Эл М Коронон
Элохим
– Лишь двоим дано знать Тайну Тайн, – прошептала Мариам. – Тебе и мне.
Элохим узнал слова, точь-в-точь произнесенные в свое время рабби Иссаххаром, и тут же побледнел. Даже в своем самом диком воображении он не мог бы допустить, что Мариам окажется той самой таинственной женщиной, о которой было сказано в Великом Тайном Предсказании Мелхиседека.
– Ее можно прошептать тебе только на ухо.
Мариам поднялась на цыпочках и дотянулась губами до его уха. Она шептала не долго, но то, что он услышал, превзошло все его ожидания. На какое-то время он лишился дара речи. Закрыв глаза, он крепко прижал ее к сердцу.
– Я наконец-то обрел Его! – промолвил Элохим.
– Да, дада. Теперь ты тоже Его знаешь. И больше не надо искать.
– Скорее бы выбраться из этой страны.
– Но еще остается убить римлянина.
– Какого римлянина? – удивился Элохим.
– У которого шрам на лбу.
109
С той минуты, когда Сарамалла сказал, что у того иудея нет жены, а есть дочь, в Пантере, словно что-то вспыхнуло. Прежде он нападал на своих жертв, не задумываясь ни о чем. У него что-то замыкалось в сознании, как только кто-то возбуждал его. Видимый мир для него сужался. Он не мог видеть ничего, кроме того, что завораживало его взор, будь это большая грудь или полные бедра. Он шел на свою жертву как на манящую цель, едва обращая внимание на то, кто это: женщина, девочка или мальчик. И никогда в его голове даже не мелькала мысль, что все эти изнасилованные им женщины, девочки и мальчики могли бы быть чьими-то женами, дочерьми и сыновьями.
– Ни разу, кхе, не е*ал ни одну дочь. А ты как? Е*ал, чью-то, кхе, дочь? – спросил он с детской любознательностью Дворцового Шута после встречи с Сарамаллой.
Дворцовый Шут тогда, еще не догадавшись о ком речь, объяснил ему, как неразумному детине:
– Видишь ли, Пантера, одно дело, когда не знаешь ничего о женщине, чья она жена, чья мать, чья сестра или чья дочь. Совершенно другое дело, когда знаешь кто ее муж, кто ее брат, кто ее сын или же, кто ее отец. Очень острое ощущение. Сечешь разницу?
– Кхе-кхе, – неопределенно прокряхтел Пантера.
– Хорошо, скажу тебе иначе. У нас на Востоке нет ничего хуже для мужчины, чем узнать, что кто-то обесчестил твою сестру, мать, жену и, особенно, дочь.
– А их у меня, кхе, нету, – заржал Пантера.
– Не о тебе речь. А о мужчине вообще.
– А-а-а-а!
– Жуткое переживание! Мрак! Конец света! Такое ощущение, будто тебя самого поимели. Ты горишь одним желанием – мстить, мстить и мстить. Во-первых, уничтожить самого злодея, и во-вторых, ответно обесчестить всех его ближайших родственниц: мать, сестру, дочь. И вот что поразительно: насколько жутко чувствовать себя рогоносцем, настолько же сладостно самому наставлять рога другим мужчинам.
Пантера вновь заржал.
– Тебе сладостно от того, что опасно тр*хать чужую женщину. Мы получаем какое-то особое наслаждение, если знаем, что натягиваем именно чью жену или чью дочь. Увы, такова уж наша мерзкая мужская природа.
Слово «дочь» завораживало Пантеру. «Дочь» казалась ему каким-то таинственным созданием, отличным от «женщины». Слово «дочь» звучало загадочно, как нечто непорочное, маняще сладкое. Его воображение впервые было возбуждено не зримым образом, а одним словом: «ДОЧЬ».
Ему скорее захотелось увидеть, что скрывается за этим словом. Увидеть «того иудея с дочерью», разорвать при нем ее одежду, вцепиться ногтями в нее, процарапать до крови, продрать ее до изнеможения. Он настолько зациклился на своей новой страсти, что почти забыл, о чем его просил Сарамалла.
Теперь у Пантеры появилась новая цель. И он шел к ней как одержимый. Ничто больше не могло его остановить или свернуть с пути. Ему бы только увидеть иудея и его дочь. Что делать дальше – он знал. Остальное его не волновало.
Накануне Йом Кипура Пантере сказали, что он должен отправиться в Храм с тремя идумеями, где ему покажут «того иудея». Он потирал руки в предвкушении.
Перед Тройными воротами, пока идумеи рассматривали проходящую толпу, Пантера непрестанно теребил их, требовал, чтобы ему скорее показали «того иудея с дочерью». Но когда им это не удалось, он взбесился. Впервые он не получал немедленно того, чего хотел.
Вернувшись во Дворец, Пантера потребовал встречи с Сарамаллой. Ему сказали, что Сарамаллы нет во Дворце. Тогда он потребовал, чтобы его пустили к царю. Царь его не принял. Он тогда сказал стражникам, что никуда не уйдет пока не увидит царя.
Пришел Ахиабус в сопровождении десяти вооруженных галлов, и приказал ему убираться вон. Пантера сперва подчинился. Но ушел недалеко. Посередине царского двора он увильнул от галлов и как настоящая пантера забрался на дерево. Галлы не могли его видеть из-за темноты и уже собрались уходить, как внезапно услышали протяжный вой. Это Пантера выл во всю глотку.
– Снимите этого идиота, пока не разбудил царя! – приказал Ахиабус.
Один из галлов забрался на дерево. Через несколько минут галлы услышали тупой удар и крик, а потом увидели, как их собрат свалился с дерева и грохнулся на каменные плиты. Его быстро уволокли в сторону. Следом упала толстая ветка. Пантера издал победоносный клич и стал выть сильнее.
Звериный вой в ночной тишине отдавался во всех углах Крепости. Он звучал назойливо и противно. Царские жены и дети проснулись. Дворцовый люд засуетился повсюду. В окнах Августова и Агриппиева домов появились люди в ночных рубашках. Никто спросонок не соображал, что же стряслось.
Царь и без воя Пантеры не мог уснуть из-за болей в теле и голове. Он лежал в постели, зажав Гермо-альбо-карло между ног. Но с каждой минутой вой Пантеры становился все более невыносимым. Терпение у царя лопнуло. Он вызвал раба Симона и приказал «снять этого долбо*ба с дерева и заткнуть ему пасть».
Но Ахиабус не знал, как это сделать. Он только мог упрашивать, уговаривать и умолять Пантеру спуститься вниз. Пантера молча внимал его словам, но как только они прекращались, начинал выть с новой силой.
Так прошло несколько часов. У всех раскалывалась голова.
Перед рассветом вой внезапно прекратился. Наступила благодатная тишина. Но в ушах все еще отзывался голос Пантеры. Галлы обступили дерево, но не могли его видеть. С верхушки дерева до них доносились тяжелые стоны и вздохи.
– Что теперь это животное там делает? – недоуменно спросил Ахиабус.
– Не видно, – ответил один из галлов, – но кажется, др*чит себя.
А рядам стоящий галл потрогал свою голову, затем понюхал пальцы и брезгливо крикнул:
– Фу! Он слил на меня!
Галлы быстро отступили от дерева, но Пантере удалось все-таки обмочить кое-кого из них мощной струей мочи. Пантера заржал от удовольствия.
– Сволочь сс*т как лошадь, – процедил сквозь зубы Ахиабус.
Как только последние капли струи ударились о каменные плиты, галлы вновь обступили дерево. Но им не пришлось стоять там долго. В этот раз на их головы посыпались обломанные ветки. Галлы разбежались. Пантера воспользовался моментом, быстро слез с дерева и убежал к себе в Агриппиев дом.
Ахиабус не знал, как поступать дальше. Взять его или нет. Вскоре от царя поступило распоряжение оставить римлянина в покое. Все облегченно вздохнули и разошлись.
До полудня во Дворце было тихо. Люди отсыпались после кошмарной ночи. Даже стражники задремали на посту. В полдень в Царском дворе эхом раздались удары топора. Ахиабус выбежал во двор. Пантера рубил топором то самое дерево, на которое забрался ночью. А каменные плиты вокруг были испещрены фаллическими рисунками и большой латинской буквой «Р». Увидев Ахиабуса, Пантера убежал обратно в Агриппиев дом.
Как только царь проснулся, раб Симон доложил ему о случившемся, добавив, что в данную минуту Пантера крушит топором двери и окна в Агриппиевом доме. Царь немедленно повелел позвать Сарамаллу и Куспия Фадия, будущего римского прокуратора в Иудее.
Первым пришел Сарамалла.
– Что за долбо*ба ты навязал мне на шею. Крушит, рушит все на своем пути. Не давал спать всю ночь.
– Знаю, Родо, знаю.
Сарамалла явно жалел, что обратился к Пантере.
– Мне Элохим, на х*й, больше не нужен. Ни живым, ни мертвым. Сними только этого вредителя с моей шеи.
– Хорошо, Родо, нет базара.
Раб Симон доложил, что пришел римский посланник в Иудее.
Куспий Фадий был статным римлянином, с волнистыми волосами и орлиным носом и происходил из знатного эквестрианского рода[71]. Ему также все было известно. В этот день он ночевал в Агриппиевом доме и не мог не услышать вой Пантеры. Но решил не вмешиваться и, накрыв голову подушкой, проспал благополучно до утра.
– Куспий, где ты откопал этого зверя? – спросил царь с нескрываемым удивлением на лице.
– Пантера не зверь, а один из самых бесстрашных легионеров, – ответил римский посланник, слегка улыбнувшись.
– Но он крушит мой Дворец! Убери его отсюда!
– Увы, должен вас огорчить. Убрать его не зависит не от вас, не от меня. Все, что я могу сделать, это написать в Рим и известить Римского легата в Сирии.
– Выходит, царь иудейский бессилен перед рядовым римским легионером в собственном дворце. Так что ли? А!?
– Ну не совсем так, – сказал дипломатично Куспий Фадий. – Надо лишь соблюдать правила протокола. И…
Куспий Фадий не успел закончить свою фразу. В комнату влетел как угорелый раб Симон.
– Ваше Величество, Ваше Величество! Он спрыгнул в Женский двор.
– Что!!!? – царь в ярости вскочил с места. – Поймать его! Связать! Бросить, на х*й, львам!
Сарамалла и Куспий Фадий также встали.
– Должен напомнить, что кроме цезаря, сената и военного начальства, никто не вправе наказывать римского легионера, – сказал спокойно, но достаточно твердо Куспий Фадий.
– Ваше Величество, – вмешался Сарамалла, – я пойду и быстро все улажу.
Было неслыханно, чтобы чужие мужчины оказались в Женском дворе. Но не было иного выхода. Галльские телохранители ринулись в Женский двор и схватили Пантеру в тот момент, когда он около Красного Пентагона бросился на Роксану, малолетнюю царскую дочь. Его свалили на землю и крепко связали.
– Хочу дочь! Хочу дочь! Кхе! Е*аться хочу! – вопил диким голосом Пантера, пока галлы волокли его с Женского двора.
Царские жены закрыли уши своим детям. В гареме Пантера произвел большой переполох, всех напугал до смерти. Особенно царских дочерей. Гонялся то за одной, то за другой вокруг Красного Пентагона под душераздирающие крики женщин и детей.
Его притащили в домик Бедуинского раба. Там-то его и дожидался Сарамалла.
– Ты, сука, кхе, – огрызнулся Пантера, как только увидел Сарамаллу, – зачем обманул меня?
Галлы посадили его на стул и привязали к спинке. Сарамалла рукой указал всем выйти.
– Никто тебя не обманывал.
– Ты, сука, кхе, обещал, дать мне, кхе, дочь того иудея.
Сарамалла сразу смекнул, что Пантера истолковал его поручение по-своему.
– Успокойся. Ну не смогли вчера.
– Меня, кхе, не е*ет. Дай мне дочь!
– Откуда мне взять тебе дочь?
– Дай, кхе, свою дочь! – нагло потребовал Пантера.
– Нету у меня никакой дочери.
– Меня, кхе, не е*ет. Хочу е*ать дочь! Ни разу, кхе, не е*ал ни чью дочь!
– Как же!? Ты-то перетр*хал столько девиц! Все они были чьими-то дочерьми.
– Я, кхе, тогда не знал.
– Но получал же удовольствие?
Ответ Пантеры удивил Сарамаллу.
– Кхе, да, но не знал, кхе, тогда, что е*у чью-то дочь. Не знал, что получаю удовольствие.
– Тогда не знал, но теперь-то знаешь.
Пантера посмотрел на Сарамаллу как «баран на новые ворота», задумался, запутался в своих мыслях и вдруг взорвался.
– Дай мне, сука, дочь иудея!
– Хорошо, нет базара, ее покажут тебе, – ответил Сарамалла и поспешно вышел.
– Чего же он хочет? – спросил царь Сарамаллу, когда тот вернулся.
– В него вселился бес. Хочет дочь одного иудея.
– Я знаю Пантеру давно, – сказал Куспий Фадий. – Он не угомонится, пока не получит своего.
– Что же теперь делать? – спросил царь.
– Дать ему дочь того иудея, – ответил Куспий Фадий.
– Ее здесь во Дворце нет, – сказал Сарамалла, посмотрев на царя.
– Где же она тогда? – спросил Куспий Фадий.
– Никто не знает, – ответил Сарамалла. – Говорят, уехала с отцом в Назарет.
Только теперь до царя дошло, о ком идет речь.
– Ну, тогда отправьте его в Назарет, – небрежно сказал римский посланник.
110
На другой день Пантера в сопровождении трех идумеев выехал из ворот дворцовой Крепости, держа путь в Назарет. Во Дворце жизнь вернулась в обычную колею. У всех словно с плеч свалился тяжелый камень. Больше всех радовался сам царь. Сарамалла убедил его в том, что Мариам нет в Назарете.
– Подумай сам, Родо. Элохим – не глупый человек. Поставь себя на его место. Куда может он уйти? Куда угодно, только не в Назарет и не в Вифлеем. Скорее всего, в Газу, чтобы перейти в Египет. Я бы на его месте сделал все, чтобы скорее выбраться из Иудеи.
Но радость царя была вызвана не только этим. Он надеялся, что избавился от Пантеры раз и навсегда. Старшему из трех идумеев было дано тайное задание.
– Хадад, бери с собой Марвана и Рафика. И держите его, как можно дольше в Назарете, – от имени царя поручил Ахиабус. – Сделай так, чтобы он напал там на чью-нибудь дочь. Может быть, иудеи убьют его. Не получится это, подсыпь ему яд в вино. Отрави на х*й, чтобы не вернулся в Иерусалим.
Они прибыли в Назарет в тот момент, когда Каиафа выезжал из городских ворот с вестью о том, что Элохима в городе нет.
Назарет был маленьким городом, втиснутым между холмами. Местный рынок начинался тут же справа от ворот и шел вдоль городских стен. Поэтому сразу при въезде стоял запах рынка, густо насыщенный ароматами дынь, арбузов, всевозможных фруктов и восточных сладостей. Вообще, каждый город в Иудее имел свой, незабываемый запах и славился сладостью и сочностью того или иного фрукта. Так, Геба была известна своими кроваво-красными гранатами, Иерихон – финиками, Иоффа – инжиром. Назарет же славился всеми своими фруктами и овощами. И груши, и сливы, и дыни, продаваемые на местном рынке, отличались особой сочностью и изысканным вкусом. Назаретяне ужасно гордились своим рынком, где, по их словам, можно было достать все, что угодно, даже «снег средь знойного лета».
Перед входом на рынок в один ряд сидели на корточках семечники и продавали прохожим жареные семечки, черпая их малюсенькими чашечками из мешков.
Пантера и его идумейская свита проехали мимо них и, не слезая с коней, спросили первого встречного.
– Где дом Элохима?
– А какого Элохима? – вежливо ответил вопросом на вопрос назаретянин. – Город у нас маленький, а Элохимов много.
– У которого, кхе, дочь, – брякнул Пантера.
Назаретянин внимательно взглянул на Пантеру и в том же вежливом тоне ответил:
– Молодой человек, может быть, в Риме человек славится дочерью, не могу сказать. Но у нас люди опознаются по отцу.
– Сын Давидов, – уточнил Хадад, стараясь опередить злость Пантеры.
– А-а-а, знаю, знаю! – доброжелательно сказал назаретянин. – Как же не знать сына Давидова! У него на самом деле есть дочь. Живет в Храме, в Иерусалиме. Ты был прав, молодой человек!
Пантера расплылся в самодовольной улыбке. Идумеи обрадовались, что нарвались на верного человека.
– И знаешь, где он живет? – спросил Хадад.
– А как же не знать! Все знают.
– И где его дом? Как туда добраться?
– Очень просто. Поезжайте вниз до конца этой улицы. Потом заверните направо. Потом на первом переулке еще раз направо. Нет, так я вас запутаю. Видите ли, город у нас маленький, но очень много узких переулков. Настоящий лабиринт. Легко заблудиться. Лучше я вам объясню по-другому. Вот когда второй раз завернете направо, там же на углу увидите лавку медной посуды. Спросите у лавочника, он покажет вам, как идти дальше.
– Повезло! – сказали радостно идумеи друг другу.
Хадад достал медяк и бросил назаретянину. Тот сумел поймать монетку на лету. Назаретянин благодарно улыбнулся идумеям, раскрыл ладонь и оценил взглядом достоинство монеты. На одной ее стороне был македонский щит, а на другой – греческая надпись:
ΗΡΩΔΟΥ ΒΑΣΙΛΕΩΣ
– Дар от царя! – воскликнул Рафик, самый меньший из идумеев.
– Не было нужды, – сказал назаретянин, спрятав медяк в кармане, – но премного благодарен. Всегда рады высоким гостям!
Всадники отъехали от назаретянина и двинулись вниз по улице.
– Зря упомянул царя, – упрекнул Хадад своего неопытного собрата.
– Случайно вылетело, – виновато оправдался Рафик.
– В чем, в чем, – вставил Марван, третий идумей, – только в гостеприимстве нельзя отказать иудеям.
– И в вежливости! – добавил Рафик, пытаясь замять свою оплошность. – Они не такие грубые, как мы, идумеи.
– Да, не грубые. Даже нае*ывают вежливо! – заключил Хадад.
– Меня не е*ет, кхе, ни иудеи, ни идумеи, – сказал нетерпеливо Пантера. – Поторопитесь!
Всадники добрались до конца улицы, свернули направо, затем, на первом переулке, еще раз свернули направо и увидели лавку. Медные кастрюли, миски, чаши, кувшины были выставлены прямо на улице перед лавкой.
– Вот видишь, не обманул нас! – обрадовался Рафик.
Лавочник встретил их приветливо, тут же предложил им воду.
– А какого Элохима ищете? – спросил он.
– Сына Давидова, – ответил Хадад.
– А-а-а! А как же! Как же! Знаю, знаю. Кто не знает? Очень просто. Вот, видите тот дом с красной калиткой?
– Да, вижу. Это его дом? – обрадовался Хадад.
– Нет. У того дома заверните налево и идите прямо. Все время прямо. До огромного камня. Он один такой. Стоит прямо на перекрестке. Сто лет стоит, всем мешает. Но никто не убирает. Невозможно не заметить. Так вот, у того камня, как завернете направо, тут же увидите стариков, сидящих перед воротами своих домов. Спросите у них. А оттуда рукой подать до его дома.
Идумеи недоуменно посмотрели друг на друга.
– Запомнили, – заботливо спросил лавочник, – или еще раз повторить?
– Нет, запомнил, – ответил Хадад. – У большого камня направо.
– Правильно, – подтвердил лавочник тоном, каким учитель хвалит тупого ученика за случайно верный ответ. – Еще вот что. Мой совет вам. Слезайте с коней. Дальше улицы у нас сужаются как кишка. Будет легче продвигаться. Могу ли я быть полезен вам еще чем-нибудь? А то у меня есть очень искусные вещицы. Чеканки. Все из чистой меди. Отличные подарки для жен.
– У меня, кхе, нет жены, – заржал Пантера.
– Ничего, молодой человек. Будет. Мужчине нельзя без жены.
Всадники спешились, попрощались с лавочником и направились к дому с красной калиткой. Там они свернули налево. На улице не было ни души. По обеим сторонам улицы открывались узенькие, кривые переулки, в которых едва могли бы разойтись два человека.
– Тут не мудрено и заблудиться, – сказал Марван, – стоит только войти в один из этих переулков.
Теперь они шли медленно, осторожно вглядываясь по пути в каждый новый переулок. Наконец дошли до большого камня на перекрестке и свернули направо. Там и в самом деле сидели старики перед воротами домов.
Пришельцы сразу же приковали к себе их взгляды. Хадад передал узду своего коня Рафику и пошел вперед. Пантера двинулся следом. Хадад подошел к одному из стариков и поздоровался. Как только у них начался разговор, прочие старики на улице перестали их замечать. Никто на них больше не обращал внимания.
– Элохим? Сын Давидов? Как же! Как же! Знаю, знаю. Он живет вон там! За теми домами.
Старик указал рукой на дома за спиной Хадада.
– Не там, а чуть-чуть влево, – сказал другой старик, сдвинув руку первого старика немножко влево.
Первый старик недовольно взглянул на свою сдвинутую руку, затем посмотрел неодобрительно на того старика и, почесав другой рукой голову, наконец ответил:
– Вообще-то ты прав. Толком не вижу. Старость – не радость.
Хадад повернулся и посмотрел в указанном направлении.
– Вот за теми домами? – спросил он.
– Да, но чуть дальше.
– А как туда пройти?
– Очень просто, – ответил первый старик. – Вот на том углу, – и он указал налево от идумея, – увидите узенький переулочек. По нему идите вверх. Он так змейкой извивается. Затем заверните направо. Выйдите на маленькую площадку. Там всегда детишки резвятся. Вот они-то вам и покажут дом Элохима.
– Нет, – возразил второй старик, – чего ты людей путаешь?
– Никого я не путаю, – удивился первый старик.
– Лучше вам идти вот по тому переулку, – сказал второй старик, указав рукой вправо от идумея. – Он и шире, и удобнее. И приведет вас прямо на ту площадочку, где играют ребятишки.
– Можно и так, и сяк, – согласился первый старик. – Никого я не путал.
– А как короче? – спросил Хадад.
– Короче, как он говорит, по узкому переулку, – признался второй старик – Удобнее – как я говорю.
– Давай, кхе, по короткому пути, – нетерпеливо сказал Пантера, которому уже изрядно надоели эти бесконечные поиски.
– Как скажешь. – согласился Хадад. – Тебе решать.
Переулок оказался и в самом деле труднопроходимым. Местами было настолько тесно, что кони отказывались идти. И тогда приходилось одному тянуть их спереди, а другому греть хлыстом сзади. Но главная беда была в том, что переулок казался нескончаемым. Они все поднимались и поднимались вверх.
– Что-то не похоже, что тут короче, – сказал Марван.
– А когда надо было свернуть? – поинтересовался Рафик.
– А ты не помнишь? – спросил Хадад Пантеру.
Пантера не ответил. Лицо у него от злости было серое.
– Дай-ка вспомнить, – пробормотал про себя Хадад. – Старик сказал «затем направо».
– Это когда «затем»? – спросил мстительно-торжествующе Рафик. Наконец-то он поймал старшего собрата на оплошности.
– Мы уже сто раз могли завернуть направо, – сказал Марван.
– Наверняка, прошли слишком далеко, – съязвил Рафик.
– Тот старик сбил меня с толку, – начал оправдываться Хадад. – Забыл спросить, когда надо свернуть.
Вдруг Пантера вцепился Хададу в глотку.
– Кхе, сука, это ты виноват!
– Отпусти, му*ак! Сам выбрал этот путь!
Хадад со всей силы оттолкнул Пантеру. Марван втиснулся между ними.
– Угомонитесь! – сказал он. – Тут и места нет для драки!
Им действительно негде было развернуться.
– Я пойду впереди, – предложил миротворец Хададу. – Свернем направо на первом же переулке.
Так они поменялись местами. Во главе теперь шел Марван, следом Пантера, затем Рафик, а в хвосте Хадад.
Вскоре они свернули в переулок, несколько шире, чем прежний, но ничем другим не отличающийся от него. Те же нескончаемые, прилепившиеся друг к другу одно— и двухэтажные дома из серого камня. Они перешли еще раз в новый переулок, который шел дугой. Им показалось, что вышли на верный путь. Но через несколько минут уперлись в тупик. Теперь никто не сомневался, что они окончательно заблудились. Повернули обратно. Хадад вновь оказался во главе. Они вернулись в прежний переулок.
– Надо запомнить это место, на случай если попадем сюда снова, – сказал Хадад голосом предводителя.
– А как запомнить? Кругом одни и те же стены, – откликнулся с хвоста Марван.
– А не кажется вам, что мы возвращаемся назад? – сказал задумчиво Рафик.
– Куда назад? – спросил Хадад. – Х*й поймешь, где мы теперь?
– Мы, когда ушли от городских ворот, шли все время вниз, – напомнил Рафик, – а теперь все время поднимаемся.
– Куда поднимаемся? Ну давай тогда пойдем вниз.
– Обратно к старикам, что ли? – удивился Рафик.
– Нет, зачем к старикам! – крикнул Хадад.
– Куда тогда? Отсюда можно идти вниз или вверх. Мы пришли вот оттуда снизу, – указал пальцем Рафик.
– Черт! Как быть тогда! И нет ни одной души, чтобы спросить!
– Сыночки! – вдруг они услышали женский голос над головой.
Все разом подняли головы. Но увидели лишь узенькую полосочку синего неба.
– Мерещится что ли? – сказали одновременно идумеи.
– Сыночки! – вновь прозвучал женский голос.
С крыши дома выглянула старушка. Была видна лишь ее седая голова.
– Не хотите ли водички!? – спросила она.
– Нет, не хотим, – за всех ответил Хадад. – Лучше скажи, бабуля, где площадка?
– А какая площадка, сыночек?
– Там, где дети играют.
– А детская площадочка! Вот там!
Синюю полосочку неба резко наискось пересекла рука старушки. Хадад посмотрел туда, куда указывала рука. Но переулок шел совершенно в другую сторону.
– Ты запомни, куда она показала, – поручил он Рафику. – Как бы не шли, не теряй из виду направление.
Но вереница домов упорно не давала им держаться указанного направления и уводила их все дальше и дальше от цели. Они выбились из сил. Было невыносимо жарко. Не хватало воздуха. Страшно хотелось пить.
Хадад время от времени спрашивал Рафика, не сбились ли они с указанного курса и, получив отрицательный ответ, продолжал идти вперед. Битый час они блуждали по нескончаемым переулкам, ни разу не выходя прямо на площадку с детьми.
И когда им показалось, что они еще дальше ушли от указанной старушкой площадки, внезапно до них донеслись веселые детские голоса. Идумеи обрадовались, но Пантера все еще злился. Хадад ускорил шаги. Остальные поспешили за ним. Детские голоса звучали все громче и громче. Теперь не было сомнений. Они шли прямо на детскую площадку.
Через пару минут они вышли на нее. Мальчики и девочки лет семи-девяти весело гонялись друг за другом, прыгали, скакали, визжали. Дети были так увлечены игрой, что не сразу заметили незнакомых лиц, только некоторые из них остановились, увидев красивых коней.
– Где дом Элохима? – спросил Хадад рыженького мальчугана, который раньше других успел подбежать к коням.
– Я покажу вам!
– Нет, я покажу! – перебил его другой мальчик.
Прибежали еще несколько мальчиков и начали спорить между собой.
– Хорошо, покажите все разом! – предложил Хадад.
– Вот там! – хором крикнули все, указав руками одновременно на одну и ту же улицу, идущую от площадки вправо.
– Где это там? – спросил Хадад как можно ласковее.
– В самом конце улицы, последний дом слева! – ответил рыженький.
Пантера ринулся вперед. Идумеи, не попрощавшись с детьми, побежали за ним. Детишки завизжали от радости, подпрыгивая на месте и хлопая в ладоши.
– Дети никогда не врут! – бросил на ходу Рафик.
Улица, указанная детьми, шла змеей и была довольно длинной, так что они не могли видеть ее конца. Перед первым поворотом она расширилась. Пантера вскочил на своего коня. Идумеи тоже. Рысцой они проскакали поворот и вышли на прямой отрезок. Пантера яростно хлестнул своего коня и помчался галопом вперед. Немедля идумеи пустились вдогонку.
Всадники летели так стремительно, что не заметили, как пронеслись мимо последних домов на улице и вышли на площадь. Но тут же они резко осадили своих коней. Кони одновременно вздыбились, пустив вперед густой клубок пыли. Когда пыль осела, они не поверили собственным глазам. Разинув рты, идумеи стояли неподвижно, будто их вместе с конями вкопали в землю. А у Пантеры глаза полезли на лоб. Прямо перед ними находились дубовые городские ворота.
111
– Нае*али нас! Нае*али! Нае*али! Нае*али! – Хадад то смеялся, то злился, истерично повторяя одно и то же слово.
– Где он! Кхе! Сука! – завопил Пантера. – Где тот назаретянин с медяком.
Рафик оглянулся по сторонам, все еще отказываясь верить своим глазам.
– Нигде его нет! – наконец выдал он.
– А ты что думал? – сказал Марван. – Давно смылся! С твоим «даром от царя»!
Пантера завыл как раненый зверь. Прохожие испуганно посмотрели на всадников.
– Что теперь делать!? – растерянно спросил Рафик.
– Пусть это тебе будет уроком на всю жизнь, – сказал менторским тоном Хадад. – Отныне будешь знать, что такое иудейская вежливость.
– Хадад, нам надо было с самого начала обратиться к идумеям, – посетовал Марван.
– А откуда их возьмешь? Не вижу ни одного идумея. – сказал Хадад. – Кругом одни иудеи.
– Чего гадать? Давай спросим. Вот у этого, – предложил Марван и тут же обратился к мимо проходящему назаретянину: – Эй, ты!?
– Это вы ко мне!? – недоуменно спросил назаретянин, оглянувшись по сторонам.
– Да, к тебе! Скажи, в этом вашем х*евом городе найдется хоть один идумей?
– А как же!? И не один.
– Где они?
– А вот они. Сидят там, перед рынком. Семечки продают.
Хадад стукнул себя кулаком по лбу.
– Му*ак я, му*ак! Как же не догадался сразу! Я же их заметил. Я же знал, что иудей своего чужому никогда выдаст.
Увидев, как всадники приближаются, семечники поднялись со своих мест и ринулись им на встречу.
– Кто из вас идумей?
– Я, – крикнул самый юркий из них, успев первым протянуть пригоршню семечек всадникам. – Мои семечки самые…
– Ты не идумей, ты халдей, – перебил его плешивый семечник. – Тут все халдеи. Только я один идумей.
Начался спор. Каждый из семечников настаивал, что именно он чистокровный идумей.
– Ничего подобного! – повысил голос плешивый семечник. – Вы все или халдеи, или же идулдеи!
– Сам ты идулдей! – огрызнулся юркий семечник.
– А кто такие, – спросил с недоумением Рафик. – Идулдеи?
– Гремучая смесь, – объяснил плешивый семечник. – То бишь, иудея с халдеем. Это когда отец – иудей, мать – халдейка, а он сам считает себя идумеем.
Тут все «идулдеи» бросились на плешивого. Но драку предотвратил зычный голос Хадада:
– А ну-ка прекратить базар! Нам некогда! Где тут живет Элохим?
«Идулдеи» моментально стихли, но потом заговорили все разом. Оказалось, что в Назарете живет только один человек по имени Элохим. И тот уехал из города перед Йом Кипуром.
– И с тех пор не вернулся? – спросил Хадад.
– Нет, не вернулся, – ответили в один голос семечники.
– Уверены!?
– Как и в том, что у тебя на лбу гладко, а у твоего друга шрам, – бойко сказал плешивый семечник.
– Мы тут сидим весь день, – поведал другой «идулдей» с хитрыми черными глазками, похожими на семечки. – Видим всех. Кто уезжает, кто приезжает, – и, подмигнув заговорщически Хададу, прибавил: – Сечем все.
– А где его дом? – поинтересовался Марван.
– А вот там. Отсюдова виден. Маленький домик. Первый справа по этой улице вниз.
Все повернулись и увидели невзрачный домик в начале той самой улицы, по которой назаретянин послал их к лавочнику. Горько было сознавать, что, не зная того, прошли мимо, и потратили столько времени и сил впустую, когда до дома Элохима было рукой подать.
– Но там нет никого. Иосиф, его брат, еще вчера ушел из города плотничать в соседние деревни, – сказал юркий семечник.
Пантера внезапно вынул свой меч и приставил его острием к горлу Хадада.
– Гони сюда деньги, сука!
Хадад достал мешочек с монетами из холщового кармана у седла.
– Гони все, сука!
Получив все мешочки с монетами, Пантера запихнул их за пазуху.
– Кхе, на х*й, вы мне не нужны. Сам найду их! Х-х-х.
Пантера захаркал, смачно сплюнул на землю, огрел хлыстом своего коня и в считанные секунды исчез за городскими воротами, подняв за собой большой клуб пыли.
112
К концу месяца Тишри Иерусалим постепенно вернулся к обычной повседневной жизни. Кончился длительный праздничный период. Праздновали сначала Рош Хашанах, потом Йом Кипур и, наконец, Суккот. Все эти дни были сплошной чередой соблюдения древних обрядов и религиозных ритуалов. Люди даже утомились от бесконечных празднований и были рады, что жизнь вернулась в накатанную колею.