольная работа, прижечь горячим чибариком руку, а ещё он знал и видел такое…
Мальчишки любили слушать его причудливые рассказы, особенно про девчонок: как те без трусов купаются в затоне, как намыливают друг друга в бане, как целуются с мальчишками, как…
Да-да, это он тоже видел и не раз.
– Ну, колитесь недоросли, откуда вы появились! Капуста, аист… не знаете. То-то, сопляки.
Генка выдерживал паузу, многозначительно ухмылялся, смачно сплёвывал и начинал в деталях, с картинками, рассказывать, как в бане зачинали Федьку Лапина, сына местного священника.
Тот факт, что названный юнец был младше очевидца всего на три года, не имел значения.
Понять, где в его историях реальность, где вымысел не представлялось возможным. Кроме Генки никто и никогда не видел обнажённых девчонок, разве что мельком, уж про то, как делают детей и вовсе никто не слышал.
У него была сестра, анатомические подробности которой парнишка расписывал по живому, не упуская ни одной пикантной подробности. Проверить его фольклорные новеллы никто не мог.
Виталик завидовал бедовому приятелю, его самостоятельности, осведомлённости, хотя отлично знал о том, что родители его пьянчужки, что в доме шаром покати – ничего съедобного, тем более одежды приличной, не сыскать.
После одного особенно пикантного рассказа, который Генка для правдоподобности приправил вызвавшей смех сценой, когда рассказчика поймали на горячем и выпороли крапивой (для убедительности был оголён зад со следами насилия), Виталик отозвал приятеля в сторону, чтобы тот посоветовал, как узнать, родители его сами сделали, или уже готового приобрели.
Генка встал в позу, – за так даже котята не родятся. Пирогов хочу и киселя.
– Нема пирогов. Опосля притараню, как маманя стряпать надумает. Могу борща со сметаной принести, картохи жареной с котлетами и клубнику.
– Должен будешь, – словно одалживая чего, согласился Генка.
– В родительской комнате у вас в дому дверей нет, только занавеска. Это хорошо. Валенки заранее припаси, чтобы тихо ступать, дыхание задерживать тренируйся. Свет погасят – слушай. Как только кровать заскрипит – будь начеку. Главное – не заснуть. Родители, народ хитрый – ждут, когда всех сон сморит. Заранее к темноте привыкай, иначе ничего толком не разглядишь. Когда дышать начнут, словно из глубины выныривают, папка на коленях и локтях стоять должон над мамашей и раскачиваться, словно молится, гляди в оба. Поначалу они всегда одеялом закрываются, потом им жарко становится. Маманя ноги задирать будет, охать и задом подпрыгивать. Да, долго не подглядывай. Батя опосля на крыльцо опростаться побежит, мать в кухню – подмываться. Застукать могут. Ежели всё случится так, как сказал – значит, сами тебя делали, не иначе. Хуже, коли ровно дышать будут и лежать по сторонам кровати.
Неделю сторожил Виталик родителей, так и не дождался подтверждения, что его не купили, а сами сделали.
Не представляете, как это обидно, когда люди, которым всю жизнь доверял… что они никакого отношения к твоему зачатию не имеют.
Виталик даже убежать хотел, когда понял, что родители его – совсем не родители, а так – сбоку припёку. Попользоваться взяли. Воспитывать им нравится, учить.
Навсегда уйти решил. В американский городок Сент-Питерсберг, где жили Том Сойер и Гекльберри Финн.
А ещё он мечтал влюбиться в такую девочку как Бекки Тэтчер. Такая подружка была у него на примете – одноклассница Миля Калюжная.
Оба пели в школьном хоре, стояли всегда рядом.
От Эмилии пахло спелыми абрикосами, летним зноем и детским мылом. Правда, она была воображала и кокетка, Виталика не замечала, но смотреть на неё было приятно, до жути волнительно.
– Хочешь Мильку свою в чём мама родила увидеть, – спросил как-то Генка.
– Спрашиваешь. У меня в копилке пять рублей есть, хватит?
– Не-е, ещё борща со сметаной… и с котлетами. Я свистну, когда кино начнётся. Буду ждать у старого дуба. Только по улице не иди, огородами лучше. Не дай бог пацаны привяжутся. Эти дурни всю малину испортить могут. Милка твоя красивая. Титек у ней почти нет, зато фигурка точёная. Статуэтка. Ладно, сам увидишь.
Услышав условный сигнал, Виталик засуетился: волосы никак не желали ложиться ровно, штанина пропускала не ту ногу, ремешки на сандалиях не застёгивались, руки и ноги дрожали от приближения к тайне.
То, что предстояло увидеть, давно не давало покоя.
Если Генка не обманет (борщ сожрал, деньги потратил), завтра никто из мальчишек не сможет смотреть на него сверху вниз: он тоже будет знать, из чего сделаны девчонки.
– Какого чёрта так долго! Не в театр идёшь. Мы не зрители – разведчики. Вырядился-то. А если на пузе ползать придётся? И это, ближе подойдём – замри. Смотреть можно, реагировать запрещено. Понял, пацан? То-то!
Стайка девочек купалась голышом в затоне.
Юные дивы помыслить не могли, что кто-то может наблюдать за их невинной игрой.
Русалки ныряли, играли в догонялки, брызгались, визжали, не испытывая застенчивости. На наклонившейся над рекой ветке ракиты висела качель, с которой озорницы ловко прыгали в реку.
Взрослые в это время дня работали, ребятня гоняла на великах, играли в футбол и казаков-разбойников: некому было подглядывать. Да и не принято на селе шпионить за девчатами.
Милка была такая… такая тонкая, такая милая: узенькие плечики, выпирающие лопатки, ключицы и рёбра, игрушечные ножки, звонкий голосок.
Генка соврал – титечки у Эмилии были. Малюсенькие, конечно, но удивительно красивые. А как грациозно она двигалась.
Наблюдать за другими девочками тоже было любопытно, но Милка, она была совсем не такая, особенная что ли.
Виталик поймал себя на том, что смотреть на неё жутко интересно, но стыдно. И всё же, оторваться от непристойного занятия было невозможно.
Позже девчонки обсыхали на берегу, расчёсывали друг другу волосы, заплетали косы, пели.
– Всё, Виталя, валим отсюда. Заметят, в другой раз остерегутся нагишом плавать. Сечёшь?
– А другой раз, это когда?
– Так я и сказал! Борща готовь. И про пироги не забудь. Я тебе ещё не такое покажу, если язык за зубами держать будешь.
– А зачатие, как настоящие родители детей делают, можешь показать?
– Ато, я всё могу! Но за такое удовольствие, пацан, борщом не отделаешься.
– Я тебе не пацан, тоже девчонок без трусов видел.
– Это, брат, фигня. Подглядывать, удел малолеток, хотя, тоже заводит. Как-нибудь, когда повзрослеешь, я тебя к Фроське Паниной в Конурово свожу. Она того, не в себе малость, но мужиков любит. И самогонку. Налей стакан, закусь поставь и трогай что хочешь.
– Так уж и что хочешь! Так, то мужиков, а мы…
– Тю, дурень. Не пацан я! Ага! Сопли подотри. Я, например, точно мужик. Три раза к ней ходил. И сеструху за все места трогал. Вот те крест.
– Брешешь небось. Откуда у тебя самогон и закусь, если пожрать не на что?
– На пятёрку твою купил, обормот, вот! А за то, что не веришь, цена возрастает вдвое. За тайну зачатия – в три раза. Съел, Фома неверующий!
– Чего так-то. Давай Фроську вдвоём трогать. Самогон и пожрать достану.
– Не дорос ещё. Вот поцелуешь Милку, чтобы все видели, тогда…
– Милку нельзя. Она особенная. Может, я жениться на ней хочу.
– Кто мешает. Теперь и начинай. Подойди, признайся, что влюбился, чмокни… хоть в щёчку, но при всех. Тогда о тайне зачатия поговорим, о Фроське Паниной.
– Гад ты, Суровец! Я думал ты друг.
– Индюк тоже думал. Не друг, а наставник. Кто тебе Эмилию без трусов показал, кто помог родителей разоблачить, кто обо всём про взрослую жизнь рассказывает? Милка и мне нравится. Возьму и влюблюсь. Неделя тебе сроку, иначе я её целовать буду.
– Только попробуй, пристрелю!
– Из рогатки что ли?
Неделю Виталик ходил хмурый, избегал компании сверстников.
– Ладно, – шептал запыхавшийся Генка, вызвав дружка стуком в окно, – не буду в твою Милку влюбляться. Хотел как лучше. Ты же олень, лопух. Упустишь, девка другому достанется. Собирайся, придурок. Такую селяви покажу – закачаешься. Самое то, что ты хотел: тайну так сказать зачатия под микроскопом. Сам вчера смотрел, чуть глаза не повылазили. Стёпка Силин… а-а-а, это же секретная миссия, тайна века.
– Денег нет. Борщ съели. Только картоха со шкварками, хлеб и лук.
– Потом, всё потом. Сам посмотреть хочу. Там такое, как в античном театре! Гладиаторы отдыхают. Стёпка с Юлькой…
– Хочешь сказать, ребёнка делать будут?
– Уже, уже сделали. Мама дорогая, он её… а она. Чего телишься, дурень, без нас начнут.
Сердце выпрыгивало из груди, дышать было нечем.
Стёпка целовал подругу взасос, шарил за пазухой.
Смотреть пришлось издалека. Подойти ближе не получалось – опоздали.
Хмельной от вседозволенности подросток (Стёпке в осень должно было исполниться семнадцать лет), самозабвенно лабзал Юльку, встал на колени, задрал выше пояса ситцевое платьишко, стянул трусишки…
Вокруг, насколько мог видеть глаз, простиралось безбрежное поле подсолнухов, повернувших головки в сторону влюблённой парочки, бабочки, пчёлы и шмели танцевали, кто сальсу , кто танго, птичий гомон олицетворял гимн любви.
Девочка прижала к телу шальную голову друга. Юноша очнулся, вспомнил, что в руках букетик разноцветных анютиных глазок, приготовленных для неё.
– Я… я тебя люблю!
– Знаю.
Виталик отчётливо видел, слышал каждое слово. Он не знал, что будет дальше, но всё чувствовал: каждую эмоцию, каждое впечатление, каждое прикосновение. Родовая память объяснила, напомнила всё, что сейчас свершится.
В Стёпкиной роли он видел себя, на месте Юльки – Милку.
Очень некстати вблизи забрехал пёс. Стёпка заозирался, одёрнул платье подруги, ещё раз заверил в любви.
– Нас могут увидеть. Пошли в амбар. Там… я одеяло принёс.
– Ты же… никогда не разлюбишь меня?
– О чём ты, Юленька! Я люблю, люблю, люблю.
– Милый, – прошептала влюблённая девчонка, утопив лицо в букете, – я тоже люблю тебя без памяти.
Генка приложил палец к губам, – молчи!
Амбар был дырявый. Сверху вниз наискось ярко светило солнце.
Стёпка целовал и целовал любимую, расстегивая одну за другой податливые пуговицы, другой рукой ласкал нежную девичью грудь. Мальчишка дотрагивался до сосков девушки, а Виталик чувствовал каждое прикосновение.
Вслед за платьем в сторону отлетел лифчик. Кавалер губами исследовал вселенную страсти: ушки, шею, грудь, животик. Ниже, ещё ниже.
– Боже, он сейчас поцелует её туда, – сжав кулаки, предвкушал Виталий, мечтающий оказаться на месте Степана.
Зрители замерли.
Генка знал, что будет дальше, наблюдал, дыша через раз, – замри, Виталец, сейчас такое начнётся.
Мальчишка уверенно раздвинул ноги подруги, застенчиво погрузившей лицо в многоцветье букета, упал на неё, забился, напрягая ягодицы, выгибая спину, сначала медленно, потом быстрее, быстрее.
Виталий слышал, как хрустела под телами солома, как сладко стонала Юлька, высоко задирая ноги, как что-то влажно чавкало, отдаваясь в голове, внизу живота и в каждой клеточке тела.
– Вот оно что… а меня, меня-то кто делал? Нет, нет, нет, я своих детей… я сам. Завтра же, нет, сегодня, признаюсь Милке в любви.
Стёпка отвалился от Юльки прежде, чем Виталик опомнился.
Генка поманил рукой. Пора отползать.
Спустя несколько минут друзья затягивались от одной сигареты. Виталик кашлял, но снова и снова ошалело втягивал терпкий дым.
– Теперь ты готов, дружище. Теперь мы связаны страшной тайной. Копи деньги на самогон, пойдём щупать Фроську.
– Да пошёл ты, – беззлобно парировал юноша, – моя девушка Милка. Без меня Фроську щупай!
Танец живота
застыло время как желе на блюде
в ладонях мира тают наши сны
но пенье птиц когда-то нас разбудит,
услышим мы дыхание весны.
сшивает солнце утреннее небо
сшивает ветром, золотым лучом
подарит нам любовь, немного хлеба
чуть-чуть вина, уютный тёплый дом.
Валерия Грановская (Абрикосовый рай)
До долгожданного события – свадебного торжества, оставалось два дня.
Друзья уговорили Виталика устроить мальчишник: традиция, мол, такая, обряд прощания с холостой жизнью.
– Переход неформальных романтических отношений в официальный семейный статус изменит всё в твоей жизни, буквально всё, дружище, – убеждал его Ромка, – того, что было, что ты мог, что пока можешь себе позволить, больше не будет. Брак свяжет тебя по рукам и ногам. Пикнуть не посмеешь, даже если захочешь. Обидно, да! Присвоение очередного звания и повышение в социальной иерархии необходимо обмыть, зафиксировать в долгосрочной памяти чем-нибудь запоминающимся – примечательным, до одурения эффектным.
– Плакать что ли сообща будем?
– Скорее иронизировать, смеяться, дурында! К прощанию со свободой нужно относиться с юмором, но не забывать, что это предельно серьёзный шаг. Возможно – трагический, – Ромка изобразил грусть-печаль-тоску и хлопнул по плечу, – решайся, другой возможности насладиться полной свободой в твоей жизни больше не будет.
Виталий долго отнекивался, но пойти против друзей не посмел. Согласился.
Поначалу действительно было весело. Потом, когда хмель слегка ударил в голову, кому-то пришла в голову оригинальная мысль. Точнее, мероприятие было плановым, но до поры шикарный подарок жениху держали в тайне – опасались, что сюрприз ему может не понравиться.
Янку, свидетельницу, подружку невесты, попросили исполнить относительно невинный танец живота.
Девчонка старалась, хотя сразу предупредила, – так как вы хотите – не умею.
– как сумеешь. Главное – огонька побольше. И живота… с титьками. Жених с друганами прощается.
Яна была тайно влюблена в жениха. Многие незамужние подружки юных невест считают, что ценный приз достался не той невесте, что эта свадьба – чистое недоразумение, что они более достойны счастья, доставшегося не им.
А жених был реально хорош собой. С какой стороны ни глянь – орёл!
Янка постаралась удивить Виталика, всё, что смогла, все соблазнительные девичьи прелести выставила напоказ.
Посмотреть действительно было на что: фигурка у Янки шикарная.
В глубине души она всё ещё надеялась, что Виталик может передумать.
Мальчишки засмотрелись на соблазнительную экспозицию, на увлекательную подачу в чувственном танце изящества и грации, хотя ни того, ни другого в непристойном любительском представлении на самом деле не было.
Но интрига и недвусмысленный намёк на отсутствие цензуры были. Ещё какие!
Увлекал разгорячённых алкогольным допингом отроков не примитивный танец сам по себе, нет. Куда соблазнительнее выглядела трепетно прыгающая практически полностью обнажённая грудь.
Пусть аппетитные аргументы у танцовщицы были малюсенькие, не крупнее антоновского яблочка, но упругие, сметано белые, с алыми бусинками на вершинах соблазнительных холмиков, которые всем зрителям разом захотелось съесть. Ну, хотя бы лизнуть. А изящный подтянутый животик, указывающий похотливое направление от пупочка строго вниз, в долину грёз, таящуюся в трусиках буквально из верёвочек, половозрелых недорослей и вовсе привёл в восторг.
Алкоголь коварен. Он способен нарисовать в воображении картинку гораздо привлекательнее, чем выглядит оригинальная модель.
Янке только-только девятнадцать исполнилось: в самом соку девчонка. Еле уговорили принять участие в озорном представлении. А каков аншлаг!
У нас ведь, у мужиков, как – мечтаем о большой и чистой любви, о гармонии и совершенстве, о благословенном слиянии душ навсегда, но в состоянии поиска возвышенного, идеального непременно смотрим на филейную и грудинную часть выразительной девичьей фактуры каждой потенциальной претендентки на роль принцессы.
Смотреть было на что. Яночка и в одежде прелесть, а в танце живота превзошла себя.
Гоготать, подзуживать танцовщицу не останавливаться на достигнутом, было дозволено всем, касаться сокровенного экспоната – только жениху.
Это была просто жеребячья забава, смеха ради. Увлекательная, надо сказать, но совсем не безобидная потеха. Не знаю, о чём думал и мечтал в ту минуту Виталий, но сюрприз пришёлся ему по вкусу. Он и сам не ожидал от себя настолько неудержимого пробуждения похоти.
Честно говоря, не раз и не два до этого момента жених заворожено смотрел на недоступный, но зовущий греховными соблазнами холмистый рельеф гибкой Яночкиной фигурки, но опосредованно, абстрактно, без детализации и нескромных грёз.
У него была Юлечка – самая-самая прекрасная девушка во Вселенной, более реальный и желанный, к тому же осязаемый и доступный в интимном спектре приз, нежели подружка невесты.
В молодости все мы готовы к умеренным компромиссам, тем более, когда уверены на все сто, что никто не догадается, никто не узнает. Опять же алкоголь. Всем известно, что он возбуждающе действует на разгорячённую фантазию, к тому же надёжно блокирует нравственные тормоза.
А тут – только руку протяни, и пряный десерт с толикой перчика в твоих руках.
Ох уж эти шаловливые руки! Куда их деть, когда на тебя смотрят спелые яблочки и кричат, – сорви!
Кому хочешь, крышу снесёт от греховного безрассудства, поданного в нужное время в нужном месте.
Вот и Виталик дрожащими руками, как казалось ему – хохмы ради, прикоснулся к налитым спелым нектаром аппетитным магическим амулетам, просто дотронулся и… и тронулся умом.
Обжёгся невзначай, но понял, что страсть позволяет научиться летать до того как будет получена лицензия на действия определённого характера относительно девичьих тайн.
Жених понимал, что узкая тропа над обрывом – не место для экспериментов, но такая возможность выпадает один раз. Один!
Виталик развернул Янку к себе, полностью оголил грудь, которая так ласково вместилась в дрожащую ладонь, и впился в её алые губы совсем не смешным поцелуем.
Гогот и свист волшебным образом стихли. Дружки на цыпочках удалились в соседнюю комнату. Так было задумано. Последняя вольность перед принятием клятвы верности, коли сам не оплошает, была спланирована, но не обязательна.
По неподтверждённым слухам Яночка была непорочна. Солировать в качестве коварной соблазнительницы согласилась с единственной целью, в которой не призналась бы даже под пыткой – развернуть течение событий вспять.
Свадьба, как вы уже поняли, не состоялась. Точнее, её перенесли на осень, но в ином составе действующих лиц и исполнителей.
Счастливая невеста на этом мероприятии держалась довольно скромно, машинально оглаживая округлившийся от неловких Виталькиных поцелуев животик, начинённый новой жизнью в пылу танцевальных упражнений за пару дней до его так и несостоявшейся свадьбы.
Выглядела Яночка счастливой, разве что не веселилась как все, не пила и не ела – запахи и вкусы чего бы то ни было несли в себе опасность испортить праздник: её мутило.
Виталик, напротив, смотрел на происходящее безучастно, словно его это торжество никаким боком не касалось.
Удивительно было то, что подружкой невесты была Юля – та самая девочка, которой судьбой несколько месяцев назад в супруги предназначался сегодняшний жених, а дружкой – Игорь Постников, юноша, который не безуспешно ухаживал за Яночкой, по совместительству самый близкий друг Виталика.
Непонятно, какими стимулами руководствовались участники сего драматического повествования, но следующую свадьбу играли через год, слегка поменявшись ролями: супруги Виталик и Яна засвидетельствовали добровольное вступление четы Постниковых в законный брак.
Возможно, Юля мечтала изобретательно и жёстко отомстить. Точно не знаю.
Торжество было знатное, с истинно купеческим размахом: живая музыка, грациозные танцовщицы в бикини, немыслимо красочный с визуальными и акустическими эффектами фейерверк, популярный ведущий, торт ручной работы, размером со стиральную машинку, халдеи в ливреях, море цветов и украшений, Эверест подарков.
В разгар вечеринки неожиданно занедужила и удалилась привести себя в порядок невеста.
Дабы не бросать в разгар веселья гостей, жених взял на себя всю меру ответственности за ход празднества.
Никто не обратил внимания на то, что Виталик о чём-то увлечённо шептался пару минут назад с невестой, которая только что обрела статус супруги, что оба вели себя несколько странно.
Парочка незаметно юркнула в такси, стоящее за углом ресторана и была такова. Видно им было о чём поговорить, в чём объясниться.
Свадьба явилась катализатором, ускорившим неминуемую потребность выяснить, наконец, отношения, которая долго разогревалась, а теперь достигла точки кипения.
История, как известно, повторяется дважды – сначала как трагедия, потом в виде фарса.
Озорства и легкомыслия в разыгравшемся на свадебном торжестве спектакле было предостаточно, комические эффекты с эротическим подтекстом тамада выдавал в эфир пачками и тачками. Гости развлекались по-взрослому, искренне радуясь за новобрачных.
Пропажа героев санта-барбары местного разлива обнаружилась позднее. Причём, инцидент для большинства гостей удалось-таки скрыть.
Игорь напился в хлам, – прикольно, – бормотал он в алкогольном бреду, – лихо Юлька меня подставила. Янка, давай отомстим этим чудикам. Нет! Как хочешь. У меня идея: выйду в поле, швырну кирпич, на кого упадёт – на той и женюсь. Я же о первой брачной ночи мечтал, о медовом месяце. Планы на сорок лет вперёд строил. Нахрена так-то! Друг называется.
Постников подал заявление на развод на следующий же день. Тогда он ещё не знал, что Юлечка уже беременна. Не от него – от Виталика.
Одно неловкое движение, точнее не очень скромный Яночкин танец нарушил природное равновесие: ведь любовь нам даётся свыше как награда, точнее, как аванс, что все звёзды сойдутся в одной точке. Её невозможно притянуть за уши, когда, увы, несовместимы души.
Возможно, некоторые браки действительно свершаются на небесах.
Всё вернулось на круги своя. Яночка угодила в собственноручно изготовленную западню, только ей было гораздо больнее: она успела привыкнуть к незрелым плодам эгоистичной победы. Ведь до этого печального для неё дня Виталик честно исполнял супружеский долг, иногда шептал на ушко слова любви.
Казалось бы – живи, радуйся. Так нет! Угораздило же её назначить дружкой Юльку, разлучницу.
Новую свадьбу играть не стали: довольно в их жизни было неправильных праздников. А семья у Виталия Маркелова и Юлии Постниковой (в назидание мужу за танец живота она оставила фамилию обманутого супруга) получилась настоящая, крепкая.
Вот только горьковатое послевкусие – всё дело в нём: нет-нет да всплывает в памяти неприглядная история семейного цирка.
Прочитать бы эту занимательную новеллу тем, кто задумал заполучить счастье, отнимая его у других. Стоит ли начинать? Кстати про Яну: дочку мамочка вскоре подарила отцу. Официально отказалась от материнства как от мешающей жить полноценно обузы.
Ошибочка, мол, вышла, не справилась с управлением!
Замуж Яна больше не вышла – надломилось что-то внутри, перебродило. Ещё более мешал целый набор невыполнимых претензий к номинальным женихам.
Жизнь свою она наполнила до краёв карабканьем в неприкаянном одиночестве по скрипучей карьерной лестнице. Несколько попыток быть рядом с кем-то случались, но неудачные: характер, сами понимаете, не получается назвать миролюбивым и милым.
А Игорь женился спустя три месяца на однокласснице, которая, как оказалось, все очи по нему выплакала.
И вновь ирония судьбы: свидетелями на их свадьбе были Виталий и Юля.
– Мы теперь с тобой родственники, Юлька, как ни крути, – прикольнулся Игорь, – кому ещё я могу доверить такую ответственную миссию, мадам Постникова, как не тебе! А Виталька… сволочь, конечно, но теперь он в долгу у меня до последнего вздоха – с моей, паразит такой, бывшей почти женой спит. Непорядок, пусть мучается, ирод!
Это он так – не со зла. Игорь – мужчина добродушный, отходчивый. Было дело: повздорила Юля как-то с Виталькой и выдала в сердцах, – не забывай, что я не Маркелова – Постникова. Второй женой к нему пойду! Думаешь, откажется!
Обиделся муж, хотел Янкой припугнуть, но Юлька эту глупость упредила, – вместе с бывшей невестой будешь танец живота до последнего часа исполнять. Ну что, звонить Игорьку?
Соглашусь – не дело это, манипулировать тем, чего ни забыть, ни изменить невозможно. Но что поделать, если терпкое послевкусие то и дело о себе напоминает, если зудят, чешутся очень непростые эмоции.
У Юльки аргумент железобетонный – им же, супостатом, подтверждённая непорочность по всем фронтам до начала отношений. Поцелуи с Игорем когда-то давно, в другой жизни, не в счёт. Это была не более чем детская шалость, ещё вернее – целомудренное любопытство..
А у Витальки основательное свидетельство реальной измены – маленькая Алина от предательницы Янки, которую Юля удочерила, и больше года неоформленного супружества, фактически прелюбодеяния, на стороне.
Пусть теперь доказывает, что не бегемот и не слон. Тут ведь как в анекдоте, когда кролик носорога предупреждает, что в саванне слонов отстреливают, а тот аргументирует тем, что не слон, – так они сначала отстреливают, а потом проверяют.
Но это так, для острастки. Обычно Юлька шутит иначе, – влюбилась я в него, и стало ясно – хочу с ним долго жить. И счастливо. И часто.
А потом песенку поёт, – а что очки товарищу разбили – так, то портвейном усугубили.
Ладно, пусть шутит. Беременным как детишкам малым – потакать нужно.
Одно тревожно: а если Юлька каждый год по ребёнку рожать наладится! Кстати, сестра её, Ирина, два раза уже по двойне принесла. Наследственность.
