Владлен Лядский
Усилители смысла
Место девятое. Неуместное благоустройство
Пятый даже не стал ругаться. По причине бесперспективности этого занятия.
– А есть варианты?
– К сожалению, да. Вот там дорога растраивается. И каждая улица приведёт к своему выходу. И каждый путь по-своему неизвестен. И я не рискну полагаться на интуицию.
– А я рискну. Давай пошли.
– А феномена ложной памяти ты не боишься? Помнится, один раз ты уже с мутантом прогулялся.
– Не было такого.
– Зато я отчётливо помню, как тебя пришлось вытаскивать из железного лабиринта, после того, когда вы с ним поджигали светофор.
В памяти Пятого мелькнула чёткая картинка: публичный сортир, пустырь и какая-то арка. Вечером. На этом ассоциативный ряд оборвался. Пятый поднапрягся, но в голове мелькали какие-то крохотные несвязанные обрывки.
– Нет, не помню. Так как отсюда выйти?
– Предположительно – тремя путями. Через комбинат, через кладбище и через круг.
– Через чего?
– Через Круг. Имя собственное. Площадь такая. Для рынка, загса и главной остановки в городе.
– И что тебе не нравится?
– Что ни один я не могу вспомнить полностью, на каждом участке слепые пятна.
Пятый свёл глаза к переносице и задумался:
– Ты говорил вроде, что ветер держится до семи. Сейчас только-только пять. Кажется.
– Пять-пять, вон, солнце из-за домов пробивается. Просто если прямо или налево, то это далеко – можем и не успеть. И как реальность там перекорёжена, я не знаю.
– А что там?
– Там? Влево: длинная прямая дорога, мимо РОНО и детской поликлиники, правительственной дачи…
– Пока нормально…
– Мимо Нижнего парка с замком, кедровой рощи и брошенных гаражей, мимо кладбища и объездной дороги…
– Погоди-погоди, мы что, придём туда, откуда начали?
– На три километра правее вообще-то. Может, даже четыре. Там будет река. Можно, конечно, выйти в других местах – только там отвесные сплошные обрывы. В том же месте уже не так обрывисто, можно попытаться спуститься и перейти на другой берег. Сколько помню, административную границу по воде режет.
– И?
– Меня смущает то, что в тот единственный раз, когда меня туда занесло, там были сплошь огороженные дикие частные усадьбы. Мы можем просто не успеть пройти. Ну и…
– Рожай уже, на хрен мне твои личные тайны?
– Понимаешь, когда на кладбище кончилось свободное место, его решили не расширять – не так уж много старых жителей осталось… в общем, новых стали подхоронивать уплотнённо, между старыми могилами, особенно среди тех, на которых не было ни памятника, ни креста – тут Второго сильно передёрнуло.
– И?
– Я и раньше не любил туда приходить, а сейчас там точно проходить не следует – затянет. А я не хочу там быть, даже у входа – вместе с отцами-основателями, героями и высшим руководством. Пусть миф о том, что места хватит как раз на всех жителей, так и останется мифом.
– А ты разве житель?
– Формально – уже нет, а практически… я не хочу проверять. Вообще.
– Погодь, разве на кладбище не должно быть церкви?
– Вообще-то, правильно – часовни, у церкви другие функции. Но на советском атеистическом кладбище передового города?? – Второй криво улыбнулся – в принципе нет. Есть церковь, дальше метров на семьсот, но нам она всё равно не поможет. Насколько я помню, ты атеист, а я… в общем, у меня сложные отношения с Ним.
– Убедил, туда не пойдём. А что будет, если прямо?
Второй на секунду прикрыл глаза и расслабил плечи, подавшись вперёд, будто нёсся над дорогой вдоль маршрута.
– Жилые кварталы, типография, инженерный центр, городской архив, сельхозинститут… тропа здоровья, точнее, её остатки. А вот через дорогу начинается территория Комбината. Дорогу я помню смутно, но вроде мимо Золотого Цеха, территории автозавода, ТЭЦ и пожарной службы… кажется. Не помню точно. Что там происходит, я не знаю и даже боюсь представлять. Грубо говоря, это главная часть города, его основа. Утратившее свой смысл куда раньше, чем всё остальное. Возможно, процесс там зашёл так далеко, что только ураганный ветер может обнажить более-менее пригодную реальность.
– Ты не хочешь туда соваться?
– Да – Второй облегчённо кивнул.
– Хорошо, а что справа?
– Справа длинный универсам, потом через острый угол на магистральную улицу через жилой район улучшенной планировки, прямо на Круг и по протокольной трассе прямо до выезда из города и уродливой стелы с ручным атомом. Там только перейти дорогу и ты уже в другом муниципальном образовании.
– А оно со смыслом?
Второй пожал плечами:
– Ему никогда не придавали стратегического положения или особого значения. Просто жилое поселение колхозного типа. Большое, тысяч на сто жителей. Но главное – там проходит важное шоссе.
– Прям-таки ключевое.
– Ну для страны – да. А когда страна была побольше и называлась Союзом, то шоссе строили специально с таким прицелом, чтобы на него могли садиться самолёты стратегической авиации.
– А потом?
– А потом надобность в таких псевдоаэродромах отпала и в целях демилитаризации среднюю полосу дороги превратили в разделительную и насадили на неё симпатичных цветочков.
– Это интересно. Пойдём туда?
– Мне не нравится то, что по дороге придётся пересекать железную дорогу. Трижды.
– Думаешь, из-за неё неприятности?
Второй повернулся к нему и даже наклонился, чтобы заглянуть ему в глаза, хоть стоял на спуске и был чуть пониже:
– Я ничего не знаю. Только подозреваю. И интуиция как компас в металлоломе.
С чем и пошёл по выбранному пути.
Пятый задумчиво смотрел ему вслед. Он так и не рискнул сказать Второму, что один из этих путей они уже проверили и ему вовсе незачем об этом ещё раз рассказывать. Он вцепился в чувство безопасности и не собирался его выпускать.
Шлось легко. Может, утренний ветер посдувал всё лишнее. Может, они уже притерпелись и реагировали не так остро. Или они выспались и потому были наиболее критичны.
А может, солнце просто не пекло им маковку.
Детский сад по левую руку был детским садом, и не пытался приманить их есть манную кашу и крутить железный руль в деревянной машине. Кованый низкий забор по правую руку и прогулочные аллеи за ними тоже вели себя спокойно.
Даже дойдя до перекрёстка. Второй не стал, как всегда, раздумывать и сразу повернул направо.
И на этой улице их тоже не поджидало никаких особых сюрпризов. Разве что Пятому упорно чудилось какое-то движение в витринах магазинов на первых этажах, но никакой потребности встать в очередь за импортными плащами в нём так и не возникло.
Даже сухой фонтан в точке пересечения прогулочных аллей выглядел тем, чем и должен был – сухой цементной чашей в окружении скамеек под развесистыми деревьями. Выгреби накопившийся мусор, дай воды, покрась скамейки и там будет очень уютно посидеть.
Робкое тепло надежды на успех потихоньку согревало его зябнущие по утреннему холодку конечности. В нём даже накопилась некоторая избыточная смелость. И её надо было реализовать. Он догнал Второго и пристроился под его ритм.
– Послушай, а ты знал, что он… ну… того?
– Перебрался в мир иной? Подозревал. Понимаешь, люди со временем меняются. Даже самые консервативные и нежелающие. А он вёл себя так… как я его знал на определённый момент времени. А на такое способны только призраки.
– Или актёры, вжившиеся в образ.
Второй усмехнулся.
– Не слишком ли роскошен театр абсурда для двух неблагодарных зрителей? Слишком сложно, чтобы быть имитацией. Давай будем радоваться, что этот психосоцикультурный феномен был к нам благорасположен и позволил переждать очень большую опасность.
Пятый вспомнил здание красного гранита и поёжился.
– Слушай, а остальные ключевые здания так же бы себя вели? Ты поэтому не хотел мимо Управления идти?
Второй задумался.
– Нет, не поэтому. Думаю, в зависимости от времени суток содержание искажений меняется. Днём мы видим сущность, а вот ночью – её изнанку. В меру, соответственно, собственной испорченности.
– Днём хорошее, а ночью плохое. Мне что-то хорошим мало что показалось.
– Не передёргивай, не затвор. Днём правда, ночью – досужие слухи. Хотя, возможно, если бы ночь была бы для тебя основным временем, ты бы увидел что-то другое.
Пятый попытался представить себя в позиции «ночь – не для сна». После чего честно признался.
– Не получается. Не моё это.
Второй поправил ремни рюкзака, чтобы они не так сильно давили одну точку.
– Вот и я тоже думаю – не стоит нам пока в творческую элиту записываться.
Квартал близился к завершению. Впереди уже замаячил перекрёсток. Как и говорил Второй – лежащий под острым углом. В этом наверняка был какой-то особый смысл. Видимо, архитекторы хотели совместить два градостроительных принципа: круговой славянский и разлинованный американский. В центре всё строилось вокруг главной площади и зданий на нём. Но чем дальше от центра уходили кварталы, тем более геометрическими правильными становились очертания кварталов, искажаясь лишь там, где это было продиктовано особенностями ландшафта.
– Та-ак – голос Второго не предвещал ничего хорошего.
Пятый повернулся, и у него возникло неприятное ощущение расщепления сознания.
Перед ним была улица. Вполне себе такая – посередине дорога, по бокам дома. Перед домами какая-то зелень. Ну разве что дорога поширее обычной будет. И дома отстоят от дороги подальше. И асфальт на дороге новый, положенный совсем недавно. Сбоку – какой-то ресторан за большим каменистым пустырём. И одновременно – бульвар. Белая плитка. Фонари. Массивные деревянные скамейки, поставленные в каменных полукольцах, чтобы отделить гуляющих от думающих. Рыбный ресторан за стилизованным каменным садом на японский манер. И три фонтана по центру. Несколько неподходящие по цвету, чересчур массивные, но по-своему весьма привлекательные.
Пятый попытался силой выдавить более симпатичную картинку из сознания, но у него ничего не получилось.
– И что это?
Второй повернулся к нему, нарочито спокойно вращая губами и строя рожи. Пятый знал эти упражнения на активизацию речевого аппарата. Полезное занятие перед публичными выступлениями. Но Второй не готовился к публичному выступлению – он гасил растущую злобу.
– А это, дорогой мой друг – Второй заученно улыбался – наш бывший бульвар. Вначале он был проезжим, но здесь место не особо машинное. Места с активным кипением жизни несколько в стороне. И поэтому у новой власти как-то назрела мысль сделать его полноценным бульваром. Огородили, благоустроили. Местный мастер-камнерез даже отложил в сторону свои сплошь зарубежные заказы и сделал для своего родного города три фонтана. Они даже работали. В летнее время. Года два всё это благолепие простояло. А потом кое-кому помешало. Угадай, кому?
Пятый обозначил ответ глазами. Второй кивнул.
– Именно. Его Колхозничеству стало взападло ездить обходным путём со своей рабочей резиденции. Он тут главный пуп земли или кто? Нагнали рабочих, всё разнесли, дорогу заново заасфальтировали. Естественно, за деньги местного бюджета. Население, естественно, никто не спрашивал – надо ли им это. Зато бывший бухгалтер теперь может не закладывать лишний крюк, инспектируя благосостояние своего народа.
Второй примерился сплюнуть, но удержался.
– Вот тогда-то у меня и стало осыпаться к нему уважение. И осыпалось до тех пор, пока не осталось желание держаться от высшей власти подальше и не иметь с ней общих дел вообще.
– По-моему, ты преувеличиваешь. Маленькие люди – маленькие глупости. Большие люди – большие глупости. А уж правители – так они вообще.
Второй потемнел от сдерживаемой застарелой злобы.
– Знаешь, я, может, ошибаюсь, но правители ведут себя немного не так. Правитель не пытается захапать любое мало-мальски эффективное предприятие себе в собственность. Правитель не заставляет сгонять к себе на мероприятия людей и заставлять их жариться на солнышке, чтобы они могли полюбоваться его лапкой из окошка бронированного лимузина. Потому что он боится покушений и прикрывается народными массами от покусителей. И он точно не стремится поиметь со всего свою долю в ущерб благосостоянию подданных.
– Любая доля в ущерб благосостоянию.
– Не путай разумные поборы с жадностью. Это психология дорвавшегося до власти кухонника – захапать побольше и в случае чего смыться подальше. Так, ладно, давай не будем дискутировать на эту тему, а то я опять взведусь на ровном месте. Всё равно это дела минувших дней. К тому же, как видишь, местная идея была более устойчивой – потому и сейчас продралась даже сквозь ветер.
Пятый же задумчиво рассматривал оба образа.
– Знаешь, я тоже не вижу в этом необходимости. Зря он так. Вполне можно было обойтись без такой экзекуции.
Второй сунул руки в карманы и ссутулился.
– Спасибо, мне полечало. Нет, правда полегчало. Ладно, давай-ка прикинем, что делать дальше.
Пятый несколько растерялся. Он вообще не видел, что здесь можно прикидывать.
Второй вдруг резко повернулся к Пятому боком и наклонил голову, открывая челюсть.
– Если хочешь мне врезать, то сейчас самое время.
– В тебе наконец-то взял верх мазохист?
– Я сглупил тогда. Надо было у школы рискнуть и взять вправо. Два неполных квартала и мы бы вышли куда нужно.
Пятый подумал. Предложение было очень заманчивым. Даже слишком. Поэтому он удержался.
– Ты же сам говорил, что нас прихватило изнанкой культуры. У нас не получилось бы свернуть с этого вектора.
– Какие умные слова ты иногда знаешь, просто удивительно. Всё равно слабое утешение.
– Почему?
– Потому что нам так и так придётся эти два квартала пройти. Потому что ты как хочешь, а я по этой неустроенности идти не рискну. И раньше не любил здесь ходить, а сейчас и подавно.
– Слушай, тут вариантов так и так нет – нам дальше прямо по улице. Всё, не ёрзай, а то и вправду ветер стихнет – кукуй потом.
Второй пожал плечами, ещё раз взглянул на изуродованную улицу, вздохнул и пошёл в предложенном направлении. Пятый сказал ему вслед:
– Слушай, а тебе не кажется, что твои обиды иррациональны? И отсюда растут ноги у всех твоих проблем?
Второй аж споткнулся от удивления, но оборачиваться не стал:
– Слушай, обиды всегда иррациональны. Просто некоторые стоит забыть и перешагнуть, а какие-то помнить и лелеять, чтобы вновь их не повторять.
Пятый подумал и не стал поддерживать дискуссию. С утра у него как-то с отвлечёнными материями было не очень.
Они проходили мимо здания, которое принудительного облагораживания избежало. Как и окружающая его территория, поэтому выглядела почти прилично – как настоящая прибульварная территория. И Пятый вдруг почувствовал некоторое нарушение.
Он посмотрел вправо. По боковому витринному стеклу змеились роскошные трещины.
И тут что-то одно должно быть. Или трещины во всё стекло, или боковая витрина. Да и кто делает стеклянную стену при каменном входе?
Второй даже не соизволил повернуть голову – просто начал говорить громче:
– Пусть тебя это не напрягает. Это, так сказать, последствия революции. В этом здании помещались почта и сберкасса. А посылок и переводов не оказалось. И это их сильно обидело.
– Так чего не заменили? Сколько лет назад революция-то была.
– Не революция, гражданская. А во-вторых – на какие шиши? Витринное стекло таких размеров стоит освежающе много. Даже не в эпоху дефицита. Хотя бы из-за сложности доставки и монтажа. Возможно, если бы это было помещение сберкассы, там бы изыскали деньги на замену. Но это помещение почты, а его значение с развитием коммуникаций своё значение утрачивало с каждым годом. Тем более стекло же не сыпется, верно? Просто несколько пулевых отверстий и пара трещин. Дырки скотчем заклеить и жить себе дальше.
Через пару шагов Пятого несколько напряг уже кирпичный многоквартиник с надписью «ДУСТ» на боковине. Он настолько выбивался из пейзажа, что Пятый решил, что их опять накрывает. Показал Второму. Тот улыбнулся и подтвердил, что наблюдение Пятого совпадает с его наблюдением и долговременной памятью. Но почему этот дом так выпадал из общего ансамбля – он сказать ничего не мог.
Дальше напряги кончились и через крохотный двор опять начался частный сектор. Впрочем, Пятый так бы его не назвал. Улица была застроена качественно и более-менее под один манер, выдававший профессиональную руку.
Частник так не умеет.
Может, поэтому дома и не носили следы дальнейших переделок. Но Пятому упорно казалось, что при всей своей пристойности, эти коттеджи очень давно необитаемы. Как фенешебельные дачи очень занятых хозяев.
Их умиротворяющий вид подействовал даже на Второго:
– Думаю, в каждом городе есть такая улица, на которой ничего не происходит. На ней даже шумно почти не бывает. Знаешь ведь такую особенность – иногда светофоры так совпадают, что на какое-то время на улице совсем нет машин. И возникает такое странное ощущение – вот где-то совсем рядом кипит жизнь. Только руку протяни. А здесь – спокойствие. Живи и радуйся, если ты из этого района. Правда, длится это не больше минуты. И наблюдается почему-то только по утрам. Хотя, может, я в другое время мало ходил.
– И к чему ты это?
– Думаю, если я дожил бы до старости, то я хотел бы себе дом на такой улице. Ведь к такому отшельничеству обязательно подтянется что-то интересное, которое не уместилось на улицах большого города. – тут Второй понял, что разоткровенничался и замолчал до самого перекрёстка.
– Здесь налево.
Первые дома за поворотом ещё сохраняли черты одноэтажности, но дальше уже начинались масштабные постройки. По правую руку опять начинались многоквартирники, слева – что-то не то административное, не то производственное.
Второй на секунду притормозил, потом уверенно двинул вперёд. Пятый решил воспользоваться заминкой:
– Слушай, но ведь не могло быть, что бы только ты ощущал, что с городом происходит что-то не то?
– Думаю, это ощущали многие. Даже те, кто неплохо пристроился и при новых временах. Они всё равно рано или поздно подрывались и уезжали. А перед этим делились своими смутными подозрениями. Так ведь не сразу стало, правильно?
– Наверно. Не бывает, чтобы всё сразу стало плохо.
Второй на секунду подвис, уловив в словах Пятого внутреннее противоречие, но затем продолжил:
– Вначале это было заметно в домах, потом заслуживающим доверия людям встречались призраки недавно умерших нехороших, но влиятельных людей – они продавили структуру и отпечатались в ней. Пусть и ненадолго. В город стекались те, кому было там не место. Пространство заполняли странные личности, пришедшие из окружающей среды – можно было проследить их историю и откуда они прибыли, но это ощущалось так же, как если бы из ниоткуда появились не только они, но и их история. Не соцпроцесс, но природное явление.
– А потом?
– А потом я уехал. И постарался забыть так, будто этого не было. Не со мной.
– Тогда откуда ты всё это знаешь?
– Мне потом много о чём рассказывали. Но… ведь это было уже не со мной и не тогда. И к этому можно было относиться без особой серьёзности.
– Ну и?
– А теперь мы имеем дело с тем, с чем имеем – Второй откинул голову и запел, вглядываясь куда-то в ещё тёмно-синее небо:
Чёрная ночь да в реке вода, нам с тобой.
И беда станет не беда, ну реша-ай
Эх была не была, прости и прощай.
План такой – нам с тобой…1
Второй извиняющееся пожал плечами:
– Песня не к месту? Согласен, здесь Кино как-то не звучит. Да и не время как-то.
– Попробуй Битлов.
– Yesterday? Нет, здесь это тем более не прозвучит. Это как бы минимальный уровень знания идеологического противника. Да и опять же – кто ж с утра джаз слушает?
– А что же ты по утрам слушаешь?
– С утра я предпочитаю тишину. Или на худой конец пение птичек. Они природа – им можно. Главное, чтоб не курицы и не павлины. Эти удручают только так.
Пятый и сам не заметил, как над головой опять сомкнулись кроны деревьев, а в арыках медленно текла прозрачная вода. Второй вынул руки из карманов и расправил плечи:
– Как ты верно заметил, мы спокойно смогли проскочить только там, где либо дул сильный ветер, либо там, где давно течёт вода. Будь у нас побольше времени и хоть какие-то познания в управлении скважинами, мы бы смогли проложить себе дорогу почти в любую точку города. Поскольку ирригация здесь всюду. Но мы те, кто мы… – Второй прервал себя, чтобы не ляпнуть очередную банальность.
Пятый не уловил смысл его высказывания и потому промолчал.
Они поравнялись с непримечательным зданием со странным украшением на стене – по мере движения картинка на нём менялась. Пятый было насторожился, но заметил, что украшение – это поверхность с вбитыми в неё плашками, на каждой из которых была нарисована своя полоска изображения. При движении взгляд смещался с одной поверхности на другую, создавая иллюзию постепенного изменения.
Фокус достаточно простой и незамысловатый, но располагающий. Такой рекламе он бы поверил гораздо охотнее, чем билбордам со всеми их маркетинговыми ухищрениями.
Второй проследил за его взглядом.
– Да, забавная штука. В детстве мне очень нравилась. Да и сюда вообще ходить было приятно?
– У тебя было детство без телевизора?
– У меня было детство без нормальной покупной обуви. Частью из-за дефицита, частью из-за нормальных ног, которые перестали считаться нормальными. Поэтому любую обувку, даже сандалии, приходилось шить на заказ. Вот здесь. И знаешь, получалось не сильно дороже, но под мой вкус и гораздо надёжнее. До сих пор не люблю ходить в обувные магазины и вообще предпочитаю шить вещи у частников. Пусть это и выходит куда как дороже и сложнее. Да, хорошее место, уютное. Но нам туда без надобности.
Пятого экскурс по памятным местам начал уже утомлять.
– Да мы как бы и не собирались. Слушай, долго ещё идти?
– Потерпи. Это граница привилегированного района. Роскошные пятикомнатные квартиры для многодетных семей квалифицированных рабочих. Построены за несколько лет до того, как всё посыпалось. Не финишная прямая, но что-то очень близкое к этому.
– А конкретнее?
– Конкретнее? Конкретнее – повернуть вправо на перекрёстке, пройти сто метров до бывшего колхозного рынка, по совместительству – автовокзала, суметь преодолеть площадь и перейти железную дорогу. Дальше собственно город заканчивается и начинается пригород, который плавно переходит в поселение сельского типа с совсем другим названием. Полкилометра по протокольной улице и упрёшься в трассу, соединяющую север и юг страны. Перейдёшь её – и всё. Область активного цветения пространства кончится.
– Уверен?
– Неудачный вопрос. Этот парадокс неразрешим в принципе, можно даже не стараться. Из города есть всего три выхода. Как и выходов на площадь…
Второго опять всосало в ситуацию. Пятый хотел было оттащить его и надавать для надёжности по мордасам, но его ботинок атаковал упавший с огромного дерева паук. Ветви дерева раскачивались, а стальные прутья несуразной конструкции вроде сушилки для белья носили следы карабканья по ним – будто кто-то зачем-то лез наверх, протискиваясь в узких просветах, пока не наткнулся на паутину этого страшилы, испугался, и, пробежав по веткам, спрыгнул на землю и исчез в неизвестном направлении.
Паук же считал именно его нарушителем своего спокойствия и потому опять наскочил на ботинок. Прокусить своими жвалами толстую искусственную кожу он не мог, но Пятого всё равно корёжило. Вдруг членистоногое начнёт карабкаться вверх по брюкам? Дрянь оно шустрое, залезет более чем…
Пятого передёрнуло, и он инстинктивно поднял ногу вверх. Паук уцепился жвалами за подошву и повис в воздухе, раскачиваясь. Пятый сжал губы и припечатал ботинок к земле. Паук в последний момент вывернулся – под подошвой оказались только его лапки с левой стороны. Сам он лежал на спине и судорожно дёргался, пытаясь высвободиться. Пятый злорадно улыбнулся и грохнул вторым ботинком рядом с первым. Неприятно хрустнуло и он поёрзал двумя ногами.
«Со всеми страхами нужно так – давить их тяжёлым ботинком» – констатировал Пятый и весьма довольный собой, огляделся, ища Второго.
Второго корёжило. До пены изо рта не дошло, но по нему словно расходились круги, как от брошенного в воду камня. Происходило это неравномерно, и потому было особенно противно.
Рванул ветер, больно резанув по лицу. Пятый посмотрел под ноги. Там, естественно, ничего не было. Он вздохнул и принялся терпеливо ждать, когда Второго отпустит.
Тот посодрогался ещё немного, встряхнулся и опять стал как ни в чём не бывало рассказывать.
– Могу, кстати, пояснить за пауков. Я сначала было решил, что болото подобрало таран к моим брешам и взялось за недолеченную арахнофобию. А потом вспомнил, что нам в школе рассказывали. До середины существования советской власти места здесь были дикие и пустынные. Поэтому на заре существования города всякая живность нагло лезла в жилища. А живность была на диво ядовита и многочисленна. В основном отмечались каракурты и гюрза.
– Только одна?
– Я не знаю, как она во множественном случае будет. Суть же в том, что пострадавших было достаточно много. Со временем окультуривание сделало своё дело – исчезли пустынные смерчи, из бесплодных холмов сделали бахчи, на которых очень хорошо росли дыни. Мда – Второй явно вспомнил что-то очень далёкое, из детства, но тут же загнал это поглубже. – А вот боязнь всякой мелкой пакости осталась. И там, где не было такого уж большого смысла, пробился вот такой примитивный.
– Ты поэтому не хотел идти через дворы?
Второй посмотрел через двор. Смотреть было не на что – подсохшая обгрызенная живая изгородь, ограждавшая крохотные придомовые участки с почти выположенными грядками с невнятной зеленью и обгрызенными фруктовыми деревьями. Вообще эти дворы были какими-то неправильными – слишком уж типовые дома, а сам двор образовывался всего двумя домами, стоящими параллельно друг другу. Однополосная дорога сквозь двор отъедала у свободного пространства добрую половину. Двору словно отказывали в жилом пространстве. Видно было, что мест для парковки не было предусмотрено даже гипотетически. Здесь должны были жить те, у кого машин быть не должно было – низкоранговые служащие, учителя без особых талантов, уборщицы и подмастерья.
В пику этому во дворе стояло несколько машин, доедавших оставшееся пространство. Машины были отечественно-заслуженные. На остальных из города уехали. Здесь же остались те, кто взялся доказывать обратное обстоятельствам, когда обстоятельства изменились до неузнаваемости. И машины встали на вечный прикол – потому как их владельцам действительно незачем было куда-то ездить.
Проектировщики своё дело знали. Судьбу так просто не обманешь. Второй повернулся к этому безобразию спиной.
– Да, кстати, хочешь знать, откуда взялась та первая ловушка, в которую ты угодил тогда, возле лицея, на подъёме?
Пятый с трудом наморщил лоб, вспоминая. Кивнул:
– За прошлые сутки ты втрамбовал в меня столько историй – на месяц хватит. Но продолжай.
– Я просто только сейчас сообразил. Тебе что-нибудь говорит словосочетание «карстовые пустоты»?
Пятый ещё раз внимательно осмотрел свою подошву на предмет отсутствия на ней остатков паукообразных.
– Пещеры, кажется.
– Я, правда, не уверен в точности применения термина. В общем, если земля такая, какая она есть и в одном месте её размывает – получается овраг. Если на земле корка – предположим, тот же асфальт или бетон, то вода постепенно вымывает более мягкую почву под ним. И если на него сильно не давить, он может сохранять иллюзию хорошей дороги достаточно долго. А потом вдруг провалится вместе с грузовиком и пару легковушек впридачу. Это может быть как природный, так и гибридный процесс.
– Это как?
– Иногда эрозии помогают нерадивые коммунальщики. В общем, подобные ямы наблюдались в нескольких местах города. Неглубокие и неопасные. Но они были. Две таких были неподалёку от Управления. А его архитектура… в общем, лицей на холме был его логическим продолжением. Усиленным. Ну и…
– Я понял, можешь не продолжать.
– Ну или пустота могла бы там образоваться. Помнишь, там ещё труба городского водозабора проходила. Маленькая дырочка и…
Пятый затряс головой. Наведённые воспоминания едва не преуспели в захлёстывании его внимания. Помогло слабо. Тогда он запрыгал на месте, поворачиваясь и больно ударяя кулаком по собственному корпусу. Постепенно боль отрезвила его достаточно, чтобы он был уверен, что он – это он.
Пятый и никакой другой.
