Валерий Столыпин
Скучает. Любит
Сначала это было смешно и необычно. Мы дурачились, но желания её, тем не менее, исполнялись в озвученном нежным голосом объёме.
Мне было крайне приятно исполнять Варенькины прихоти. Я испытывал истинное наслаждение, видя её воодушевление и неподдельную радость от того, что она получала небольшие сюрпризы, о которых мечтала.
Шло время, которое странным образом разрушило радужные иллюзии. На самом деле меня грамотно использовали: покупали, имели, прикрываясь искренними чувствами.
А сегодня иду с работы домой и неожиданно ловлю себя на нелепой мысли – мне очень хочется, чтобы Варя уже спала, потому что именно сейчас остро нуждаюсь в поддержке друга, единомышленника, но никак не любовницы.
Слишком широко я открыл для супруги внутренний мир: доверился мечте, притворившейся любимой женщиной, впустил в него невзначай кого-то чужеродного, озабоченного исключительно личным благополучием, желанием процветать за чужой счёт.
Откуда вынырнула эта странная цепочка рассуждений, ведь я иду домой к любимой девочке?
Ещё и ещё раз прокручиваю эти нелогичные, нелепые мысли. Выходит, я живу с человеком, которого подсознательно остерегаюсь, которому по множеству необъяснимых причин не доверяю.
А как же любовь, состояние, в котором нет, и не может быть сомнений!
Пытаюсь забыть запорхнувшие нечаянно в возбуждённую голову рассуждения, но тревожные мысли вертятся, не дают покоя до тех пор, пока не зашёл в свой подъезд.
Варя на своём боевом посту в любимом кресле, единственном в нашей квартире.
В него никто не смеет садиться, это её личное пространство.
Жена на секунду отрывает от книги взгляд: отсутствующий, безразличный, и вновь углубляется в интересное чтиво.
Спустя минуту или две, не отрываясь от своего занятия, говорит, – самое интересное место. Дочитаю и подойду. Приготовь чего-нибудь поесть, я ужасно проголодалась, еле дождалась, когда придёшь.
Не правда ли странно, ведь с работы вернулся я.
Варя апеллирует тем, что я готовлю вкуснее, ввергая меня в состояние эйфории доверчивой улыбкой и обворожительным взглядом..
Резонно: железная, непробиваемая логика. Честно говоря, это немного льстит, но такое повторяется каждый день, что невольно порождает неприятные ощущения.
Меня здесь не ждали?
На скорую руку, без настроения, готовлю ужин, рассеянно кормлю жену. Отчего-то остро хочется побыть одному, подумать, но у неё свои планы.
Дальше реализуется театральное действо. Это ритуал, традиция, которую никому не позволено нарушать. Представление выверено в мелочах, многократно по-се-кунд-но отрепетировано.
Молодая мужская кровь, несмотря на испорченное настроение, бурлит не переставая, требует действия, разрядки, стоит только привлечь его внимание к интимным особенностям женского тела.
Несколько десятков интригующих манипуляций: церемониальный эротический танец, например частичное обнажение или намеренно медленное переодевание, заклинание в виде воздушных поцелуев, стрельбы глазками, волнующие жесты, и с жертвой можно делать всё, что заблагорассудится.
Вожделение отключает мозг, запечатывает духовные поры и превращает любого мужчину в раба плоти. Он и не мыслит сопротивляться, пребывая временно в ином измерении, а вернувшись, будет боготворить свою избранницу, отождествляя её с той далёкой Вселенной, на которой ему дозволяют побывать, открыв временный портал, надёжно запрятанный в промежутке между ног.
На меня этот гипноз действует ещё сильнее ввиду отсутствия иммунитета, тем более что некогда на мою мужскую пуповину Варенька накинула невидимую петлю, за которую всегда можно дёрнуть: ласково, неистово, даже, при желании грубо – я не обижусь.
От меня можно ожидать только чувства любви и благодарности. Для этого нужно быть владельцем поводка, её повелителем, точнее повелительницей.
Конечно, я мыслю иначе, когда возвращаюсь в привычную реальность, но это потом… хотя и позднее готов ради прекрасных мгновений на многое, чтобы ещё хоть раз испытать немыслимое блаженство.
Варенька это знает.
Не каждая женщина способна эффективно применить доставшиеся от природы исключительные женские достоинства и сокровенные знания о принципах их использования. Варя умеет.
И вот мы опять изнемогаем в чувственном экстазе лёжа во влажной от пота постели. Наши груди размеренно, часто вздымаются и опускаются, пока кровь не вернётся в исконные берега, медленно покидая воспалённые желанием органы.
Мир вокруг в эти мгновения постепенно становится устойчивее, отдельные детали, медленно вращаясь, возвращаются свои на места.
Очень хочется спать.
– Я тебя люблю! Очень-очень!
– Я тоже тебя люблю! Ты у меня самая лучшая, единственная!
Позднее в устоявшемся ритуале появилось изменение: если жене что-либо не нравится, раздражает, срочно понадобилась какая вещь, либо уступка, Варя начинает скандалить.
Скверный характер проявился не сразу: лишь тогда, когда появилась уверенность в незыблемости достигнутого результата.
Как правило, я уступаю, но не всегда: бывают моменты, когда согласиться с ней невозможно, или требование превосходит наши материальные возможности.
Иногда претензии и просьбы вовсе абсурдны.
Так бывает не часто, но случается. Тогда в ход идёт тактика активного молчания: Варя уходит в себя, прекращает обмениваться эмоциями и информацией. Долго, иногда неделю, даже больше.
Всё это время меня в личное пространство не впускает: отлучён до момента окончательной и бесповоротной победы.
Тем не менее, шаманские пляски не прекращаются ни на минуту. Варя надевает самую откровенную одежду, намеренно демонстрирует обнажённые прелести, стараясь вызывать тем самым невыносимые приступы сладострастия.
Сдаётся, что это долгосрочная, выверенная возбуждающая техника, которая используется с самого первого дня знакомства.
Сначала она подсадила меня на страстный секс, теперь пользуется им как пусковой кнопкой, точнее тормозом. Или наказанием, словно я собака Павлова, у которой вырабатывают безусловный рефлекс на раздражитель, а затем пользуются им, как конфеткой, либо как плёткой.
Промаявшись несколько дней, я обязательно иду на уступки, интимный леденец принимаю с видимой благодарностью, готовый и дальше вилять хвостом, лишь бы не наказывали.
Это очень действенно, но со временем начинает восприниматься как унижение, да и сладость перестаёт быть чрезмерно привлекательной, становится приторной.
Оскорбление мужского достоинства кристалл за кристаллом превращается в карстовые пещеры отчуждения. Любовь не живёт в обстановке корысти: задыхается и гибнет.
В голове иногда мелькает мысль: а как там поживают другие сладкие булочки и сдобные пирожные, которые обитают поблизости, но до поры не вызывают непомерного аппетита, потому что ты сыт? Что случится, если попробовать пару-тройку пирожных или абрикотиновый торт с экзотическими орешками, пропитанный сладким ликёром?
Не всерьёз, исключительно в целях ознакомления с иным вкусом?
А вдруг понравится и тогда что?
Не правда ли глупые мысли заскакивают порой в возбуждённую эротическим голодом голову?
Я отмахиваюсь от них, гоню прочь, но тщетно: мыслей и фантазий на тему непорочного адюльтера становится больше.
Однако, пока процесс под контролем. Варя не даёт мелькающим крошкам сомнений разрастись в реализацию навязчивого проекта, во всяком случае, я никогда не перехожу незримую черту между фантазией и реальностью, оставаясь верным спутником жизни.
Возможно, так чувствует себя собака, которую постоянно пинают. Но обещают погладить, если…
Наверно, если в подобной обстановке жить довольно долго, не интересуясь, что происходит за стенами личной квартиры, можно привыкнуть.
Но у меня есть и иная, альтернативная жизнь.
В той, другой, у меня нет секса, зато уважают мою индивидуальность.
Со своей подружкой я могу искренне поделиться радостями и невзгодами, выслушать утешение или совет. Там мне всегда рады.
Не знаю, хорошо это или плохо, запутался, но я ныряю из одной проруби в другую, приспосабливаясь жить в разной среде обитания.
Кому-то такое существование покажется бредом, но я так живу, одновременно в двух разных вселенных, не имея сил и смелости определиться, какая из них настоящая.
Кажется, я всё-таки счастлив.
В прошлые выходные мы отгуляли свадьбу у друзей: Гали с Геннадием. Я был свидетелем. Свадьба шумная, весёлая, народу не очень много, но все свои.
Старался ни на минуту не отпускать от себя жену, зная её пристрастие к алкоголю и флирту, что мне почти удалось.
Всё равно она нашла способ напиться до чёртиков и уединиться с одноразовым воздыхателем. Ревновать и беситься бессмысленно. Я же знаю, что Варя сделает круглые глаза, откроет слёзный клапан и зальёт всю квартиру солёной влагой, что будет выглядеть до безобразия искренне.
Домой мы ехали вместе с новобрачными. В машине она совершила ещё один непременный ритуал, заблевав платье невесты.
Не знаю, что она пила, не смог уследить за этим, но рвало супругу до самого утра.
Я терпеливо поддерживал Варину голову, подставлял тазик. Время от времени не успевал добежать вовремя: приходилось менять постельное бельё и её одежду.
Не привыкать: это тоже часть моей жизни.
На второй день торжества всё повторилось. Не могли же молодожены обойтись без свидетеля. Гости с пониманием отворачивали взгляды, застенчиво пожимали плечами. В остальном, мероприятие удалось.
Со временем наши семейные отношения совсем расстроились, стали сложными и непонятными. Дочку жена давно и прочно сплавила моим родителям. Поначалу причина для этого была довольно серьёзной, позже ей просто понравилось ничего не делать и ни за что не отвечать.
Варя сидела дома, читала, грызла семечки. Все домашние дела отрабатывали вместе в выходные дни.
На работу жена идти не захотела, мотивируя тем, что собирается ехать к дочери. К дочери не ехала, заявляя, что меня даже на день нельзя оставить одного – конкурентки уведут.
Оригинальная позиция: со всех сторон враги, бедная девочка обороняется.
Немного отдохнув, Варя временно снимала осаду, вновь приступала к попыткам окончательно меня приручить, умело вводя в любовный транс.
Не знаю, как она шаманила, но ей это удавалось без особых усилий.
Я вновь с благодарностью припадал к источнику наслаждения, готовый беспрекословно выполнить любую команду.
В очередной раз желание Варя озвучила почти неподъемное: девочка потребовала, чтобы я уволился и перевёз её жить в столицу.
Не было никакого реально выполнимого плана, только требование жены привести её к другой жизни, которую она трактует так, – хочу жить, как люди…
Знать бы, что это значит, каких людей она имеет в виду и какие значимые события считает их замечательной жизнью.
Стремления к познанию, интеллекту, движению вперёд я у неё не замечал. Конечно, она вполне грамотная, много читает, но круг интересов ограничивался любовными приключениями и триллерами, а мечты – обилием ярких шмоток.
Мизерный опыт работы продавцом отвратил её и от этой профессии, где нужно быстро считать и уметь угождать покупателю. Эта деятельность не для неё, а чего действительно хочет – не знает: считает, что для добывания денег достаточно усилий мужа, а жена должна…
В этом вопросе, однако, большой пробел, – я тебе ничего не должна!
Не женское это дело – решать сложные вопросы. Ведь у неё есть то, чего нет у меня, значит можно размахивать этим непререкаемым аргументом как полковым знаменем.
Может показаться, что я описываю светскую львицу, фотомодель или избалованную излишествами дочь состоятельных родителей. Отнюдь, Варя – простая деревенская девчонка из многодетной семьи.
Откуда растут ноги непомерных амбиций – мне неизвестно, но они есть, а исполнителем всех желаний назначена не золотая рыбка, а я, человек без особенных талантов с ограниченным опытом и скудными финансовыми возможностями.
Для Вари этот факт не имеет практического значения: она истово верит в свои колдовские чары и безграничное везение, чего нельзя сказать обо мне. Я в себя по ряду причин совсем не верю, потому, что не способен справиться даже с женой.
Всё сильнее немилосердно ноет болезненная безысходность в груди, откуда испарилось сизой дымкой и истаяло как утренний туман дарующее созидательную силу сияние внутреннего света.
Вместо восторга и эйфории в душе поселилась заноза, впивающаяся всё глубже и глубже. Похоже, её уже оттуда уже не выковырнуть. Доступ к ней зарос слоем загрубевших покровов, закупоривших попутно выцветшие преждевременно интимные чувства.
Боюсь, с этой бедой придётся смириться и жить: скучно, нелепо, безрадостно. Ведь Варя – мать моего ребёнка, которого я не имею права сделать несчастным.
Хотя… порой начинаю сомневаться – мать ли она!
Что скажет дочь, когда вырастет?
А мне… мне будет, что ей ответить, когда девочка поймёт, что семья – лишь видимость?
Линия судьбы
Подушка сохранит пустые сны,
как первоклашка – стеклышки цветные;
царапины глухим глаголом «были»
годами заживать обречены…
Ксения Хохлова
Ночь выдалась невыносимо тяжёлая, долгая-долгая, практически бесконечная, несмотря на то, что пролетела за одно нескончаемое мгновение: даже выпить стакан холодного чая было некогда.
Теперь можно присесть с закрытыми глазами, расслабиться, забыть о четырёх срочных операциях, о мешках с окровавленными салфетками, изматывающей череде уколов и капельниц; о сердце, которое едва не выпрыгнуло из груди, когда пациент под наркозом запросто разорвал фиксаторы и соскочил с операционного стола.
Мало того, что реанимация могучего, но беспомощного тела потребовала массы агрессивной активности и с невероятной скоростью потраченных нервов, так ещё и хирург от потрясения грохнулся в продолжительный обморок.
В его кабинет сестра пришла обговорить неоднозначную ситуацию. Доктора не было.
На секундочку смежив веки, Галя мгновенно провалилась в подобие транса, когда голова идёт кругом, а ты падаешь в глубину бездонной пропасти спиной вниз.
Позвоночник стонал от напряжения, мышцы ног сводило судорогой, в голове царил странного характера вакуум; создалось впечатление, что где-то в черепной коробке образовалось несанкционированное отверстие, через которое пустота с противным шипением рвалась наружу.
Удивительным было то, что она как бы падала, но страшно не было, а в это время извне в то место, где обитают грёзы, взамен отторгаемой с неприятным шумом материи, мощно вливался сгусток потрясающе вкусной жизненной силы.
Галина Тимофеевна, изнурённая безмерной психической нагрузкой тридцатилетняя хирургическая медицинская сестра в состоянии близком к беспамятству отчётливо ощутила невероятный прилив энергии и крови к груди, внизу живота, вызванный странным видением: в неё мощными толчками входил тот самый пациент, которого они едва не потеряли.
У Корепанова, бывшего бойца спецназа, уволенного в запас по причине контузии и множественных боевых ранений, собранного некогда по кусочкам после взрыва мины, сдвинулся с места осколок, который прежде не решались оперировать.
Как всегда бывает в подобных случаях, обломок металла пошёл в атаку неожиданно, в пиковый момент сладострастия на интимном свидании: его привезли в клинику стыдливо прикрытого простынкой.
Боевое снаряжение любвеобильного кабальеро так и не успело разрядиться. Несмотря на невыносимую боль, могучее либидо здоровяка гордо топорщилось меж атлетически выглядящих бёдер как напоминание о непобедимости героического бойца даже в мирной жизни.
Готовить больного к операции пришлось Гале.
Может быть, и не было в том необходимости (операционное поле находилось в подреберье), но сестричка подошла к обязанности с максимальной ответственностью: растительность в паховой области была безжалостно истреблена и продезинфицирована, для чего у восставшего копья приходилось, то и дело менять положение, естественно вручную.
Корепанов корчился, извивался, напрягал надёжно зафиксированные по инструкции жилистые ноги и рельефный, возмутительно сексуальный пресс, мычал нечто нечленораздельное, сердился, – потерпи, родимый, так надо, ты же не хочешь, чтобы в раневую ткань попала гадкая инфекция, – ласково разговаривала с ним сестричка, удерживая восставшее орудие в миниатюрном кулачке.
Не трудно догадаться, что стандартная медицинская процедура закончилась густым вулканическим фейерверком эмоций страсти, после чего бравый солдатик погрузился в прострацию: то ли от боли, то ли по причине неожиданной глубины наслаждения.
Инцидент в операционной – прыжок пациента со стола и побег полководца с поля боя был срочным порядком засекречен. За подобное недоразумение недолго и за решётку загреметь.
Из блаженного оцепенения Галю вырвало прикосновение, – спасибо тебе, выручила. Должен буду, – устало произнёс Андрей Борисович, закрывая кабинет изнутри на два оборота ключа.
– Я не в претензии, Андрей Борисович. С каждым может случиться. Всех предупредил?
– Только ты осталась, – прошептал мужчина, нежно целуя сотрудницу в шею, – могу я рассчитывать на срочную медицинскую помощь?
– Мне бы поспать, Андрюша. Кто знает, что день грядущий нам готовит. Корепанов мужик мощный, но, богатыри тоже ломаются. Я здесь останусь, прослежу.
– Я быстро, мяукнуть не успеешь. Очень надо. Вопрос жизни и смерти.
– Относишься ко мне как походной к аптечке. У меня таблетка просрочена. Сегодня ничего не получится.
– Жаль. Я думал мы в ответе за тех, кого…
– Ты ничего не перепутал, Сазонов! В ответе – ты за жену, а она за тебя. Я сегодня уже похмелилась.
– Когда успела!
– Не когда, а с кем, Андрюшенька. Тебе такое в страшном сне не привидится. Сама не ожидала от себя такой прыти. Сдавай смену и вали. Будильник мне поставь. Часа два, думаю, хватит, чтобы оклематься.
Андрей Борисович постелил Гале на топчане, укрыл её пледом, но не удержался, запустил пятерню меж ног, – да ты и впрямь мокрая! Охренела что ли?! Ты чем на рабочем месте занимаешься, с кем, я тебя спрашиваю!
– Не шуми, меня беречь надо. Такая корова, сам понимаешь, всем надобна. Не беси, проваливай. С кем – с кем: с собой. Перенервничала, так бывает.
Будильник болезненно вырвал Галю из сна. Мутило.
Кое-как приведя себя в порядок, она побрела проведать Корепанова, который скоро должен был отойти от наркоза.
Больной вопреки прогнозу смотрел на неё в упор, – пить хочу.
– Нельзя.
– Мне, значит, нельзя, а тебе можно. Узнал, сестра милосердия. Не совестно?
– Обычная медицинская процедура. Разве моя вина, что ты такой впечатлительный? Дёрнула и поплыл.
– А ты дерзкая. Не боишься жестокой мсти!
– Смешно. Ну-ка сожми мне палец, боец. Ого-о-о!
– Тогда уж и ты мне того… сожми.
– Молчи, дурень, – зашептала Галя, – я здесь в порядке общественного контроля. Смена не моя. То была производственная необходимость.
– А ты ничего, сладенькая, ладная. Ближе подойди, не обижу.
– Ой, описаюсь сейчас от страха. Говори, чё надо.
– Прикоснуться хочу, разглядеть, как следует. Мы же теперь, после того что между нами было, вроде как полюбовники.
– Ещё чего выдумал. Совесть поимей. Я при исполнении. И силы побереги. Оклемаешься – такое расскажу.
– Так смена не твоя. И не любопытен я до сплетен, а пощупать, там же, где ты меня, мечтаю. Забудь. Неудачная шутка. Я ведь видел, слышал всё. Ладно, не дрейфь: солдат ребёнка не обидит. Падать и вставать привычный. Иди ближе, иди, дай женским духом сполна насладиться. Ба, да ты никак… чувствами же пахнет, любовью!
– Прекрати… те, Корепанов, а то я санитаров вызову. У вас швы могут разойтись!
– Напугала ежа голой попой. Да я за любимую женщину всех порву. Хоть спецназ вызывай. Вот погоди, снимут швы, такую серенаду тебе спою. У меня подобное вдохновение впервые. Замуж пойдёшь за меня, спасительница? Это ведь ты меня с того света вытащила. Лица не видел, а аромат неповторимый на всю жизнь запомнил.
– У вас, Корепанов, излишне впечатлительное воображение. Думаю, таких жён да невест у вас на каждой грядке пучок. Когда в город приходят гусары, в воздух летят не только чепчики, но и трусики с бюстгальтерами. Женщины – существа наивные, от визуальных эффектов загораются.
– Вот ты какого обо мне мнения! Приревновала что ли! Я ведь не железный дровосек: женщин люблю – не скрываю. По обоюдному согласию. Никакой жеребятины – исключительно здоровья для. А тебе предложение делаю, поскольку влюблён безоглядно.
– Так я и поверила. Ладно, больной, не отвлекайтесь от главного. Вам необходим позитивный настрой, покой, лечение и хорошее питание.
– Покой нам только снится. Я сладкое люблю. Пирожки… с повидлом, яблоки, – Корепанов жестом показал, что на самом деле имеет в виду и тут же пошёл в атаку, – сделай мне искусительница искусственное дыхание, иначе не выживу.
Галя покраснела, хотя застенчивостью никогда не болела, – над любопытным предложением обещаю подумать. Позже. Просьба приступить к немедленной реанимации оставлена без удовлетворения. Вынуждена оставить вас, Корепанов, на попечение специально обученного медицинского персонала. Настойчивее будьте. Кто-нибудь да откликнется. А я спать ужасно хочу.
– Ты меня неправильно поняла. Сегодня Игорь Станиславович, то есть я, как никогда серьёзен. Буду ждать… надеяться на лучшее. Дай хоть причёску понюхать, недотрога, в ручку чмокнуть. Я ведь только с виду азартный игрок и авантюрист, на самом деле – застенчивый романтик. Вот только предчувствие: до утра не доживу.
– Думать не моги. Зря что ли всю ночь тебя выхаживала!
– Звучит как признание в любви. Зовут-то тебя как, невестушка?
– Галина Тимофеевна.
– Душа поёт, Галенька. Прислонись щёчкой, не вредничай, громко петь не могу. Я в весеннем лесу пил берёзовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал…
– Замечательная песня, Корепанов. Я её тоже обожаю. Да не про нас.
– Отчего же? Кто мне запретит… с невестой… в стогу. Не отнимай надежду, дай умереть счастливым.
– С чего бы вам умирать, Игорь Станиславович? У края могилы про любовь не вспоминают, к девушкам не пристают.
– Как сказать. Вот я, три десятка лет с хвостиком небо коптил: под смертью ходил, женщин любвеобильных, но не шибко разборчивых, мимоходом обхаживал, бывало слова нежные, на ушко шептал, хитрец, но, ни разу не пришлось влюбиться всерьёз. Только теперь понял: тебя искал. Веришь?
– Зачем я тебе?
– Не зачем, а почему. Влюбился, говорю, на полном серьёзе влюбился.
– Выживешь – поверю.
– Слово даёшь?
– Даю! Но на этом всё. Никаких вольностей. Швы снимем – тогда поговорим.
К вечеру у больного до критической отметки поднялась температура. Персонал суетился, собрали консилиум. Лабораторные исследования и клинические симптомы указывали на сепсис.
Трое суток Игоря Станиславовича выхаживали в реанимационном отделении. Галя приходила к нему, подолгу сидела, держала за руку, – ты чего, Корепанов, – слезливо скулила она, – замуж звал, а сам в кусты. Нечестно так. Я же поверила. Может у меня тоже… в первый раз. Ты только выживи, я тебе всё что хочешь, одного тебя любить буду. Думаешь, сама не хотела к тебе прислониться? Ещё как хотела. Ты мне сразу занозой в сердце воткнулся. Помнишь, обещала кое-что рассказать? Так вышло, стыдно признаться, я с тобой в том стогу, про который пел, ещё до того так переночевала – до сих пор от впечатления отойти не могу.
На четвёртый день стоило только Гале взять Игоря за руку, как он открыл глаза.
Узнал. Сразу узнал. Так смотрел, что слова казались излишней роскошью. А рукопожатие слабое. Это ничего: живой ведь. Любовь подождёт.
Соки чувствительные в крови у Галины сразу забродили. Теперь уже она не стеснялась ни мыслей шальных, ни нескромных желаний, – дай поцелую, родненький. Теперь не отпущу!
Женщина, романтический ресурс которой идёт на убыль, которая за нелёгкую, не вполне счастливую жизнь накопила критическую массу негативных впечатлений, миллионы выстраданных эпизодов: удручающих, обманчивых, тягостных, порой жутких, готова уцепиться за проплывающую мимо соломинку, не то, что за искреннее признание в любви.
Она не ходила – летала, не замечая никого и ничего вокруг. Только теперь она поняла, что такое настоящее счастье, хотя прикоснулась к нему с самого холодного края.
Галя забывала спать. Душа её, подстёгнутая воспалённым воображением, рисовала сказочные миры. Энергия из светящихся энтузиазмом глаз била ключом.
Когда Игоря перевели обратно в хирургическое отделение, домой она бегала лишь для того, чтобы переодеться и приготовить чего-нибудь вкусненькое любимому.
Днём они целомудренно держались за руки, повествуя друг другу о жизни до… до той операции, до удивительно странного знакомства: расскажи кому – усмехнутся или гадостей наговорят. Пусть уж причудливо нереальная история любви останется тайной.
Стоило Гале неосторожно положить руку на одеяло, как Игорь начинал хохотать, – не пора ли меня постричь?
– Смейся-смейся. Мне лично не до смеха было, когда кое-кто прямо в лицо кое-чем плевался.
– Я же профессионал, стреляю без промаха из всех видов оружия. Покажи, куда попал. Вот сюда? Это будет моим любимым местом. Представляю, что было бы, попади я не в щёку, а в глаз, например. Жить со слепой женой – так себе удовольствие.
Галя оглядывалась украдкой, чтобы убедиться в интимности переговоров, открывала рывком кусок одеяла, – так и знала, пойман на горячем.
– Как ты права, любовь моя. Проверь, живой или спит.
– Неудобно, мы ведь только начинаем знакомиться.
– Что касается меня, то да – был практически без сознания, но ты-то производила развратные действия, полностью отдавая себе отчёт в недопустимости несанкционированного проникновения в личное интимное пространство.
– Не докажешь. Я не нарушала моральных принципов. Меня заставили.
Так они пикировались до самой ночи, пока тишина в корпусе не заступит на дежурство.
Игорю было больно, но отказаться от удовольствия слиться воедино с женщиной, которую он впервые в жизни искренне назвал любимой, было выше сил.
Дверь изнутри палаты запирали ножкой стула. Страстные поцелуи плавно переходили в путешествие по бескрайним просторам затерянных в параллельных мирах интимных соблазнов. Весьма непросто было найти достойные позиции для нескромных эротических экспериментов. Странная эквилибристика нисколько не смущала незадачливых любовников.
– Как эту штуковину расстегнуть?
– Не напрягайся, сама сниму. Лежи, всё сама сделаю. Так не больно?
– Погоди, не спеши, дай к телу привыкнуть. Руки дрожат. Какая же ты… необыкновенная. Какая удача, что не кому-то, тебе выпало счастье интимную причёску мне делать. Лёжа не получается. Помоги на стул перебраться. Жаль, нельзя свет включить. Разглядеть каждую деталь хочется, каждую чёрточку запомнить.
– Наиграешься ещё. Вся жизнь впереди.
– Кто бы знал, сколько кому дней судьбой отмерено. Опускайся осторожно, мы готовы. Застынь, не двигайся. Чувствуешь! Я тоже.
Галя нарадоваться не могла. Наконец-то у неё есть надёжная защита, человечек, с которым прошла через горнило боли, который всегда будет рядом. Впредь никто в целом мире не посмеет предложить воспользоваться её телом в качестве интимной примочки, средства от тоски или духовного лекаря.
Теперь у неё есть, кого лечить.
Вот только слова Корепанова несмотря на кажущуюся положительной динамику выздоровления, которая однажды дала сбой, оказались пророческими.
Расстались в тот день почти под утро: лежали, мечтали, наметили ворох хитроумных стратегических планов, на будущее… которого не случилось.
Душа Игоря рассталась с телом во сне, перед самым обходом. На лице его навеки застыла счастливая улыбка.
Галя тоже надолго превратилась в каменное изваяние.
Такую линию судьбы она не способна была предугадать.
