Владлен Лядский
Усилители смысла
– Да вы расист, батенька.
Второй примерился ответить на шпильку, но вздохнул и продолжил:
– Они как-то приспосабливали оставшиеся усилители. Те часто не выдерживали неправильного обращения и постепенно портились. Но они всё-таки натягивали свой слой смысла. Усилители постепенно менялись до того уровня, до какого новые обитатели могли его обеспечить. Но после небезызвестных тебе событий выработка смысла резко упала. И уцелевшие резко сдёрнули в те места, где усилители были под них наиболее заточены. Без их участия окончательно дала дуба оставшаяся часть ирригации. А без неё здесь мало что растёт – сам видишь, как здесь сухо. Да ещё в разгар лета. Да ещё неподалёку от Голодной Степи.
Второй подцепил носком ботинка лежащую банку и поставил её вертикально, после чего с силой пнул её в канаву.
– Так вот, генераторов смысла, даже самых простых, природных, почти не осталось. И тогда распрямились законсервированные в зданиях смыслы. Вместе с эмоциональными отпечатками создававших и обитавших там людей. Ветер достаточно быстро выдул крохотный наносной слой, и теперь мы имеем дело с глубоко впечатанным. И поскольку бытие определяет сознание…
– Погоди, при чём тут ветер?
Второй пожал плечами:
– Не знаю. Может, он как протока, которая не позволяет болоту застояться и зацвести. Только болото это ментальное. Нам очень повезло, что город был построен под разнообразной розой ветров – чтобы не скапливался токсичный смог. Сейчас же он спасает нас от захлёбывания.
– То есть хочешь сказать, что вот это всё творится в каждом городе-призраке?
– Отнюдь необязательно. До большинства поселений наверняка добралась природа. Да и другие города вряд ли имели столько претензий на светлое будущее. Сюда ведь очень много смысла впрессовано – сам же видел. Причём за очень короткое время. Так что концентрация здесь неадекватно высока. Думаю, что-то подобное если и будет наблюдаться – то только в каких-нибудь наукоградах.
Тут Второй чему-то хохотнул и вновь помрачнел.
– Мда, избыток смыслов и тотальный дефицит его носителей. Хотя обычно бывает наоборот. Вполне себе катастрофическая ситуация. Вот ты когда-нибудь задумывался о том, как выглядят последние минуты мира?
Они шли по узкому проходу между стадионом и длинным открытым помещением за трёхметровым забором, перебитые через каждые пять метров перпендикулярными бетонными плитами, покрытые сверху маленькими треугольными крышами.
– Знаешь, странно наблюдать за тем, как истекают последние секунды смысла, а ты никак не пытаешься исправить положение. Это время уже истекло.
Он не ответил, зачарованно смотря на корпус ракеты, воздвигнувшейся за стеной стадиона. Её белое тело, с толстыми чёрными полукольцами, обхватывавшими поочерёдно вторую ступень. Она медленно, бесшумно поднималась, являя всё больше себя, пока не показала толстые дюзы.
Он не увидел пламени – его вообще трудно разглядеть через чёрно-белую бленду. В сущности, цвет ведь более неважен.
– Трудно представить мир после себя. Осознание того, что останется родник, камень, из-под которого он бъёт, травинка, которая растёт рядом, засохший овечий катышек, от овцы, что паслась здесь когда-то. Они останутся. И пребудут вовеки. А тебя не будет. Совсем. В детстве это парализует и шокирует, как любой другой закон жизни. Но потом к этому привыкаешь. Я так и не привык, просто забыл. И сейчас в очередной раз вспомнил.
Ракета уже улетела, оставив нерасходящийся дымный след. На небе уже было десяток таких дымных полос, загибающихся куда-то вверх и вдаль.
Кинохроника конца человечества кончилась, мир постепенно обретал краски, уже готовый продолжать быть дальше и без людей.
Он ощущал себя всё более лишним здесь, будто прогуливал какой-то важный урок, безо всяких, даже внутренних причин. Дым постепенно растворялся, ощущение неизбежности проходило.
– Осталось не так уж много, придётся немного подождать, хоть это и немного неприятно. Пройдёмся?
Узкий заворачивающийся проход подходил к концу. За ним было что-то, что было уже неважно. Надо было выбрать, куда идти, хотя это уже не имело никакого значения. Ветер перемен будет дуть уже не для них…
В Пятом бурлили многие несказанные слова. Он просто не знал, какие сказать первыми. По Второму было видно, что он испытывает схожие чувства, но воспитание их ему не позволяет.
Им не полегчало. С ними произошло нечто большее. Из блёклой фотографии мир вновь превращался в пространство, наполненное жизнью. Не только природой, но и ими – носителями чуждых смыслов.
Дальше, в низине, стоял жилой квартал. Здания стояли как-то неправильно, незавершённо. Дворы обычно закрыты со всех сторон, а здесь закрывающей стенки не было. Ближайшие были развёрнуты подъездами к стадиону, словно он был встроен в этот квартал.
Хотя в этом был определённый смысл. Спорт ведь должен быть для людей, а не люди для спорта. И если это так – зачем лишний раз отгораживаться? Вон даже футбольное поле у ворот хоть и было закрыто сеткой, так ведь не для ограничения же! Просто чтобы мячи не улетали.
Тут Пятый поймал себя на том, что думает несвойственные себе мысли и взял себя в руки. Возвращение смысла – это прекрасно, но вот что с ним дальше-то делать? Пятый решил вернуться к текущим вопросам:
– Ну как, так пойдём, раз уж вышли?
Второй выдохнул:
– Не люблю это говорить – но давай вернёмся. Не люблю я это место?
– Тебе здесь по сопатке настучали?
– Да причём здесь это? Просто там лицевая часть, здесь – изнанка. Там хоть что-то работало, здесь давно всё брошено. Не сразу, конечно. Но так уж сложилось. А нам окольными путями сейчас ходить не стоит. Так что я предлагаю потратить две минуты и обойтись без лишних экспериментов.
– Да здесь эксперименты сами происходят, на каждом шагу. Не спрашивая разрешения.
Второй задумчиво постучал ногтём по зубам:
– Так, да не так.
– А как?
– Слушать меня надо внимательнее. Как ты уже заметил – вся искажённая реальность здесь основывается на истории того места, вокруг которого оно происходит.
– Что-то я не улавливаю связи между началом Третьей Мировой и стадионом.
– Узко ставите вопрос, как танцор ноги, батенька. Не только со стадионом, а с целым спортивным кластером, практикующим почти все виды спорта, культивируемые в Союзе. С поправкой, конечно, на климатические реалии. На лыжах тут не ходили. Так вот, спорт – это отличный способ снять стресс. Сбросить лишнее напряжение, страхи и опасения, зарядиться новыми впечатлениями и вновь к станку на благо Родины. И это постепенно накапливалось. Это для остальной страны холодная война – очередная пугалка. А здесь её остриё проходило где-то совсем неподалёку. Трудно совместить в себе тот факт, что кованый тобой щит опасен тем, что его применение означит собой твой окончательный проигрыш. Да и вообще, если ты заметил, в Союзе спорт так или иначе был связан с армией. А значок ГТО действительно кое-что значил. И предмет в школе назывался начальной военной подготовкой, а не как сейчас – основы безопасности жизнедеятельности. Фу, какая гадость. Хотя изучает во многом одно и то же. К тому же, вот эта вот длинная полоса высоких препятствий – многоцелевой тир. И этот проход почти не продувается. Так что мы были просто обречены ощутить что-нибудь. И наверное, не стоило при этом вести философские разговоры о тематическом прошлом. Можно даже сказать, что мы сами это и спровоцировали.
– Ну положим не мы, а ты.
Второй ехидно прищурился:
– С чего такая уверенность, гражданин? Мне над этим думать не надо – это ты наводящие вопросы задаёшь. Побуждаешь меня думать о том, о чём я бы предпочёл не думать. Может, мы здесь оказались вообще из-за тебя?
– Это почему ещё?
– Ну, например, потому, что ты лучше поддаёшься воздействию.
– А ты, значит, не поддаёшься.
– Поддаюсь, ещё как поддаюсь. Только я из него и выхожу быстро, что делает меня неудобной целью для любой идеологии. Только отвернёшься, а тут опять я как с чистого листа. А вот ты впитываешь плохо, но отдаёшь ещё хуже. И если тебя погрузить в нужный раствор и хорошо поболтать, ты будешь ещё долго хранить его свойства. А усилителям смысла нужен носитель смысла. Вот только носителю этот смысл нужно разъяснить, чтобы он мог его правильно носить. И тут удачно подворачиваюсь я, за компанию с тобой. И как бы я ни отбрыкивался, то всё равно оказался бы здесь. Разъяснять тебе или кому другому исторические подробности. А может, и нет. Потому как всё это не более чем версия.
Второй похлопал Пятого по плечу, обошёл тир с другой стороны и двинул обратно – на главную спортивную дорогу.
Дальнейшее перемещение по спортивному комплексу происходило без дополнительных отклонений. Разве что проходя мимо главного входа на стадион Второй вдруг загорелся желанием взломать кладовку, найти там блочные луки и пострелять по мишеням. Пятый посмотрел на него как на психа, и Второй угомонился.
Выхода он как-то и не заметил – просто за очередной огороженной площадкой был забор немного повыше внутреннего и дальше начинался парковый массив. Даже горизонтальные шлагбаумы, которые должны были перекрывать проезд, оказались разведены и привязаны к стенам маленьких домиков – видимо, билетных касс.
И тут Второй наступил на некстати развязавшиеся шнурки и чуть не упал. А когда он попытался их завязать по-новой, оказалось, что они затянулись в тугой узел. Что не прибавило Второму настроения.
– Знаешь, что я не люблю в походах? В них наступает такой период, когда переносить тяготы становится противно. Не то чтобы заканчивалось терпение, или усталость доходила до края. Просто вот разом хочется всё бросить, плюнуть и сесть под ближайший камень и ждать, пока тебя заберут и отнесут туда, где всё хорошо. Потом, правда, это проходит, но не сразу, отнюдь не сразу. Так вот, сейчас как раз такой момент.
Видно было, что Второй изо всех сил сдерживается, чтобы не психануть и не начать вести себя непристойно. Пятый смотрел на него и чувствовал, как внутри поднимается волна веселья.
– Ну ты-то чего лыбишься?
В этом виде Второй выглядел ещё смешнее. Пятый дозрел и засмеялся. Второй молча метал громы и молнии, но в конце концов не выдержал и мрачно заулыбался, покусывая губы.
Отсмеявшись, Пятый махнул рукой:
– Открою тебе страшный секрет. Так вообще по жизни бывает. А деваться некуда и приходится терпеть.
– Да. И это самое хреновое. – Второй так же резко успокоился и вести себя некультурно раздумал.
Они перешли дорогу. Пятый зачем-то смотрел влево и вправо, хотя никаких машин здесь быть не могло.
– А тебе не кажется, что нас очень прозрачно предупреждают, что хода сюда нет? – Пятый кивнул на вбитый в асфальт железный прямоугольный барьер, покрашенный в белые и красные полосы.
Второй подошёл поближе и пощёлкал ногтём по барьеру.
– Ты смотри, его кто-то недавно красил. Надо же. Не боись, это для транспорта. Пешеходу путь здесь всегда был открыт. Но если ты сомневаешься – чуть левее дорожка есть. Можешь по ней пройти. – Второй обогнул барьер и зашёл на аллею.
Пятый посмотрел на дорожку, барьер, Второго, выдохнул и обошёл барьер с другой стороны – там тенёк был погуще.
Место четвертое. Роща необъективности
Это место больше напоминало лес. Немного облагороженный странный лес, в котором есть только деревья. Ни подлеска, ни травы, ни молодой поросли. Даже пней и тех не было – их заменяли выпирающие из-под земли корни.
Видимо, деревья были посажены давно и успели дорасти корнями до слоя, в котором всегда есть вода. Листвы на ветках было немного, но она была, порождая неполную, но постоянную тень. После часов солнцепёка это было приятно.
– Грустно здесь как-то.
Второй перепрыгнул канаву, подошёл к дереву и положил руку на кору. Постоял немного и прыгнул назад.
– А что ты хотел? В каждом хорошем парке есть две части – дикая и цивилизованная. Приватности и мороженого хочется всем. Время от времени. Но в моём детстве они поменялись местами – цивилизованную растаскивали на металлолом, а в дикой возник ещё один признак эпохи первоначального капитала – барахолка. И даже когда жизнь более-менее устаканилась, барахолка продолжала собираться. Такой вот центр культурной жизни утром по субботам. А сейчас и этот искажённый смысл больше не действует. И это место раздирает внутреннее противоречие. И ты это чувствуешь.
– Да что ты заладил всё – смысл, смысл? Ты же сам сказал, что это не более чем теория. Или ты что-то знаешь?
– Не сильно больше твоего. Я не могу даже сказать, является ли наше присутствие здесь чьей-то волей или просто так легли карты. Но я точно могу сказать, что нас слишком мало для того, чтобы безопасно находиться здесь. Слишком много накопленного смысла на одну человеческую особь. Было бы нас человек пять, а лучше – десять, тогда можно было бы о чём-то поговорить. Возможно, что таких приступов искажения реальности можно было бы избежать. Так, висело бы что-то в воздухе, да время от времени кого-нибудь бы накрывало. Вот, правда, ночью было бы не по-детски некомфортно. Но тут уж ничего не поделаешь. А если по совести, то для приведения этой местности в более-менее привычное состояние нужно людей под тысячу. И желательно селить их компактно, а вечером пересчитывать и покрепче запирать ворота. И лишь со временем расселять их шире и шире, когда вокруг них поднакопится привычного им смысла.
– Ну ты хватанул. Кто ж это делать будет?
– Вот это самое печальное – что некому и незачем. Сохранять это место ещё как один населённый пункт? Есть много других и без таких ментальных сложностей. Возродить его как город будущего? Время ушло, сменились приоритеты и хоть немного, но поменялись люди. Лучше уж делать его по новой, в новом месте и с новыми целями. Толковее выйдет. Поэтому не будем ломать над этим голову, и будем стараться отсюда выбираться. Вдвоём оно, конечно, непросто, но поодиночке – это нас убьёт. Сведёт с ума. Не со зла – просто по превышению предельно допустимой концентрации.
– Оно бы, конечно, хорошо. Вот только идти куда, Сусанин? Это ты местную географию хоть как-то представляешь, я-то вообще ни бум-бум.
Второй задумался.
– Да тут много вариантов. Парк достаточно большой, и по нему много куда можно выйти.
– Если тебе трудно выбрать, я могу подкинуть монетку.
– Дело не в монетке. Просто любое место мне так или иначе мне не нравится.
– Может, потому что тебе вообще здесь не нравится?
– А знаешь, ты прав. Мне здесь не нравится. Хотя бы потому, что я не собирался сюда возвращаться. Каждый поворот и каждый перекрёсток будит малоприятные воспоминания, которые я успешно прятал по углам много лет. Но я не об этом. Чем крупнее здание и важнее было его предназначение, тем оно для нас рискованней. А проблема в том, что при всём обилии выходов, парк со всех сторон окружён такими зданиями. Влево пойдёшь – в Управление упрёшься. Чуть назад возьмёшь – в больницу. Прямо пойдёшь – в Техникум. Вправо пойдёшь… в общем, там тоже есть чему помешать.
– А назад нам не надо, мы там уже были. Слушай, чем тебя так это ПТУ так напугало? Или у тебя проблемы с образованием?
– У меня диплом с отличием, если это тебя волнует. Вот только Техникум строили тогда, когда ещё семь лет школы было достаточным образованием. И учили тогда только востребованным профессиям. И работал он целиком на обеспечение потребностей Комбината – от геологоразведки и прокладки шахт до создания центрифуг для обогащения урана. А это ювелирная работа, где ошибка может привести к занимательным последствиям. Не Чернобыль, конечно, но паре тысяч человек жизнь об колено переломает. Так что по размерам и техническому оснащению он утирает нос почти любому заштатному институту. И нам к нему ну вот никак не надо. Хотя бы потому, что мы с тобой там даже вступительные экзамены не сдадим. Я по медосмотру, ты – из-за неумения взять простейший интеграл в уме – Второй улыбнулся.
– Можно подумать, ты возьмёшь. Ты зачем нас тогда сюда завёл, потомок Сусанина?
– Я хотя бы помню, что когда-то это делал. А завёл нас, потому здесь тенёк. А по жаре я думаю совсем плохо.
– Аргумент. Ну так что ты предлагаешь?
Второй поднял глаза вверх и начал вспоминать маршруты, помогая себе руками. Потом опустил руки и посмотрел на Пятого:
– У тебя как с переносимостью символизма?
– Чего?
– Ну если ты хочешь сделать пафосную вещь, у тебя это получится?
– Если хорошо подготовиться, то получится. А что?
– Есть идея уйти отсюда так же, как пришли. Через барьер. В цивилизованной части есть такой же выход. И там стоит такой же барьер, только крашенный в другие цвета. И вот за ним есть малоизвестный переулок, который пролегает на равном удалении от всех крупных объектов. И там дальше можно будет проложить маршрут по таким же малозначащим местам.
– Звучит привлекательно. Как к нему пройти?
– Простейшим образом – сейчас прямо и до забора. Потом влево и не сворачивая с дорожки – она нас куда надо и выведет. Можно свернуть несколько пораньше, но что-то мне там сомнительно. А забор, как мы выяснили – вполне подходящее ограждение от посягательств на наше поведение.
– Ну и двинули тогда, чего рассусоливать.
Они спокойно проскочили перекрёсток, когда Пятый понял, что был несколько оптимистичен по поводу леса. Кроме дорожек попадались лысые полосы, на которых изредка торчала только высохшая трава. Дикая часть парка резко теряла своё очарование.
Они быстро упёрлись в широкую калитку и забор из рабицы, за которой невооружённым взглядом проглядывало мощное здание, при одном взгляде Пятого обуяло подзабытое ощущение завзятого троечника перед контрольной.
– Кажется, мы правильно сделали, что через него не попёрлись.
Второй подошёл к калитке и присмотрелся:
– Да мы бы и не смогли бы. Заварено наглухо.
– Зачем?
– А чтобы посторонние не шлялись. Кому надо – зайдёт через главный вход. Ладно, нам налево.
– А если по этой дорожке направо?
– Выйдешь с задней части к кукольному театру. Как у тебя с ролью Буратино?
Пятый буркнул:
– Плохо.
И пошёл в нужном направлении.
Забор всё тянулся и тянулся. Его сплошь оплело какими-то зарослями, сквозь которые ничего толком и не разглядеть. В сочетании с деревьями создавалось ощущение просторного, зелёного – но коридора. А коридоры Пятому не нравились.
Потом заросли неожиданно прервались – к забору вплотную подходила полуразобранная металлическая стенка. В прорехи проглядывало большое техническое железо.
– А это что за ангар под открытым небом?
– Кажется, турбина в разрезе. Горного же инженера в аудитории не подготовишь, ему практиковаться надо. Вот они на практике все механизмы изучали. Там дальше ангар с узкоколейкой стоит. И внутри стоят вагонетки и прочее проходческое оборудование. А рядом бетонный куб для тренировки с отбойным молотком.
Голос у Второго ощутимо потеплел. Пятый посмотрел на него:
– Впервые слышу, как ты что-то здесь хвалишь.
– Да, любил я здесь ходить в детстве. Да и сейчас – испытываю, знаешь ли, слабость к железным дорогам и большой технике.
Пятый окинул взглядом размеры ангара. Метров десять в длину. Действительно, немаленькая техника.
– Самое обидное, что у Техникума был шанс выстоять. Он действительно давал специалистов мирового класса. На таких всегда есть спрос. Да и технологии в горном деле меняются очень неторопливо.
– И что же его подвело?
– Исходный материал и производственная практика. Изначально обучаемые – потомки основателей и первопроходцев, людей изначально отобранных. А после – потомки потомков, в которых исходные качества были закреплены. Но вот с массовым притоком местного населения ситуация, мягко говоря, рухнула. Сначала на с хорошего на обычный уровень, а когда всеобщий кризис докатился и до начального образования – так и на захудалый. А тут ещё и сокращение добычи и крах методики дообучения молодого специалиста на месте. Поневоле заскучаешь.
– Слушай, что ты всё время говоришь – местные, местные. Ты сам, что, не местный?
– Не совсем. Понимаешь, когда город только образовывался, людей сюда сгоняли со всего Союза. Пёстрая толпа всевозможных национальностей – от евреев и немцев до крымских татар. Местные тоже встречались, но очень немного. Ну не проходили они образовательный ценз. Не по причине снобизма – просто в городе занимались очень другими делами, чем в остальной республике. А так я потомок потомков. Правда, из того времени, когда остались только кирпичи и осколки.
– Опоздал родиться?
– Не совсем так, но что-то типа того. Законы начали меняться и не все смогли под них подстроиться. Хотя бы потому, что никто точно не знал, как они выглядят и что за собой принесут. А предсказатели будущего здесь не делали. А может и делали, вот только они безнадёгу показывали, вот их в брак и списали.
И люди оторвались от своих обычных дел и поняли, что циклопическая колонна, поддерживающая иллюзии их мира, рушится конструкцией сопоставимого размера. А после распада становится видна ещё одна. Красная такая, с крепким вентилем. Вот только привычные причинно-следственные связи начинают разрушаться. И вот есть забор, а через него уже не перелезть – законы движения вверх уже не существует. И ты падёшь жертвой случайно забрёдшей дикой собаки – ведь для неё действуют другие законы и против которых ты бесполезен. И забор есть, вот только средств для его преодоления уже нет…
Собака настырно дёргала его за штанину. Пятый резко брыкнул ногой – собака с визгом отскочила и обдала его отборным лаем. Пятый попытался принять более вертикальное положение и понял, что застрял.
Всегда есть такое место, куда не ступает нога человека. Не в смысле, что это неизвестные куски пространства, куда можно попасть только случайно. А вот места, куда никто не заходит, потому что вот совсем незачем.
Вот он и был сейчас в таком месте – между концом забора, началом стены и разлапистым стволом дерева. Его неудачно развернуло, и теперь он не мог толком ни повернуться, ни вывернуться – всюду мешали или руки или рюкзак.
Собака продолжала его облаивать. Не то, чтобы он вторгся на её территорию, или она клянчила пропитание – нет. Хотя ей не помешала бы даже худая кормёжка. Просто она собака, а он – посторонний. Его нужно обгавкать, а если представится возможность – ещё и цапнуть.
Закон природы.
Да, закон. Иллюзия, которая разрушена для него, но ещё действует для неё…
Пятый затряс головой, не давая захватить себя по новой. Поднапрягся и под треск ткани стал вырываться из дурацкой ловушки. На пятом рывке рюкзак подался, и он пробежал по инерции несколько шагов, едва не влетев в разросшуюся поросль.
Да, выбираться из мест, где никто не ходит, тоже весьма неудобно. Приходилось выбирать куда поставить ногу в зелёно-колючем ковре. А на третьем шаге он зацепил ботинком тонкую ржавую проволоку, которая запуталась при следующем шаге. И отказывалась сниматься, пока он не нагнулся и не размотал её вручную.
Впрочем, на пятом шаге неизведанные области закончились и он опять выбрался на дорожку. Собачка крутилась у другой стороны дорожки и время от времени настороженно на него погавкивала.
Пятый похлопал по карманам и ощутил приступ бесполезного сожаления. Собаку было бы неплохо чем-нибудь угостить – она-то в его бедах точно не виновата и в жизни ей явно везло меньше. Но у него с собой ни колбасы, ни мяса (по такой-то жаре), ни даже хлеба. Одни консервы да крупа. А их открывать, откладывать, потом морочаться с недоконченной банкой…
Из ниоткуда выскочил Второй и толкнул его, отскочил, ухватил за лямку и поволок за собой, не сбавляя темпа. Собака отскочила на безопасное расстояние. Посмотрела на двух ненормальных двуногих и, привычно поджав хвост, побрела по привычному маршруту в поисках съестного.
Болела передняя лапа, порезанная разбитым стеклом возле мусорных баков.
Бежать задом наперёд было неудобно, поэтому Пятый повернулся. Запоздало мелькнула жалостливая мысль, что всё-таки не стоило рассусоливать и открыть собаке банку тушёнки. От него не сильно убудет, а она ещё неделю на этом комбижире протянет. Что тут жрать-то? Тут же наверняка даже мышей нет, не то что крыс.
Одни тараканы.
Он сбился с шага, чуть не полетев кувырком. Резкий рывок вернул его на ноги.
Нёсся Второй совершенно неэкономичным ритмом, переходя иногда на прискок, когда ему казалось, что не хватало скорости. Из-за этого подстроиться под его ритм было невозможно и Пятый понял, что ещё минута – и он выдохнется.
Аллея становилась всё реже – они то и дело пробегали через солнечные пятна. По бокам опять надвигались задние стены каких-то учреждений – уж в таких-то тонкостях Пятый разбирался.
Если аллея не кончится тупиком, то тогда их вынесет в какой-то боковой проулок.
Аллея неожиданно закончилась и на них с размаху обрушилась жара. Прежде чем ненадолго потерять фокусировку, Пятый заметил неуместную здесь помойку, разложившуюся у более солидной стены.
Стены сжались так, что между ними осталась только дорога. Ну и ещё помойка.
– Бежим, бежим, бежим! – в голосе Второго сквозил животный страх на грани паники, а Пятый почувствовал, что он вот-вот уже всё.
Пятый мельком увидел бетонный забор с небрежно заделанной кроватной сеткой дырой, тут же перешедший в беседку с искусственным покрытием. Деревянная крыша давно облупилась, но чувствовалось, что даже в такую жару в ней неплохо посидеть. А после можно освежиться в бассейне, который есть буквально рядом. Он совсем мелкий, для детей, но…
Второй больно дёрнул его за руку, ускоряя движение. Пятый замотал головой, от чего чуть не запутался в собственных ногах. Слева проплывало какое-то культурное здание. Небольшое, но с чувством изрядного собственного достоинства. Ему и сейчас было что сказать, этому заслуженному зданию.
Здание неожиданно закончилось. На фронтоне в специальных нишах ещё проступали яркими буквами афиши, но Второй прошипел сквозь зубы:
– Вперёд давай!
Бежать в солнцепёк – последнее дело. Пятый почти физически чувствовал, как глаза стучат по неожиданно широким глазницам. Как давит сверху невидимая белая рука, сжигающая и ввинчивающая в пересохшую землю.
Хуже было, когда они остановились. Хватило их от силы метров на сто вихляющегося бега, но и это незначительное усилие вызвало сильный приступ головной боли и мерзкой одышки с колотящимся в горле сердцем.
Второй кое-как добрёл до ближайшего дома, обессилено привалился к стене и медленно сполз на землю. Дать прохладу стена не могла – солнце светило вдоль улицы, а все деревья были давным-давно вырублены.
Пятый кое-как уполз с проезжей части, но до Второго не добрался – свалился в кстати подвернувшуюся канаву. Лежать в цементном ложе было не ахти как удобно, но стыдить его всё равно было бы некому.
Этика и эстетика применимы только к обществу. И до тех пор, пока они не начинают мешать уже непосредственно выживанию.
Надвинутый сверху капюшон несколько облегчил солнечный удар. Отлежавшись и отплевавшись, Пятый вылез из канавы, утёр потное лицо (заныл обгоревший нос) и поинтересовался:
– Ну и ради чего был весь этот кипеш? Там что, был ров с акулами капитализма?
Второй, опираясь на стенку, принял вертикальное положение и махнул рукой – пойдём, мол. Пережив сильный приступ страха, сейчас он всячески старался загладить свою слабость – дёргал руками, прибавил пружинистости в походку. Даже голос зазвучал громче, то и дело срываясь в крик.
Пятый с удовольствием двинул бы ему пониже шляпы – за всё сразу. Вот только мешала природная незлобивость и острое нежелание накалять обстановку, уже и так хорошо забежавшую в истерическую фазу.
Второй между тем разглагольствовал. Правда, не забывая держаться правой стороны улицы, поближе к домам:
– Что такое город повышенной комфортности? Это не только отсутствие коммуналок, подворотен, пьянствующих и тунеядствующих личностей. Это ещё и доступность инфраструктуры. Чтобы два шага вперёд – школа, два шага назад – детский сад. Шаг влево – техникум, шаг вправо – кукольный театр, а прыжок в сторону упирает носом в летний кинотеатр. И чтобы всюду – без очередей. Согласись – правильное начинание. Чтобы на каждой улице – по культурному сооружению. Да не по одному, а штук по пять. Чтобы культура поддерживалась и возрастала. Поэтому – даёшь новый детский сад со всеми причиндалами! Невзирая на обстоятельства. – Второй заперхал.
Пятый спокойно ждал продолжения. Сплюнув густую слюну, Второй утёрся рукавом и продолжил.
– Но материализм материализмом, а ставить детский сад на бесхозное кладбище немецких военнопленных – это знаешь ли, чревато даже по социалистическим меркам. Даже если их предварительно перезахоронить. В общем, место оказалось дурное. По назначению сад так толком и не заработал. Потом он горел, потом с ним ещё какие-то неприятности случались… Нет, днём – детский сад как детский сад. Пустой только и что-то в воздухе витает… слабоощутимое. Полтергейсты иногда шалят. Особенно при скоплении людей. Но можно внимания на них не обращать. Главное – держись открытых мест и второго этажа, не заглубляясь внутрь корпуса. Обходи стороной технические службы и не суйся в подвал – и экскурсия пройдёт без эксцессов. И да – лучше отселись на квартал-два дальше. А то нездоровая что-то аура у этого места. Нет-нет да по окружающей территории зацепит. Поэтому антисоциальных личностей и сомнительного элемента вокруг всегда было больше, чем в среднем по городу. – Второй поёжился, отгоняя неприятные воспоминания.
– И ты туда ещё карапузом на продлёнку оставался. И на тихий час к тебе всегда приходил скелет с двумя молниями на черепе и ржавым шмайсером.
Второй подобрался, чтобы выдать злобную колкость, но так ничего и не выдумал:
– Бог миловал. Но вот подростком одно время надолго оставался на территории. Хорошо хоть не на ночь и в большой компании. Позже соваться на территорию как-то не тянуло. Своих бед хватало.
– То есть при неведомой ерунде всегда лучше держаться подальше от кладбищ. Так, что ли?
Тут Второй остановился и сделал виноватое лицо:
– Нет. Видишь ли, я опираюсь на видения и по ним стараюсь проложить приемлемый маршрут. Так вот, на картах видений на его месте – слепое пятно. Я никогда про него ничего не видел.
– То есть ты боишься неизвестности.
– Да – кивнул Второй – до одури.
