Эл М Коронон
Элохим
– Не очень ясно, – посетовал царь. – А нельзя ли попроще?
– Κατηγορια означает обвинение. На афинской агоре от обвинителя – κατηγορος’а, требовались четкость и ясность речи при выдвижении обвинений – κατηγορεω против кого-либо, что в свою очередь требовало умения все строго разделять и не путать между собой. Афиняне научились пользоваться словом, как мясник ножом. У них связь мысли, слова и действия приобрела стройность и остроту. В тоже время, человечество приобрело мышление, острое как нож, а именно, категориальное мышление. Так что скачок человечества от Думания к Мышлению впервые произошел у греков на афинской агоре. Теперь-то ясно?
– Ясно, – ответил непроизвольно царь, а потом прибавил: – Но убей меня, ничего не понял.
– Учитель, позвольте привести пример с греческой армией, – вмешался Йешуа бен Сий.
– Валяй.
– Когда-то, – начал Йешуа бен Сий, – во времена Сократа и Платона у древних греков поощрялась любовь между воинами. Считалось, что любовники дерутся вместе более отважно. И вот один предводитель с категориальным мышлением в башке, вроде бы решил выяснить, кто есть кто у него в армии. Приказал всем, кто получает удовольствие встать направо, а кто предоставляет его – налево. Вся армия пришла в движение. Кто направо, кто налево. Лишь один остался посередине. «А ты чего стоишь, чудак?» – спросил предводитель. А тот ответил: «Не могу самоопределиться. Расколоться мне пополам, что ли?!»
Все рассмеялись, одни громко, другие тихо.
– Не обиделся, Эврикл? – спросил царь своего лакедамонского друга.
– Нисколько, – ответил тот. – Сократ как-то сказал, что Алкивиад, пока юн, обольщает мужчин своей красотой, но как только возмужает, ею же будет соблазнять женщин.
– У греков есть чувство юмора, чего не скажешь о римлянах, – заметил Г.П. – Они слишком серьезны.
– И слишком сильны, – добавил царь.
– Это только нынче, – парировал Г.П. – Но недостаточно умны, чтобы сохранить свою силу надолго.
– С римлянами общаюсь я давно. Но иногда кажется, что ни они меня не понимают, ни я их. Отчего это, Учитель? – спросил царь.
– Мы разные. Вроде бы, по-разному видим мир. По-разному понимаем его.
– Но мир-то один, – сказал Ферорас и спросил Г.П. – Учитель, вы что, хотите сказать, что римляне отстают от нас умом? Вот прелесть!
– И не только умом, – ответил Г.П. – Отстают и во времени. Лет эдак на полторы тысячи.
– Но римляне теперь, так сказать, властители мира. И это самое главное! – спокойно возразил царь и встал с места. Обвел взглядом присутствующих. Шум за столом стих.
– Дорогие гости и друзья! Думаю, все согласятся, что при мне иудейский народ достиг наибольшего процветания за всю свою историю.
Царь взял золотую чашу с вином, сделал два глотка и продолжил так же тихо, как начал. Но все, кто знали его хорошо, понимали, что это – лишь затишье перед бурей.
– Сегодня важный день в нашей жизни. Я, Симон и рабби Иссаххар только что одобрили обновление нашего Храма. Рад сообщить, что строительство начнется не позднее начала лета. Предстоит громадная работа. Но не это пугает меня. Не первый раз я берусь за крупное дело. Крепость в Масаде, Дворец, в котором вы находитесь, подтверждают мои слова. Почти завершено строительство одного из крупнейших портов в Великом море. Только вчера я вернулся из Цезареи. Порт захватывает дух своей красотой и великолепием. Нет, не это меня беспокоит. Меня беспокоит другое. Рим благоволит нам. Соседи уважают нас. Мы наслаждаемся долголетним миром и процветаем. Это, с одной стороны. Но с другой, среди нас еще есть люди, которые недовольны моим царствованием. До сих пор фарисеи и саддукеи отказываются принести мне клятву как своему царю.
При воцарении Ирода около 6000 фарисеев отказались присягнуть ему[38].
– Отказываются не по причине неверности тебе, а по соображениям веры, – сказал Первосвященник. – Наша вера запрещает приносить клятву.
Царь взорвался. Словно ждал искры.
– Что ты тут вешаешь лапшу мне на уши! Вера!? А что, у меня нет веры!? Вера верой, а политика политикой! Даже, ты, мой собственный тесть, отказываешься принести мне клятву. Что говорить о других!? А знаете, во что мне обходится малейшее неверное телодвижение внутри царства? Моя бывшая теща взяла и нацарапала письмецо царице Клеопатре. Всего лишь одно письмецо какой-то дуры! И чем это кончилось!? Пришлось уступить свои плодоносные рощи под Иерихоном этой шлюхе Клеопатре и потом у нее же их обратно арендовать! У вас даже понятия нет, какую огромную сумму я выплатил Марку Антонию, Сосию, Агриппе за все эти годы. Какие дорогие подарки сделаны им, их женам, любовницам, детям, всем этим сенаторам в Риме. Всякий раз когда я приезжаю в Рим, знаю, о чем думает там каждая собака. «С чем это приехал Ирод?». Вижу по их глазам. Все ждут от меня подарков и денег. Вам даже во сне не приснится, какую сумму я отдал Цезарю при нашей последней встрече! Сказать!? Не упадете со своих стульев!?
– Постараемся, – за всех ответил Дворцовый Шут.
– Восемьсот киккаров золотом![39]
За столом многие ахнули.
– Теперь-то понимаете, что для меня значит спокойствие в царстве?
– Да, Ваше Величество! Понимаем! – раздался чей-то голос. Кажется, Птоломея, царского казначея.
– А теперь еще эти разговоры о каком-то предсказании. Как его ты там назвал, Николай?
– Вел… вел… вел. Тай… тай… тай. Ваш… ваш…
– Остановись! Вспомнил. Великое Тайное Предсказание. Великое!? Да еще тайное!? – царь перевел дыхание. – Почему, рабби, вы скрываете его от всех! А!? Почему не посвящаете Симона в Предсказание!? А!? Почему!? Он же Коген Гадол! Ему ведь положено знать по должности!
– Это запрещено… – попытался объяснить рабби Иссаххар.
– Что? – перебил его царь. – Опять верой!?
– Нет, самим Предсказанием.
– Ну, хорошо. Почему бы тогда не передать ему Зиз Аарона? А!? Почему он должен носить подделку? А!?
– Предсказание и Зиз Аарона взаимосвязаны, – ответил рабби Иссаххар. – Зиз Аарона нельзя передать без Предсказания. Он символизирует Предсказание. Без Предсказания даже подлинный Зиз Аарона равносилен подделке.
– Что вы тут мутите воду, – вскипел царь. – Предсказание нельзя передать без Зиза Аарона, а Зиз Аарона без Предсказания. Так передайте оба сразу. И дело с концом!
– Это исключено.
– Почему!!!? – дико завопил царь. – Зачем вам вносить разлад в Храм. А!? Почему не даете мне спокойно заниматься Храмом!?
– Никто тебе не мешает его строить! – ответил рабби Иссаххар.
Это стало последней каплей в чаше терпения царя.
– Как никто не мешает!? Вы мешаете! Как понять тогда, что Мешиах идет! Царь иудеев идет! Как понять тогда все эти шушуканья. Все эти новые заговоры? Как мне все это объяснить римлянам? А!? Они не понимают, что такое Мешиах! Зачем и почему он идет!? Но они прекрасно понимают, что означает «Царь иудеев идет»! Они понимают это как «дела у Ирода в Иерусалиме хреновы, жди его в Риме с золотом!». Вот как они это понимают! А откуда мне взять золото, как не оторвать его от строительства Храма!? А!? Ответьте!!!
– Нет никаких заговоров, – сказал спокойно рабби Иссаххар.
Царь вновь взорвался.
– А где тогда, черт побери, Элохим!!!?
Неожиданно для всех он вдруг издал какой-то звериный рев и, выхватив копье у своего телохранителя, метнул его со всей силой. Копье со свистом пролетело через весь зал и вонзилось в дубовую дверь. Как охотник, Ирод был весьма меток. За исключением Г.П. и Йешуа бен Сия все, над чьими головами пролетело копье, в страхе пригнулись к столу. Царь вздохнул облегченно. Словно вся его злость и сила улетели вслед за копьем. Обессиленный, он рухнул на свое место. За столом многие со страхом в глазах смотрели на него. Крупные капли пота катились у него со лба. Он достал платок. Рабби Иссаххар и Первосвященник почувствовали, как запахло псиной.
– Разгорячился, – сказал спокойно царь примирительным тоном. – Я же, рабби, много раз вас спрашивал, куда исчез Элохим?
– Не знаю. В самом деле. Но уверен, что Элохим не замышляет никакого заговора против тебя.
– Хорошо, хорошо! Это мы еще увидим.
Ферорас, заметив, что гнев царя прошел, подал знак музыкантам. Заиграла музыка. Царь одобрительно кивнул головой своему брату. Ферорас в свою очередь подал другой знак. На этот раз Черному Евнуху. Тот моментально встал и вышел за двери.
Через несколько минут двери открылись и, покачивая бедрами, в зал вошла красивая идумейка-танцовщица. Шелковая повязка на широких бедрах подчеркивала тонкую талию. На животике вокруг пупка блюдцем выступала маленькая выпуклость. Под ритмы музыки ее походка незаметно перешла в обворожительный танец. Вошли еще двенадцать танцовщиц. Той же качающейся походкой от бедра. Также танцуя.
Царь ожил. Заблестели глаза. Музыка и танец живота явно его развеселили. Уперся взглядом в пупок красотки-идумейки. Почти все присутствующие, и молодые, и пожилые, не могли оторвать глаз от чарующих движений танцовщиц.
Царь Ирод держал постоянно тринадцать танцовщиц во Дворце, производя ежемесячно по одной замене после игры в «идумейские лепестки». Танцовщицы были для него чем-то между наложницами и любовницами. Им был отведен отдельный дом в дальнем углу Женского двора.
Танец кончился. Танцовщицы грациозно поклонились и друг за другом, подобно лебедям, уплыли из зала. Едва они исчезли, в дверях появился сначала Черный Евнух, а следом девочка лет тринадцати, одетая как танцовщица. Она тут же пугливо спряталась за спиной Черного Евнуха. Но тот встал боком и вывел ее вперед к гостям.
29
Мгновенно в зале воцарилась тишина. Красота девочки моментально приковала к себе все взоры.
– Какая прелесть! – воскликнул Ферорас и чуть не упал со стула.
А царь невольно встал со своего места. Никто из присутствующих в жизни не видел более красивого создания.
У нее были большие голубые глаза, маленький курносый носик, алые щеки и волосы пшеничного цвета. А кожа была невероятной белизны.
– Кто это!? – в изумлении спросил царь.
– Это мой подарок Вам, Ваше Величество! – сказал Сарамалла.
– Ее похитили мои фракийцы, – похвастался Ахиабус, – далеко на Севере, за Араратом.
– А теперь понятно! А то сразу не понял, почему она напомнила мне Дура-Деллу, – попытался сострить принц Антипатр. Он относился к тем типам, которым при виде чего-то недосягаемого, непременно хочется отпустить какую-нибудь гадость.
– Ваше Величество, – объяснил Сарамалла, – у меня был разговор с Лисимахом. Он много ездил по северным странам. Хвалил мне необычную красоту тамошних девиц. Вот решил преподнести Вам новенькую для игры в «идумейские лепестки». Обеспечил Ахиабуса всем нужным, чтобы он мог послать туда фракийцев. И вот вернулись не с пустыми руками.
– А-а-а, новенькая! – растянул сладострастно царь. – А умеет танцевать?
– Нет еще, Ваше Величество, – ответил Черный Евнух. – Пока не успела научиться. Всего лишь третий день, как ее привезли.
– Кроме девчонки, – добавил Сарамалла, – фракийцы оттуда привезли еще чудный напиток.
– Молодцы! А что за напиток? – спросил царь, усаживаясь на свое место.
– Волшебный какой-то, – ответил Сарамалла, – прозрачный и без запаха, как вода. Но действует огненно. Жжет приятно все нутро. Хмель разливается по всему телу. Несколько глотков, и ты пьян, словно выпил целый кувшин красного вина.
– Интересно. Надо попробовать.
– Я уже передал напиток виночерпию.
Принц Антипатр кивнул головой виночерпию. Тот взял с маленького столика у стены пузатый черный кувшин и подошел к царю. Раб Симон принес серебряный поднос с тремя новыми золотыми чашами на нем. На одной из них была едва заметная красная точечка. Виночерпий наполнил чаши. Принц Антипатр вскочил с места.
– Я помогу, абба.
– Ваше Величество, – сказал Сарамалла, – только нельзя смаковать по глоточкам, как вино. Надо опрокинуть всю чашу залпом, одним глотком. Иначе можно задохнуться.
– Хорошо. Буду знать. Подай, Пато, чаши!
Принц Антипатр первую чашу подал царю, вторую Первосвященнику, а третью, помеченную, рабби Иссаххару. При этом он подмигнул и с улыбкой на лице сказал:
– На здоровье, рабби!
Рабби Иссаххар взял чашу и поставил ее перед собой на стол.
– А почему поставили на стол, рабби? – удивился царь.
– Премного благодарен. Но воздержусь.
– Ну что Вы, рабби? Всего один раз живем на свете. Надо попробовать все новое. Поднимите чашу! Выпьем вместе втроем.
Все взоры устремились на рабби Иссаххара. Он неуверенно взял чашу.
– Вот и хорошо! Выпьем на счет «три». Готовы?
Первосвященник кивнул головой. Царь чокнулся с рабби Иссаххаром и Симоном бен Боэтием.
– За непьющих! – провозгласил царь. – Раз, два, три!
Все трое залпом опрокинули свои чаши. Присутствующие зааплодировали. Недовольно зажмурив глаза, царь сначала скорчил кислую мину, а затем, чмокнув губами, расплылся в широкой улыбке и сказал:
– Черт! Пошло хорошо! Прямо льется в душу. А, Симон!?
– Хорошо, – согласился Первосвященник. – Но непривычно.
Рабби Иссаххар ничего не ответил.
Царь Ирод довольно погладил свое огромное пузо, посмотрел на новенькую и встал с места. Подошел к Черному Евнуху и шепнул ему на ухо:
– Злодей проснулся!
Потом обратился к новенькой и слащаво спросил:
– И как же тебя зовут, маленькая принцесса?
– Ваше Величество, она еще не понимает наш язык, – сказал Черный Евнух.
Черный Евнух по-отечески нагнулся над девочкой. Она повернулась лицом к нему, отвернувшись от царя. Черный Евнух ей казался в этот момент самым важным человеком в зале. Тот жестами стал объяснять вопрос царя. Она сначала не могла понять, но тем не менее, по девичьей привычке часто кивала головой в ответ каждому жесту Черного Евнуха. Наконец, поняв вопрос, она тихо произнесла:
– Ольга.
Черный Евнух повернул ее лицом к царю, и она повторила еще тише.
– Ольга.
– Как!? Не расслышал. Ол… Не выговоришь. Га…
– Олга, – подсказал Черный Евнух.
– Ол-га, – еще раз попытался царь. – Прямо язык сломаешь! Нет, отныне тебя зовут Лоло.
Потом царь повернулся к залу и сказал:
– Друзья мои, вы тут продолжайте. А я скоро вернусь.
Ферорас еще раз кивнул головой музыкантам. Вновь заиграла музыка. Открылись двери, и танцовщицы одна за другой вбежали в зал.
Царь положил свою ручищу на затылок Ольги и сказал:
– Ну что, маленькая принцесса!? Пойдем. Пора тебя короновать!
30
Царь, Ольга и Черный Евнух вышли из Агриппиева дома во двор. Втроем направились через весь двор в Августов дом. Царь и Ольга впереди, Черный Евнух чуть позади.
Было довольно холодно. Ольга дрожала не только от холода, но и от страха. Царь повел рукой по ее спине. Спустил руку ниже. Щипнул, задумчиво посмотрел на небо. На черном небе мерцали звезды. Его внимание отвлекла почти полная Луна, диск которой ярко светился на востоке между вершинами Горы Соблазна и Масличной горы.
Ольга шла в страхе, не думая ни о чем. Она не понимала, куда и зачем ее ведут. Между тем царь испытывал некоторое утомление. Сегодня он необычно много общался с людьми. А общение его всегда утомляло. Только два занятия его никогда не утомляли: наблюдение за кормлением его любимых львов и игра в «идумейские лепестки».
После похорон Мариамме Первой царь Ирод оставил Дворец и удалился надолго в пустыню. Неимоверно терзал себя. Состояние его тогда еще больше ухудшилось неожиданной жуткой болезнью. До Иерусалима доходили вести о том, что царь потерял рассудок и настолько сильно болен, что не сегодня-завтра умрет. Его теща Александра решила воспользоваться ситуацией. Ей удалось отстранить от власти Ферораса с Соломеей и убедить Храм поставить новым царем своего внука Александра, старшего сына Мариамме и Ирода. Узнав об этом, Ирод вернулся в Иерусалим. И теща была казнена.
После пустыни вкусы царя на женщин изменились. Приобрели некоторую утонченную выборочность. Теперь ему нравились не все красивые женщины, а только миниатюрные и очень худенькие, чем-то напоминающие ему Соломпсио. Ольга была одного роста и одного телосложения с дочерью царя.
Пока переходили двор, царь не переставал шарить по всему телу Ольги, мысленно представляя себе Соломпсио.
В Тронном зале он снял корону с макета и небрежно надел ее на голову Ольги. Она была ей велика и спускалась сзади на затылок. Царь улыбнулся. Внезапно поднял Ольгу высоко на руки как ребенка. Потом, чмокнув в щечку, опустил ее на трон лицом к спинке. Все это так быстро произошло, что Ольга не успела осознать, почему она оказалась на четвереньках.
Ирод поднял подол ее платья и раздвинул широко ноги. Потом тяжелой рукой прижал ее спиной вниз, к сиденью трона. Долго возился. Ей было чрезвычайно неудобно находиться в таком положении.
Но вдруг она лбом сильно ударилась о спинку трона. Почувствовала тупую боль в голове. Следом ее пронзила режущая боль. У нее потемнело в глазах, и на какое-то время она потеряла сознание. Очнулась от того, что бьется головой о спинку трона. Ритмично и с нарастающей силой. Она уже ничего не чувствовала.
И вдруг она услышала дикие, звериные вопли за спиной. Ее словно пригвоздили головой к спинке трона.
Царь повернул Ольгу лицом к себе. Он посмотрел на нее, удивился, что она не плачет и сказал:
– С коронацией, маленькая принцесса!
Ольга вытерла рот, съежилась и забилась в угол трона. Ныло все тело. Болела голова.
Ирод вышел из Тронного зала. Черный Евнух все это время ждал за дверями.
– Ваше Величество, как она?
– Просто зае*ись! За**нул впритык, дошел до самого *****! А кожа у нее какая!? Необыкновенная! Мучь! – царь смачно чмокнул кончики пальцев, и, сложив их вместе, послал воздушный поцелуй в Тронный зал. – Просто прелесть! А впрочем, тебе не понять.
Как всегда, Черному Евнуху было больно слышать последнее замечание царя. Но теперь его больше тревожила Ольга.
– Иди, она ждет тебя. Позаботься о ней. Она мне нужна.
– Слушаюсь, Ваше Величество.
– И еще. Думаю, она слишком хороша для «идумейских лепестков».
– Наверное, Ваше Величество, – сказал Черный Евнух, едва скрыв свою радость за маленькую девочку.
– Из нее скорее получится хорошая наложница или даже жена. Как ты думаешь?
– Вам виднее, Ваше Величество, – ответил Черный Евнух, обойдя возможный царский подвох.
– Да, точно. Жена или наложница. В ней есть что-то, чего я не заметил ни у одной женщины. Даже у Мариамме. А кожа какая! Гладкая, нежная, добрая. И как приятно пахнет! А тело! В меру упругая, в меру мягкая. Совершенство! Кажется, лучшие женщины в мире рождаются на Севере. Впрочем, тебе не понять.
Черный Евнух промолчал.
– Найди ей замену для танцев.
– Слушаюсь, Ваше Величество.
– Да, кстати. Как мое поручение насчет евнуха для Соломпсио?
– Все сделано, как было указано Вами, Ваше Величество. Вчера его передали людям Ахиабуса. А сегодня успешно кастрировали. Правда, потерял много крови. Но думаю выживет.
– Отлично. Пусть кормят усиленно. Как только выздоровеет, приведи ко мне.
– Слушаюсь, Ваше Величество.
– Ступай тогда к ней. Отведи ее пока в дом Мариамме. Там много свободных комнат. И прикрепи к ней одну из рабынь.
– Будет сделано, Ваше Величество.
Ирод ушел обратно в Агриппиев дом продолжать свой пир.
Двери в Тронный зал открылись. Ольга сначала в страхе подумала, что это Ирод почему-то вернулся. Но когда она в полумраке разглядела Черного Евнуха, ей стало еще страшнее.
Прежде она никогда не видела черных людей. И первый раз она приняла Черного Евнуха не за человека, а за огромного зверя. Она даже не могла представить себе, что человек может быть таким черным.
Теперь ее охватил дикий ужас, как только она подумала, что это черное огромное чудище собирается сделать с ней то же самое. Она сильнее забилась в угол трона, как беззащитный зверек.
Черный Евнух подошел ближе и остановился перед троном. Ей показалось, что он собирается сперва ударить ее. Она зажмурила глаза и прикрыла одной рукой голову. Прошла целая вечность. Но удара не последовало.
– Не бойся, девочка. Самое страшное позади. Вставай, пойдем!
По его заботливому тону она поняла, что опасность миновала.
31
Царь Ирод вернулся к гостям. В его отсутствие за праздничным столом возник ученый разговор о пророках и пророчествах. Шел он в основном между рабби Иссаххаром и Г.П. при участии Николая Дамасского, Дворцового Шута и других.
Теперь разговор был прерван. Царь прошел к «седалищу у стены», уселся и окинул взглядом присутствующих за столом.
– Почему остановились? О чем говорили? Небось помешал вам? Что!? Не успели замыслить заговор против меня? – пошутил царь.
Присутствующие рассмеялись. Напряжение, возникшее с появлением Ирода, разрядилось. Царь заметил, что его шутка понравилась. В нем заиграла шутовская жилка. «В каждом царе живет шут», – говорил как-то Г.П. И Ирод не был исключением.
– Не стесняйтесь! Продолжайте! Я сам помогу вам свергнуть меня!
– Мы говорили о пророках, – доложил серьезно Ферорас. – Одни верят в их пророчества, а другие нет. Учитель, например, не верит.
– Дело не в том, верю я или не верю в пророчества. Они могут быть истинными или нет. Я просто не нуждаюсь в посреднике между мною и Богом. Вроде бы, Бог тоже не нуждается.
– Тогда почему Он время от времени посылает пророков? – спросил Ферорас.
– Ну, я не знаю, кто их посылает, – ответил Г.П. – Он или кто-то другой. И это меня даже не интересует. Меня интересует другое. Как пророчества, будучи одним из продуктов чужого мозга, а не моего, могут быть полезными или, наоборот, вредными при выращивании моего собственного представления о будущем.
– Стало быть, лучше иметь собственное представление о будущем, чем полагаться на чужое пророчество? – спросил Сарамалла и прибавил: – Если даже твое представление ошибочно, а пророчество истинно?
– Да, всегда лучше иметь собственное мнение обо всем, – подтвердил Г.П. – Иногда даже лучше иметь ошибочное собственное мнение, чем чужое верное. Содержание человеческого мозга на 99.99 долей состоит из всего чужого, полученного им за годы жизни, и лишь на 0.01 доли, и то не всегда, принадлежит самому человеку. Лучше было бы поменять это соотношение местами. И тогда человеку стало бы ясно, что делать с собственными и чужими представлениями, как с истинными, так и ложными.
– Когда мне было двенадцать лет, – вспомнил Ирод, – я случайно встретил на улице Менахема, эссеанского пророка. Он похлопал меня по заду и сказал: «Вот будущий царь иудеев идет!». Я сначала не поверил ему. Как простой идумейский мальчик может стать иудейским царем? Но он убедил меня и вселил веру в мое предназначение. Вот, пожалуйста, теперь я у вас царь. Пророчество сбылось и оказалось истинным.
– Но оно вряд ли бы сбылось без той веры в свое предназначение, которая запала в чистую, не слишком замутненную чужими мыслями, душу мальчика, – сказал Г.П. – Менахем не ограничился одним пророчеством, а вроде бы, запустил в движение весь тот потенциал, который таился в двенадцатилетнем идумейском мальчике.
– Да, пожалуй это так, – согласился царь. – Но никогда я об этом не думал в таких ученых выражениях.
– Иногда истинное пророчество не сбывается, и пророк выглядит лжепророком, – вмешался Дворцовый Шут.
– Что ты мелишь, шут!? – удивился царь. – Как это возможно?
– А вот так. Бог как-то решил поиздеваться над пророком Ионой, сыном Амафиина.
– Бог не издевался над Ионой, – возразил Эл-Иазар бен Боэтий.
– А как тогда понять Его указания Ионе? «Встань, иди в Ниневию, город великий, и проповедуй в нем, ибо его злодеяния дошли до Меня». А куда пошел Иона? В обратную сторону, в Иоппию, а оттуда в Фарсис, чтобы скрыться от лица Господа. А почему? Ибо как истинный пророк знал, что Бог издевается над ним и не собирается разрушать Ниневию. Но далеко ли убежишь от Вездесущего? Иона сел на корабль. А Бог устроил бурю в море, вынудил мореплавателей сбросить Иону за борт и повелел большому киту проглотить его. Довел бедного Иону до крайнего отчаяния. Его вопль настолько поразил меня в юности, что еще тогда выучил наизусть его слова: «Потоки окружили меня, все воды и волны проходили надо мною и объяли меня воды до души моей, бездна заключила меня».
– Жуть! – воскликнул Йешуа бен Сий. – Я живо представил себя под водой. Как Иона. «Объяли меня воды до души моей». Это предел человеческого отчаяния.
– И Ионе ничего не оставалось делать, как возопить из чрева кита и взмолиться Богу, – продолжил Дворцовый Шут. – Бог сжалился над ним и приказал киту срыгнуть его на берег. И вторично повелел ему идти в Ниневию. Попробуй теперь отказать Ему. Встал Иона и пошел туда. Добрался и, как было ему указано, начал ходить по городу и проповедовать: «Еще сорок дней и Ниневия будет разрушена!» И ниневитяне поверили ему, обратились от злого пути. А Бог, как и предвидел Иона, пожалел их и передумал уничтожать город. Так он превратил Иону из истинного пророка в лжепророка. Это что, Эл-Иазар, по-твоему не издевательство?
– Нет, не издевательство, – возразил за брата Иохазар бен Боэтий. – Иона был и остался истинным нави, а не неви-шекером[40].
– Да, Иохазар, он действительно был истинным пророком, если смог предвидеть действия самого Бога. Но он перед ниневитянами превратился из истинного в лжепророка. Стал посмешищем в их глазах. Потому-то он и умолял Бога: «Господи, возьми душу мою от меня, ибо лучше мне умереть, нежели жить».
– Нет, ты превратно толкуешь историю Ионы, – опять возразил Иохазар бен Боэтий.
– История Ионы очень мудрая и поучительная, – сказал рабби Иссаххар, – и пророчество не самое главное в ней. Для Всесильного важнее было спасти от гибели город с огромным населением, чем сохранить пророческий престиж одного человека.
– Да, но Всесильный мог бы спасти огромный город от гибели без издевательства над несчастным пророком, – возразил Дворцовый Шут.
– Мог бы, но не сделал, – ответил рабби Иссаххар. – И это самый тонкий момент во всей книге Ионы. Рассказ этот не столько о пророчестве, сколько о пророке. Иона вышел из города на сороковой день, сделал себе там кущу, и сел под нею в тени, чтобы увидеть, что станет с городом. Он все еще надеялся, что Бог сдержит свое слово. Но тени было недостаточно, и Господь произрастил растение, которое за одну ночь поднялось над головой Ионы, чтобы избавить его от палящих лучей солнца и от огорчения. Иона весьма обрадовался. А на другой день Бог устроил так, что червь подточил растение и оно засохло. И с восходом солнца Бог навел знойный ветер. Лучи солнца стали вновь палить. И Иона изнемог, дошел до отчаяния. И просил себе смерти. И тогда Бог спросил его: «Неужели так сильно огорчился ты за растение?» На что Иона ответил: «Очень огорчился, даже до смерти». А Бог сказал: «Ты сожалеешь о растении, над которым ты не трудился и которого не растил, которое в одну ночь выросло и в одну же ночь и пропало; Мне ли не пожалеть Ниневию, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой, и множество скота?» Иначе говоря, Иона был не такой уж святой. Если для него тень растения дороже, чем само растение, а собственный пророческий престиж важнее, чем гибель сотни тысяч людей, то «издевательство», как ты выразился, самое меньшее из того, что он заслуживал.
– Нет пророка без порока! – заметил Г.П.
– Метко сказано! – воскликнул принц Антипатр.
Йешуа бен Сий неодобрительно взглянул на принца Антипатра. Мол, «нет нужды в твоей оценке» – говорил его взгляд.
– Но пророчества помогают нам заглянуть в будущее, расширяют границы понимания мира, – вставил неожиданно Николай Дамасский.
– А как, рабби, Пророчество Мелхиседека? – спросил царь. – Истинно ли оно?
– Мелхиседек величайший пророк, когда-либо живший на этом свете, – ответил рабби Иссаххар. – И его пророчество самое важное из всех пророчеств.
– Стало быть, мне надо готовиться к приходу своего противника.
– Ты не можешь быть противником Мешиаха.
– Даже так. Я не могу быть противником Царю Иудеев из дома Давида?
– Его царство не от мира сего.
– Трудно понять. От какого же мира тогда? И почему же тогда его называют царем иудеев? А не царем «не от мира сего»? Почему тогда Ахиабус уверен, что за разговорами о Мешиахе кроется тайный заговор свергнуть меня и восстановить дом Давида на престоле? Разве не так, Ахо?
– Так, – ответил Ахиабус. – Я располагаю достоверными сведениями, что бене Бабы намерены воспользоваться слухами о Мешиахе, чтобы поднять народ против вас, Ваше Величество.
– Ну, а кто распространяет эти слухи? – спросил Дворцовый Шут.
– Сами же люди Ахиабуса, – сказал рабби Иссаххар. – И теперь, когда столько людей знают о Мешиахе, их уже никак не остановить.
– И что, рабби? Хотите сказать, что народ придет в движение, преподнесет царскую корону, так сказать, на блюдечке Элохиму и он откажется?
– Не уверен, что дело дойдет до этого.
– Ну, конечно, не дойдет. Я не допущу. Но я хочу знать. Откажется Элохим или нет?
– Думаю, откажется. Ему не нужна твоя корона.
– Я хочу услышать это от самого Элохима.
– Хорошо. Как увижу его, передам.
– Не забудьте!
Царь Ирод встал. В нескольких словах подвел черту пиршеству. Напомнил всем, что выступит перед народом через три дня, второго числа месяца Тебефа и призвал всех присутствующих поддержать его новые начинания.
Гости также встали и поклонились царю. Царь и принц Антипатр первыми покинули зал.
– Пато, – уже в Колонном дворе спросил царь, – не умрет он до второго?
– Не должен, абба. Это был особый яд. Из Египта. Медленно действующий. Убивает незаметно и не сразу.
– Интересно, почему тебе доставили яд из Египта? Не зря Соломея подозревает тебя.
– Абба, Соломея просто зла на меня.
– А почему?
– Она несколько раз домогалась меня.
Ирод расхохотался.
– Узнаю Мею. А почему отказываешь ей? Родной тете! Кинул бы пару раз палку. Ничего бы от тебя не убавилось.
– Абба, – и принц Антипатр состроил кислую мину, – она слишком стара для меня.
– Хорошо, хорошо. Пошутил. Забудь!
Тем временем гости также вышли во двор. Сначала Первосвященник вместе с сыновьями, Эл-Иазаром и Иохазаром бене Боэтиями. А следом рабби Иссаххар, Йешуа бен Сий и Г.П. Дворцовый Шут подвязался к рабби Иссаххару.
– Твои шутки иногда не лишены остроумия, – заметил ему рабби Иссаххар.
– Не сравнить, конечно, с шутками Бога.
– С Богом лучше не шутить.
– А как с чертом? Можно?
– Кажется, ты готов шутить с кем угодно. Бывают ли у тебя серьезные минуты?
– Иногда. Вот теперь например.
– И что ты говоришь в такие минуты?
– Печальные слова.
– Печальные? Вроде чего?
– Вроде того, что смерть всегда приходит с улыбкой на лице.
Рабби Иссаххар внимательно посмотрел на Дворцового Шута и грустно сказал:
– Поздно предупреждаешь. Я уже увидел ее улыбку.
32
Второго числа месяца Тебефа перед сумерками Иосиф отправился к Элохиму. Западный небосклон был ярко освещен кровавым отблеском только что зашедшего Солнца. День прошел без дождя, но как только стемнело, стало пасмурно.