Валерий Столыпин
Скучает. Любит
О самой первой любви
Изумлённое солнце, застыв на пути,
закатиться могло, но хотело взойти…
Истекали секунды, решенье тая,
но не двинулось вспять колесо бытия –
был печален и прост предрешённый ответ.
…От чего же закат так похож на рассвет?
Елена Зимовец
За долгую жизнь я слышал немало историй о первой любви. Эта деликатная тема волнует практически всех, потому, что память весьма избирательна: из тысяч событий мы запоминаем лишь несколько, которые отпечатались в душе несмываемыми красками.
Отчётливее всего реконструируем потрясения и переживания в драматической и комической тональностях. Это не удивительно: глубинные эмоциональные испытания оставляют в сознании яркий химический след.
Память по большей части ассоциативна. Много раз замечал, что волевыми усилиями проблематично чего-то вспомнить, разве что событие было настолько причудливым или ярким, что забыть его попросту невозможно.
Другое дело цепочка контекстных стимулов в виде определённых предметов или переживаний, напрямую связанных с интересным эпизодом. Я, например, чутко реагирую на сопутствующие воспоминанию тактильные ощущения и запахи.
Сладкие, пряные, терпкие, вкусные и противные, ароматные и удушливые, они моментально запускают цепочку некогда пережитых впечатлений, услужливо реставрируя основательно стёртые, выцветшие впечатления далёкого прошлого.
Разговорившись с соседкой, встреченной на автобусной остановке, на которой мы вылезли вместе, возвращаясь с работы, честно говоря, я и темы беседы не могу вспомнить, потому, что дальнейшая череда случайностей затушевала, размазала по холсту событий инцидент, сфокусировавший на себе весь спектр моего внимания.
Скорее всего, тема общения была увлекательная, раз я не заметил, как вступил ногой в нечто гадкое и омерзительное, непонятно как появившееся на тропинке к дому.
Почуяв резкий аромат человеческих испражнений, Верочка смутилась и покраснела.
Можете представить, что в тот момент чувствовал я. Мне хотелось провалиться сквозь землю, по крайней мере, я был готов убить на месте злополучного шутника с извращённым чувством юмора, который организовал эту диверсию.
Как я перед девушкой извинялся и какими шпионскими тропами пробирался к себе домой, пересказывать не хочется. Эмоциональный коктейль был взбит основательно.
Когда мне всё же удалось ликвидировать последствия аварии, немного упокоенный, я рассказал об этом происшествии жене.
Мы были молоды, лишь недавно создали семейную ячейку и довольно легко справлялись с любыми потрясениями. Естественно, что доверяли друг другу полностью, поэтому я не счёл достаточным основанием для того, чтобы скрыть происшествие, свой стыд.
Как же она смеялась.
Совсем недолго. Память предоставила Лизе сюжет из личных воспоминаний в той же тональности.
– Тьфу, какая гадость! Неужели нельзя было отойти несколько шагов в сторону? Если интересно, могу подобный случай из юности рассказать.
– Стоит ли развивать эту мерзкую тему?
– Не уверена, но всё же расскажу.
Мне пришлось слушать, потому, что Лиза неожиданно стала сосредоточенной и грустной: прикурила, закинула ногу на ногу.
– Ведь я совсем забыла о том случае. Наверно это была… да, точно, это была первая серьёзная влюблённость. Я принимала её за самую настоящую любовь. Мне было чуть больше четырнадцати. Голова и кровь переполнены сладкими романтическими переживаниями, причудливые фантазии разогревали сознание до точки кипения. Я болела необходимостью влюбиться, настойчиво искала повод испытать чувства, описанные в прочитанных книгах.
Я любил свою замечательную девочку, потому слушал внимательно: боялся спугнуть чувственный порыв.
У меня ведь тоже была первая любовь, даже не одна. Переживание тех событиях будоражили кровь, разогревали её изнутри до состояния ноющей боли, заставляющей сожалеть о том, что чистые, пусть и незрелые чувства я уничтожил неловкими душевными всплесками, что жизнь могла сложиться иначе.
Как именно, подсказывало изобретательное воображение, особенно если погружение в прошлое совпадало с мрачным настроением или душевными муками по поводу реалий сегодняшнего дня.
Стараясь не шуметь, не отвлекать внимание жены от воспоминаний, я приготовил нехитрый ужин, время от времени короткими репликами давая понять, что внимателен к её повествованию.
– Через три дома от нас жил Витя Смоляков. Он был старше меня почти на семь лет, даже успел отслужить в армии. Если хочешь, могу найти его фотографию.
– Не отвлекайся, рассказывай.
Лиза осуждающе посмотрела на меня, горестно вздохнула, послав в моё ранимое слабенький, но ощутимый импульс ревности.
– Для меня Виктор был идеалом. Видел бы ты его мужественный торс. Как ловко он умел играть объёмными, нереально развитыми мышцами, одновременно удивительно чувственным взглядом посылая лично мне (именно так я воспринимала его особенное внимание), сигнал, что я ему не безразлична. Его лицо при мне всегда озаряла улыбка. Меня он называл не иначе как Детка. Было бы обидно, если бы это произносил кто-то другой. Из его уст подобное обращение звучало комплиментом.
– Хотела бы вернуть те волшебные впечатления?
– Не перебивай, я под впечатлением. Не поверишь – словно вернулась в юность. Как же чертовски хорош он был! Вам не дано понять, как воспринимаем мы, девочки, чувственную мужественность и силу. Витька казался мне совершенством. Он строил дом рядом с родительским. Один, без помощников: обтёсывал и передвигал тяжеленные брёвна, делал это играючи, постоянно чего-то напевая. Я наблюдала за ним тайком, лёжа за кучей опилок.
– Как это похоже на тебя сегодняшнюю. Привычка подглядывать никуда не исчезла. Зачем ты читала мой дневник, ведь там интимные, очень личные записи?
– Не смей ничего от меня скрывать. Я должна знать всё… иначе не смогу делиться с тобой сокровенным.
– Человек ни перед кем не должен выворачиваться наизнанку, даже если это касается самых близких. Может наступить момент, когда личные тайны будут использованы в неприглядных целях. Я уже столкнулся, и не раз, с подобным обстоятельством. Прежде чем рассказать о чём-то непристойном, унизительным или запретным, десять раз подумай – не придётся ли об этом пожалеть.
– Только не мне. Ты ведь для меня самый родной, правда! Ладно, не об этом сейчас. Не знаю, видел Витька, как я за ним слежу и потому возбудился, или я в ту пору начала заметно взрослеть, неподдельный интерес ко мне начал проявляться повышенным вниманием. Соседушка по несколько раз в день “совершенно случайно” стал мне встречаться, и каждый раз находил повод для разговора.
– А ведь ты до сих пор его любишь!
– Глупости. Ты совсем не умеешь слушать, это нечестно! Я млела, впадала в его присутствии в ступор, невольно опускала глаза, не смея встретить ироничный или язвительный взгляд: он же относился ко мне как к деточке.
Кожа моя зудела крапивницей, покрывалась противными гусиными пупырышками. Я горела снаружи и холодела изнутри.
Витька говорил и говорил: мне было не важно, о чём. Уверенный, с взрослой хрипотцой голос оказывал странное влияние: я начинала парить над собой, замирала от страха, надеясь и одновременно страшась, что Витя до меня дотронется, или поцелует. Я мечтала как можно быстрее повзрослеть, чтобы иметь право надеяться стать любимой.
– Думаю, эти переживания одинаковы для всех.
– Могу не рассказывать, если тебе не интересно.
– Напротив, я весь внимание. Замечательно сознавать, что моя жена не соляной столб, а чувственная, сентиментальная девочка, для которой любовь – не пустой звук.
– Меня одолевали фантазии как я и он… впрочем, об этом лучше не рассказывать. Не ухмыляйся… совсем не то, о чём ты подумал. Витька признавался мне в любви, я от избытка чувств падала в обморок, он приводил меня в чувство… да-да – завидуй, ревнуй, самыми настоящими поцелуями. У меня тогда здорово получалось грезить наяву, даже лучше, чем теперь.
– А я… я тебе признался в воображаемой любви до или после первого свидания?
– Уже не помню. Слишком быстро мы перешли границу целомудренности.
– Вот как! По поводу его любви ты падала в обморок, а обо мне даже помечтать ленилась!
– Тогда всё было иначе: самые главные события развивались без его участия, в моём впечатлительном воображении. Это было так увлекательно, так волнительно. Азарт предвкушения желанных событий, трепетное томление с расплывчатыми контурами. Не было у меня нужды в практических занятиях, достаточно было грёз. Я лелеяла мечты о любви, о свадьбе, довольно долго, почти до середины зимы. До того дня, когда в сельском клубе крутили фильм “Звезда пленительного счастья”, после которого были танцы.
Представляешь, как это происходит в неотапливаемом клубе? Танцующие пары в ватниках и валенках. Умора!
– Знакомые ощущения. Приходилось танцевать на подобном балу. Правда, с влюблённостями никакой связи не припоминаю.
– Я мечтала, что Витя придёт в клуб и пригласит на танец, даже готова была для такого замечательного события скинуть пальто, под которое надела яркое платье.
Он не пришёл.
Это было до чёртиков обидно, я даже всплакнула. К тому времени я так замечталась, что реально считала его своим парнем. Оставалось только встретиться и произнести вслух самые главные слова.
– А он, ты уверена, что Витька чувствовал то же самое?
– Неважно! Для меня это не имело значения. Это были мои мечты. От него требовалось только прийти… и пригласить на танец. Больше ни-че-го!
А он не пришёл.
– Заинтриговала. Сам не пришёл, но отправил посылку с фекалиями, так что ли? Как я понял – ты хотела рассказать что тоже вляпалась в дерьмо.
– Дурак. Он ждал меня возле клуба… но после танцев. Стоял за деревьями и ждал. Подкрался незаметно, закрыл ладонями глаза. Я сразу его узнала. Он действительно поцеловал меня. Всего один разочек. Как же это было волнительно, как сладко!
– Рассказываешь с таким чувством, словно это происходит сейчас. Думаю, Витька игрался с тобой, как кошка с мышкой.
– Не знаю. Теперь не знаю. Тогда казалось, что исполнилась самая главная мечта. Я была по-настоящему счастлива. Мы постояли немного в обнимку, потом, не сговариваясь, пошли за околицу, чтобы с чувством молчать там, где никто не увидит. Я буквально таяла, ощущая на своём плече его тяжёлую руку. Сердце стучало с перебоями, предвкушая нечто запретное и невыносимо сладкое, что непременно должно было случиться.
– Не тяни резину. Дальше-то что было?
– Дальше ему расскажи… дальше я вляпалась! Так же как ты сегодня. Вот! Соблазнительный морок моментально растворился в ночной тишине. Мне было ужасно стыдно и гадко. Я расплакалась и убежала.
Тошнотворная вонь настолько глубоко въелась в войлок валенок, что избавиться от неё было невозможно.
Мои страдания были беспредельны.
Представь себе лунную морозную ночь, небо усыпанное звёздами… я на коленях у проруби, с остервенением полощу злополучные катанки. Руки отмёрзли до того, что согреть их никак не получалось. У нас же тогда не было запасной обуви, нужно было привести в годное состояние эту.
– Да, подруженька, намаялась ты. А как же любовь! Витька-то что?
– Витька… когда я заиндевевшая, на негнущихся ногах с отмороженными руками шла мимо его дома, мой миленький стоял у крыльца… с Риткой Колесниковой, взрослой женщиной, известной своей доступностью.
У неё было трое детей и ни одного мужа.
Они переговаривались, громко смеялись.
Я спряталась, чтобы ненароком не попасться на глаза. Витька притянул Ритку к себе, бесстыдно обхватил её за поджарый зад и впился в рот поцелуем.
Говорили они тихо, но мне удалось услышать предложение зайти в гости и вопрос, есть ли водка.
– Почему я не удивлён! Он взрослый, а ты… ты детка, несмышленый ребёночек. Думаю, тебе ой как повезло, что так удачно завершилось приобщение к таинству первой любви. Или было что-то ещё?
– Не было ничего, кроме слёз, переживаний… и воспаления лёгких. Мне было ужасно стыдно, за него стыдно. Я долго болела.
Как же мне было обидно и гадко. Я воспринимала события того вечера как измену. Это гораздо больнее, чем отмывать от дерьма валенки в ледяной воде.
Витька разорвал на мелкие кусочки моё сердце.
После он ко мне не раз подкатывал, но ответить ему взаимностью я не смогла.
– И всё-таки вспоминаешь его с ностальгией. Почему!
– Не знаю. Он был красивый, сильный. Я его любила. Если бы в тот вечер не увидела, как он Ритку охмуряет, Вите не пришлось бы меня долго уговаривать.
– Не думаешь, что мне обидно это слышать?
– Можно подумать, я у тебя единственная! Сам сказал, что до меня тоже влюблялся. Из песни слов не выкинешь. Первая любовь, даже такая несуразная, не забывается. Много раз представляла себе варианты. Я и Витя. Подумаешь, Ритка! Он взрослый, я – пигалица. Понятно же, что ему была нужна женщина, а не девочка. Если любишь – можно что угодно простить.
– С этого момента, пожалуйста, конкретнее. Что-то не пойму, куда ты клонишь! Это была не сказка, а присказка? Ты с ним встречалась, у вас что-то было!
Отпуск от любви
А я Вас люблю – до озноба, до колик,
До всякого рода неясных вещей:
От мыслей о вечном – до мыслей о кроликах,
И страха при мысли о вечной ничьей.
Екатерина Горбовская
Вам когда-нибудь изменяла жена, единственная женщина в вашей жизни, от общения с которой перегорают лампочки в мозгу, вера в исключительность и целомудрие которой кажется безусловной истиной, практически религией?
Нет? Вам здорово повезло. Я не такой везунчик.
Не буду описывать, из каких источников, как и почему узнал, что у Сони случился нелицеприятный для меня роман с картинками, в котором она проявила постыдную сексуальную активность. Факт измены не получилось скрыть, невозможно переврать или оспорить.
Жена была поймана на горячем, что было крайне неприятно. Лучше бы я этого не знал.
Шёл четвёртый год безоблачно счастливой семейной жизни.
Быт семьи полностью налажен, дочурке полтора года. Софья не так давно вышла после отпуска по уходу за ребёнком на работу, чему была сказочно рада. С малышкой в рабочее время и в часы досуга оставалась приходящая няня – добродушная старушка из соседнего подъезда.
Жена не отрицала, что чрезмерно увлеклась коллегой по работе, не пыталась объяснить, что заставило её целую неделю как с супругом жить с ним в служебной поездке в общем номере, а позднее встречаться несколько месяцев по вторникам, объясняя задержки занятиями на обязательных курсах повышения квалификации.
Я не пытался на неё давить: не устраивал скандал, не стал делать из вульгарного проступка зрелищное шоу.
Разоблачение стало для жены испытанием, шоком: это было заметно.
Она была напугана, клялась, что любит только меня, что связь с любовником была наваждением, одержимостью, безумством, что увлечение на стороне послужило серьёзным уроком.
– Мне ужасно стыдно, – рыдала Соня, – я не хочу, не могу с тобой расстаться. К тому же наша малышка. Если сможешь простить – стану покорной и нежной.
С работы Софья уволилась, с любовником решительно рассталась. На какое-то время вновь занялась ребёнком и домом.
Было тяжело, больно. Около месяца мы общались короткими фразами, спали в разных комнатах.
Не так просто наладить интимный контакт с женщиной, тело и душа которой жили двойной, бесстыдно порочной жизнью, которая позволяла, возможно, даже требовала, желала, доверительного интимного контакта с другим мужчиной.
Чувство брезгливости долго не позволяло свершить ритуал супружеского слияния.
Со временем я почти справился: убедил себя, что “хороший левак укрепляет брак”, что жену обманули, совратили, что в случившемся есть доля моей вины, вновь почувствовал магическое притяжение.
Софья по-прежнему волновала, возбуждала меня… особенно когда ненадолго расставались.
Её родители жили в соседнем городе. Софья скучала по ним, время от времени гостила в отчем доме несколько дней, как правило, вместе с малышкой.
Так было и на этот раз.
Спешить в пустую квартиру не было желания: семейные отношения не предусматривают отпуск от любви, тем они и отличаются от романтической связи без обязательств.
Организм женатика постепенно настраивается на неизменный бытовой обряд, соблюдение которого составляет суть и постоянство неспешного, однообразного супружеского счастья.
Городской парк казался замечательной альтернативой общения с компьютером, который отвлекал в определённой мере от внезапной смены гармоничного ритма семейных будней, но не заменял живой контакт с самыми дорогими существами: женой и дочкой.
Было тоскливо, немного грустно проводить лучшую половину дня в одиночестве.
Телефонный разговор с Соней лишь усугубил эмоциональный и тактильный голод.
В парке в этот час было весело, людно. Некоторое время любопытство, наплыв ярких красок и звуков отвлекали, но окружение из влюблённых парочек и счастливо проводящих вечерний досуг семей окончательно испортили настроение.
Шарик мороженого в открытом кафе вывалился из ложечки на рубашку, когда нежно-прохладные маленькие руки ладони закрыли мне глаза.
– Угадай, – вкрадчиво прошептали в ухо приятным голосом, окутав флёром приятных фруктовых запахов.
Вторжение в мою интимную зону было внезапным, не особенно приятным.
– Извини, Лагутин, не хотела напугать. Увидела тебя – обалдела от счастья. Не поворачивайся, так гадай.
– Голос знакомый… Соколова… нет, Кирпикова. Зойка!
– Так нечестно! Никакой тебе интриги, тайны. Столько лет не видел и сразу угадал. А, поняла, ты в витрину глядел.
– С закрытыми глазами? Смотри, что с рубашкой сделала!
– Фи, бука. Рубашка. Разберёмся, я рядом живу. Застираем, выгладим. Нашёл, о чём сокрушаться. Дай насмотрюсь на тебя. Возмужал, заматерел. Глупая я, глупая, да… такого орла упустила. Я ведь даже вспомнить не могу, почему на самом деле мы с тобой расстались. Надо же, у тебя глаза тёмно серые, я думала синие. Посидим или сразу стираться пойдём?
– Неудобно, Зой. Я человек семейный. Дочка у меня. Чёрт с ней, с рубашкой. Чего тебе заказать?
– Кофе с коньяком и бокал холодного сухого вина.
– Ты-то как?
– Лучше всех. Выпьешь со мной?
– Разве что глоток. Замужем?
– Не встретила. Тебя вспоминаю.
– Не заводись. То был великолепный, но тренировочный забег.
– Кому как. Ты у меня был первый… и последний.
– Ты же сама… я помню.
– Я тоже, местами. Выкладывай свою версию. Обсудим.
– К чему ворошить прошлое?
– Для меня это настоящее. Хочу понять…
– С какого места начать?
– С того самого дня.
– Позвонила, попросила прийти, хотела что-то важное сказать.
– Я думала ты сам пришёл. Ну, дальше…
– Тебе тогда пятнадцать было, мне семнадцать. Дома никого. Ты завела разговор о том, что пора расстаться с детством, что кто-то из подруг давно…
– Разве я начала?
– Ты-ты, Зоя. Разделась, меня завела, что оказалось совсем непростым мероприятием. Я же мальчишка был. Самым сладким лакомством для меня был поцелуй, самым крепким – объятие. Дотронуться до груди через одежду – вершина соблазна, а тут такое.
– Сама, значит? Почему я считала, что ты взял меня силой?
– Разве теперь это важно?
– Дальше.
– Зачем тебе?
– Не знаю. Чёрное пятно. Помню, как пришёл, как выгоняла, тоже помню, в промежутке пустота. Почему я на тебя обиделась? Должна же быть причина?
– Наверно должна, но мне она неизвестна. Ты буквально женила меня на себе. Надо было видеть твой взгляд, твою фанатичную настойчивость. Словно бесы вселились в твоё тщедушное тельце. В тебе тогда было… килограммов сорок – не больше. Потом мы застирывали бельё… в промежутках между истериками. Честно говоря, я тоже много чего упустил: было ощущение, что свет потушили. Несколько вспышек и финал. Ничего особенного в принципе. Помню, это позже, когда свершилось, обнял тебя сзади, хотел поцеловать… в шею, успокоить. Получил пяткой в самое уязвимое место. Дальше… ты меня с криками выгнала.
– Я тогда курить начала. До сих пор бросить не получается. Неделю вела себя как ненормальная.
– Я приходил. На следующий день и ещё целую неделю. Ты не пустила. Разговаривать отказалась.
– Не понимаю! Я же тебя любила… люблю.
– Это лишнее. Первая любовь, она и есть первая. Мне тогда казалось, что жизнь потеряла смысл, что мир рухнул, я совершенно один на развалинах этого хаоса. Ты избегала встреч. Переболел, выздоровел. Так у всех торопыг случается. Надо было подождать, дозреть что ли.
– Я и теперь не дозрела. Пошли ко мне.
– Нет. Секс – не игрушки. Если сейчас тебе плохо, потом ещё хуже станет.
– Что ты себе придумал, что я опять… опять хочу женить тебя? Много чести. Застираем рубашку и проваливай. Больно надо за тобой бегать.
Отчего-то тревожно, с перебивками скрипело сердце. Я понимал, что идти с Зойкой – авантюра, но у меня было оправдание, точнее повод поступить так, а не иначе: пережитый, но до конца не отпущенный обман жены. Долг платежом красен.
Соня начала первой. Если соблазн победит, что маловероятно, счёт будет обнулён, только и всего.
Убедить себя изменить правила игры оказалось совсем несложно. Наверно подсознательно я был готов к лукавому обоснованию плотоядного любопытства.
Выглядела Зойка безупречно: ухоженная, сексапильная, стройная. Сладкий её запах давно и прочно проник вглубь сознания, которое давно решило, распланировало неминуемое падение в бездну греха.
Зойка флиртовала не только взглядом: обещала, манила, соблазняла, дразнила. Было чем.
Для чего мне понадобилось это легкомысленное приключение? С подобного ракурса не было желания рассматривать вспыхнувшие с небывалой силой эмоции, вероломно подсунутые глубинным инстинктом и услужливой памятью.
Представьте себе машину времени: берёшь в руки джойстик, одно движение и ты в прошлом.
Первый раз в первый класс. Зойка превратила меня в мужчину.
Следующий раз был интереснее, но запомнился навсегда именно тот.
Я долго держался. Во всяком случае до того момента, пока не снял для стирки рубашку.
Зойка дрожала всем телом, излучая позывные, которые сложно не заметить.
– Теперь моя очередь соблазнять, – решил я и вслед за рубашкой снял брюки.
Зойка слезливо захлопала ресницами, покорно встав в стойку готовности.
– Можно, – почему-то шёпотом спросил я, протягивая руки к упругой груди, не в силах более рассматривать возможный отказ как таковой.
Девушка смущённо потупила взор, покачала головой: то ли дозволяя, то ли отказывая.
Точка невозврата была пройдена: внутри сорвалась упругая по природе материала, из которого создана, пружинка, запустившая первобытный инстинкт охотника. Мощно вспыхнул огонь, распаляющий фантазию, а вместе с ней животную, яростную страсть.
Софья всегда казалась лучшей мне из женщин: самой желанной, самой привлекательной и чувственной, но стоило прикоснуться к Зойке, как я забыл обо всём на свете. Блеск жены померк безвозвратно.
В одетых на меня концентрацией гормонов розовых очках Зойкино тело казалось совершенным, желание им обладать – импульсивеным, настойчивым.
Девушка была ненасытна, изобретательна, нежна. Сложно было представить, что я – первый и единственный мужчина в её жизни.
Впрочем, мне было без разницы, насколько она целомудренна или опытна. Сладость и сила импульсов, заставляющих немилосердно, безжалостно терзать податливую плоть, была беспредельной.
Зойка оказалась образцом необузданной похоти.
Забег на сей раз был показательным, олимпийским.
– Не пришлось бы участвовать в награждении чемпионов, – невольно подумалось мне. Чувственная страсть – процесс необратимый и стимул серьёзный. Сумею ли справиться с этой ситуацией без потерь?
О том, чтобы жить одновременно с женой и любовницей, не могло быть речи. Как объясняться с Зойкой, как смотреть в глаза Софье, которая не ожидает подвоха: я ведь её как бы простил.
Тем не менее буйная оргия продолжалась всю ночь, вплоть до телефонного звонка, оглушившего и без того ошалевших страдальцев в самый пикантный момент слияния.
Рассвело, на проводе висела жена, просила на следующий день встретить в шесть вечера на автовокзале.
До начала работы оставалось чуть больше часа. Рубашка не постирана, брюки мятые, под глазами следы от изнурительного поединка.
Пружинка внутри заскрипела, спряталась в потайное убежище до следующего раза.
– Нет, – дал я себе зарок, – мы с Соней квиты. Продолжение банкета отменяется.
– Ты не можешь так со мной поступить, – запричитала Зойка, повиснув на моей шее.
– Ты что – мстил за ошибку молодости? Я же люблю тебя, дурень!
– Прости. Наваждение нашло, галлюцинация. Ты ведь тоже не смогла сдержаться. У меня жена, дочь. Мне без них нельзя. Не казни… ни себя, ни меня. Отпусти и живи счастливо. На свете полно замечательных мужчин.
Весь день прокручивал я щекотливую ситуацию. Нельзя после случившегося молча уйти, дать повод безнадёжно любить или тихо ненавидеть.
Нужно объясниться, убедить. Расставить все точки в конце романтической саги.
После работы я приобрёл большой букет, самый красивый торт и отправился разводить мосты.
Зойка ревела, я старательно обходил пороги и мели, уверенно прокладывая безопасный маршрут.
– Давай расстанемся добрыми самаритянами, хорошими друзьями.
– Как ты себе это представляешь?
– Виртуально. У тебя есть аккаунт в Одноклассниках?
– Конечно, есть.
– Добавь меня. Прямо сейчас добавь. Если сделал тебе больно – врежь по физиономии, будет справедливо, правильно.
– А если…
– Никаких если. Мы взрослые, должны уметь отвечать за поступки. Считаешь, что тебя опять совратили, обманули, кинули? Не согласен. Инициатива и на сей раз исходила от тебя. А вообще… ночь была сказочная. Будет о чём вспоминать, когда стану старой развалиной.
Разговор растянулся до темноты. Расстались миром.
– Не представляешь, как я соскучилась, шептала жена, дерзко прижимаясь ко мне в такси.
Софья была возбуждена, взволнована, выглядела вызывающе привлекательной, желанной, без стеснения ластилась.
Чувственная лихорадка загадочным образом перешла на меня, заставив в свою очередь напрячься, принять недвусмысленную охотничью стойку, дала основание соблазниться перспективой с очень нескромным намерением.
– Странно, – подумал я, – по причине чего выкристаллизовалось подозрение, которое неуверенно конкурировало с угрызением совести.
Было обидно, – как так, я простил, а она, она…
– А сам, – тут же поправил я внутренний голос, – хватит играться в бирюльки. Или скажи правду… и разведись!
– Ну, уж дудки, – оборвал я внутренний голос, нежно целуя Соню.
Те несколько минут, пока кормили, укладывали спать нашу малышку, я изнывал от натиска желания.
На сей раз секс с супругой показался сногсшибательным, экстремальным происшествием. Я реально угорал, погружаясь во влажную атмосферу необузданных эротических фантазий, был взбудоражен яркостью её свечения и своей потенцией.
– Что с тобой, милый, – задыхаясь в объятиях, спросила Софья, – ты сегодня бесподобен. Меня не было всего три дня, ты же ведёшь себя так, словно не виделись как минимум полгода. Не замечала за тобой прежде такой прыти. Уж не…
– Помолчи, – зажав её ротик, с придыханием прошептал я, чувствуя, что стремительно мчусь к финалу, – умру от счастья – будешь виновата.
– О, да, – вскрикнула в предвкушении оргазма жена, – тогда умрём вместе.
