Валерий Столыпин
Скучает. Любит
Цена любви
Слепыми были зеркала,
Ловили радужные дуги,
Когда, расплавившись друг в друге,
Сгорали мы почти дотла…
Екатерина Каргопольцева
– Инга Акимовна – зайдите ко мне, – сказал начальник планового отдела Виталий Михайлович (на самом деле его звали Хаим Моисеевич, но он тщательно скрывал еврейские корни) и красноречиво посмотрел на неё поверх массивных черепаховых очков, – у меня до вас весьма важное дело.
Инга Акимовна работала здесь давно, обладала великолепными математическими способностями и аналитическим складом ума, потому насторожилась, увидев, как вызывающе дерзко сверкнул лукавый взгляд шефа, с вожделением потирающего волосатые ладони.
Так-то он не был липучим, поскольку искренне любил и одновременно побаивался свою уютную многотонную супругу, Сарочку Адировну, но иногда на него находило хулиганистое романтическое настроение, когда мужчина был способен на безумные поступки.
Вот и сейчас, его настроение не предвещало ничего хорошего.
– Подойдите поближе, Инга Акимовна. Какая же вы… стройная, юная, просто ба-ги-ня… да-а-а! Завидую мужчине, которому дозволено держать в руках эту миниатюрную талию, вдыхать аромат сладких персей, вкушать любовный нектар с этих роскошных губ…
– Ага, да, – Виталий Михайлович плотоядно облизнулся, изобразил жестом изучающее женский рельеф движение души, – я и говорю, уважаемая, Сарочка моя с дочуркой отбыла с курсовкой на тёплые моря. Сами понимаете – курсовка, это три, целых три недели одиночества. Вот… какие же у вас прелестные кудряшки, право слово, какая великолепная грудь… а улыбка, а кукольные ручки… и вообще, вы просто прелесть… нежный утренний цветочек.
Начальник, выпучив глаза, бесцеремонно разглядывал Ингу Акимовну, мысленно проделывая с ней непристойные действия, оскорбительный смысл которых цинично отражался на взбудораженном близостью объекта вожделения облике.
– Можно сразу к делу, Виталий Михайлович, у меня столько работы, – попыталась женщина вернуть размечтавшегося авантюриста на землю.
– Не перебивайте! Мне, милейшая, тоже непросто… сидеть тут, уговаривать вас. Сами должны понимать: три недели без женской ласки – испытание не для слабонервных, а вы такая… такая хорошенькая, такая ловкая, такая нежная, романтичная. Поворотитесь-ка тылом. Да не стройте из себя недотрогу. Я же не просто так. Глядишь – премия прилетит… шикарная. Я же не про любовь, девочка – про секс. Ещё немного поживёте без мужчины… и завянете. Вам ведь уже… во-о-от, об этом и говорю. Подумайте, взвесьте. Опрометчивый шаг. Сами знаете, чреват последствиями. А я к вам хорошо отношусь… и вообще, – алчущий плотской любви самец говорил всё более уверенно.
– Вечером задержитесь… немного… обещаю чудесную развлекательную программу… в обмен на романтическую благосклонность. Три недели снисходительности… и вы в дамках. Ну-у-у…
Без пяти пять Инга Акимовна собрала сумочку и незаметно, украдкой ретировалась. Сердце её бешено колотилось.
Хаим Моисеевич, конечно, был мужчина представительный, но ощутить на своей груди его волосатые руки, а на губах влажные плюшки разлапистых губ было немыслимо, – каков, негодяй, однако – жена за порог, а он…
Спустя несколько минут настроение Инги пришло в норму. Она вспомнила, как партизанскими тропами по третьему этажу через соседний подъезд убегала из логова развратника-прелюбодея.
Спешить было некуда. Женщина решила прогуляться через парк, который в эту пору выглядел необыкновенно привлекательно. Давно у неё не было такого отвлечённо восхитительного настроения.
Инга даже подумала, что наверно зря убежала. Какой-никакой, а мужчина: при деньгах, при солидной должности, и относится к ней как к женщине с должным уважением. Он ведь не стал хлопать её по заду, лезть под юбку, пускать влажные пузыри. Виталий Михайлович с открытым забралом сказал, что имеет здоровый сексуальный аппетит, что хочет любви, пусть и представляет её несколько извращённо. Мир меркантилен. Всем от всех чего-либо надо. Увы!
Женщина задумалась, направляясь в сторону парка. Солнце ласково щекотало открытую кожу чувствительной шеи.
– Зря вы так, Инга Акимовна, я к вам со всей душой. Соглашайтесь на чашечку кофе. Неужели не устали от одиночества? Я же не насильник какой, – сказал Хаим Моисеевич, приглашающее похлопывая по пассажирскому сиденью, на котором покоился букет длиннющих бордовых роз, – обещаю море романтики и всю мою нерастраченную нежность преподнести вам, багиня, в качестве бонуса… за понимание и за смелость.
Инга чуть не заплакала, но сумела выдавить из себя улыбку и отрицательно покачать головой.
Если бы начальник сделал ещё один подкат, если бы сказал что-то ласковое, тёплое, приободряющее. В конце концов, он не крокодил, а цветы и настойчивость говорили сами за себя.
В плановом отделе два десятка женщин, половина которых намного моложе, а Виталий Михайлович выбрал её, именно её.
Женщина смотрела вслед удаляющейся машине, а внутри закипала волна негодования, подкреплённая слёзным шквалом. Проморгаться так, чтобы никто не заметил, было совсем непросто.
Инге было тридцать семь лет: странный возраст, когда всё позади. Пятнадцать лет одиночества.
Почему?
Первая любовь закончилась скоропалительным браком по залёту. Потом муж, почти не скрывая измен, порхал с цветка на цветок, пока она болезненно вынашивала плод совместной любви. Беременность закончилась выкидышем, сильнейшим воспалением придатков и разводом.
Потом была вторая любовь и второй брак: бурный, драматический, мучительный. Игорь бесконечно восхищался её красотой, любил бесконечно повторять, – какая же ты у меня прелесть. Хорошенькая и глупенькая жена – такое аппетитное сочетание. Я тебя обожаю!
В итоге супруг воспылал страстью к её лучшей подруге, которая оказалась умнее и расчётливее, и ушёл к ней жить.
А в травмированном сердце Инги навсегда поселился холод.
Ей интересовались, её добивались, но печальный опыт предыдущих интимных отношений блокировал способность любить. Ни одному из претендентов Инга не предоставила шанс добиться благосклонности, потому что считала себя неудачницей.
Впрочем, Инга привыкла жить одна. У независимости есть неоспоримые преимущества. А секс… зачем он нужен, если нет любви!
А если с любовью, тогда как? Нет, хватит с неё страстей и обжигающей боли от нежного прикосновения стрекательных клеток любовных щупалец. Каждый раз воодушевление и эйфория заканчиваются трагедией.
Лучше жить размеренно, без падений и взлётов, встречая и провожая ежедневно одни и те же предметы, одни и те же события, одни и те же чувства: привычные и безопасные.
И всё же.
И всё же… как хочется хотя бы ещё разочек испытать полёт немыслимого влечения до головокружения, аффекта, до трепета и сладких судорог, когда душа отделяется от сотрясающегося в восторженном экстазе тела и парит в чарующей невесомости.
Из глаза Инги успела выкатиться всего одна слезинка сожаления. Женщина раскрыла сумочку, достала носовой платок, чтобы промокнуть непрошеную влагу, от которой расплывалось окружающее пространство, когда почувствовала сильный толчок в спину.
Устоять на ногах не удалось. Инга упала на колени, сумочка выскользнула из рук и исчезла из поля зрения вместе с тенью обидчика.
Документы, деньги, мамин гранатовый браслет, который Инга хотела отдать в ремонт. Обидно.
Следом за грабителем метнулся черноволосый юноша, который спустя несколько минут с широкой улыбкой протянул ей сумочку.
– Внимательнее нужно быть, дамочка. Время теперь неспокойное. Молодёжь распробовала наркотики, за дозу готовы ограбить и жизни лишить. Да… посмотрите, всё ли на месте. Кажется я вовремя. Меня Ринатом зовут.
– Спасибо, Ринат, вы мня спасли. В кошельке почти вся месячная зарплата. Не фатально и всё же. Обидно. Работаешь, работаешь, а он хлоп по спине и приватизировал результаты труда за целый месяц.
– Я вас провожу, – не спрашивая, а утверждая законное право, сообщил Ринат. Мало ли что ещё может случиться с такой прехорошенькой…
– И глупенькой женщиной. Где-то я уже это слышала. Спасибо, сама доберусь.
– Не обсуждается. Мне как спасителю положен бонус. Давайте не будем менять правила. С вас две чашечки кофе, с меня задушевный разговор. Вот и кафе в пяти шагах.
Инга задумалась, но отказать не посмела.
– Интересно, – размышляла она, – сколько мальчишке лет? Как же он похож на Игоря, на того Игоря, прикосновение которого некогда сводило с ума, а поцелуй надолго уносил в мир прекрасных иллюзий.
Чёрные волосы, гладкая смуглая кожа, настойчиво буравящий ландшафт её женственных изгибов взгляд, музыкальные пальцы, породистый абрис лица, обворожительная улыбка. Хаим Моисеевич проигрывал юноше по всем параметрам.
Кофе так кофе. Почему нет? Ринат интересный собеседник. Хоть какое-то разнообразие в жизни. Догадывается ли мальчишка о моём истинном возрасте? Тридцать семь лет – совсем старуха. Ему лет двадцать пять, не больше.
Инга представила на секундочку его изящную, но сильную руку на своей груди и едва не застонала от неожиданно нахлынувшего желания интимной близости, чего не случалось с ней… сколько же лет не чувствовала она ничего подобного?
Наверно целую жизнь.
Мальчишка оказался настойчивым, в меру наглым, что скорее импонировало, чем раздражало.
Ринат не переставая что-то захватывающее рассказывал, накрыв руки Инги тёплыми пальцами, глазищами нежно высверливал мозг, постепенно растворяя её сознание и рассудок как сахарный песок в кипятке, не оставляя шанса оставить ей крупинку здравого смысла.
Немыслимо. Что с ней такое происходит?
– Поедешь со мной на море?
– Почему с тобой?
– Ещё скажи, что я тебе не нравлюсь. Потому, что ты особенная и я тоже особенный. Неужели ты ничего не чувствуешь? Это любовь, уверяю тебя. Я сразу понял – мы созданы друг для друга. Веришь?
– Да… то есть, нет. Почему я должна тебе верить?
– Вот, смотри, – Ринат достал из кармана три отполированных камешка тёмного цвета с невзрачными снежинками на поверхности, – они тоже особенные. Это обсидиан. Ты похожа на этот замечательный камень. Вот, смотри.
Юноша опустил камешки в стакан с минеральной водой, где они начали стремительно обрастать пузырьками воздуха, которые тут же наполнялись радугой, переливами света и цвета.
– Вон тот камешек – это ты, этот – я…
– А третий, третий – кто?
– Догадайся сама.
Ингу трясло, лихорадило. Мальчишка шёл рядом, то и дело хватал её за руку, отчего изнутри от кончиков пальцев до низа живота прокатывались жгучие волны невыносимого желания близости, справиться с которым было попросту невозможно.
Женщина чуть не заплакала, но согласиться на ещё одну любовную авантюру не могла: осторожность и печальный опыт прошлого были сильнее нахлынувших эмоций, поэтому у двери подъезда она собрала волю в кулак, чмокнула Рината в щёку и скрылась за дверью, где минут пять не могла остановить взбесившееся сердце.
Успокоившись, Инга поставила чайник, распахнула настежь окно и сладко потянулась, поймав себя на мысли, что не прочь была бы оказаться с Ринатом в постели. От этой глуповатой мысли ей стало так хорошо, что она застонала, прикрыв от наслаждения глаза, а когда открыла, не могла поверить в реальность происходящего.
На её груди были замкнуты тонкие кисти Рината, который целовал её в шею.
– Ты как, ты зачем, ты почему, – пыталась она закричать, но её рот был плотно запечатан поцелуем, а рука юноши хозяйничала у неё за пазухой… потом в трусиках, где моментально всё намокло и захлюпало, несмотря на то, что она этого не хотела.
Или всё же хотела?
Инга уже ничего, совсем ничего не понимала. Как он влез в окно второго этажа, зачем? Что он с ней делает. Почему нет желания и сил сопротивляться?
Когда Ринат отвалился от Инги в пятый или шестой раз на мокрую от пота простыню, пропахшую развратом и сексом, женщина попыталась разглядеть его профиль, форму сосков, груди, осмыслить происходящее, хотя бы контурно, но возвратиться в реальность не получалось.
Рядом с ней возлежал бог, власть которого была безмерна. Игна протянула руку в сторону его промежности, сграбастала пульсирующее копьё, которое только что яростно разрывало её чувствительную плоть, и вновь застыла в сладострастном восторге.
Наверно Ринат был прав – они особенные и это точно любовь.
– Я сейчас, – чмокнула она юношу в губы и, не стесняясь, прошла через всю комнату голышом к зеркалу.
Инга рассчитывала увидеть в нём отражение старухи, чтобы понять, осмыслить, правильно ли поступает.
На неё смотрела счастливая молодая женщина с божественным профилем, озорным взглядом, опухшими от поцелуев алыми губами, набухшими от желания сосками, с влажными завитками влажного кустика между ног, с просвечивающим сквозь прозрачную кожу мраморным рисунком кровеносных сосудов.
Она любима, она любит, она живёт. Это так здорово!
Ринат поманил её рукой, вновь повалил и мял, мял, пока оба в изнеможении не провалились в сладкий сон, где и дальше происходило то же самое.
Любимый сладко посапывал. В окно заглядывала нереально яркая Луна. Инга чувствовала наполненность жизни эмоциями, радостью, надеждами, счастьем.
Она опять, опять, опять поверила в сказку! Ринат был настоящий, реальный, из плоти и крови. Он вдохнул в Ингу… всё: уверенность в завтрашнем дне, молодость, безграничную веру в справедливость, желание отдавать, дарить, делиться блаженством.
Инга не понимала, как Ринату удалось растопить её заледеневшее сердце.
Женщина лихорадочно приводила свои мысли в порядок. Нужно что-то сделать для любимого, такое, что запомнится ему на всю жизнь.
Затем Инга ненадолго забылась, но и во сне была счастлива. Толика сна освежила голову, – нужно приготовить любимому завтрак. Что он любит, что?
На часах было половина пятого утра. Супермаркет на Пролетарском проспекте работает круглосуточно. Инга выскользнула из постели, приняла душ и ринулась в бой.
Такси, несколько минут шопинга. Кусочек говяжьей вырезки, баночка сметаны, пакет шампиньонов, полкило помидор. Что ещё? Ах. Да – зелень, ломтик слабосолёной сёмги, кофе в зёрнах, набор пирожных, сливки, хлеб. Вино. Вино обязательно.
– Мой, мой, только мой, – восхищалась Инга. Самый счастливый день в моей жизни. Как хорошо, что я отказала Виталию Михайловичу. Нужно будет перед ним извиниться, сказать ему что-нибудь приятное. Если бы не он, встреча с Ринатом могла никогда не состояться.
– Страшно подумать, страшно подумать! Ринатик, солнышко…
Инга ехала домой и представляла, как ловко подаст любимому завтрак в постель… как он, изголодавшись по нежности, одарит нерастраченной страстью.
По телу забегали мурашки, что-то сладкое забурлило, заклокотало, наполняя изнутри ликующей радостью.
Инга чувствовала как ловко и нежно входит Ринат в грот блаженства, как изливается горячим потоком, как…
Дверь в квартиру была приоткрыта. Женщина не обратила на это внимания.
Она посмотрелась в зеркало, уверенными движениями поправила причёску, пришпилила непослушную прядь заколкой в форме сиреневой ветки, смело скинула с себя трусики и принялась колдовать на кухне.
Тишина в доме дарила массу преимуществ. Можно было размеренно и функционально мечтать, успевая учитывать каждую значительную мелочь. На будущем нельзя экономить.
Когда завтрак был готов, Инга сбросила с себя остатки покровов, придирчиво оглядела помолодевшее за ночь тело в зеркало, взяла поднос и уверенно двинулась навстречу счастью.
Постель…
Постель была пустынна, отчего у Инги засосало под ложечкой. Поднос накренился, содержимое с грохотом соскользнуло на пол.
– Ринат, любимый, – невнятно пискнула Инга, – ты где?
Собственно она уже всё поняла и всё знала.
Телевизор, музыкальный центр, ваза с золотыми украшениями, столовое серебро, томик Пушкина со всеми сбережениями – такова цена любви.
Инга стояла бесконечно долго посреди странного беспорядка, махала руками, как дирижёр, не в силах осознать в полной мере нелепость ситуации.
Её опять трясло, опять от страстного желания, на этот раз – раздавить негодяя, как слизняка.
– Впрочем, – подумала Инга, – за всё в жизни приходится платить. И потом… да-да, почему бы нет, отличная идея, чёрт возьми… жить-то теперь совсем не на что!
Инга залезла в сумочку, нашла номер телефона Хаима Моисеевича и позвонила.
– Это Инга Акимовна. Ваше предложение ещё в силе? Да, на весь курс. Хорошо, приезжайте. Бутылочка вина у меня есть. Жду… с нетерпением…
Чужое счастье
Ночь выползает на улицы исподволь, вкрадчиво,
Оком луны смотрит в окна – подолгу ли, мельком ли…
Я бы могла своё счастье сейчас поукачивать,
Будь у меня это счастье – дитя с колыбелькою.
Остров кровати и кошка по прозвищу "Пятница",
Приступы нежности, ласковых слов расточительство…
Я бы могла в мире снов от реальности спрятаться,
Будь у меня перспектива там с видом на жительство.
Вера Сергеевна Бутко
Вероника Аскольдовна Колесникова – обаятельная и эффектная, но весьма застенчивая, если не сказать больше – крайне стеснительная женщина, находилась в ранней поре очаровательного бальзаковского возраста. Проживала она одна на пятидесяти шести метрах комфортной городской жилплощади в добротном ещё пятиэтажном доме.
Квартира эта в довольно унылом состоянии по причине длительной неизлечимой болезни её хозяйки досталась Нике от бабушки.
Теперь, благодаря усердным стараниям и художественному вкусу, жилище можно было назвать уютным, даже миленьким.
Каждая деталь опрятного, ухоженного интерьера в стиле лирического романтизма была тщательно продумана и откалибрована.
Светлая мебель с резной фурнитурой, цветочные обои в пастельных тонах, струящиеся занавески, отполированный до безукоризненного блеска паркет, обилие зеркал, акварельные пейзажи, удобное кресло со стоящим рядом торшером, оригинальные, собственноручно пошитые мягкие игрушки, вышитые подушечки, книга, заложенная высохшим цветком.
Декорацию жилища дополняло белое пианино, выдающее впечатлительную натуру и музыкальные способности жилички.
Любой гость мог с первого взгляда определить мечтательный и весьма чувствительный характер хозяйки и тот факт, что живёт она одна.
Несмотря на то, что тридцатилетие осталось позади, она всё ещё была прехорошенькой: привлекательной, миловидной, подвижной и стройной.
При знакомстве, (возможно, просто лукавили), ей давали двадцать один, максимум двадцать два года, что было ей довольно приятно.
Со спины Нику и вовсе иногда принимали за школьницу, настолько пружинистой и лёгкой была её “летящая походка”.
С удовольствием разглядывая себя в зеркало, Ника неизменно отмечала привлекательность внешности.
Если добавить к образу стройность и гибкость, озорной взгляд, кудрявые от природы волосы, чистую бархатистую кожу, был достаточный повод рассматривать её как потенциальную невесту.
Однако с интимными отношениями у Ники были серьёзные проблемы. На её доверительное поведение касательно мужчин всех возрастов давил некий размытый негативный груз из прошлого.
Объяснить свою робость в обществе мужчин Ника не могла даже себе.
Несколько пережитых ранее романтических приключений: от детских и юношеских влюблённостей до увлекательного любовного переживания на отдыхе в Крыму не имели отношения к трагедиям или драмам.
Было что-то иное.
Ника несколько раз окуналась в романтические влюблённости, отдаваясь эмоциям и чувствам без остатка, а мужчины… на первом же свидании запросто могли оглянуться вслед проходящей мимо прелестницы, чтобы внимательнее рассмотреть пикантную декорацию анатомического пейзажа соблазнительной грации, даже когда держали её, Нику, за руку, даже если обнимали за талию.
А ещё… ещё они могли запросто разлюбить: ни за что, просто так. Приходили однажды и говорили – “прости”, не понимая, что такое поведение – настоящее предательство, почти убийство.
Мнение Ники о мужчинах можно было кратко обозначить словами Высоцкого – у них толчковая левая, а у неё толчковая правая. Ещё проще – несоответствие мироощущения, привычек и целей.
Вероника всегда ценила преданность и верность.
Её родители боготворили друг друга.
– Если бы папа не умер так рано… он бы никогда…
Ника грезила о большой и чистой любви, как у мамы с папой. О любви навсегда.
Она не была полностью уверена, что мама рассказывала правду, потому, что много раз ловила её на путанице в деталях, но оспорить или разрушить легенду не могла.
Лично ей хронически не везло с любовью.
Схожая судьба была у двух её подружек, у нескольких сотрудниц на работе, у двоюродной тётки, но они вели себя иначе: “жили – не тужили”, пользуясь тем, “что бог послал”.
Все одинокие женщины в один голос говорили о том, что нельзя ждать милости от природы, что мужиками нужно пользоваться как мясорубкой, телевизором или стиральной машиной: включить в сеть, нажать нужную кнопку и получить удовольствие. А потом забыть. До следующей оказии.
– И не важно, какие такие планы эти похотливые кобели строят, какие стратегии вынашивают в извращённом мозгу. Главное – чего сама хочешь. Вот!
Жить, мол, нужно так, чтобы себе самой завидно было.
– Дави на газ и лети-и-и! На тормоз нажать или заднюю скорость включить никогда не поздно. Если не залетишь. А посему, неважно, есть у любовника жена или подруга, нет ли её – употребляй сей спелый фрукт по прямому назначению: наслаждайся, сколько его потенция и твоя страсть позволят. Мужики нужны для того, чтобы доставлять женщине удовольствие. Больше они ни на что не годятся. Разве что деньжат иногда подбросят.
Ника подобным образом поступать не могла, хотя близости и любви хотела до судорог, до колик в животе и помутнения рассудка.
Ещё больше хотела замуж, но представить себя и его на одной жилплощади не могла: тщательно, до миллиметра и оттенка выверенный пейзаж интерьера не вмещал на её площади кого-то постороннего.
Был ещё дан лично себе зарок, что ни при каких условиях, никогда не разрушит чужую семью, не станет любовницей женатика, не опустится до статуса доступной и удобной девочки для утех.
И вот на тебе – вляпалась.
Встретилась Вероника совершенно случайно с институтской подругой по дороге домой.
Ну, поболтали бы и ладно: так нет же, Ритуля её в гости пригласила.
Отказывать Ника никогда не умела, хотя желания отправляться в путешествие по джунглям воспоминаний не было совсем.
Вероника не любила дотрагиваться до прошлого: воспроизводить картинки, ощущения и запахи, потому, что отголоски тех лет нисколько не радовали.
Жили они с мамой более чем скудно. Многое приходилось скрывать и камуфлировать.
Воспоминания юности, пусть самые замечательные, будили в ней сентиментальные ностальгические настроения, в которые она слишком легко погружалась, а потом долго не могла вынырнуть обратно.
Был период, когда ей пришлось лечиться от жуткой депрессии транквилизаторами и антидепрессантами.
Ужасное время.
Природная впечатлительность, усугубляемая одиночеством, заставляла Нику страдать, иногда беспричинно завидовать. Всем подряд: кто влюблён, кого любят и ждут, у кого есть семья, дети, миллион желаний и осуществимые глобальные цели.
Рита Лискина была замужем, с её слов – очень счастливо.
Лицо подруги светилось лучами искреннего энтузиазма и воодушевления.
Это было ужасно, в том смысле, что Вероника и её могла заразить энергией отрицания счастья.
Ника знала, какие чувства появляются у неё в присутствии по-настоящему влюблённых пар.
Но, пришлось идти: обещаний, даже данных под давлением, она никогда не нарушала.
Вероника с утра посетила салон красоты, обновила маникюр, соорудила экстравагантную молодёжную причёску с мелкими косичками и цветными прядями, навела едва заметный, но очень чувственный макияж, подчёркивающий достоинства здоровой кожи, одела коротенькое струящееся светло-сиреневое платьишко беби долл, замечательно гармонирующего с цветом глаз, почти прозрачное. Украсила изящное запястье серебряным браслетом в виде змейки, а шею ожерельем из крупного жемчуга.
– Нечего кукситься, – решила она, – из любой ситуации можно извлечь позитивное начало.
Пусть обзавидуется. У Ритки есть муж, а у меня – я! Грудь как у девочки – упругая, рельефная, поцелуйные губки, игривые ямочки на щеках. Я ль на свете всех милее, всех красивей и белее! Бесспорно, подруга. Пять баллов из пяти.
Ника долго крутилась перед зеркалом, напевая “если вы нахмурясь выйдете из дома, если вам не в радость солнечный денёк, пусть вам улыбнётся, как своей знакомой, с вами вовсе незнакомый встречный паренёк”.
Сегодня она себе в принципе нравилась.
– Вот, про паренька – наверно зря. Улыбнётся… и что с того! Всё равно обманет. Мужчины – они такие непостоянные, такие закоренелые эгоисты.
Женщина села к пианино и продолжила музицировать под аккомпанемент чарующих звуков.
“И улыбка, без сомненья, вдруг коснётся ваших глаз, и хорошее настроение не покинет больше вас”, отчаянно стучала она по клавишам, обозлясь вдруг на себя и свои неизжитые комплексы. Едва слезу не пустила, но вовремя опомнилась – макияж растает.
Настроение, тем не менее, постепенно выровнялось, – причём здесь Ритка, она же от души!
Подруга под руку с мужем открыла дверь квартиры, как только Ника подошла к двери, словно парочка с нетерпением ожидала этот знаменательный момент.
Не хватало только сводного духового оркестра с трубами и литаврами… охапки цветов и ковровой дорожки.
Одеты Лискины были по-домашнему просто.
На фоне хозяев квартиры Вероника выглядела сногсшибательно и несколько несуразно.
– Похоже, не в тему вырядилась, – мелькнуло в голове, – брызги, так сказать, неумело открытого шампанского! Придётся соответствовать заявленному имиджу.
Эффект её неотразимости усиливал едва уловимый аромат духов “ Mon Guerlain ”, которые Ника сама не позволила бы себе потратить деньги на такую роскошь. Подарок подруги.
Лискины отнеслись к её изысканному наряду без ожидаемого пиетета.
Евгений, муж Риты, довольно привлекательный мужчина, вёл себя свободно, но сразу дал понять, что участвовать в девичнике не намерен, хотя невооружённым взглядом было видно – Ника ему приглянулась.
Он был галантен, улыбчив и любезен.
Наверно слишком галантен, с очевидным перебором.
Представившись, он манерно поклонился, церемонно поцеловал Нике руку, вежливо предложил присесть на пуфик, тут же опустился перед ней на колени и принялся бесцеремонно (словно всегда и со всеми гостьями так поступает), снимать с её ног туфельки.
Прикосновение мужских рук к незащищённой коже щиколотки произвело на Веронику эффект ожога.
По телу от кончиков пальцев до самой макушки прокатилась волна странного возбуждения, слишком приятного, чтобы испытать подобное от постороннего человека.
Женщина напряглась, мгновенно залившись краской невольного смущения.
Эмоциональная реакция на прикосновение не могла остаться незамеченной.
– Ах ты, проказник, – подумала Ника, – он намеренно поставил меня в неловкое положение. Что бы это значило!
Евгений лукаво подмигнул и продолжил как ни в чём не бывало переобувать гостью в пушистые домашние тапочки, нежно придерживая то одну, то другую ногу за икру.
– Дианы грудь, ланиты Флоры прелестны, милые друзья! Однако ножка Терпсихоры прелестней чем-то для меня, – с пафосом продекламировал Евгений.
– Вы прелесть, милое дитя, я в вас влюбился с первого взгляда. Отдыхайте, общайтесь. Не буду мешать ностальгической элегии двух милых приятельниц.
Подруги мило беседовали. Рита, вопреки ожиданиям, не напрягала воспоминаниями. Она непринуждённо поддерживала любую тему: начинала разговор и ловко передавала его нить собеседнице, ловко подогревая время от времени интерес к той или иной теме.
Ника успокоилась, расслабилась, почувствовала благодарность к подруге за то, что не пришлось изворачиваться, подстраиваться, приспосабливаться.
Дополнительным стимулом к приятному общению было хорошее вино, от которого приятно кружилась голова, и непринуждённая дружеская обстановка.
Всё было замечательно. Вот только… то мимолётное ощущение, когда за ней ухаживал Ритин муж… так ведь не бывает, не должно быть… чтобы поразить наповал, влюбить в себя одним прикосновением.
Настроение и приятное впечатление от встречи не хотелось портить, поэтому Вероника решила остановить мгновение на замечательной мажорной ноте, для чего требовалось откланяться немедленно.
У Риты было другое настроение и иное видение момента, поэтому она предложила присоединиться к девичнику мужа.
Евгений согласился разбавить женский коллектив и сразу взял инициативу на себя: сыпал искромётными шутками, то и дело подливал вино, балагурил.
Веронике нравились его манеры: темы разговора, плавность речи, тембр голоса, жесты, улыбки, взгляды.
Женя был не такой, как все.
И Рита тоже.
Они нисколько не напрягали её своим счастьем.
Впервые в жизни Ника не завидовала: растворилась без остатка в питательном бульоне обстановки семейного благополучия.
За приятным разговором обо всё и ни о чём время летело незаметно.
За окнами стремительно опускались закатные сумерки.
Евгений проследил за взглядом Ники, – не беспокойся, милое дитя, я провожу. Или вызову такси. Тебе ведь у нас нравится, да?
Сердце Вероники больно ёкнуло и встало колом (словно кто-то на полном ходу сорвал стоп-кран), а потом с перебоями зачастило колотиться.
С дыханием происходило нечто странное. Это походило на внезапный приступ астмы.
Нику бросало то в жар, то в холод. Руки и ноги дрожали, заставляя напрягать диафрагму, выпрямлять спину и выпячивать грудь.
Обстановку неожиданно разрядила хозяйка.
– Вы тут посидите, голубки. Скоренько уложу Машеньку и прибегу. Не скучайте без меня. Ника, я так рада, что встретила тебя. Давно мне не было так хорошо. Словно лет десять скинула.
Рита засмеялась и удалилась, а Женя вдруг нежно накрыл рукой её ладонь, пристально заглянув при этом в глаза, а другую руку мягко положил на оголённое колено.
– Замри. Ты такая сладкая, такая аппетитная, ароматная. Разве никто прежде об этом не говорил?
Вероника застыла, словно под усыпляющим действием гипноза, не проронила ни слова, испытывая яркое блаженство, наподобие наркотического транса.
По телу одна за другой прокатывались волны эйфории.
Женщина чувствовала соблазнителя каждой клеточкой тела, превратившегося в сплошную эрогенную зону.
Голову заполнил фиолетовый туман, в ушах гудело. Голова шла кругом.
Остатками сознания Ника понимала, что с минуты на минуту сюда войдёт Рита, что она всё поймёт и тогда будет очень стыдно за беспечность, за нарушение личной клятвы и библейской заповеди, но не могла, не смела пошевелиться.
Евгений вдруг поднялся, взял её лицо в ладони и поцеловал взасос, проникая языком глубоко в рот, отчего Ника почувствовала неодолимое желание. Насладившись, коварный обольститель буднично, словно ничего не произошло, сел на стул.
