Владлен Лядский
Усилители смысла
– Я не хочу об этом говорить.
Пятому сделалось немного стыдно – он явно угадал в больное место Второго. Такое уже не раз случалось – при нём можно было часами говорить на провокационные темы, и Второй даже ухом не вёл, но иногда взвивался на ровном месте, когда его и пальцем не трогали. Пятого этого вначале раздражало, потом стало несколько забавлять. Несинхронизированный ассоциативный ряд. Хорошее словосочетание, которое он когда-то вычитал в какой-то умной книжке.
Справа всё так же тянулся невнятный забор, прерываемый зданиями официального вида. Но из-за широких клумб и тротуара он как-то терялся и выглядел уже скорее логичным разделением между районами, чем средством ограничения пространства. Но смотреть в ту сторону всё равно почему-то было неприятно.
С другой стороны всё было несколько повеселее – там стояли жилые дома и из каждого то и дело торчал широкий вход, явно не предусмотренный начальной конструкцией. С широкой лестницей и общим изменением придомовой земли – решётчатые заборы, плитка, фонари…
Второй посмотрел в ту же сторону:
– Эпоха первоначального накопления капитала. Уж не знаю почему, но она всегда начинается с открытия точек общепита и ларьков с товарами. Эдакие первые сигналы капитализма. А поскольку их внедрение не предусмотрено окружающей обстановкой, её приходится адаптировать силой. Многие стопорятся ещё на этом этапе. Но некоторые пробиваются до торжественного или не очень открытия. Но тут возникает проблема – на одно заведение приходится от силы десяток посетителей. Времена-то смутные, у населения не очень с финансами и есть оно предпочитает дома. Но в бизнес-плане дельца такого не предусмотрено. Хотя бы потому, что о существовании такого документа он чаще всего даже не подозревает. Поэтому он разоряется. Рано или поздно, но неизбежно. На его обустроенное место приходит другой, открывает свою кафешку или магазинчик, после чего тоже разоряется. А если нет – его успешному примеру следуют, открывают неподалёку нескольких клонов и разоряются уже кучкой, потому как один покупатель двух торгашей не вынесет.
Пятый представил себе эту картину и улыбнулся. Второй продолжил:
– Мда. Конечно, со временем нарабатывается некий социально-инфраструктурный гумус, на котором растут уже многолетние экономические единицы, но шрамы от первых попыток колонизации ещё долго торчат из пейзажа. Особенно в малолюдных местах.
Пятого раздражала эта его черта – Второй иногда комментировал то, о чём его не спрашивали. И часто не отвечал на вопросы, даже заданные прямо.
Забор слева неожиданно отпрыгнул назад и даже потрудился выдавить из себя что-то вроде ворот. А перед ним разлеглось то, что заставило его так прогнуться – упавший бетонный комод явно общественного здания. И архитектурные излишества на фасаде только подчёркивали это впечатление.
Второй продолжал трепаться:
– Самое неприятное, что после первого этапа распределения капитала у его носителей начинается потребность в окультуривании самих себя. Доморощенное меценатство с прицелом на дальнейшую прибыль. На этом этапе сыпется оставшееся большинство, потому как настоящий покровитель искусств формируется не ранее второго поколения. В худшем случае коммерция разрывает свою культурную оболочку и выглядит оттуда особо мерзко. В другой крайности – коммерция выглядит столь убого на фоне своего симбионта, что дела в принципе не могут задаться. В большинстве этот союз не скрывает своей вынужденности, и по мере нарастания благосостояния разделяется и возвращается к первоначальным целям. Вот в этом, здании, например, был ресторан. Говорят, очень даже приличный. В нём культурно отдыхала вся всплывшая пена города. Его потом долго и трудно оттуда выдавливали. И в борьбе единства противоположностей дитё выплеснули вместе с купелью. Ресторан не имел других конкурентных преимуществ, кроме как культурного местоположения. Хлеба и зрелищ, так сказать. А театр – это такое культурное явление – может существовать только при определённом уровне материальных излишеств. В общем, он надолго порузился в полураз…
– А там прохладно? – от пустопорожнего разглагольствования Второго уже начинало свербеть под черепом.
Второй приостановился, почесал в затылке:
– Если никто окна не забыл закрыть – приемлемо.
– А давай зайдём, а то от жары уже голова раскалывается. Посидим, переждём?
– Ну попробуй, а я за тобой.
Пятый поднялся по цементным ступенькам, прошёл мимо бетонных клумб, об которые так удобно биться коленом и двинулся к центру здания, где между витринными стёклами были зажаты входные двери. Даже слишком узкие для такого помпезного фасада.
Холл был пуст. Гранитные полы с непонятным узором не помешало бы протереть, шторы, прикрывающие гардеробную от посторонних глаз – постирать, а фотографии и зеркала на стендах – обновить. Но в целом было лучше, чем можно было ожидать. Он оглянулся назад – в спину светило слишком яркое солнце. Можно было спрятаться от него за одной из колонн, но это была бы полумера. Можно было забраться и поглубже.
Боковая высокая железная дверь в служебные помещения как-то не привлекала. А вот сдвоенные двери в зал выглядели перспективно – они наверняка хранили темноту и прохладу. Пятый с усилием потянул на себя створку и она нехотя, но бесшумно подалась. Он тихо вошёл внутрь, осторожно подтянув за собой дверь.
Зал был полупустой, а свет ещё не был погашен – значит, ещё ничего не началось и тех, кто на сцене, можно не стесняться. Он поискал глазами место получше, но всё, что ему нравилось, уже было занято. Осторожно ступая по скрипучему паркету, он пристроился с краю ряда. Но едва он разместился так, что было если не удобно, то хоть терпимо – (маленькое красное кресло было со слишком шершавой обивкой, а с узких деревянных подлокотников руки соскальзывали обратно на ноги), его тут же согнала группка сварливых дамочек. Протиснуться мимо него им было никак, поэтому пришлось встать.
Он должен был выйти на сцену, из-за него не начиналось действо. Он плохо помнил роль, без грима было не обойтись, но без костюма было никак. Костюмер опять не донёс его до гримёрки, оставив висеть на раскрытых дверях, отделяющих цеха от администрации. Возвращаться длинным путём было бы слишком глупо. Да и по ближней лестнице выйти не в роли – значит разрушить образ. Но если… покинуть здание сразу и войти вновь с главного входа? Войти как все, и в полутьме пройти на сцену. Это не позор, это смелое решение, единство человека и народа…
Он потянулся, чтобы дотянуться до верхней ручки окна. Рама набухла и открылась лишь после сильного рывка. Он подобрал фалды сюртука, чтобы не испачкать его чёрное сукно, выдохнул и вымахнул из окна. Бетон боковой площадки надвинулся и больно ударил в неудобные подошвы реквизитной обуви.
Обтряхиваться было уже некогда, спектакль вот-вот мог сорваться, если уже не…
Пятый понял, что в упор смотрит в чьи-то нарисованные глаза. Они были чёрно-белые и без конкретно выраженной мысли. Точнее, мысль была, но вот уверенно её сформулировать он бы не взялся.
А ещё у него болела ушибленная нога.
Пятый отхромал на пару шагов, и стало видно, что глаза принадлежат женщине средних лет в платке со слегка приоткрытым ртом. Она была нарисована на большом куске фанеры, воткнутом на место разбитого окна. На скромных дверях, как-то теряющихся на фоне витражных окон во весь фасад, висел квадратный амбарный замок. Двери давно не красили, а витражи были в трещинах от давних повреждений.
– Отдыхаешь? – поинтересовались сверху. С края крыши свешивалась чья-то взлохмаченная голова.
– Просто курорт. Не хочешь присоединиться?
– Да уж стоило бы.
Голова утянулась за обрез. На крыше липко защёлкало. Позже застучали подошвы по металлу вместе с невнятным шипением – прогретая солнцем пожарная лестница была восхитительна на ощупь.
Пятый дохромал до края здания и заглянул за поворот. Чтобы добраться до входных дверей, Второму пришлось спуститься по лестнице чёрного хода и перелезть через стопки уложенных друг на друга бетонных плит. Такими же была выстлана прогулочная набережная у озера. Но зачем они были нужны здесь, где всё было забрано в асфальт и цемент?
Второй проследил взгляд Пятого и развёл руками:
– Сколько помню, они здесь лежат. Не пройти, не проехать. Так-то не важно, а вот если праздник… обходить с плакатом было очень неудобно. Приходилось подавать снизу, а это такой весёлый гембель – навязывать лозунг по сапогу да под ветерок. Мда.
Второй нервно отряхнулся – спереди он был густо измазан белёсой пылью. От него поднялось едкое облачко. Запах был настолько резким, что Пятый несколько раз чихнул.
– Ну хоть что-то не изменилось. Пыль массовой культуры всё так же отравляет попавший в неё организм. Ну, двинули? Или ты хочешь посмотреть ещё один спектакль?
Пятый оглянулся на нарисованную женщину.
– Да ну лесом! В жизни не видел более бестолкового представления.
Они спустились по широким ступеням на удивительно чистый тротуар. Даже канавы выглядели настолько чисто, будто их тщательно прометали каждый день. Второго это обстоятельство почему-то не удивляло.
За дорогой, под раскидистым деревом стоял павильончик. Пространство вокруг него было окружено условным заборчиком. У задней стенки павильончика стояли ящики со стеклотарой. За столиками никого не было – время перерыва ещё не наступило. Но если подойти и сесть за столик, можно заказать что угодно. Хоть прохладный лимонад в стеклянной бутылке, хоть мороженое, а для людей постарше – пиво и шашлычок. И всё это неторопливо есть под шум текущей воды, шуршание огромных листьев над головой под неторопливый говор почтенной публики вокруг…
Пятый потряс головой, отгоняя назойливое видение. Они отошли от странного здания с пироговой сеточкой на месте второго этажа. Сбоку у здания обнаружилось ещё несколько дверей. Особо глаз царапала двойная дверь, обитая мерзким лиловым дерматином, начинавшаяся сразу за поворотом. Пятый положительно не мог понять, зачем этому странному зданию, во-первых, вклиниваться в жилой район, а во-вторых – зачем ему так много дверей?
Они перешли переулочный перекрёсток, ведущий куда-то вглубь жилой зоны и зашли за дом, как вдруг Второй остановился.
– Погоди-ка.
Он похлопал себя по карманам, достал из резервного кармана банкноту и уверенно вошёл в дверь, почему-то находящуюся на месте окна. К двери вела грубая цементная лестница без всякого намёка на перила – грубая неуместная самоделка, сделанная гораздо позже самого дома. Конечно, тот не блистал красотой, но эта приступка выглядела бородавкой на его облупленном корпусе. Видимо, один из тех самых уродливых клонов более удачливого собрата.
Оставшись один, Пятый заскучал. Смотреть направо было небезопасно – там сидел чересчур заманчивый мираж. Слева переулок разветвлялся. Правая ветка сразу обрывалась в ближайшем дворе, левая же тянулась до выжженного пустыря, из которого торчали несколько обгрызенных до основных веток деревьев. Пустырь был слишком большим для обычного дворового пространства. Возможно, раньше это был сад. Но кому и зачем нужен сад посреди многоквартирных жилых домов?
Через пять минут Второй вышел обратно. Он был раздражён, но без особого акцента – видимо, ему потрепали нервы, но он добился того, чего хотел. В руках у него было две светло-зелёных бутылки.
– Валюту они, видите ли, не принимают. Президент, видите ли, не велит. – Второй хотел добавить что-то ещё, но сдержался.
Внутри оказалась минералка. Шипучая, холодная и вкусная даже без допуска на жажду и жару. Пятый принял пол-литра в организм, вылил ещё столько же сверху и понял, что жизнь, в общем-то, не так уж и плоха.
Второй явно думал так же.
Пятый ещё немного добавил и с сожалением убрал остатки воды в рюкзак.
– Слушай, а может, у него спросить, что тут происходит? Если он тут торгует, наверняка знает происходящее.
– Он не знает, что за здание расположено по соседству, а ты у него хочешь обстановку узнавать.
– А, кстати, что это за здание?
– А сам ты как думаешь?
– Не знаю. Там точно был зрительный зал и подсобные помещения. Дом Культуры или театр. Только маленький.
– Театр-театр. Если быть точным, драматический театр имени Пушкина. Достаточно занимательное здание, хоть внутри, хоть снаружи. Главное – не забираться глубоко в кулисы и не падать в яму.
– Оркестровую?
– Декорационную.
– Дай-ка угадаю. Ты здесь работал?
– Да. Случайно и недолго. Видимо, меня поэтому понесло ставить флаг к празднику. Повезло, что не успел.
С каждой минутой Второй становился всё более и более словоохотливым. Видно, он много носил в себе и теперь, при направленном стрессе, его начинало прорывать. Пятого это вполне устраивало. Во-первых, было не так страшно. Во-вторых – Второй знал явно больше, чем говорил. А единственный известный Пятому приём вытягивания информации – не мешать собеседнику говорить.
– Кстати, про эту лавочку. Это тоже своего рода социокультурный феномен. При всей своей неизбежной убыточности они продолжают существовать ещё долгие годы. Потому что человек, который её содержит, должен быть при деле. Это придаёт его существованию смысл. Вопреки всем внешним сигналам. Это его ороговевший кокон, из которого его можно вытряхнуть только точечной бомбардировкой. Но ненадолго – вне кокона такой отшельник долго не живёт. Впадает в отчаяние и быстро умирает. Но сам феномен имеет свои достоинства – например, он формирует некоторый островок стабильности, вокруг которого потом нарастает более конкретная польза. Как щепочка в качестве основания для клубка. – Второй выпустил лишний газ носом и допил остатки воды.
Подождав, пока вода усвоится, путники пристроили на спины свои рюкзаки и двинулись дальше. Общее настроение повысилось, и трудности передвижения по бестеневым улицам под палящим солнцем пока ещё не сильно давили на мозг. Вопрос был в том, как надолго это ощущение относительного комфорта продлится.
Следующие дома выглядели всё более пожухлыми и вдавленными в землю. Им всё труднее было продолжаться вперёд, образовывая благоустроенный проспект. Последний дом так и не смог вырасти из земли – вместо очередной многоквартирной стены торчал длинный и узкий полутораэтажный бетонный павильон непонятного назначения. Так и не испачкавшееся белое покрытие скрадывало его очертания. Пятый прищурился, но не смог определить, где у павильона начинается подъёмный пандус – он был как-то хитро замотан вокруг здания, всё время куда-то ответвляясь и выдавливая из себя ровные площадки.
Второй прошёл мимо павильона безо всяких комментариев, поэтому Пятый не стал задавать уточняющих вопросов.
На павильоне проспект наконец-то прервался на нормальный боковой съезд. Он закладывал дугу и поднимался на холм, обхватывая весь район. А за съездом, продолжая проспект, стояло здание, своим весом отодвинувшее начало холма. От пешеходных дорожек его отделяло огромное бетонное крыльцо, больше смахивающее на набережную – потому как была она вымощена знакомыми плитами зелёного камня и имела мощное полуметровое ограждение. Вся эта конструкция была поднята на добрых четыре метра от земли – будто архитекторы зачем-то решили придать зданию облик маяка.
Но тогда впечатление портили боковые ворота в здании на уровне цокольного этажа. Затапливаемый маяк – это как-то неправильно.
Пятый потихоньку начинал понимать стиль построения местной архитектуры. Чем важнее было здание, тем дальше оно отстояло от проезжей части, маскируясь и декорируясь насаждениями и архитектурными излишествами. То ли старалось выглядеть помягче, то ли стремилось дать лишние рабочие места тем, кто будет все эти излишества обеспечивать.
В родном городе Пятого, где все здания плотно жались друг к другу, а официальные здания носили следы приспособленчества, такого не наблюдалось. Конечно, там крупные здания тоже старались обособиться и отодвинуться от остальной суеты. Но всех их потуги в лучшем случае создавали буфер между ними и остальными. Не было плавности перехода от конкретной собственности к общественности.
Особенно это казалось новостроек, у которых декоративное пространство было сведено к минимуму. По такой классификации они вообще не тянули даже на малое уважение.
Пятый к ним так и относился.
Он хотел поделиться этими мыслями со Вторым, но постеснялся. По его прикидкам, здание выходило важности средней руки – оно имело изрядное архитектурное излишество и немаленькую клумбу перед нею. Но не образовывало улицу, а было на ней расположено.
Кивнув на здание, Второй сообщил.
– Дом Быта. Здание могучее, но с изменением цивилизации совершенно утратившее свое значение. Большое, но сравнительно безопасное.
Пятый пожал плечами. В данный момент здания этого города интересовали его только с точки зрения предоставления открытого тенька. Он уже усвоил, что тенёк в замкнутом пространстве здесь небезопасен.
Путники перешли дорогу и взяли ближе к зданию, благо под самым крыльцом проходила узкая заасфальтированная дорожка. Здание не прикрывало их от солнца, но давало некоторое ощущение подавляющей защиты от чего-то очень большого. От цунами, например.
Ограждение постепенно начало спускаться и превратилось в лестницу. Через три метра ограждение вновь начинало подниматься вместе с ещё одной лестницей и тянулось дальше. Видимо, кому-то зачем-то надо было разделить поток посетителей, при этом не оскорбляя их чувств.
Тут Второй резко остановился и Пятый по инерции обошёл его. Ограждение опять опускалось, показывая широкую, во весь бок крыльца, лестницу. А сразу за заасфальтированной площадкой перед лестницей и вытоптанного пустырька начинались деревья. Сухие, с длинными ровными стволами. С густо переплетёнными кронами, начинавшимися метрах в пять от земли. Смутно ему знакомые. И сильно ему не симпатичные.
Пятый сделал несколько шагов назад, чтобы ограждение закрывало его от деревьев. Ощущение смутного беспокойства резко ослабело, но не исчезло полностью. Пятый тронул Второго за плечо.
– Думаю, это твоя фраза – но глухие это какие-то места. Словно цивилизация где-то здесь и заканчивается. А дальше только трущобы.
– Не надо так пессимистично. Цивилизация здесь отнюдь не заканчивается. Она просто принимает другой облик. Там дальше огромный гаражный комплекс, прерывающийся на разрозненные цеха городского обслуживания, спрятанные за густыми зарослями. Хотя да, места действительно глухие и диковатые. Для чужих. А они здесь не ходят.
– А мы пройдём?
– Ну мы же не чужие, верно? Ты совсем чужой, я совсем не. Суммарно получается положительно.
Пятый промолчал, хоть и был уверен, что на этот раз Второй ляпнул глупость на уровне арифметики. Или логики.
Отвлечённые доказательства не были его коньком.
Второй прищурился, изучая кусок дороги у перекрёстка, видневшийся из-за лестничного ограждения. Видно, он не хотел выходить из-за укрытия на открытую дорогу. Пятый вполне его понимал – здание больше смахивало на волнолом, надёжно прикрывающий своих малорослых собратьев от невидимых, но разрушительных волн. Впечатление усиливали высокие окна, выдававшие высокие потолки каждого этажа.
– Здесь вообще-то граница парка проходит. И мне это не нравится. Идти вдоль него придётся достаточно долго. Может опять ухватить. И сильно вправо забирать тоже не стоит – там заплутать можно только так. Да и кто его знает, что там сейчас происходит?
– Что страшного может быть в гаражах? Страшно может быть только за ними.
Второй вежливо улыбнулся, демонстрируя, что оценил шутку юмора.
– А ты ходил по длинным гаражным рядам? Они все наглухо заперты и почти одинаковы – отличается лишь цвет ворот и форма навесного замка. Редко-редко встречается пустая нора, из которой кто-то вынес всё, оставив только бетонную коробку с дырой в полу. Они вполне могут замкнуться в короткую бесконечную ленту. А у меня плоховато с акробатикой, чтобы забраться наверх и уйти по крышам.
Пятый представил себе картину, отвернулся и сплюнул, чтобы избавиться от приступа отвращения.
– Не плюйся где попало – не верблюд.
– А где мне плеваться?
– В положенных местах.
– В урны, что ли? Где ты их тут видел?
Второй невесело улыбнулся.
– Это да. До ближайшей урны идти минут десять в любую сторону. Культурным здесь оставаться трудно – Второй хотел сказать ещё что-то не особо осмысленное, но поймал себя и резко замолчал.
Повисла пауза. Пятый поковырял носком ботинка растрескавшийся асфальт.
– А если не смотреть в его сторону?
– В чью сторону?
– Ну в сторону парка этого засохшего.
– Это как? Боковым прискоком? Устанешь так целый километр скакать.
Повисла неловкая пауза. Пятый потоптался на месте, после чего снял рюкзак и принялся обшаривать боковые карманы.
– Во!
Второй повернулся к нему, заранее скептически приподняв одну бровь.
Пятый держал в руках мятую кепку. Ходить в такой жаре, да ещё в этой халабуде – только лысиной преть. Но он всё-таки её не выбрасывал – на всякий случай. Пятый встряхнул кепку, надел набекрень и сдвинул козырёк так, чтобы полностью перекрыть обзор левому глазу.
Второй в сомнении пошевелил носом.
– Не панацея, конечно, но может сойти. Второй у тебя не найдётся?
– Откуда?
Второй подумал, снял рюкзак и полез в глубину. На свет показались фланелевые подштанники, запасной рулон туалетки в двойной упаковке – искомое находилось глубоко, иначе бы такие подробности быта не всплыли бы в общественном месте.
Второй нашёл то, что искал, одной рукой запихал лишние вещи обратно и стянул горловину.
– Лучше какая-то защита, чем вообще никакой. Хотя бывают случаи, когда лучше ничего, чем хоть что-то. И какой из случаев сейчас, хотел бы я знать.
С этими словами он решительно натянул набекрень обтёрханную шапку из кожзама.
Наверно, со стороны они выглядели потешно. Но Пятому было совсем не до смеха. Надо было смотреть строго перед собой и под ноги. Второй шёл впереди, но как-то неуверенно – видно было, что его так и подмывает поднять голову и осмотреться. Пятый пошёл бы впереди сам, но у него внутри отсутствовала карта этих мест.
Второго ещё немного позабирало вправо, но вскоре асфальт технической площадки перед воротами рембазы сменился обычным кюветом и он выровнялся.
Пятый осторожно приподнял голову, повернув голову вправо, чтобы не смотреть куда не надо.
Смотреть было не на что – они шли вдоль пустыря с выгоревшей растительностью. Впереди пустырь переходил в строго высаженную рощицу строевых ёлок.
Когда они подошли поближе, Второй полуобернулся к нему:
– Несмотря на кажущуюся неуютность, здесь есть и хорошее. Вот в этой роще, например, под Новый Год всегда можно было найти достаточно веток, чтобы сделать себе хорошую ёлку, чтобы на неё можно было нацепить все игрушки, которые хотелось. Да.
Пятый послушал бы его дальше, но его слух занимал посторонний звук, которого здесь быть не должно было.
Он резко обернулся назад – от перекрёстка в их сторону быстро ехал синий «Москвич».
Это его и насторожило. Отечественные старые машины сильно шумят мотором и часто издают другие посторонние звуки – хотя бы в силу изношенности. А этот только шуршал шиной по разогретому асфальту. Пятый настороженно вёл его взглядом. И когда автомобиль чуть вильнул, нацелившись прямо на них, он уже был готов к такому развитию событий.
У Пятого были здоровые инстинкты. При непосредственной опасности он спасался, не задумываясь над тем, насколько это эстетично смотрится со стороны и что при этом о нём подумают окружающие. Он цапнул Второго за рукав и резко дёрнул за собой – в сторону от дороги, в кювет. Совсем от удара это их бы не спасло, но тогда бы он пришёлся по касательной и рюкзакам.
Второго опять некстати заело, и потому хорошего рывка не получилось – они оба кулями свалились в кювет, который оказался неожиданно высоким. Пятый ещё мельком подумал, что он сделает с водителем, когда…
Тут сверху его догнал его же рюкзак и воткнул головой в траву, заодно надвинув темноту.
Он лежал носом в жухлой слежавшейся траве. Когда-то её подмочил дождь, она подгнила и высохла мягкими лохмотьями на месте листьев и колючих стеблей. Даже запаха не осталось.
Он поднялся на колени, выпрямился. В горле чуть першило, но это было терпимо. Рядом копошился другой, второй – и это было неприятно.
Впереди был высокий песчаный склон, местами обсыпавшийся под собственной тяжестью, со старыми съехавшими следами. Взобраться наверх по такому будет утомительно – ты спустишь вниз много-много песка. Внесёшь свой вклад в эрозию.
И полные сандалии песка впридачу.
Вверху, после неизбежной обочины, была мощёная белая мостовая. Только как-то странно мощёная – не камнем и без ощутимого узора. Ровная, плавная и чуть изогнутая – так, чтобы ступать было удобно. Прогулочным шагом.
Улица началась слишком быстро – он уже проходил какой-то по счёту дом. Их трудно было отличить – все небольшие, с закруглёнными углами, без выступающих частей – лишь иногда впереди торчала прямая балка. На ней висело что-то небольшое и несущественно лёгкое. Когда фонарь, когда флажок.
Светло-голубой, густой зелёный, жемчужный, приглушённый оранжевый – цвета варьировались от дома к дому, не мешая друг другу. Глаз время от времени выхватывал пятна настоящей зелени, но она была где-то там, за домами и не бросалась в глаза.
Он перешёл на другую улицу, потом ещё. На предполагаемом месте дома было водяное зеркало – для такого климата небольшой пруд действительно нужнее, чем ещё один дом. На этом широком пространстве не надо было экономить место, чтобы вместить…
Под коленкой оказался забор, и Пятый свалился в палисадник, проехавшись физиономией по колючей хвойной ветке. Снизу оказался тонкий слой опавшей хвои. Падать на него было не так унизительно, чем просто на землю.
Он вскочил и, прыгая на одной ноге, начал растирать вторую, шипя сквозь зубы. Когда нога перестала занимать голову, Пятый опять понял, что мир плотен, осязаем, неровен и неприветлив.
Второй обнаружился неподалёку – в соседнем палисаднике. Ему повезло меньше – он обнимал ствол акации – дерева красивого и выносливого, но весьма и весьма колючего. И сейчас он медленно, нелепо и осторожно снимался с разновекторных колючек.
Пятый помог бы ему высвободиться, но его занимала собственная отбитая правая нога. Удар пришёлся в кость, чуть выше того места, куда ему ударил подоконник, когда он выпадывал со второго этажа на свежий воздух.
Второй наконец отцепился от дерева и с неуместным кряхтением перелез через декоративное ограждение, окружавшее палисадник. Подошёл поближе и присел на бордюр – видимо, не знал, стоит ли предлагать помощь.
Нога постепенно угомонилась, и Пятый осторожно принял вертикальное положение. Покачался туда-сюда и с уместным зубовным скрипом перелез через своё ограждение. Подумал и присел рядом со Вторым.
Впереди через дорогу всё так же возвышался Дом Быта. Архитекторам было мало сделать его на пару этажей выше окружающих зданий – его ещё и подняли на бетонной подушке на несколько метров. Подушка выдавалась вперёд, на концах переходя в широкие, в корпус, лестницы. Кому и зачем потребовалось создавать поднятую прогулочную площадку при наличии нормального тротуара и газона за ним – было непонятно.
Нет, Пятый ничего не имел против. Здание выглядело значительно, чтобы сразу было понятно, что это не абы что, но зачем попусту изводить бетон? Есть же более простые средства.
Лёгкий ветерок и куцая тень вполне примиряли его с тем, чтобы просто сидеть и смотреть с философским видом на старое странное здание. Пятый протянул руку, сорвал травинку с колоском на конце, оторвал его и попытался сделать гусеницу. Сложил лодочкой ладони и попытался двигать колосок мышцами ладоней. Пересушенные остья неприятно тёрли кожу, и он разжал руки, уронив колосок на землю.
Второй сосредоточенно смотрел на носки своих ботинок. Видно было, что он опять замыкается в себе. Пятому это не нравилось.
– И что это было?
Второй завозился, устраиваясь поудобнее на бордюрной плите.
– По-моему, нам ясно дали понять, что этим путём нам не пройти. Ты заметил, что местность та же, но вот обстановка – совсем другая? Хотя да, ты же не местный.
– Да нет, знаешь – очень чётко ощутил. Изгибы земли все знакомые, а вот улицы – будто в первый раз увидел. Знаешь, я такой уютной застройки никогда не видел. Жить может, и не остался бы, но вот прогуляться было очень… хорошо, что ли. Гармонично всё.
Странно, но Второй выглядел умиротворённым. Похоже, видение пригородного архитектурного шедевра затронуло в нём тонкие струны. Настолько тонкие, что ему было наплевать на порезы от колючек и то, что он сидит по щиколотку в опавших листьях и невнятном мусоре.
– Ты и это тоже раньше видел?
– Да. Редкий случай, когда видения не пытались добавить лишнего седого волоса. Приятно хотя бы так увидеть другую жизнь – красивую, правильную и продуманную. Ту самую, из двадцать второго века.
Пятый понял, что это отсылка, но не знал – откуда. Поэтому он вернулся к волновавшему его вопросу.
– А с чего нам не выйти?
– Потому что восприятие как раз началось там, куда мы должны выбраться. Я думал дойти до реки и по ней уйти до ближайшего моста, но, похоже, искажение добивает и туда. А в таком развороте на мост соваться самоубийственно.
– Почему? – поинтересовался Пятый, хотя и подозревал ответ.
– Один из мостов официально называется… назывался Чёртовым, а вдоль второго идёт водосточный жёлоб, висящий на честном слове, потому что обе его опоры вымыло из грунта. Теперь они на нём висят в метре от дна. А третий – железнодорожный. Дальше думай сам.
Пятый подумал. Судя по встретившемуся ему мосту, здесь эти сооружения вели себя недружелюбно. Соваться под них, а тем более – на них, было откровенно опасно для жизни.
– Ты можешь внятно объяснить, что здесь происходит?
– Искажённое пространство. Словно кто-то писал под копирку один текст. Много-много раз, пока они почти полностью не вытерлась, а потом положил эту копирку на другой лист, тоже с текстом.
– Чё?
Второй почесал шею.
– Да я и сам точно не уверен. Просто здесь в некоторых местах при определённых условиях можно ощутить то, чего нет. Ну и по каким-то причинам что-то не даёт нам отсюда выбраться.
– Это я и сам заметил. Что, есть какая-то сущность, которая пытается привязать нас к одному месту?
– Думаю, не более осмысленная, чем ураган или землетрясение. Явление окружающей среды, только очень редкое. Беда в том, что оно может проявиться только при наличии достаточного сложного сознания. Остальные просто ничего не почувствуют. Эдакая слоновья ловушка, в которую может провалиться только слон. Ну или заблудившийся в джунглях танк.
Пятый понял, что Второй опять на что-то намекает, но решил не уточнять, на что именно.
