Владлен Лядский
Усилители смысла
Он сделал несколько шагов и ступил на карниз. Присмотрелся и увидел открытое окно на третьем этаже. Несколько низковато, но пролезть можно. Он пригнулся, свернул плечи и пролез, но зацепился носком за бортик и свалился внутрь.
Здесь его уже ждали те, кого он должен выбрать. Одно из трёх. Он выбрал все три, что было не по правилам. И коридор задрожал от шага того, кто следил за соблюдением.
Он встал, размял кулаки и подвигал шеей. Он был готов защитить своё.
Шаги становились всё ближе и громче. Ощущение угрозы нарастало. Он встал в боевую стойку, готовый встретить опасность лицом к лицу.
Первый удар пришёл сбоку.
– Хорош разлёживаться – Второй весьма невежливо тыкал его кроссовком в бок.
Пятый попытался поставить руку для опоры на подъёме и понял, что под ладонью не ровная поверхность. То есть ровная с одной стороны, с другой тоже, но посередине – нет.
Он поёрзал ладонью, выбрал место поровнее, опёрся на него и поднялся. Посмотрев себе под ноги, он понял, что лежал на макете города. Ну или на том, что от него осталось. План города был сделан на больших чёрных квадратах прессованного картона, соединённых между собой в какие-то блоки. Пара сложенных блоков лежала в стороне, нескольких точно не хватало, а те на которых он лежал – сдвинуты. Да и сам план был очень специализированный – весь в изогнутых синих, красных и зелёных полосах.
Видимо, раньше план висел на стене – прямоугольный кусок на стене не так сильно выгорел, как остальная краска. В любом случае, ловить тут больше было нечего – это он чётко ощущал своей шкурой.
– Тебе удалось, что ты хотел?
– Погоди, ты что, не ходил? Мы же вместе по набережной ходили, там ещё фонари такие странные были. Потом ещё всё ужалось, и можно было быстро поверху всего ходить.
– Стоп – Второй поднял руку – Набережную помню, фонари помню. К нам ещё патруль прицепился чего-то. Но я потом долго подглядывал за разгрузкой топливных цистерн. Если ты что-то и видел, то видел уже один.
Пятый поднапрягся. Да, когда он активно перемещался, то перемещался он уже один.
– Была карта. И на ней были отдельные выпуклые здания. Но… понимаешь – Пятый замялся.
– Перед глазами стоит, но пояснить не можешь? Полное ощущение знания, но без нужных слов наружу?
– Да.
– Неприятно, но не смертельно. Нормальный эффект ложной памяти. Зато мы проверили предположение и остались при своих. В нашей ситуации уже неплохо.
– Ты это, извини.
– За что?
– Ну что мы время попусту потратили.
Второй махнул рукой:
– А, мелочи. Зато я теперь понял кое-что, что давно не мог сообразить.
– И что же?
Второй с сомнением посмотрел на перила – просто спуститься или вспомнить детства и съехать по ним? Победила взрослость и он пошёл по ступенькам, ведя пальцами по краешку перил.
– Понимаешь, раньше мне среди видений попадались некоторые наособицу. В них география была более-менее на месте. И облик улиц, окружающего мира – тоже. И, поведение людей тоже в ключе. Но вот в общем непохоже и всё тут! И ощущения от них другие. Не такие засасывающие и бьющие по нервам. Хоть и пафосно, но вот было чёткое ощущение в них нового порядка.
У Пятого промелькнули неприятные ассоциации:
– Это как?
– Ну кто-то же обдумывал, как оно всё будет дальше. Не всё же должно меняться. Сначала одно, потом другое. Вот это обдумывание и отпечаталось.
Они вышли в холл. Рюкзаки так же лежали на деревянных креслицах у стены, а футляр так же был придвинут к стене, чтобы случайно не зацепить ногой. Пятого этого порадовало – искажения никак не воздействовали на неодушевлённые объекты.
Больше в такт собственным мыслям, чем в тему разговора, он спросил:
– И что это нам даёт?
– Нам? Скорее всего – ничего. Но я решил старый вопрос и это меня радует.
На улице Второй прищурился на закатное солнце:
– Вроде ненадолго прихватило. Теперь ты наэкспериментировался? Можно продолжать идти по выбранному маршруту?
Пятый не ответил. Он видел то, чего видеть никак не мог.
– Э-эй! – Второй помахал рукой у него перед лицом. Пятый отмахнулся:
– Да иди ты! Сам лучше посмотри.
Второй быстро повернул голову влево-вправо:
– Ну?
– Да посмотри ты!
– Да куда?!
Пятый с усилием повернул Второго:
– Да посмотри ты! На углу!
Второй честно уставился в указанном направлении. Пятый скосил глаза – Второй то и дело сощуривался, смотрел то левым, то правым глазом. Один раз даже надавил пальцем под глазное яблоко.
– Извини, но ничего сверхособенного я в этом здании не вижу.
Пятый растерялся. Он не знал, как объяснить, что это охряно-розовое здание, построенное Владимиром Маяковским, носящим название «Политика». Органично вписанное в мокрый осенний пейзаж. Спереди нормальное, хоть и устарелое, сбоку скособоченное, сзади такое, что и вообще не описать.
Второй выгнул голову и заглянул Пятому в глаза снизу вверх, отчего Пятый сразу повернул голову в сторону – такой взгляд не подходил Второму. Не в смысле Второй не мог так смотреть, или Пятый не мог воспринимать такой взгляд, но вот всё это вместе… Пятый почувствовал себя на экзамене со вторым дополнительным вопросом.
Второй убрал голову и ещё раз прищурился на дом.
– Так, кажется, понимаю. Это здание двухэтажное, с нелепым полукруглым выходом на скат шиферной крыши?
– Нет.
– В нём почти нет архитектурных излишеств. Только окна, никаких балконов или лоджий.
– Э-э…
– Оно выцветше-пыльного канареечного цвета?
У Пятого резко закружилась голова, он пошатнулся и сделал несколько шагов, ловя исчезнувшее равновесие. Поймав устойчивое положение, он опять посмотрел вперёд.
Дом как дом. Такой же, как и дом позади них. Жёлтый, облупленный. Построенный углом. Почти такой же, как и через дорогу.
Пятый со стоном помассировал глаза:
– Может, ты и сейчас сможешь объяснить?
Второй прищурился на дом-перевёртыш.
– Пока нет, но думаю, что что-то соображу. Особенно если мы перестанем терять время и уже пойдём.
Пятый был недоволен, но промолчал. Он не любил, когда его попусту подгоняли.
Они дошли до перекрёстка и повернули налево. Пятый опять посмотрел на дом. Тот был всё такой же жёлтый и обшарпанный. Безо всякого намёка на утончённый изыск. Признаваться в этом не хотелось, но охряная политика ему нравилась куда больше.
Второй опять выглядел погружённым в себя, но только активно погружённым. Внутри него булькала и стремительно прорастала идея. Она была новая, красивая и блестящая. Её нужно было срочно высказать, пока она не потеряла свой глянец и не перешла в разряд неприложимых теорий. Пятый решил ему в этом помочь:
– Сообразил чего-нибудь?
– Думаю, да. Вот скажи – ты себе веришь?
– Верю. А кому тогда верить, если не себе?
– А теперь крамольная мысль – с чего ты решил, что то, что ты видишь в данный момент – истина в последней инстанции? Где основания верить собственным глазам? Где сертификат об исправности механизма действия всех уровней твоих нейронных цепей? Вот то-то же. И даже его наличие есть лишь свидетельство того, что где-то внутри тебя есть нейрон, который считает её существование истиной. Можно, конечно, развить эту мысль ещё дальше, но тогда можно убрести в солипсизм. А это противно.
– Проще можно?
– Даже нужно. Усилители смысла, как ни странно, усиливают смыслы. В обе стороны. Как заложенные в них смыслы, так и смыслы внешних пользователей.
– Погоди, дай сообразить – они что, вписывают нас в общую канву событий?
– И это тоже. Они изменяют наблюдаемую картину в соответствии с нашими слепками.
– Так у меня нет никаких слепков вот этого всего.
– Правильно, нет. Ты же здесь никогда не был. А я про этот дом предпочёл не вспоминать. Поэтому ты увидел то, что отозвалось из твоего околосознания на внешний запрос. Наверно, получилось интересно, иначе ты бы не обращал на это моего внимания.
– Ну я, это… того… оно такое…
– Не продолжай. С ходу это не выразишь – много слов истратишь, а впечатление так и не составишь. Сам пробовал неоднократно. Просто постарайся запомнить, потом как-нибудь подробно обсудим.
Пятый кивнул.
– Постараюсь. Но всё-таки про слепки. Потом же всё стало, как ты описывал. Почему?
– Ну да, ты же обратил моё внимание. Я поднапряг память, твой более слабый слепок был замещён твоим мнением о моих словах, ну и моей памятью об этой части пространства. И поскольку он был ближе к реальному положению дел, ты и увидел то, что увидел.
– Был ближе?
– А с чего ты решил, что моя память не шутит со мной шутки? Ещё как шутит. Но врать всегда нужно как можно ближе к правде.
– То есть правды вообще нет? – Пятому мысль не понравилась категорически.
– Ну почему? Где-то она точно есть. И мы её вполне наблюдаем. Но с определённой долей вероятности.
Пятый повернул голову, не желая продолжая обсуждение. Такие отвлечённые материи были не для него. Правда со степенью вероятности… придумают же люди. Но оставлять последнее слово не себе было бы неправильным.
– А насколько вот это вот – Пятый обвёл рукой – реалистично?
– А давай не будем проверять. Мне ведь и так хватает.
– Что, боишься, что к стенке поставят?
– Насколько я знаю, здесь к стенке не ставили. Это обязанность специализированного учреждения. А я про такие здесь не знаю.
– Ещё бы ты знал.
Второй пропустил колкость мимо ушей.
– Но в принципе, если постараться, можно найти место, где ещё сохранились смыслы времён основания города, когда он был почтовым ящиком, обмотанный колючей проволокой. И схлопотать пулю от часового на вышке. Или нарваться на спятившего вахтёра с табельным ТТ, который здесь варится куда дольше нашего. И даже если его после выстрела схватит инсульт, а патроны закончится, меня это нисколько не порадует. Потому как стрелять он будет на поражение.
– С чего такая уверенность?
– Был как-то знаком с этими специализированными тётеньками.
Пятый ещё не исчерпал свой запас колкостей:
– Слушай… а тебе не кажется, что ты слишком эгоцентричен?
– Ещё как кажется. Так появляется ощущение возможности собственного влияния на мир. То есть как раз того, чего нам сейчас не хватает.
Второй помолчал ещё немного.
– Да, немного о нашем эксперименте. Не расстраивайся – кое-что мы всё-таки выяснили. Например, то, что мы можем провоцировать искажения. А значит, гипотетически можем ими управлять. Знать бы ещё как. Пока что они для нас так и остаются гранатами без запалов.
– Это ты намекаешь, что мы как обезьяны с гранатой?
– Даже хуже. Обезьяна не предполагает, что эта невкусная штуковина ей сильно навредит. Мы же знаем, только не знаем, где у него инструкция и как её читать. Хотя психотропное оружие – это очень удобное оружие. Его воздействие почти невозможно доказать. Во всяком случае, жертвам – точно. Любой, кто жалуется на то, что кто-то проникает в его сны, копается в его мыслях и разговаривает в голове чужим голосом – прямой кандидат на выпрямляющее лечение. Механизм прямого сведения с ума можно доказать хотя бы гипотетически…
– Прямого сведения? Это как? Каждый день рассказывать человеку, что он псих?
– Не, это дуболомный. Прямой – это когда человека заставляют сомневаться в адекватности происходящего. По-другому застеленная постель, одежда чуть другого размера, а потом снова нормального, несуществующие новости, приблудившиеся и вновь исчезнувшие вещи, одинаковая еда с переменным вкусом. Раскачивание восприятия по синусоиде. А когда у человека взыграет паранойя, обеспечить эфемерные следы присутствия. Дальше – не ослаблять воздействия и ждать. Либо дозреет, либо с собой кончит. При правильном воздействии доказать это можно будет только через исполнителей. Ну или по очень стечению обстоятельств. Но у такого метода есть ряд недостатков.
– Дорого и долго?
– Дорого и долго. И работает не на всех человеков. Если объект знает о таком методе воздействия, он начнёт усиленно проверяться и сопротивляться. Одно дело знать, что сам свихиваешься, другое – что тебя свихивают. Наращиваешь толстую шкуру, терпишь и не делишься своими сомнениями с окружающими.
– И как долго терпишь?
– Либо отстанут, либо сменят тактику. Но есть ещё один сорт людей – сильно рассеянные и погружённые. Раскачать их восприятие мира малым воздействием почти невозможно – они основную умственную деятельность осуществляют внутрь себя. Им нет дела до несоответствий снаружи. Пальто – и пальто. Творог имеет другой вкус – значит, посахарили или посолили. Жена в противогазе – значит, выщипала брови. Таких просто так не прошибёшь.
– Ну и?
– Да ничего. Совсем ничего. Чего-то я не понимаю – здесь вроде должен быть поворот.
Поворот был. Но не туда и не под тем углом. Видимо, он опять глубоко задумался и ноги сами понесли его не в ту сторону.
Он оглянулся – места позади были вполне знакомые. Он вздохнул, поднял велосипед и, опираясь на него, пошёл в поворот.
Улочка была какая-то брошенная. Первый же остроконечный дом был заколочен крест-накрест посеревшими от времени досками. У второго не осталось ни одного целого стекла.
Он не любил такие типовые дома, которые снаружи выглядят гораздо лучше, чем ощущаются внутри. Впрочем, остальные дома сохранились лучше, хотя и выглядели изрядно потрёпанными жизнью.
Он описал полукруг мимо пустынной площадки и упёрся в исполком. Точно такой же, какой стоял в другой части города, но без этого садово-декоративного оформления, положенному главному зданию города. И без каких-либо следов использования. Двери с мощными стальными рамами и толстыми противоударными стёклами были закрыты наглухо – это было видно даже отсюда. А декоративные шпангоуты, разделяющие окна, были такими же блестящими, как и в день их установки.
Это был запасной Дом. Дом Советов, власти – да называйте как хотите. На нём так и остался нетронутый размашистый массивный герб, выступающий из передней части здания. И им так никто и не воспользовался за долгое время. Не возникло необходимости.
Он посмотрел влево и вправо – у исполкома не было обхода. Он повернулся и двинулся назад – обходить большим крюком, чем рассчитывал.
Поворот сменился тенистой аллеей, а та вывела его на проспект. Ширина дороги соперничала с шириной тротуаров, а ровно выстриженные газоны были немногим уже, чем длинные дома-башни, тянущиеся на весь квартал. В этот час проспект был пустынен и лишь разрезали на кусочки ярко-голубое небо троллейбусные парки.
Он не помнил этот район. Но тротуар был выметен, дорога блестела свежим асфальтом, а в воздухе был разлита крепкая уверенность в общем успехе и завтрашнем дне. И колышутся на ветру разноцветные флажки и морщится транспарант с невнятной надписью…
Пятый стоял, упёршись коленями в бетонное окаймление забора. Из металлической рамки давно выбили щит, так что было сразу видно кое-как заросший и засохший палисадник. За ним так давно никто не ухаживал, что он начал превращаться в первобытный пустырь и даже здание посередине него уже не могло с этим ничего поделать.
Он присмотрелся внимательнее – здание явно имело сходство с недостроенной школой на окраине города. Такое же строгое, куда-то устремлённое, но куда меньших размеров, размахов и … более простое. Как прототип большой и длинной серии, чьи изначальные черты были усилены, углублены и закреплены.
Само здание выглядело утомлённым и… исчерпанным, что ли? Оно морально устарело и ничего не имело против этого. Наверное, из него могла бы выйти неплохая вилла-переделка для местных богачей – Второй показывал ему несколько таких – за высокими заборами, с претензией на элитарность. Оценить которую могли бы только безнадёжно местечковые люди – для остальных это выглядело слишком примитивно.
Кстати, куда делся этот ходячий толкователь снов пространства? Пятый оглянулся назад.
Второй обнаружился тут же – под деревом. Он сидел по-турецки, наслаждался густым теньком и был до отвращения безмятежен.
– Бывший дом пионеров. Насколько я знаю – одно из первых крупных общественных зданий города. Источник культуры, надежды на лучшую жизнь, светлое будущее, которое вполне могло наступить. Согласись, вполне себе хороший смысл – широчайшие проспекты, огромные дома, где на каждую семью есть своя квартира, тенистые аллеи, дающие много свежего воздуха для строителей коммунизма. И конечно, здание горисполкома – как же без власти-то.
– Тогда почему он был пуст?
– Потому как известно, что он ненастоящий. В смысле – дублирующий. Настоящий совсем в другой стороне. А я знаю, что я знаю. Сразу обмануть меня не получится. Погружение не может происходить рывком. Поэтому вначале мы восприняли заколоченные домики, повернули обратно, не нашли того, что было, а уже потом морально были готовы воспринять исполком и остальное.
– И что это значит?
– Это значит, что у нас худо-бедно получается сопротивляться искажениям, даже не прибегая к усилениям – Второй похлопал по футляру.
– Я бы не сказал, что так уж получается.
Второй пожал плечами и придал себе более серьёзный вид:
– Дело твоё. В общем, если вдруг кто не понял – в том направлении нам не пройти. Там у нас воплощённый социализм. Правда, я на этот путь и не рассчитывал. Там в конце улицы деревообрабатывающий завод, а немного дальше к выходу – номенклатурные дачи. Их потом переделали в закрытый гостиничный комплекс для своих, так что суть не сильно изменилась. Не самое приятное место для люмпенов вроде нас.
С кряхтением Второй принялся выбираться из канавки, в которой и росло дерево. Ноги были выше тела, поэтому центр тяжести отбрасывал его назад. Второму надоело изображать из себя живчика, и он вцепился за ствол и с видимым напряжением поднялся. Одним плавным движением он навьючил на себя рюкзак и поправил лямки.
Пятый отцепился от забора и вышел на середину тротуара и всмотрелся в улицу позади себя.
– Считай, что ты разбудил моё любопытство – почему именно здесь окопался дух социализма?
Второй вышел к дороге, изящно перепрыгнул канаву и жестом подозвал Пятого.
– Видишь этот синий кубик?
Пятый прищурил глаза, прослеживая направления пальца Второго.
– Ну?
– Это школа с порядковым номером… – Второй пощёлкал пальцами возле уха – вылетело из головы. Официальное здание к нам поближе – обиталище землемеров, кадастровых инженеров – не помню, как они правильно называются. С другой стороны, напротив школы – бывший ЗАГС, рядом ресторан. В глубине что-то тоже важное, но того же смыслового ряда. Мне как-то говорили, но я не запомнил. И всё это венчает завод – источник жизни и опора смысла любого гражданина страны Советов. Где же ему ещё обитать, духу твоему?
– Погоди, а тогда, у заводской зоны, с теми домиками, что было?
– Воплощённый коммунизм – произнёс Второй с сильной горечью. Примерился сплюнуть, но удержался.
Место восьмое. Послевкусие культуры
– Слушай, а здесь деревья как-то позеленее, не находишь?
Второй с сомнением зашёл в ворох опавших листьев и зашелестел в них.
– Ну, я в смысле, что здесь у деревьев вообще листья есть. Местами даже зелёные.
Второй хмыкнул.
– Тогда нам с тобой повезло, что критически важные вещи предки делали с расчётом на несколько поколений. Сейчас дорогу перейдём, и увидишь причину.
В тишине пустого квартала наметилась некоторая ритмичность. Какая-то другая, чем шелест листьев под ногами и обтекание ветерка. Более плотная и постоянная.
Тротуар резко оборвался и в глаза ударило ещё высокое солнце. Пятый болезненно сощурился. При всех своих недостатках это тенистое междууличье ему нравилось. Граница между районами пролегала по краю дороги. Из района невысоких домов и широких дворов, неторопливой жизни, замкнутой самой на себя надо было переходить в модерн с его домами-колодцами, ориентиром на ускорение и претензией на прогресс.
Моргнув ещё пару раз, Пятый стёр выступившие слёзы и двинулся через дорогу.
В канаве за дорогой была вода. Много хорошей свежей воды. Которая с шумом текла из трубы, идущую, видимо, из-под земли и сбоку вдававшуюся в канаву.
Из трубы росли какие-то длинные белые гибкие трубочки. Пятый неодобрительно взглянул на них – не любил лишней живности в воде для питья. Второй слегка толкнул его сзади в плечо.
– Пей, не бойся, вода высокой природной очистки. А эти водоросли здесь всегда росли. Как показатель пригодности.
Пятый сложил руки ковшиком и зачерпнул. Вода была вкусная и что особенно хорошо – прохладная. Не ледяная, когда сводит в зубы и отдаёт в виски, а вот именно само то в жаркое время.
У выхода трубы асфальт был сильно выщерблен, так что встать на колени не получилось бы, а с корточек до воды было далековато тянуться. Тело то и дело норовило нырнуть в поток воды. Помучившись, Пятый перешёл на другую сторону от трубы – там, где многослойный асфальт обнажал бетонный край канавы. Здесь черпать было гораздо удобнее, хоть и приходилось касаться жёстких водорослей. Ничего неприятного в них не было, но Пятый им инстинктивно не доверял. Второй пристроился ниже по течению и опустив руку в поток, продолжал вещать:
– Город, хоть и был маленький, но нуждался в воде и в воде хорошей. Поэтому в разных концах города были пробиты артезианские скважины. Штук так двадцать. Больше всего их было построено на восточной оконечности города. Четыре… нет, пять на охватывающей улице. Мы мимо них проходили, хотя, думаю, внимания на них ты не обратил. Будочки такие бетонно-квадратные. Некоторые из них потом раскурочили, чтобы достать специальные трубы высокого давления. Уж не знаю, чем они так хороши, но драли их упорно и старательно – видно, действительно были так дороги.
Пятый понял, что допивает уже десятый ковшик и что вода уже заполнила всё свободное пространство. Он с удовольствием крепко умылся и протёр прохладными руками шею.
– Закончил? Тогда отодвигайсь.
Второй подошёл поближе, поставил ногу и поёрзал, чтобы она вдруг не поехала. Присел, поставил вторую на другой бортик и так же расставил руки, раскорячившись над водой. Постоял так секунду, глубоко вдохнул и резко погрузился в воду. Через полминуты, когда Пятый уже начал беспокоиться, Второй напряг конечности и поднял себя обратно. Подождал, пока обтечёт вода и рывком придал себе вертикальное положение. Его повело, и он едва не свалился обратно. Откинул с лица прядь волос и резким движением ладони стёр всю влагу с лица.
– Ой, хорошо! Сейчас, конечно, уже немного поздновато, но лучше позже, чем вообще без. Кстати, рекомендую. Очень освежает.
– Нет, спасибо. Как-нибудь обойдусь.
– Ну как хочешь.
– Слушай, походу меня опять накрывает. Там над колонной голова висит.
Второй даже не стал оборачиваться.
– Не висит, а стоит. На шлеме. Просто ракурс необычный и от бюста оставлено самое главное. Это местный общенациональный герой. В честь него город и назван. Как и эта школа и даже эта улица, на который мы сейчас стоим. Не бойся, он добрый.
– Мда?
В закатном солнце черты большой головы читались плохо. Да Пятый и не особо хотел их читать. Герой тоже был из прошлой эпохи. Он не становился от этого хуже, просто ему с Пятым было не по пути. Не потому что Пятый сильно хуже – они оба хорошие парни (Пятый уж точно), но вот не пути и всё тут.
Второй продолжал что-то говорить и Пятый дал себе труд его слышать.
– На момент бурения скважин вода в водоносных пластах очищалась сто лет. На моей памяти воде было уже только шестьдесят лет.
– А сколько нормально?
– По-моему, лет двадцать. Но точно не помню. К определённому моменту действующих скважин осталось четыре штуки. Две на охватывающей улице, эта и ещё одна, расположенная между детской поликлиникой и заводоуправлением. Там, кстати, тоже водоросли есть. Только красные.
– Слушай, а чего ты так депрессивно всё рассказываешь?
– Не я такой, жизнь такая – развёл руками Второй.
– Да нет, я не про это. Неужели ничего хорошего в этом городе не происходило, после того как ты там родился?
Второй сжал зубы и замолчал. Пятый понял, что сморозил глупость, но извиняться не стал. Не сахарный – не растает.
В полном молчании они вытряхнули лишнюю воду из одежды и пошли вдоль забора. Через двадцать метров Второй заёрзал и начал беспокойно поглядывать по сторонам.
– Слушай, можешь постоять тут секунду? Я сейчас.
– Решил прихватить мела пожевать, чтобы лучше концентрироваться?
– Да тут, это… ну… – Второй смутился – до ветру надо.
Пятый едва на шнурок не наступил от удивления:
– Ты? Ты! Ты целый день водишь меня по этим свихнувшимся местам! Посмотрите направо – там конец света, посмотрите налево – там недостроенный коммунизм. Уставшим предлагается театральная фантазия «без начала и конца». Холодная вода и несъедобные помидоры за счёт заведения. И тебя из всего волнует возможность отлить в писсуар? Не то, что ты вломился без ключа в квартиру, своровал сакс и побил стёкла. Не то, что нам не дают отсюда выбраться! Вон тебе дерево, иди полей.
– Только покойник не ссыт в рукомойник? Увы, это не про меня. Ну не позволяет мне воспитание, пойми.
– А через заборы лазать и неидеологические песни играть, значит, позволяет.
– Зато я автомат зубной пастой не чищу – отрезал Второй.
Пятый придавил в себе вспышку раздражения, скорее от удивления, чем по миролюбию. Второй раньше никогда не переходил на личности.
– Да не боись, мы глубоко в здание заходить не будем. У здания есть пристройка, а в ней туалеты ближе всего ко входу. Не боись, много времени не потеряем.
Пятый пожал плечами и когда в заборе обозначился поворот, послушно повернул под арку, образованной вторым этажом, который соединял основное здание и малое крыло. Было не очень понятно – зачем так изгаляться, но смотрелось хорошо.
Но Второй пошёл почему-то не туда, куда сказал. Он сбросил рюкзак, подобрал с земли какую-то палку и вдруг прыжками понёсся к чёрному входу, врезался в двери и яростно дёрнул за ручку. Дверь обиженно стукнула, но не открылась. Второй упёрся ногой в другую створку и яростно дёрнул. На четвёртый рывок ручка не выдержала и разломилась.
Второй по инерции отлетел назад, остановив падение каким-то хитрым волчком. Оскалившись, он перехватил прут обратным хватом и вонзил его в дверное окошко. Пробив стекло, он нагнул прут вниз, выдавливая осколки. Вытащил прут и ударил наотмашь по второму окошки. Попытался вбить прут между створками, промазал и отшвырнул его в сторону. Хрипло зарычал и принялся избивать дверь. Он бил в неё поочередно обеими ногами, разгонялся и бил с разгону плечом, отбегал и в прыжке бил двумя ногами в район замка.
Створки сотрясались, щепились и даже теряли мелкие детали. Но не поддавались.
Пятый несколько растерялся. Второй вёл себя явно неадекватно – возможно, его опять прихватило очередным видением. Его нужно было выводить из этого состояния проверенным методом – крепкой лапой за шкурятник. Но подходить к нему сейчас было откровенно страшновато – зашибёт и не заметит.
Второй в очередной раз отлетел от двери. Оскал обнажил почти все зубы, воздух из груди шёл с клокотаньем и присвистом. Он ударил в двери ещё раз, но уже без прежней ярости. Посверлил дверь тяжёлым взглядом и вдруг исступлённо завыл.
У Пятого по спине побежали мурашки. Второй окончательно поехал крышей. Хотя он сам бы наверняка назвал бы это травматической адаптацией и повышением сопротивляемости ценой подавления высшей нервной деятельности. Ну ли ещё какую наукоподобную чушь. Пятый сделал осторожный шаг назад, примериваясь задать стрекача.
Вой оборвался. Второй стоял на одном колене, со стоном растирая себе грудь, жадно и тяжело дыша. Внезапно он поднял голову и уставился в выбитые окна. С усилием поднял голову, расправил плечи и с видимым напряжением стал на обе ноги.
Вздувшиеся желваки медленно опадали. Челюсти двигались, то ли что-то шепча, то ли просто избавляясь от судороги. Потом Второй состроил саркастичную гримасу, видную даже со спины и смачно сплюнул себе под ноги. Вытер губы рукавом и резко успокоился.
– Действительно, чего это я? – почти весело поинтересовался он у Пятого, который сейчас испытывал острое желание дать ему по голове чем-нибудь тяжёлым.
Двери малого крыла не отличались таким неприятным нравом, как их товарки в основном здании. На потускневших металлических угловых ручках висела криво намотанная цепь с амбарным замком. Подёргав её в разные стороны, путешественники высвободили одну петлю, после чего просто размотали цепь и сняли её с ручек. Второй раскрыл дверь на весь разворот и подложил под край цепь, чтобы дверь ненароком не захлопнулась.
Внутри было как и в любой другой школе после завершения учебного дня – темно и тихо. Пятый подспудно ожидал появления сторожа, хоть и знал, что никакого сторожа здесь не могло быть в помине.
Они миновали массивную загородку гардеробной, и зашли во второй холл, который предварял угловато-винтовую лестницу на второй этаж. Второй было напрягся, но расслабился и буркнул:
– Советую тоже воспользоваться местными удобствами.
И скрылся за дверью с надписью «для 1-3 классов». Пятый подумал-подумал и зашёл в соседнюю дверь с надписью «для учителей».
Несмотря на запугивания Второго, туалет вёл себя в меру прилично. Даже бачок содержал в себе воду, хоть и меньше положенного. Но Пятому вполне хватило.
Он немного подождал в холле Второго, у которого, судя по звукам, заело молнию. Когда наконец дверь открылась и появился Второй с перекрученной рубашкой и затянутыми наверх штанами, Пятый решил взять быка за рога:
– У меня есть странное предложение.
– Я бы тебе возразил, если бы сам время от времени не делал глупостей – ответил Второй, продолжая приводить в порядок одежду.
– Ты же заметил, что на физические объекты эти искажения не действуют?
– Ну предположим.
– А если взять лом, привязать его к себе и так носить?
Второй оставил в покое криво застёгнутую пуговицу.
– Зачем?
– Ну когда тебя в очередной раз прихватит и ты про него забудешь, он упадёт на пол и будет мешать. Отвлечёшься на это мешание и в себя быстрее придёшь.
Пятый понял, что это глупо, ещё до того, как досказал это. Второй подождал продолжения, но не дождался.
– Я бы тебя попереубеждал, но мне неохота. Где ты лом возьмёшь, чудо?
– В кабинете труда. Здесь же есть кабинет труда?
– Действительно, как же сколотить табуретку-скворечник и не применить при этом лом? Ты случаем на досуге мифы о России не сочиняешь? А стоило бы – ты с лёгкостью сказал бы там свежее слово. Ну предположим, что там лом есть. Но мастерские закрыты.
– Откроем.
– Где ключи возьмёшь?
– В каптёрке.
– А где каптёрка, знаешь?
– Так ты же мне покажешь, верно? – Пятый ненавязчиво подтянул рукав, продемонстрировав крепкую руку.
Второй выразительно на него посмотрел, но спорить не стал.
– Ладно, покажу тебе, где каптёрка, она же учительская. Но учти – скорее всего, она тоже заперта.
– Думаю, там замки попроще – сказал Пятый и продемонстрировал Второму свой перочинный нож.
Крыть Второму было нечем. Он первым дурить начал.
