Владлен Лядский
Усилители смысла
– Нет. Когда я вырос настолько, чтобы понимать такие длинные мысли, стиляг и изысканных протестов уже давно не существовало.
– А как же тогда?
– Но ведь прокатило – удивлённо пожал плечами Второй – остальное неважно.
– Всё равно не понял. А потом что?
– Потом я стал нигилистом.
– А что это значит?
– Не знаю, но стать пришлось.
Пятый потряс головой и с размаху влетел в колючий куст, разросшийся настолько, что полностью перекрывал широкую канаву. Правда, за ним угадывался переход к наглухо заржавевшим воротам в облупленной стенке, так что так и так вылезать бы пришлось.
Второй снял рюкзак с одного плеча и попытался вытащить саксофон из горловины. Тот, естественно, тут же застрял.
Пятый сунулся ему помогать и какое-то время они раскачивались туда-сюда. Потом Второй как-то хитро крутанул трубу и инструмент вылетел как пробка из бутылки. Он быстро приладил к нему верхнюю деталь и взял пару тактов разухабистой, но безнадёжно устаревшей мелодии.
Мир поколебался, но быстро приобрёл надёжность оргстекла. Пятый поднял голову – небо, как и должно, было белёсым и выцветшим. Но при этом по дороге куда-то шли гордые и крепкие люди. От них так и разило верностью коммунистическим идеалам. Так что замечать каких-то отщепенцев в канаве им было как-то не с руки.
Впрочем, это было не совсем так. В паре метров от них мир становился таким, каким и должен был быть – высохшим, застарелым и неухоженным. Дальше проходила невидимая граница, за которой вновь брала вверх зацвётшая реальность.
– А вот теперь можно – Второй неожиданно ловко прыгнул на метр вверх и вперёд, вылезая из уютной канавы. Чувствуя себя солдатом, поднимающимся в атаку, Пятый лёг животом на оплывший край и в два приёма выволокся на поверхность. Пробитый коридор послушно сместился за ним.
– И двадцать метров прямо. Советую по возможности смотреть под ноги.
– А ты?
– А я дорогу и так помню. Сказал бы, что смогу пройти и с закрытыми глазами, но с закрытыми глазами меня забирает вправо.
С минуту они шли в полном молчании. Пятый сосредоточенно разглядывал трещины на асфальте. Из них торчала короткая жёсткая трава. Местами она разрослась до небольших кустиков. В трещины возле них свободно вошёл бы палец.
Тут Пятый упёрся в жёсткое и остановился. Поднял глаза. Подумал. Сделал несколько шагов влево-вправо.
– Не уловил.
– Чего именно?
– Зачем мост, если под ним ничего не проходит?
– Добро пожаловать на один самых старых ориентиров города – Сухой Мост. Когда это место только-только обжили, и вокруг ещё была колючая проволока с злобной вохрой, по всему городу проходил оросительный канал. Через него и вели эти мосты. После канал без следа засыпали, а вот мосты остались.
– Мосты?
– Да, всего их три. На первом мы сейчас стоим, второй находится в центральном парке. Третий где-то на заводской территории и знают о нём только старожилы. Впрочем, имя нарицательное приклеилось именно к этому месту.
– Дай угадаю – мы вновь на распутье и ты опять не можешь выбрать, где нам будет веселее?
– Не угадал. Сам посмотри.
Пятый посмотрёл.
– Ё-о-о…
Идти дальше по улице прямо он бы не стал и в нормальном состоянии. Конечно, уже вечерело и тени начали робко пробиваться из-под оснований домов. Конечно, разросшиеся буки и клёны смыкались над дорогой, образовывая тенистый свод. Конечно, дома стояли плотно и не давали особо рассеивать благодатную тень. Но он не видел улицы. Он даже не видел противоположного края ближайшего дома, хотя тот и не мог быть сильно длинным. Просто огромный незакрытый туннель без света в начале. Проходной двор, ведущий в тупик под завалами.
– Этто чего?
– Похоже, пространство начинает реагировать на наши попытки сопротивления. Игнорирование более простого приводит к реакции на более кондовое.
– ?
– Потом объясню. Фактически вариантов у нас нет. Можно пойти налево, ещё налево и потом прямо. Тогда мы выйдем к стадиону. Что нас там ждёт, мы уже знаем. Если направо до упора – ты тоже в курсе, куда это выведет. Мы оттуда пришли.
– А если направо и не до упора?
– Только до ближайшего поворота. Если пойти дальше – дорога выведет в частный сектор. Там и по хорошей погоде можно было заплутать. Да и выйти там можно… в общем, туда лучше не выходить. Заброшенная рембаза, строительный магазин, ветхие запертые склады на три квартала… и всё это опять-таки упирается во внутреннюю железную дорогу, которая проходит по промзоне. И если нам даже удастся её проскочить, дальше там хвостохранилище на месте бывших центрифуг. Фон там неопасный, но место откровенно нездоровое. И очень большое по площади. Если нас начнёт там водить, мы можем убрести в очень глухие места. Без табличек и адресов. За границей плана. И тогда фонящее щелочное озерцо за счастье покажется.
– А если повернуть?
– В том-то и странно, что ничего такого. Это очень тихая улочка. Граница между посёлком и, собственно, городом. Бывшая библиотека, магазин с примыкающими градирнями, опять-таки бывший детский сад, кажется. Дальше старое здание ДОСААФ, которое никогда не видел работающим, кирпичная недостройка неизвестного назначения – здоровая такая, этажей на семь. Потом три квартала спальных районов – последний с загибом. А там улица истончится и уйдёт в дворы и в одну из двух в городе подворотен. А за ней – выход из города.
– И что тебя смущает?
– Не люблю очевидно правильные варианты. В них кроется особо изощрённый подвох.
– А нам туда надо?
– Куда? На выход?
– В подворотню.
– Не думаю.
– А нас кто-то заставляет? Там есть другие проходы?
– Конечно, есть.
– Тогда двинули.
– Не нравится мне это – буркнул под нос Второй. Но всё-таки повернул вправо, предусмотрительно держась подальше от глубокой цементной канавы по правой стороне улицы. Она упрямо манила треснуться лбом об её толстое неровное дно. Канава слева была куда приятнее со своим толстым слоем наносного торфа и мягкими краями.
– Действительно, тихая улица – Пятый осторожно выглянул из-за угла дома. Второй же молча и буднично завернул в поворот, будто и не сам призывал подумать на каждом перекрёстке.
Впрочем, полноценным перекрёстком назвать это перепутье не получалось. Длинная, почти через весь город улица упиралась в чуть более короткую дорогу, которая захватывала город самым краем. Зато шла далеко-далеко, вначале опускаясь, затем постепенно поднимаясь к железной дороге.
Пятый вспомнил это место. Тот самый первый переезд. Он ведь тогда не обратил внимания, куда дорога выводит дальше. Она не могла просто оборваться на переезде. Она точно куда-то двигалась. Впрочем, Второй весьма болезненно воспринимал то направление. И наверное, имел на то причины.
На секунду Пятому остро захотелось плюнуть на Второго со всеми его заскоками и его сбрендившим от жары городом. Оставить его там и просто пройти каких-то два километра. Сначала чуть вниз, потом чуть вверх. Перейти две колеи, проследовать за извивом дороги и…
Его внимание привлекло какое-то движение. По обеим сторонам улицы тянулись одноэтажные дома и домишки за глухими и не очень заборами. Лишь в одном месте, вверх и вбок торчало что-то большое и несуразное, выбиваясь из общего ряда. И это большое медленно и бесшумно потихоньку складывалось внутрь себя.
Пятый ущипнул себя, щёлкнул пальцами. Звук и боль были. Просто здание вдруг решило исчезнуть, не утруждая себя даже облаком цементной пыли.
Идти тем путём резко расхотелось. Пятый встряхнулся, повернулся, почувствовав, как затекла нога. Он опять потерял счёт времени и организм паниковал, выдавая противоречивые данные.
Второй стоял на выгоревшей полоске земли между домом и тротуаром, на самом краю тенька. Он спокойно ждал, пока Пятый разомнёт ногу и подойдёт ближе, чтобы продолжить движение.
Один вход во двор, отворот вправо с длинным бетонным забором, за которым стояли какие-то гигантские металлические стеллажи. Странный дворик за ажурной решёткой, где подсобные помещения оформлены под местный стиль, а в помещении побольше всё же угадывается стандартный советский магазин. Только несколько сплюснутый, чтобы влезть во дворик.
– Слушай, ты обещал потом объяснить.
– Про что?
– Про кондовую реакцию.
Второй недоумённо посмотрел на него. Сдвинул брови и наморщил лоб, вспоминая. После просветлел, ухватил мысль за кончик и продолжил с третьей цифры:
– Представь себе канистру, в которую слоями налиты несмешивающиеся жидкости – например, масло, вода и ртуть…
Подножка – хороший способ дезориентировать человека. И сбить с мысли – тоже. Поэтому когда Второй исчез из поля зрения и загрохотал костями по тротуарному покрытию, Пятый не особо удивился. Второй, конечно, человек хороший – но слишком уж много произносит слов на квадратный километр. Из-за этого иногда его хочется уронить.
Второй лежал, нелепо распластавшись на рюкзаке, и медленно набухал от раздражения.
Источник раздражения обнаружился тут же – мокрый жирный пакет из толстого пластика. Делали иногда такие лет двадцать назад – для особых случаев. Краска давно выцвела, в оболочке зияли дыры, но в целом пакет был очень даже неплох.
Второй стоял над ним и раздувался от злости. Потом визгливо захохотал, сгибаясь и хлопая себя по коленям. Пятый встревожено посмотрел в его сторону:
– Ты чего?
Второй просмеялся, утёр выступившие слёзы и глянул искоса:
– Приговорку про пугание ежа помнишь? – и продолжил хохотать и всхлипывать.
Пятый задумался и тоже хохотнул.
Получалось забавно. Людям свойственно вымещать злость на его источнике. Отшвырнуть пакет в сторону не получилось бы – он крепко прилип к тротуару. Да и не компенсировало бы это полученного неудовольствия. Конечно, его можно было бы оторвать и порвать – если бы он не был таким мокрым и засаленным, что на него неприятно было даже смотреть. Да и толстый пластик мог бы не поддаться голым рукам. Ножниц у них не было, а ножом его пластовать как-то неудобно.
Да он бы даже не загорелся бы толком! А водить зажигалкой, тщательно плавя каждый сантиметр – ну это слишком уж мелочно.
– Прекрасная дилемма о соразмерности наказания, согласись – сказал Второй, когда шутка исчерпала свой вкус. – Ну и пойдём, пока тебе ещё какой-нибудь философский вопрос сверху не уронили.
Пятый инстинктивно присел и посмотрел вверх. Конечно, там ничего не было. Пожав плечами, он догнал Второго и попытался вспомнить, об чём думал до того, как их отвлёк этот кулёк с помоями.
Когда он оглянулся, никакого пакета на тротуаре, конечно же, не было.
Второй тоже не смог вспомнить, поэтому начал рассказывать что-то другое:
– Ты же понимаешь, что в городе победившего коммунизма не могло быть частного сектора, да ещё построенного таким приспособленческим способом. Там тоже должен быть город. Построенный по такому же плану, выдержанный в том же стиле. Но – не имеющий отражения в реальном мире. Микрорайоны без адреса. Так бы нам это вряд ли грозило, но после того как мы начали бередить это болото, уже нельзя точно сказать, чем именно нас прихватит.
Второй обошёл слишком уж выпирающий из-под асфальта корень.
– Самое опасное в этих местах – они интереснее, чем уже существующие. Действительно, они же должны были быть построены позднее, без прошлых ошибок и суётным вызовам повседневности. И как только тебе станет любопытно, и ты не захочешь возвращаться – всё, приехали. Есть вероятность уже не вырваться из этого искажённого смысла – потому что ты уже сам его поддерживаешь. Пав жертвой собственного мифотворчества.
Они прошли очередной детский сад. В этом городе они словно стояли на каждом шагу, и каждый отличался от остальных, но определялся безошибочно.
За детским садом был небольшой тупичок, который облюбовали любители порисовать баллончиками на стенах. Видимо, раньше здесь был проход, но после его заложили бетоноблоком, образовав неуместный тупик, который прямо-таки вопил о своей неподходящести. Чем и привлекал малолетних хулиганов, даже ругань пишущих с ошибками.
Тупичок выглядел настолько посторонним на этой улице, что Пятый сначала опять насторожился, а потом успокоился. Всё так и есть. Улица была тихая, и тупичок был неблагополучный. Просто улица была сначала, а тупичок был потом.
За тупичком был двор. И двор какой-то странный. Совсем открытый с одной стороны и наглухо перекрытый забором с другой. И похоже, в нём остановилось время – он сохранил нетронутыми свои кусты, деревья и детскую площадку. После разгромленного двора Второго этот прямо-таки дышал уютом. Но вот его незакрытость…
Пятый оглянулся. Закрытость нашлась в виде одноэтажного здания безо всяких знаков различия.
– А это что?
Второй даже не соизволил обернуться. Он внимательно разглядывал забор в конце дворика.
– Я бы рекомендовал не смотреть в ту сторону. ДОСААФ организация безвредная, но тебе может захотеться прыгнуть с парашютом. Вон, авиетка лежит. А ты не в комплекте. Неудобно тогда может получиться.
Пятый настроил глаза. То, что он вначале принял за поваленную афишную тумбу, оказалось бочонкообразным фюзеляжем с демонтированным оперением до ужаса знакомых очертаний. Он напряг память, но образ ускользал…
– Э-э-э, филателисты, не разбредаемся – ему отвесили хлопучий подзатыльник. – Здесь мы ненадолго задержимся.
– Зачем?
– Дело есть одно. Не терпящее отлагательств. Я быстро слазаю, а ты рюкзаки посторожишь.
Второй подошёл к забору, подпрыгнул и зацепился за верхние шестиугольные дырки. Повисел и спрыгнул обратно.
– Подсади-ка.
Пятый начал было сочинять самосмейку на тему физических кондиций, но потерял к этому интерес на полдороге. Он подошёл к забору, опустился на колено и поднапряг плечи. Второй поставил ботинок на колено, поёрзал, выбирая более устойчивое положение мышц под подошвой, и опять ухватился за верхние дырки. Мазнул ботинком по лицу, устанавливая другую ногу у Пятого на плече. Пятый скривился – Второй выворачивал ему подошвой мышцы предплечья.
Второй перебросил руку на верх забора, затем другую и зачиркал ботинками по забору, подтягиваясь. Забросив нижнюю часть тела наверх, он немного полежал, затем ссыпался вниз с другой стороны.
– Нормально. Если до темноты не вернусь – иди прямо и не сворачивай. Если повезёт, выйдешь прямо на точку.
Шуршащие шаги за забором быстро удалились и затихли. Пятый глянул на часы. Постоял и глянул ещё раз – забыл время, едва повернул руку обратно. Пять с копейками. Стемнеть должно было где-то к восьми. Долговато, но терпимо.
Пятый потёр отдавленные места, посмотрел влево-вправо – смотреть было не на что. Тогда он выбрал на дорожке место поровнее, улёгся, подсунув под голову скомканную куртку. Разлапистый клён давал хорошую тень, не мешая смотреть на небо.
Он отмерил на часах двадцать пять минут, после которых он начнёт беспокоиться и ещё пять, после которых он начнёт что-то делать. Оставалось только прождать и не задремать.
Спать на закате и так чревато. А уж в городе-перевёртыше – так и в Подзеркалье недолго очутиться. А с творчеством Кэрролла у него были несогласия ещё с детства.
Шея от неудобного изгиба затекла и начала подёргивать судорогами. Пятый повращал головой туда-сюда, недовольно крякнул и переполз к дереву и пристроился к нему, нарочито не смотря на белое одноэтажное здание напротив. Боковое зрение давало какое-то слабое движение сбоку, но он упорно смотрел вперёд.
Там был кусок белёного заборчика, отгораживающего пространство учреждения от узкого тротуарчика. Пустое пространство грубо упиралось в глухую стенку частного дома. Нет, с другой стороны пустое пространство тоже упиралось в стенку частного дома, но там это воспринималось как-то лучше. Наверно, потому что стенка была вдвое ниже, и за ней угадывался дворик. А с грубой стороны стена загибалась и продолжалась дальше.
Ветер утратил свою обжигающую остроту и сейчас нежно оглаживал неровности его корпуса, время от времени давая намёк на скорую прохладу и вечерний воздух. Нет, воздух здесь и так был чистым, но прохладу и освежение вечернего воздуха не спутаешь ни с чем…
Со звоном разлетелось окно. Пятый отлепился от ствола дерева и приготовился что-то делать. В смутно знакомом здании за забором что-то происходило. На третьем этаже в одном из окон блестели осколки. Чуть погодя что-то задёргалось в окне второго этажа. Задребезжав, в стены врезались распахнутые створки. Из раскрывшегося окна вылетел тёмный прямоугольник и упал на крышу пристройки. Следом на подоконник кто-то вскарабкался и, помедлив секунду, сиганул туда же.
Пятый готов был поклясться, что за ним из окна потянулся почти неосязаемый язык пространства, заключённый в стенах здания. Но стоило ему отлепиться от стенки, как его развеял налетевший пылевой смерчик.
Человек на пристройке с усилием разогнулся и оказался Вторым. Поводил головой туда-сюда, нашёл выпавший чемодан и с усилием поднял его и зашагал по пристройке вперёд. Дойдя до края, он смерил взглядом расстояние от крыши до забора, сделал несколько шагов назад, кое-как разбежался и прыгнул. Чемодан сильно испортил ему аэродинамику, и Второй, шаркнув подошвами по кромке забора, кулём свалился вниз, в кусты. Из кустов донеслись звуки, которыми воспитанный человек комментирует своё падение с ощутимой высоты.
Пятый двинулся его доставать. За пару метров до зарослей Второй вышел из них своим ходом, хоть и скособочено.
При приближении стало видно, что вместо чемодана у Второго был футляр. Его поверхности явно не пошло на пользу столь невежливое обращение. Сам же Второй вид имел встрёпанный и нервный. Левую руку он держал наотлёт, так что было понятно – повредил.
Второй был настолько взвинчен, что быстро забыл о своём болезненном приземлении.
– А я думал, что знаю это заведение. Даром пять лет в нём проводил почти каждый день. И ведь сначала всё было так неплохо. И раскрытые двери в сад, чего за всё время обучения я всего пару раз видел. И незапертая дверь в кладовку, которая так и осталась на третьем этаже. А вот дальше… меня хорошо так погоняло по всем этажам в поисках выхода. Хорошо хоть догадался перестать соблюдать приличия и окно выбил. Попустило настолько, что наконец-то понял, где именно нахожусь. А то через крышу пришлось бы уходить. А там лететь высоковато.
– Там вообще-то пожарная лестница есть.
– Да? – Второй задумчиво посмотрел на лестницу, спускавшуюся неподалёку от разбитого окна. – Действительно. Никогда внимания не обращал.
– С рукой что?
– А что? – Второй поднял руку поближе к глазам. Ладонь была полностью залита кровью. Второй внимательно осмотрел кисть в поисках раны. – А, ерунда. Мизинец разрезал. Видимо, когда стекло выбивал. У них там снизу слева почему-то слабая точка. Можно разбить и не порезаться. У тебя пластырь далеко?
Пятый полез в боковой карман рюкзака за пластырем и антисептиком. При промывании Второй сморщился, но не издал ни звука. Пятый отмотал пару витков, после чего зубами надорвал пластырь и доразорвал его пальцами.
– Так что ты оттуда уволок такого ценного и срочно нужного?
Второй посгибал пострадавшую конечность и открыл футляр. Внутри, в синем бархате лежал ещё один саксофон. Потускневший, с пластиковыми вставками на кнопках. Куда как более скромная версия того, что лежал в рюкзаке.
– Не-не-не, я на нём играть не умею. Только на блок-флейте.
Второй вдруг придвинулся и заглянул ему прямо в глаза. В карем зрачке вдруг обозначились колючие льдинки, а лицо на мгновение стало недоброй маской.
Второй тут же отвёл глаза. Постоял немного, потом сделал несколько шагов, достал свой рюкзак из-за дерева и кинул его Пятому под ноги.
Из горловины ничего не торчало.
Место седьмое. Чужие планы
Пятый не любил фокусников. Все эти доставания кроликов из шляпы и угадывания карт. Когда он узнал, что сначала их нужно в эту шляпу засовывать, платки связывать, а с картами долго тренироваться, в нём надломилось чувство чуда.
Но вот сейчас чудо было и чудо недоброе.
Второй присел у раскрытого футляра, открыл в нём ящичек с дополнительными частями и завозился с ними, что-то собирая.
– Ты смотри, укомплектовали-таки. Запасной трости, правда, нет. Да и эта – Второй поднял какую-то палочку и посмотрел её на просвет – сколота. Впрочем, раньше и её не было. Ты ведь хочешь пояснений, верно?
Второй обернулся и посмотрел на Пятого. Тот слегка попятился. Второй вздохнул и развернулся обратно к футляру.
– Строго говоря, того саксофона не было. Здесь не было. Сейчас он хранится у меня дома. Если, конечно, его не ограбили в моё отсутствие. Я это понял ещё тогда, когда по шкафам лазил. Тебя не удивило, что в квартире почему-то есть вся обстановка и она достаточно… старорежимная?
Пятый промолчал.
– А я декорации сразу узнал. Хотя точно помнил, как часть из этого выносил на помойку, отдавал или помогал распродавать. Видимо, следующие жильцы не успели там как следует отпечатать свой след. А может, там вообще и не жили. Такое бывает – квартиру покупают как капитал, и она потихоньку растёт в цене. В полном согласии с главным законом инвестиций.
– Это каким?
– «Если меня спросят, во что выгоднее всего инвестировать – то я скажу, что в землю, потому что, насколько мне известно, Господь Бог её больше не производит». Кто сказал, правда, уже не помню. Квартира, конечно, не дом, но кое-какое отношение к земле имеет. Тем более я верил в эту обстановку и она отпечатала свой след. Так что мы видели то, что должны были видеть.
Пятый подумал:
– Но это в квартире. Ну может, в подъезде. Может даже во дворе – хотя ты вряд ли в детстве ходил гулять во двор с таким дорогим инструментом. Но дальше эта иллюзия должна была рассосаться.
Второй вздохнул:
– Всё-таки ты меня не слушаешь. Я же говорил – самое опасное в иллюзиях – это когда начинаешь сам их поддерживать. Мне вот пришлось это сделать. Согласись, ведь музыка упрощает перемещение в воображаемые миры, но повышает самоконтроль. Особенно когда сам её исполняешь.
Пятый повспоминал своё прошлое в музыкальной школе и кивнул.
– Вот. В принципе, чтобы извлечь из природы музыку достаточно отстукивать пальцами ритм. Или петь – тут уж кто во что горазд. Но я не умею петь убедительные песни о разрушении иллюзий.
– А играть?
– Играть то же не умею. Но песня более жёстко задаёт свои условия. А воздействовать на что-то большое можно только тогда, когда разделяешь его вектор. И я не умею так быстро песни подбирать, чтобы соответствовать духу момента. А музыка – она оставляет пространство для трактовки. А ещё она так или иначе заставляет отвлекаться на её осмысление, что при правильной постановке вопроса не только ввести человека в транс, но и вывести из оного.
– Что-то ты опять слишком сложное загнул.
Второй опустил крышку футляра и щёлкнул замками.
– И не старайся понять. Считай, что у нас есть универсальный разводной ключ. Только лежал он не в ящике с инструментами, а в хлебнице под бутербродом. Так что теперь можно будет попытаться продавиться даже через однозначно искажённые места.
Последние слова натолкнули Пятого на смутную мысль. Он подобрал рюкзак и начал нарочито медленно его пристраивать, дожидаясь, пока разрозненные кусочки слипнутся в один кусок. Кусок слипся быстро.
– У меня есть идея. Только ты не ругайся.
– Ну?
– А что будет, если спровоцировать видение, зафиксировать его им – Пятый кивнул на футляр – и посмотреть через него на план города?
Второй завёл глаза вверх, рассматривая невидимый маятник.
– Не въехал. Зачем?
– Ну ты же сам говорил, что у тебя сплошные белые пятна. И что во время искажений география города меняется. Возможно, что поменяется и план – он же отражает состояние города.
– Только на определённый момент. Хотя… – Второй потёр подбородок, после чего рубанул ладонью воздух – Нет. Я показывал тебе в квартире карту. Она выглядела как и всегда.
Довод – подумал Пятый. Но отступать не собирался.
– Ты же сам говорил, что мы сами поддерживали в ней определённый смысл. Потому что верили в него. Поэтому и карта не изменялась, потому что ты хотел видеть её такой! И мог видеть, потому что был у себя дома!
Второй опять потёр подбородок.
– Резонно.
Пятый довольно стукнул себя в грудь кулаком.
Второй поставил футляр на землю и начал что-то прикидывать на пальцах.
– Знаешь, идея, конечно, бредовая. Но не бредовей прочих. Можно попробовать. Один только вопрос – где мы карту города возьмём?
Над этим аспектом Пятый как-то не думал. Поэтому тут же пошёл в атаку:
– А у тебя карта откуда?
– Не у меня, у родителей. А у меня память плохая на названия, хочешь не хочешь – приходится держать карту под рукой. Другие люди по моим ориентирам плохо наводятся. Давай последовательно думать – где карта объективно может быть?
– В мэрии?
– Горисполком далеко и соваться туда небезопасно.
– В Управлении этом твоём страшном?
– Разве что где-нибудь в архиве. Так, где ещё?
Пятый задумался.
– Карта есть у того, кто ей пользуется, так?
– Так.
– Таксистов тут не было. И службы доставки тоже. Может, у водителей автобусов?
Второй покачал головой:
– Отпадает. Я не знаю, где у них депо. Но в милиции точно есть.
– Но мы туда не сунемся. Это и так понятно, можешь не продолжать.
Пятый лихорадочно перебирал варианты, но в голову лезло уж совсем маловероятные варианты – музей, школа, институт, водопроводчики… стоп.
– А водопроводчики?
– Что водопроводчики?
– Ну они же как-то на вызовы ездят. Их же как-то распределяют? По карте ориентируются, по районам.
– Вполне возможно.
– Ну и где у вас водопроводчики сидят?
– Там же, где и у всех остальных – в ЖЭКе.
– А где здесь ЖЭК?
– Будешь смеяться, но опять в шаговой доступности. Сейчас до перекрёстка и пятьдесят метров налево будет служебный вход. Или это ЖКХ? Или ДРСУ? Если бы я ещё помнил, что это такое. Мда – Второй развёл руками – Понимаешь, у меня проблема. Если есть два взаимосвязанных объекта, я их обязательно перепутаю. Вот есть на параллельной улице два здания. Оба занимались городским жизнеобеспечением. Но вот где какое – не скажу, хоть тресни.
– А где карта может быть?
Второй пожал плечами:
– Да в обоих с равной вероятностью.
– Ну если не получится в первом, попробуем во втором. Они большие?
– Каждое в два этажа и двадцать метров по фасаду. В глубину не знаю – внутри почти не был, но не сильно – там дальше жилые дома начинаются. Минут за двадцать справимся.
Здание жизнеобеспечения не поражало. Стандартный бетонный куб без каких либо излишеств, лишь частично прикрытый небольшой клумбой со строевыми елями. Скромный вход терялся на фоне здоровой доски почёта, ныне наглухо забелённой.
Опасения Пятого не подтвердились и дверь выносить не пришлось. Входная дверь была заботливо прижата к ограничителю кирпичом, а вторая, тамбурная, была распахнута настежь.
Пятый осторожно засунулся в тамбур, готовый в любой момент выскочить назад. Ну или не сопротивляться, если его потащат за шкирку на свежий воздух. Но в дверях его встретил крепкий ветерок – по зданию гулял сквозняк.
Ему повезло и дальше – каморка вахтёра была открыта и доска с ключами была на месте. Он честно поделился половиной ключей со Вторым и подкинул монетку, кто какой этаж осматривает. Ему выпал первый.
Второй неодобрительно покачал головой, но ничего не сказал, забрал свои ключи и ушёл искать лестницу. Пятый посмотрел ему вслед и решил действовать последовательно. Если Второй ушёл по коридору прямо, значит, он пойдёт по коридору влево.
В коридоре было полутемно, несмотря на окна над дверью каждого кабинета было окно. Под ногами неприятно елозила отклеившаяся от пола пластиковая плитка, мерзко скрипя по бетонной пыли.
Не мудрствуя лукаво, Пятый последовательно открывал все двери и бегло осматривал стены в поисках плана города.
Смотреть в кабинетах было не на что. Разве что у него сложилось мнение, что некоторые кабинеты не открывали гораздо дольше других. Уж очень допотопные канцелярские принадлежности лежали на столах. Один раз он даже заметил механический калькулятор.
Пару раз ему казалось, что на него кто-то смотрит. Он резко оборачивался и ощущение тут же пропадало.
Он прошёл до поворота, как вдруг по коридору донёсся неприятный утробный механический взвизг. Пятый подпрыгнул на месте. Взвизг повторился в виде цепочки коротких гудков. До Пятого дошло – это Второй, не желая напрягать глотку, подаёт сигнал инструментом.
Как он и предполагал, за поворотом была ещё одна лестница. А второй этаж по планировке никак не отличался от первого. Разве что коридоры были поуже.
Второй нашёлся в холле перед парадной лестницей. Сюда же кто-то стащил оборудование красного уголка – бюст, тумбу с графином и трибуну. На трибуне лежал инструмент, который Второй тщательно протирал носовым платком, время от времени смачивая платок из графина.
– Клапана от времени подрассохлись. Масло подошло бы получше, но ненадолго и так сойдёт.
Пятый внимательно разглядывал здоровый, два на четыре план города, висящий на стене поверх ряда сцеплённых сидений. Минуту-две. Без эффекта – искажения не наступало.
– Ладно, план мы нашли. Как будем провоцировать проявление искажения?
Второй перевернул инструмент, оттянул какой-то клапан и подсунул платок под него.
– Я не уверен, но для начала хорошо бы окна закрыть. А потом прийти сюда и думать на заданную тему. Сбегай позакрывай форточки, а я пока попробую вспомнить марш водопроводчиков.
Пятый пробежался туда-сюда. Форточки были открыты во всех окнах на этаже. По пустому коридору разносилось гулкое нескладное эхо – Второй подбирал мелодию по памяти.
Когда он вернулся назад, Второй неуверенно мялся у тумбы, что-то подкручивая в инструменте.
– Ладно, давай попробуем. Я играю, ты думаешь. Но учти – я в импровизации и подборе не силён.
Музыка и вправду для саксофона не подходила. К тому же Второй пытался играть за разные инструменты разом, иногда ошибаясь в мелодии, иногда не попадая пальцами по нужным кнопкам. А иногда и сам инструмент норовил дать петуха – реальность сопротивлялась неумелым попыткам её воздействия.
Музыкант поволок мелодию ещё пару минут, после чего развёл руками. Затея не удалась. Он аккуратно разобрал инструмент, сложил в футляр и вышли из здания.
Они шли на променад. Окружная дорога оказалась закрыта на ремонт, поэтому пришлось идти по набережной. У фонарей наконец-то заменили плафоны и они ярко выделялись на фоне уже закатного неба.
Идиллию тихого вечера портил патруль, пристающий к гуляющим на тему проверки документов и каких-то дурацких вопросов. К ним они тоже было сунулись, но были встречены недружелюбными взглядами и поспешно ретировались. Набережная кончилась и они свернули на обводной канал. Когда и он ушёл под землю, он двинулся по тому месту, где тот должен проходить.
Место всё сильнее выгибалось горбом, и ощущения под ногами становились всё страннее. Он оглянулся назад – лицей был плоским и лежал где-то под ногами. Впереди было ещё несколько важных объектов – дома-башни, гостиница, кинотеатр. Всё это было не то. Он прошёл вперёд. Техникум. Туда ему нужно.
