Эл М Коронон
Элохим
– Почему тысяча? – спросил царь тогда Ахиабуса.
– Ваше Величество, тысяча – круглая цифра.
– Я не люблю круглых цифр. Тысяча!? Как-то не звучит. А вот девятьсот девяносто девять – другое дело! Звучит мощно. А ну-ка, Николай, напомни мне того патриарха-долгожителя, о ком ты рассказывал вчера. Сколько он прожил?
– Маф-Маф-Маф… Дев-дев-дев, шес-шес-шес…, дев-дев-дев…
– Остановись! Вспомнил. Мафуса-Эл! Прожил девятьсот шестьдесят девять лет. Вычеркни из списка на х*й тридцать одного человека. Как-никак это первое большое событие в жизни малыша. Малая свадьба! Пусть проживет столько же, сколько Мафуса-Эл.
По традиции идумеи называли обрезание «малой свадьбой» и справляли ее, как настоящую свадьбу в шатрах за праздничным столом, с музыкой, песнями и плясками. Еще за день до «малой свадьбы» в Колонном дворе между Августовым и Агриппиевым домом был установлен гигантский красочный шатер. Это был самый большой шатер, когда-либо разбитый на Земле. Его стены изнутри и снаружи были украшены дорогими персидскими и карабахскими коврами. А внутри по всему периметру были расставлены длинные столы и скамейки на несколько сот человек.
Для самого царя и узкого круга избранных гостей пиршество было приготовлено в Агриппиевом доме. Однако предполагалось, что царь на какое-то время присоединится к основной массе гостей в шатре.
О ходе приготовления к «малой свадьбе» докладывали царю ежедневно. Он обычно лениво слушал, иногда вставлял свои замечания, но в целом проявлял мало интереса. Пиршества прежде помогали ему развеять тоску по Мариамме. Но тоску по Соломпсио ничто не могло развеять. Соломпсио была рядом и в то же время недосягаемо далеко.
Царь медлил с выполнением своего последнего данного ей обещания. Ему было нелегко казнить Соломею. Несколько раз он пытался начать разговор с Ферорасом, но передумывал в последнюю минуту. Без согласия брата ему было крайне трудно привести в исполнение свое обещание. Только Ферорас мог бы утешить их мать Сайпро в случае казни Соломеи.
Накануне обрезания он вызвал к себе Ферораса с тем, чтобы раз и навсегда покончить с наболевшим вопросом. Но Ферорас пришел с неожиданной для царя новостью.
– Моро, Фаса-Эл приехал на обрезание.
– Что!? – завопил царь. – Кто его позвал?
– Он был в списке приглашенных, – ответил Ферорас, скорчив невинную мину.
На самом деле сам Ферорас тайком занес имя Фаса-Эла, их племянника, в список приглашенных. Всем во Дворце было известно, что царь навсегда отослал Фаса-Эла в Идумею после того, как тот по-зверски убил свою вторую жену тем же образом, что и первую. Их обеих Фаса-Эл стукнул головой о стенку с такой силой, что размозжил им черепа.
Он носил имя своего отца, старшего брата царя. Когда-то Фаса-Эл старший покончил жизнь самоубийством в парфянском плену, также размозжив свою голову о стену каземата. Царь и Ферорас тогда были поражены поступком старшего брата и страшно гордились им. Они взяли на себя воспитание его единственного сына. Ирод еще не был царем и вел войну за власть. Маленький Фаса-Эл попал на попечение Ферораса, который потакал ему во всем.
Из избалованного мальчугана вырос настоящий монстр. Он и с виду был громадным. В свои двадцать лет весил столько же, сколько царь Ирод, а ростом был даже выше него. Но был намного уродливее. Весь черный, волосатый. Напоминал собою косматого зверя. Вел себя так же, как зверь, рычал на всех, требовал постоянно еду и не пропускал мимо себя ни одну служанку или рабыню. Казалось, у него в мозгу вообще не было извилин. А были только две прямые линии, по словам Ирода: «одна для еды, другая для е*ли». При взгляде на него, невольно возникал вопрос: зачем это животное живет на свете, занимая столько места?
Во Дворце все боялись его и без конца жаловались Ферорасу и царю. Царь терпел долго. Но когда Фаса-Эл изнасиловал новенькую танцовщицу, предназначенную для игры в «идумейские лепестки», царь решил положить этому конец.
По совету Ферораса он женил Фаса-Эла на девушке из знатной иудейской семьи. Думал, остепенится. Но Фаса-Эл не изменился. Через три месяца он убил свою беременную жену за то, что та отказалась лечь с ним в постель в восьмой раз за сутки. Вновь, по совету Ферораса, царь женил его вторично. На этот раз на знойной девице из идумейской семьи. Та ему не отказывала в постели, но не успевала вовремя удовлетворять его потребности в еде. Ее постигла участь предшественницы. Вот тогда царь решил убрать его подальше с глаз.
– Феро, никто кроме тебя не посмел бы притащить его сюда. На х*я он тут нужен?
– Ну, извини меня, Моро, нельзя же единственного сына Фаса-Эла держать вечно в пустыне под палящим солнцем. Он уже получил свое наказание. Изменился. Стал другим человеком. Просто прелесть!
– Что-то не верится.
– Стал спокойным. И даже похудел.
– Конечно, похудеешь, если питаться одними ящерицами в пустыне.
– А главное стал смышленее. Больше не перебивает, вслушивается в то, что ему говорят.
– Ну, это не такое уж большое достижение для тридцати лет.
– Моро, прости его. Как-никак живая память о брате.
– Не знаю, не знаю. Раз уж приехал, пусть остается на обрезание. А там решим, что с ним дальше делать. Но так, чтобы не попадался мне на глаза. Понял!?
– Понял, Моро. Еще у него есть одна просьба к тебе.
– Что еще ему надо?
– Вот это вторая просьба говорит сама за себя, насколько он остепенился.
– Не тяни кота за хвост. Говори прямо, чего же он хочет?
– Хочет жениться. Влюбился по уши. Просит твоего разрешения.
– Влюбился!? Не может быть! Он же животное. Как животное может влюбиться!? У него же в башке, кроме еды и е*ли, ничего нет.
– На этот раз, Моро, дело серьезное. Всерьез влюбился.
– Неужели!? – удивился царь. – Интересно! В кого же?
– В нашу прелесть, в Соломпсио.
– В ко… Что-о-о!?
Царь Ирод потерял дар речи. Сначала побледнел, потом побагровел. Тряслись губы от злости.
– Моро, что с тобой?
В ответ царь лишь хватал ртом воздух, подобно рыбе, выброшенной на сушу. Через минуту он взорвался.
– Вон!!! Вон отсюда!!! Чтобы ноги его здесь не было!
Дверь открылась, и раб Симон вбежал в комнату. Ферорас поспешно вышел. Раб Симон быстро налил воду в чашу и подал ее царю. Царь выпил, рухнул на ковер и спустя несколько минут пришел в себя.
– Вызови Черного Евнуха!
Черный Евнух прибежал в считанные минуты. Увидев его, царь вновь распалился.
– Ты что, чернож*пая мразь, как допустил, что Соломпсио встретилась с этим животным?
Черный Евнух растерялся, не мог понять, о ком речь.
– Чего молчишь!? А!? Отвечай!
– С каким животным, Ваше Величество?
– С Фаса-Элом, идиот!
– Они не встречались, Ваше Величество.
– А как это животное мог увидеть ее!? А!?
– Ваше Величество, Ее Высочество принцесса утром вышла посмотреть шатер во дворе. Наверно, тогда он и увидел ее. Но они не встречались.
– Кто с ней был?
– Я и Лоло, Ваше Величество.
– А где твой новый евнух?
– Еще не поправился. Рана заживает медленно, Ваше Величество.
– Что оскопитель говорит?
– Говорит, нужно еще дней десять.
– Я скоро уезжаю в Масаду. На месяц. Если к моему возвращению не выздоровеет, пеняй на себя.
– Но это не от меня зависит, Ваше Величество.
– Меня не е*ет, от кого зависит. Еще. Отныне без моего разрешения Соломпсио запрещено выходить из Женского двора. Понятно!?
– Понятно, Ваше Величество.
Царь отвел взгляд от Черного Евнуха и перевел расспросы на Ольгу.
– Как Лоло там устроилась? Ладят с Соломпсио?
– Хорошо, Ваше Величество. И неплохо уживается с Ее Высочеством принцессой Соломпсио.
Черному Евнуху хорошо было известно, что Ольга и Соломпсио каждую ночь тайком спят вместе. Их служанки теперь отправлялись спать раньше обычного, и им было строго запрещено подниматься по утрам на второй этаж без вызова. Черный Евнух очень надеялся, что секрет Ольги и Соломпсио останется между ними. Маленькая Сайпро слишком любила сестру, чтобы выдать их. К тому же она ничего плохого не находила в том, что иногда по утрам заставала свою сестру и Ольгу в одной постели.
– Как у Лоло с языком?
– Немного начала говорить. Но понимает лучше, Ваше Величество.
– Женщине язык дается легче, чем мужчине. Она быстро схватывает слова. Как обезьяна повторяет за тобой, если даже не понимает смысла слов. Я вот, трижды ездил в Рим. Но сколько бы ни общался с римлянами, до сих пор толком не могу связать и двух слов по латыни. Чертов язык! Трудно выучить.
Черный Евнух заметил, что царь разговорился с тем, чтобы остудить свой гнев. Поэтому решил поддержать разговор о языке.
– Ее Высочество принцесса Соломпсио каждый день учит Лоло говорить по-нашему. Маленькая принцесса Сайпро тоже часто общается с ней.
– Это хорошо. Хорошо, когда слышишь что-то хорошее. А то это животное испоганил все настроение. Обо*рал всю душу с утра.
– Ваше Величество, стоит ли выходить из себя по пустякам. Нет же ничего плохого в том, что ваш племянник увидел свою двоюродную сестру.
Слова Черного Евнуха явно не понравились царю.
– Соломпсио тебе не пустяк, идиот. И это животное не человек, а зверь. От него можно все что угодно ожидать. Понятно тебе!?
– Да, Ваше Величество. Понятно.
– Ну ладно. Довольно о нем. Он не стоит того, чтобы говорить о нем долго. Раз Сосо и Лоло ладят между собою, тогда нет смысла дергать Лоло. Пусть живет в покоях Мариамме. Быстрее выучит язык.
– Как прикажете, Ваше Величество.
– Тогда ступай. И не своди глаз с обеих. Понятно!?
– Понятно, Ваше Величество.
51
– Зачем он вызывал тебя, Коко? – спросила Соломпсио, крикнув сверху с лестничной площадки, как только Черный Евнух вернулся в дом Мариамме.
– Я сейчас поднимусь к Вам, Ваше Высочество.
Ольга и Соломпсио за короткое время стали самыми дорогими существами для Черного Евнуха. Он их полюбил искренно. Одно их присутствие ему неизменно доставляло радость.
Между ними тремя возник мир доверия, шуток и смеха. Соломпсио могла без конца подтрунивать над Черным Евнухом, на что тот никогда не обижался, или резвиться с Ольгой, как избалованное дитя. Ольга в свою очередь вносила в их маленький мир теплоту и уют. Благодаря ей Соломпсио и Черный Евнух впервые в жизни соприкоснулись с подлинной сердечностью, напрочь отсутствовавшей до того в стенах Дворца. Ольга все еще не совсем ясно понимала их язык. Но они всегда находили в ее голубых глазах искренность, сопереживание, понимание того, для чего не было особой нужды в словах.
Черный Евнух осознавал, насколько хрупок тот маленький мир, в котором Ольга и Соломпсио нашли убежище от другого мира, – жестокого мира иродов и цезарей. В любой миг мог бы наступить конец беспечной жизни девочек. Он чувствовал, что должен оберегать их, встать как бы горой между двумя столь противоположными мирами.
– Ну что же он хотел от тебя, Коко? – нетерпеливо спросила Соломпсио, когда Черный Евнух поднялся к ним.
– Тебе, Элла, отныне запрещено выходить из этого двора без царского разрешения.
– Да!? Интересно, это еще почему?
– Фаса-Эл приметил тебя у шатра. Царю это не понравилось. Кто-то донес ему.
– Ну и что!? Глаза даны на то, чтобы смотреть. Не прикажешь людям закрыть глаза. Но меня это животное ничем не интересует. Меня тошнит от одного его вида.
– Интересно, царь также назвал его животным.
– Он и есть животное. Иначе его никак не назовешь. Пожирал меня своими похабными глазами. Представляешь, Лоло, какая наглость!
– А кто он? – спросила Ольга.
– Братик двоюродный.
– Элла, во всяком случае не выходи отсюда на первых порах, – посоветовал Черный Евнух. – Царь скоро уезжает. Когда вернется, может, еще передумает. Отменит свой запрет.
– Не волнуйся, Коко. Не подведу тебя. Я знаю, как проскользнуть незаметно мимо нежелательных глаз.
– Только будь осторожна! – предупредил ее Черный Евнух.
– Там у шатра я заметила одного нового раба. Черного, как уголь. Наверно у него… – Соломпсио нагнулась к Ольге и что-то шепнула ей на ухо, после чего обе игриво рассмеялись. – Одним словом, Коко, мне надо самой проверить. Так ли это?
– Ты влюбилась в него, Элла? – спросила Ольга.
– Нет, что ты, Лоло! – ответила Соломпсио и нежно поцеловала ее в губы. – Я люблю только тебя. Хочется только разочек проверить. Все ли у него так, как я думаю.
Они не стеснялись Черного Евнуха. При нем могли раздеваться, обниматься и ласкать друг друга. Черному Евнуху доставляло только одно удовольствие любоваться грацией и красотой сплетения двух прекрасных тел. В такие минуты он чувствовал себя на вершине возможного для него блаженства.
– А ты как, Лоло, влюблялась в кого-нибудь? – спросила в свою очередь Соломпсио.
Ольга смутилась и опустила глаза.
– Почему молчишь? Коко, смотри, как она покраснела? Она точно влюблена! А ну-ка быстро признайся! Влюблена!? Да или нет!
– Да, – ответила Ольга.
Соломпсио и Черный Евнух удивленно посмотрели сначала друг на друга, а потом на Ольгу. Она еще сильнее покраснела и закрыла лицо руками. Соломпсио игриво отвела ее руки от лица.
– Нет, Лоло, теперь от нас не скроешь. Скажи, кто он?
Ольга опять опустила глаза.
– Коко, кажется, она всерьез влюблена. Ты не бойся, Лоло. Это останется между нами. Скажи нам, как он выглядит?
– Как мой отец, – ответила тихо Ольга.
– Но я не видела твоего отца. Не знаю, как он выглядит.
– У него такие же светлые волосы. И глаза, как у моего отца, голубые.
– А ты сильно любила отца?
– Да. Больше всех. Я его все время люблю. Они увели меня, когда его не было рядом. Он бы не дал им украсть меня. Он убил бы их.
– Может быть, такого отца и стоит любить. Но я не люблю своего.
– Царь также не дал бы тебя в обиду, Элла, – сказал Черный Евнух.
– Не смеши меня. Может быть, и не дал бы. А может быть, нет. Не знаю. Все равно не люблю его. Но, Лоло, что еще? Расскажи побольше.
– Мне трудно. Не знаю, что сказать. Еще голос у него необыкновенный. Спокойный, мужественный.
– В мужчине голос важнее всего, – сказала Соломпсио. – По голосу можно определять, каков же он как мужчина.
– Не зря говорят, что женщины любят ушами, а мужчины – глазами, – вставил Черный Евнух.
– А это правда, – согласилась Соломпсио. – Я вот помню одного араба. Он был послан к отцу. Вошел такой из себя статный. Высокий, широкоплечий. Одним словом, красавец! Настоящий мужчина! Тут же приковал к себе все взгляды. Но открыл рот, и оттуда вышел какой-то писк. Как у бабы. И на самом деле оказалось, что его интересуют не женщины, а мужчины. Так, что по голосу очень даже можно определить, как у мужчины **** стоит. Не согласен, Коко?
– Наверно.
– Ты только не обижайся, Коко. Вот у тебя не стоит. Так ведь!? А потому и в твоем голосе проскальзывает иногда фальцет, как у петуха.
– У меня раньше был другой голос. Он изменился после оскопления.
– Вот видишь, я права. Только по голосу можно узнать, как у мужчины стоит и стоит ли вообще. Но о размере его члена можно судить по величине его носа, рук и ног. Вот у тебя, Коко, смотри какие ручища, а шнобель какой большой, да еще с горбом. Значит, и хобот у тебя, наверняка, как у слона. Угадала?
– На такие вопросы я не отвечаю, Элла.
– Значит, угадала. Кстати, Коко, давно хотела спросить. Почему у тебя шнобель с горбом, как у евреев? У всех черных рабов во Дворце носы широкие и приплюснутые. Только не у тебя. И кожа у тебя не такая уж черная, как у всех черных, а светло-коричневая что ли. Не еврей, ненароком?
Соломпсио весело рассмеялась.
– Предки мои пришли в Абиссину из Египта.
– Так ты египтянин!?
– В некотором роде.
– Теперь ясно, – сказала Соломпсио, подмигнув Ольге. – А у кого в Иерусалиме, Коко, светлые волосы, голубые глаза и спокойный мужественный голос?
– Думаю, у немногих.
– Тоже так думаю.
– Я видел только одного человека с такими приметами, – сказал Черный Евнух.
– Кого?
– Элохима.
– Точно. Я тоже видела его однажды в Храме. Вместе с женой. У него, наверно, самая красивая жена на свете. И сам он очень видный. Очень толковый, говорят. Учитель мой отзывался о нем высоко. А ему я верю. Правда, голос его я еще не слышала. Поэтому не могу судить о других его достоинствах. Ну что, Лоло, угадали мы? Элохим!?
Ольга на этот раз попыталась что-то сказать, но не смогла и, вскочив с места, подошла к окну.
– Коко, что с ней!? Мы с тобой попали прямо в точку. Явно Элохим! Видно же!
– Похоже на то, – подтвердил Черный Евнух. – Только, Элла, больше не смущай ее.
– Ладно, Коко, не буду, – пообещала Соломпсио, также встав с места. – А где ты его видела, Лоло? – спросила Соломпсио, подойдя к ней.
– У больного рабби.
– А ты, Лоло, хоть знаешь, кто такой Элохим?
– Нет, – ответила Ольга.
– Элохим – сын Давидов. По закону он, а не мой отец, должен сидеть на иудейском престоле. Самый достойный мужчина, которого я видела в жизни. Он стоит того, чтобы такая красавица как ты влюбилась. Я сама влюбилась бы в него. Но у меня другой вкус. Мне нравятся черные.
– Черные!? – удивился Черный Евнух.
– Да, а что здесь такого? У них и тело устроено лучше, и кожа блестит, и движения привлекательнее. Не ходят, а прямо танцуют!
– А как на счет запаха? – спросил с неловким видом Черный Евнух.
– Понимаю, Коко, о чем говоришь. Многим ваш запах не нравится. Ну, что из того, что вы не так пахнете. А кто не пахнет. Покажи мне хоть одного человека без запаха. Все пахнут и белые, и черные. И мужчины, и женщины. И дети, и старики. И грешники, и святые. Все воняют. И даже Бог, думаю, пахнет. Правда, не знаю чем. Может быть, смесью нектара и амброзии. Только идиоты думают, что кто-то не пахнет.
– Но у нас, черных, вы, белые говорите, что запах, как бы особенно едкий и неприятный.
– Не мы, а другие белые, Коко. Уверяю тебя, немытый белый воняет во сто раз хуже. Хочется блевать. А черный, чистый или грязный пахнет одинаково. Как зверь. И не едко, а терпко. Хочется только чихать. Наверно вся Африка так воняет. Вот ты из Африки. Скажи, воняет вся Африка зверьем или нет?
– Да так сильно, что как подует южный ветер, слышно в Риме, – сострил Черный Евнух.
Все дружно рассмеялись. Ольга и Соломпсио отошли от окна и сели рядом с Черным Евнухом на кушетке. Ему было приятно сидеть так близко между ними, вдыхать их естественное благоухание и в то же время неловко из-за собственного запаха.
– Римляне, между прочим, называют черных “niger”, – сказала Соломпсио, нежно проведя пальчиком по горбатому носу Черного Евнуха.
– Но, Коко, ты не пахнешь неприятно, – сказала Ольга, ласково прижавшись к нему.
– А мне даже нравится запах негров, – заявила Соломпсио. – Он меня только возбуждает. Таков мой вкус.
– О вкусах не спорят, как говорит Николай, – сказал Черный Евнух. – Но я рад, что черные тебе нравятся.
– Черные – мои люди, – призналась Соломпсио. – У меня душа черная. Они меня никогда не предадут. Разве не так, Коко?
– Я могу ответить только за себя.
– Мир устроен белыми людьми. И смотри, что творится. Лоло любит Элохима, мне нравятся негры, ты бы хотел, чтобы у тебя стоял, а Элохим, наверняка, хотел бы сесть на свой трон. Никто из нас не получает того, чего хотел бы больше всего. И так у всех. Даже царь не получает того, чего хотел бы больше всего. Все хотят чего-то. И все мешают друг другу. Дали бы неграм устроить мир, все было бы иначе. Все бы были довольны. Жили бы в согласии с природой. И весь мир вонял бы Африкой.
– И все бы от вони убежали на край света, – сказал Черный Евнух.
– И прыгнули бы с края земли в море, – рассмеялась Соломпсио.
– А почему, Коко, черные черные? – внезапно спросила Ольга с детской любознательностью, рассматривая внимательно кожу на его руке.
– Чтобы никто не мог видеть, когда им стыдно, – выдала с серьезным видом Соломпсио.
– Не верь Элле, Лоло! От солнца. От знойного африканского солнца. Так говорит Николай.
– Не верно! – возразила Соломпсио.
– Я верю Николаю, – ответил Черный Евнух. – Он знает все.
– Почему тогда у вас подмышками тоже кожа черная, – спросила Соломпсио. – Вы что ходите по Африке с постоянно поднятыми руками. У вас кожа черная и на ж*пе и даже в паху.
– А у Коко ладони не черные, а розовые, – заметила Ольга, продолжая изучать руку Черного Евнуха.
– Подошвы тоже, – добавил Черный Евнух.
Для пущей убедительности он снял обувь с одной ноги и продемонстрировал свою стопу. Затем пересел в кресло напротив.
– Все равно причина в другом, – возразила еще раз Соломпсио.
– Другой причины не может быть, – настоял на своем Черный Евнух. – Николай всегда прав.
– Коко, пусть Элла расскажет почему черные черные, – попыталась их примирить Ольга.
– А я что, разве ей мешаю? – надулся Черный Евнух и сел бочком к Соломпсио. – Пусть расскажет.
– Элла, расскажи, пожалуйста!