Александр Михайлович Игнатов
Гавилан, охотник на чудищ
Я откинул защитную плашку, закрывавшую бомбы, висящие на поясе. У меня была одна пыльная бомба, оставшаяся еще после охоты на херува, и я решил применить ее. Возможно, фениксу тоже не понравится слезоточащая жидкость и ему придется спуститься вниз. Когда монстр развернулся для нового пике, я бросил бомбу прямо ему в голову. Бомба разорвалась, окутав неприятным дымом чудище. Феникс что-то прогоготал и упал вниз, прямо ко мне, в исступлении крутя головой.
Тогда я отбежал назад и подготовил новую бомбу. Едва феникс очнулся, я бросил в его сторону предназначенный специально для него «подарок». Правда, в этот раз я промахнулся и попал совсем не туда, куда хотел. Бомба упала позади феникса и взорвалась там. Справедливости ради, стоило бы сказать, что эффект от нее получился именно такой, какой я и хотел – взрыв высвободил кучу осколков от камней, разлетевшихся в стороны от эпицентра, а волна с ужасающей силой отпихнула феникса – точнехонько в мою сторону.
Я на мгновение опешил – равно как и сам феникс – но быстро перехватил инициативу и встретил чудище залпом из бидона. К моим ногам упала та самая ощипанная курица, которую я сразил в прошлый раз. Феникс немного растерялся, но тут же вскочил. Похоже, к третьей встрече он понял, что со мной нужно быть максимально бдительным и быстрым, поэтому он сразу, не успев даже высохнуть, продолжил свои нападки. Я выхватил глефы и отбивал ими удары клювом, наносимые чудищем с разных углов, так что чуть погодя клюв стал щербатым от многочисленных попаданий клинка.
С каждым ударом я чувствовал, что тело феникса становится все жарче, и вдруг он вспыхнул самым ярким пламенем, которое я когда-либо видел. Я почувствовал, что опять высыхаю, а также осознал, что мои бомбы стали нагреваться от чересчур близкого источника огня. Механически, не думая, я кувыркнулся назад, подальше от чудища. Феникс тоже отпрыгнул и приготовился к разбегу, надеясь проткнуть меня своим жестким и острым клювом, заодно зажарив мои внутренности. Я не дал ему это сделать. Я быстро вытащил оставшиеся бомбы – все три штуки, все специально для феникса – и выкинул их в сторону монстра, даже не нажав запал.
Можно было сказать, что я сделал это вовремя. Первая бомба, похоже, нагрелась больше всех, потому что взорвалась еще в воздухе. От мощной волны нас с фениксом разбросало друг от друга. Я, как более легкий, отлетел в небольшую стенку у края вулкана и больно ударился спиной. Феникс был потяжелее, поэтому его просто отбросило на несколько метров назад.
Две другие бомбы, за счет взрыва, тоже разбросало в разные стороны. Одна улетела в жерло, воспроизведя в магме такой хлопок, что несколько раскаленных капель вылетело наверх, а некоторые из них упали вдоль кромки вулкана, шипя. Хорошо, что лавовых капель было не слишком много, а то какая-нибудь наверняка попала бы на меня, и тогда меня не смогла бы спасти даже чайная жидкость.
Вторая бомба отлетела к кромке вулкана, срикошетила от стенки и покатилась к фениксу. Секундой позже прогремел взрыв. Сильный воздушный поток буквально сдул пламя с феникса, а его самого с чудовищной непреодолимой силой отшвырнуло прямиком к центру вулкана, в жерло. Феникс пытался сделать несколько беспомощных взмахов крыльями, но тех огненных перьев, что остались на его крыльях, не хватило ему, чтобы полететь, и монстр упал в разозлившуюся магму.
Я встал, кряхтя от боли в позвоночнике, и подошел к жерлу. Зрелище было ужасное. Феникс, несмотря на родство с огнем, моментально сгорал в лаве, стирался в пепел и тут же воскресал, чтобы снова сгореть. Крики боли сменялись жалобным стоном, вопли новорожденной птицы перерастали в ор умирающей. На моих глазах, за короткий промежуток времени, феникс переродился пару десятков раз, с каждым возрождением утопая все глубже и глубже в беспощадной магме, разбрасывая вокруг себя и на себя капли раскаленной материи, пока совсем не исчез внутри вулкана. В воздухе повисла гробовая тишина.
– Да, – задумчиво сказал я погибшему фениксу. – В огне ты родился, в огне ты и умер…
Я слегка испугался, что вулкан может проснуться, но, похоже, этому сегодня не суждено было сбыться. Все сразу успокоилось и утихло.
Даже когда я спускался с вулкана и пошел по лесу, по всей округе не было слышно ни звука. Наконец, стало вечереть и смеркаться, и прежняя тишина все-таки сменилась многоголосым стрекотанием и чириканьем – ночные птицы и насекомые, а также мелкие звери стали выходить на охоту. Я усмехнулся – надеюсь, большие звери, особенно те, про кого рассказывал Фенхель и против кого акинварцы построили стену, не вернутся в этот лес после смерти феникса.
Я дошел до стены и нашел проход, отличный от того, у которого дежурил брат жены Фенхеля, после чего дернул за висящую рядом веревку. Решетка открылась, и я зашел внутрь толстой стены.
Выйдя из туннеля, я очутился в окружении двух незнакомых стражников. Они смотрели на меня, изучая, пока один из них не сказал на ломаном всеобщем языке с жутчайшим акцентом:
– Э-э-эй, ти тот сами, хто не должен выходить из горад! Ми тибе ни впускать!
Другой утвердительно поддакнул. Я не растерялся и ответил:
– Подождите, вам было сказано меня не выпускать. Про то, можно ли меня впускать, ничего не говорилось.
Стражники озадаченно переглянулись и смущенно пожали плечами. Наконец, первый ответил:
– Ди-и-истфитльно! Пра-ахоть!
Второй лишь утвердительно кивнул, и я, довольный, вошел в Акинвар.
Только когда уже наступила глухая ночь, я добрался до района домен и постучал в жилище Фенхеля. Хозяин быстро открыл дверь и удивился, увидев меня.
– Дэто ты таки вэрнуться! – обрадовался он.
– Да, – ответил я. – И еще – я все-таки убил феникса.
– Нээ? – спросил Фенхель, немного с подозрением прищурив глаз и повернув его в мою сторону. – Доказать надо.
Я распростер руки.
– Не получится, – сказал я. – Он сгорел в жерле вулкана. Сомневаюсь, что он сможет оттуда выбраться, если он, конечно, сейчас жив и пытается воскреснуть.
– Эсли дэто так, – улыбнувшись, ответил Фенхель. – То я имэть тэбе подарок – чашка чай, освэжающий и прохладный, основ травы и ягэль с окрэстность Орлоог!
Я радостно согласился, сбросил в углу вещи и пошел в комнату пить чай с Фенхелем.
Глава 6. Разрыв-трава
После убийства феникса прошел месяц. Я жил у Фенхеля и учил акинварский язык. Ради того, чтобы не быть обдуренным хитрыми акинварцами, я очень старался идеально зазубрить их собственную речь и письменность, и вскоре даже Фенхель признал, что у меня неплохо получается. Правда, я все еще криво писал и еле-еле выговаривал клокочущие и гортанные звуки, которыми насыщено акинварское наречие, но главное – я понимал то, о чем говорят люди на улицах и рынках города.
За целый месяц феникс не прилетел к домнам ни разу, и Фенхель окончательно уверился в том, что я его убил. Правда, никакой награды за это я не получил, да я и не требовал – а то еще возьмут плату за жилье и за разрушенные печные решетки (хотя я подозревал, что награда за феникса – это и есть плата).
Просто так на месте я тоже не сидел, а помогал Фенхелю и Фейхое по хозяйству. Хозяин даже хотел снова арендовать корову, намекая на то, что я должен был бы за ней присматривать, но я категорически отказался, как только узнал, что скотный район находится в двух часах езды от дома (акинварцы перемещались по городу с помощью рикш – именно так назывались те самые люди, впряженные в повозки, которых я видел на улице в день прибытия в Акинвар).
В общем, жизнь в Акинваре была вполне сносной. Единственное, что меня удручало – отсутствие подходящей мне работы. Кроме феникса, в Акинваре не было ни одного чудища, и потому я откровенно скучал. Я успел разобрать и дотошно скомпоновать все свои предыдущие и текущие записи в новый небольшой бестиарий, подготовил множество новых бомб, болтов и прочих боеприпасов. Глефы, начищенные до блеска и наточенные до такой степени, что могли бы разрезать падающее перышко, лежали без дела на стопке из моих походных вещей.
Именно поэтому моя радость была поистине большой и искренней, когда однажды Фенхель попросил меня об одной интересной вещи. Акинварец-путешественник, несмотря на то, что я понимал акинварское наречие, по-прежнему общался со мной на всеобщем языке – для закрепления собственных знаний, как он говорил.
– Гавилан, – сказал Фенхель, почесывая свою ногу. – Ты говорить, что ты охотник и любить путэшествовать… Тогда я имэть к тебе одын малэнький просьба.
Я придвинулся поближе.
– Я весь внимание, – заинтересованно ответил я. – Рассказывай. Здесь живет еще какое-то чудище, о котором я не знаю? И ты умолчал? Я мигом понесусь туда!
– Нэт, – покачал головой любитель чаев, чем несколько расстроил меня, – дэто просьба, – он стеснительно покачал расчесанной до красных полос ногой, – дэто просьба по повод чай…
Я совсем растерялся.
– А что такого я могу сделать с чаем? – удивленно спросил я.
Тогда Фенхель стал рассказывать:
– Дэто… Ты понимать… Нэдалэко эсть эще остров, гдэ город уже нэ быть. Там все зарасти, большой лэс-бурьян. Люди там нэ ходить, но там расти хороший такой растэний. Наши называть ее – разрыв-трава. Из нее дэлать нэ совсэм чай, из нее дэлать вкусный тэкил, Фейхоя такой очень любить, – Фенхель мечтательно поднял глаза наверх и облизнулся.
– И все-таки, – сказал я, прерывая мысли Фенхеля, – я-то тут причем?
– Там жить звэрь, – прямо ответил Фенхель. – Тот самый звэрь, от который мы строить стэна давным-давно. Потому люди туда уже нэ ходить, хотя разрыв-трава очень-очень хочется…
– И больше эта трава нигде не растет, я так понимаю? – спросил я, на что мой товарищ утвердительно кивнул.
– Так что, ты мне помочь? – спросил он.
Я улыбнулся.
– Естественно! – радостно ответил я. – Я уже столько времени не видел чудищ, что, наверное, скоро совсем разучусь с ними сражаться! Я уже, считай, готов к встрече со зверем.
После моих слов Фенхель сразу обрадовался, а его улыбка разъехалась чуть ли не до ушей.
– Дэто очень хорошо! – воскликнул он. – Тогда надо собирать вэщь! Много-много вэщь!
«Собирал вещь», в принципе, один только Фенхель – мои были готовы в любой момент, нужно было лишь экипироваться как надо. Так как мне было нечего делать, я мог наблюдать сборы одного из самых эксцентричных акинварских путешественников. Фенхель достал откуда-то из дальнего угла засаленную тряпочку, которая после встряхивания – отчего из тряпочки вылетела, обиженно жужжа, всякая мошкара – оказалась большим походным мешком. Впрочем, «большим» – это еще мягко сказано. После того, как Фенхель напихал в него кучу нужных и ненужных (по крайней мере, с моей точки зрения) вещей, мешок стал размером с него самого. Когда Фенхель надел его на плечи наподобие рюкзака, мешок возвышался над ним на полголовы, а снизу доходил почти до колен. Я уже думал было долить воды во флягу и выходить, как вдруг мой товарищ ойкнул и стал копошиться в вещах, раскиданных по всему его дому. Наконец, Фенхель нашел что хотел.
– Дэдущкин ситара, – горделиво произнес он, показывая мне длинную палку со струнами, оканчивающуюся узеньким корпусом. – Я всэгда играть на ситара, когда путэшэстовать. Хороший музыка всэгда помогать!
Наверное, где-то в этот момент я понял, что это приключение будет не из скучных. Хотя я мог бы догадаться об этом и раньше, учитывая, кто мой напарник.
– Пойдем уже, наконец? – спросил я с надеждой.
– Да, пора идти, – улыбнулся акинварец.
Фенхель распрощался с женой, страстно расцеловав ее в обе щеки, отчего они загорелись яркой пунцовой краской. Я смущенно стоял в стороне, заодно проверяя все свои инструменты, висящие на нагрудном ремне.
Идти в какой-либо поход или путешествие всегда веселее и интереснее вместе с кем-то. В случае с Фенхелем, я бы, наверное, не согласился с этим высказыванием, ибо он успел достать меня еще в городе. Не успев выйти за порог дома, он слегка задел верхним краем мешка дверной косяк и, покачнувшись от потери равновесия, чуть не завалился на спину, благо я и вовремя подоспевшая Фейхоя поддержали его. На улице Фенхель сразу же вытащил ситару и стал бренчать разные мелодии. Судя по морщащимся лицам встречавшихся нам прохожих, мелодии были не очень прозаичными.
По словам Фенхеля, пользоваться транспортом в путешествии без лишней на то надобности – большой грех, поэтому мы ни разу не наняли рикшу. Таким образом, лишь в городе наш путь занял целых два с половиной дня. Районы города менялись друг за другом, но я замечал, что они время от времени повторялись, что неудивительно – один специализированный район вряд ли мог своевременно обеспечивать весь Акинвар своими ресурсами и продуктами.
Наконец, мы подошли к границе города-империи. Восточная часть стены была не такой высокой и прочной, как северная, она выглядела очень старой и потрепанной. Фенхель объяснил это тем, что раньше именно восток Акинвара подвергался основным нападениям пресловутого зверя, из-за чего стена разрушалась даже быстрее, чем ее успевали восстанавливать. Позднее нападения становились все реже и реже, и вскоре уже пропала необходимость поддерживать должную защиту. Акинварцы чересчур ревниво относятся к деньгам, поэтому, пояснил Фенхель, стену не будут ремонтировать, пока зверь опять не нападет.
Стражники у ворот пропустили нас без проблем, хотя еще долго смотрели нам вслед недоуменным взглядом. С их стороны, пойти прямо в логово зверя, пусть даже и затихшего много лет назад, было откровенным самоубийством.
Оказавшись в тропической роще, Фенхель воодушевился от вида дикой природы и заиграл на своей ситаре новую, совсем другую мелодию. Эта музыка неожиданно воодушевила и меня, она была необычайно красива, переливаясь нотами словно радужный водопад.
– Что это за песня? – спросил я спутника.
– Дэто очень старый пэснь, – ответил Фенхель, не переставая играть. – Наши прэдки играть ее спокон вэков. Она называться «Пэсчаный бурь»!
– «Песчаная буря»? – изумился я. – Но здесь, на островах, почти нет песка! Тут только одни заросли диких растений!
– Дэто сэйчас так, – согласился Фенхель. – Но раньше было все другой. Давным-давно большой остров быть большой пустынь, и люди выживать как могли, спасаться от бури и засуха. Сэйчас уже Акинвар имэть много-много вода, и трава расти совсэм вэзде.
– Ясно, – ответил я, приняв к сведению слова товарища. Интересно, насколько давно это было и как быстро Телехские острова из пустыни превратились в плодородные земли.
Тем временем мы подошли к берегу. Морские волны, окутывающие узкий песчаный пляж, мерно раскачивались туда-сюда, омывая растущую поблизости траву и вылезших погреться на солнце моллюсков.
– Куда дальше? – спросил я.
– Туда! – ответил мой проводник, показывая прямо на море. Вдоль линии горизонта виднелась земля, очевидно, другой, соседний остров, но я все же опешил:
– Как, мы пойдем по морю?
– Здэсь нэглубоко, – улыбнулся акинварец. – Утонуть никак нэльзя, эсли ты нэ коротышка.
Мы зашли в море. Здесь оно действительно было неглубокое, но тем не менее вода доходила до середины голени. Мне повезло, что мои ботильоны высокими, а также были крепко и прочно сшиты, изнутри они оставались сухими, и вода не просачивалась сквозь них. Фенхель же промок сразу, его сандалии никак не могли защитить его, но путешественника это нисколько не смущало, он все так же продолжал играть старую песню своего народа.
На дне мелководья я видел странного цвета и формы водоросли, какие-то мелкие кораллы и анемоны. Изредка мимо нас мелькали стайки рыб, неподалеку млели на солнце медузы, а один раз совсем рядом, величественно скользя по дну, проплыл большой широкий скат. Это было очень красиво, но также и тревожно, ведь неизвестно, которое из этих животных и растений безвредно, а какое – смертельно ядовито.
Солнце тихо садилось, и я поторопил своего напарника, потому что не хотел ночевать посреди пролива, пусть даже и мелкого. Уже к сумеркам мы вышли на берег острова. Я пошел чуть поодаль, а Фенхель захлюпал своими насквозь промокшими сандалиями с таким громким звуком, что распугал птиц, засевших стайкой в кустарнике, который рос неподалеку от береговой линии. Кое-как распалив костер и повесив сушиться промокшую одежду, мы наспех перекусили припасами и легли спать, решив с самого раннего утра продолжить путь.
Утром мы продолжили наше путешествие. Почти сразу после кустарника, где мы делали привал, рос дикий тропический лес, наподобие того, который находился к северу от Акинвара и обрамлял вулкан. Но если лес, растущий на плодородных вулканических землях, выглядел ярко и свежо, то на этом острове он был темнее и издавал какой-то затхлый запах, создавая ощущение дикой, непроходимой чащобы, куда нога человека не осмеливалась ступать. Было страшно нарушать первозданное спокойствие нетронутой природы, и хотя места для прохода было достаточно, я все же достал глефу, нутром ощущая немое желание леса не пускать нас дальше. Даже далекие звуки диких животных, птиц и насекомых практически исчезли и не были слышны. К моему счастью, даже Фенхель, порядком надоевший своей игрой на ситаре, убрал инструмент за спину.
– Дэто нэ просто тихо, – шепотом сказал он мне. – Мы входить в зэмля звэря.
– А мы точно идем туда, куда надо? – спросил я.
– Да, – кивнул Фенхель. – Я же говорить, что разрыв-трава расти там, гдэ звэрь.
Чем дальше мы шли, тем темнее становился лес. Нет, солнце так же просвечивало сквозь кроны деревьев, но сама листва стала вместо ярко-зеленого цвета темно-серой, словно мы находились в болоте. Запах гнили становился сильнее, к нему примешался ярко выраженный аромат плесени.
– Какой ужас, – ответил я. – У меня ощущение, будто здесь все умерли.
– Тс-с-с, – прошептал мой товарищ и ткнул пальцем вперед. – Смотрэть туда…
Впереди показались болотные кочки. Вернее, так мне привиделось вначале. Присмотревшись, я обнаружил, что это были никакие не кочки, а серо-бурые коконы, густо покрытые зелеными прожилками.
– Что это? Кладка зверя? – спросил я. Фенхель кивнул:
– Да, – ответил он, – дэто звэрь. Только он пока нэ вырос большой-большой.
– А где тогда большой зверь? – уточнил я. Фенхель пожал плечами.
– Нэ знать, – сказал он. – Может, нэдалеко, а может, и нэт пока большой звэрь вообще.
Меня слегка передернуло. Жаль, что я нигде не видел бестиария, где мог бы описываться этот зверь, и не знаю ни его повадок, ни его слабых мест. Вообще, зверь может оказаться каким угодно, и я даже могу его не услышать, если он вдруг сейчас крадется к нам. Я насторожился и прислушался. Вокруг было тихо, если не считать почесывающего ноги Фенхеля.
Коконы лежали на своих местах без движения, лишь иногда жилы, окутывающие их, мерцали ярко-зелеными всполохами да подергивались, словно от биения чьего-то сердца. Запах от странной кладки был похож на испортившийся хлеб, который лежал на полке, забытый всеми, не меньше месяца.
– Подожди, – сказал я в сторону Фенхеля. – Я хочу посмотреть.
Я вытащил небольшой кинжал и вскрыл кокон. Тугая и толстая мясистая кожица нехотя, еле-еле, поддавалась, но все же лопнула, обнажив внутренности. Из кокона вылилась какая-то кашица, больше похожая на непереваренную листву. Я поковырялся кончиком клинка внутри и вытащил какой-то розоватый шарик. Шарик смахивал на зародыша. Он был почти что идеальной сферической формы, с недоразвитым глазом прямо в центре и четырьмя тоненькими конечностями там, где, по идее, должен быть низ. Но это меня не смутило. Гораздо больше удивления у меня вызвала пасть, находящаяся почти что аккурат под глазом. Хотя весь зародыш явно должен был еще долго развиваться, пасть, казалось, уже была полностью сформирована. Она была огромная по сравнению с размером всего зародыша, с ровным рядом тоненьких, красновато-желтых заостренных зубов.
Я заинтересовался и надрезал тельце. Странно… Никакой пищеварительной или дыхательной системы я не нашел. Черепа или другого хранилища для мозга я тоже не заметил, тело выглядело так, будто мозг целиком сросся с мышечной тканью существа. Подумав о черепе, я решил отрезать также и одну из конечностей. Поразительно, но конечность тоже не имела никаких костей и суставов. Иными словами, существо из кокона не имело скелета и систем поддержания жизни и было, по сути своей, просто куском мяса с огромной зубастой пастью.
– А-а-а, – протянул Фенхель, наклонившись ко мне. – Дэто гогуля.
– Гогуля? – переспросил я. – Это и есть твой зверь?..
– Нэ совсем – ответил акинварец. – Гогуля – первый, кто расти из звэрь.
Фенхель взглянул на мое лицо и, наверное, заметил мой недоуменный вид, поэтому пояснил:
– Сначала быть много-много трава. Потом расти гриб. Потом гриб гнить и начать появляться споры. Споры расти в кокон, из кокон вылупляться гогули. Гогули не умэть кушать и скоро умирать, кидать споры. Споры расти в кокон, кокон расти. Из такой кокон вылупляться другой гогули или пэщерник…
– Пещерник? – уточнил я. Фенхель кивнул.
– Да, пэщерник, – ответил он. – Дэто такой мэлкий зэленый малышок. Пэщерник растить гогули, ухаживать, кормить, а гогули кушать, драться и умирать. Откушанный гогуля давать большой кокон, из который точно расти пэщерник или другой звэрь – рвотник. Рвотник умный, но эще мэлкий. Зато рвотник быстро давать расти гогули и пэщерник, на вэсь остров. Когда рвотник умирать, он кидать споры. Из дэти споры расти новый рвотник и…
Тут Фенхель протяжно рыгнул и замолчал.
– И… кто? – переспросил я.
Фенхель снова рыгнул.
– Я тебя не понимаю, – ответил я. – Тебе плохо, что ли?
– Нэт, – сказал Фенхель с искренне непонимающим выражением лица. – Из споры рвотник расти новый рвотник или… О’к.
– Кто? – не понял я. – Орк?
– Ну да, – кивнул мой напарник. – Орк. Орк расти и кушать гогули, которые эму давать пэщерник и рвотник. Иногда орк расти и кушать много гогули, а эще и пэщерник с рвотник. Эще прэдки знали, что расти такой орк, который кушать другой орк.
– И против орка вы и поставили стену? – догадался я.
– Да, против вэсь дэтот звэрь, – ответил Фенхель. – Орк очень любить драться и тащить весь звэрь к Акинвар. Вэсь орк, вэсь пэщерник и рвотник, даже вэсь гогули собираться у стэна. Дэто быть тяжелый врэмя…
Фенхель вздохнул так несчастно, будто сам когда-то участвовал в обороне Акинвара. Похоже, бремя, лежащее на плечах имперцев, настолько тяжело, что даже всегда веселый путешественник-любитель чаев не может вспоминать об этом без скорби.
– Ладно… – я попытался перевести тему. – Куда идти дальше?
– Прямо – ответил Фенхель. – Все также прямо. Тут нэдалэко должен остаться.
Мы шли мимо коконов с растущими гогулями. Поразительно, сколько их всего было здесь. Запах гнилых листьев и грибов забивал нос, практически не давая дышать. У меня родилась фантастическая мысль, что это был запах самих гогуль, которые, возможно, были животноподобным видом растений или грибов.
На самом деле, рассказ Фенхеля меня сильно заинтересовал, пробудив во мне любопытство, так что я особо не обращал внимание на гнетущее окружение и пугающую обстановку. Если верить словам акинварца, то получается, что один вид изменяется несколько раз, с каждой такой реинкарнацией становясь больше и агрессивнее. В этом имелось какое-то сходство с насекомыми – они должны сначала прожить жизнь как личинки и куколки, прежде чем стать имаго, взрослым насекомым. Другое дело, что, похоже, пещерники, рвотники и орки были не выросшими гогулями, а новорожденными существами на основе своего погибшего предка. Еще меня смутил факт того, что «звери» питались себе подобными, в итоге создавая абсолютно замкнутую систему.
Можно ли назвать этих существ чудищами и можно ли их уничтожить? Да, конечно, это чудища – взрослыми особями движет только ярость, иначе акинварцам не пришлось бы ни с чего строить такую большую и крепкую стену. Уничтожить одного – без проблем; весь вид – лишь теоретически, скорее всего, потому что придется избавиться от каждой, абсолютно каждой споры, из которой может вырасти даже самая хилая гогуля. Хорошо, что пока Телехские острова являются своеобразной тюрьмой для этих чудищ, иначе бы они уже давно заселили весь мир.
Мои мысли прервал внезапный голос Фенхеля:
– Мы прийти.
Я очнулся и увидел, что мы стоим на продолговатом утесе. Я подошел к краю утеса и глянул вниз. Далеко внизу с шумом били волны, с треском ударяясь о каменный обрыв.
– Эм-м-м, – промямлил я, – а где разрыв-трава?
– Там, – удовлетворенно улыбаясь, Фенхель ткнул пальцем вертикально вниз. Заметив мое недоумение, он пояснил: – Там находиться большой пэщера, в пэщера должен расти много-много разрыв-трава.
Я вновь посмотрел вниз. Волны невозмутимо омывали покрытый тиной утес. Если упасть с такой высоты в воду, то вряд ли получится выжить – слишком уж яростным был прилив. Я вздохнул и достал длинную веревку. С собой у меня был прочный железный крюк, который я при случае «позаимствовал» у стражей акинварской стены. Привязав крюк к веревке крепким тройным узлом, я стал искать, за что бы его зацепить. Решив, что дерево, растущее ближе всего, пусть и слегка подгнило, но тем не менее стоит достаточно крепко, я стал обматывать конец веревки с крюком вокруг этого дерева. Фенхель тем временем копошился в своей сумке, попутно вываливая все барахло – спальный мешок, кастрюли, мешочек с запасом разных сортов чая. Наконец, он достал из сумки прочные перчатки.
– Дэто ты взять, – сказал он мне. – Хороший пэрчатк, есть на сторона ладонь малэнький крючки! Ты хорошо цепляться за выступ, эсли надэть дэтот перчатк!
Я взял перчатки, кивнув Фенхелю и сразу же надел их. Обвязавшись свободным концом веревки и еще раз проверив, достаточно ли прочно крюк держит узел на дереве, я объяснил Фенхелю, что надо делать:
– В общем, все просто – ты держишь веревку и постепенно ее разматываешь, пока я не залезу в пещеру. Если я дерну, ты останавливаешься. Дерну еще раз – продолжаешь ее разматывать. В пещере я освобожусь, скорее всего, и дам знак, дернув два раза. Потом, собрав травы, обвяжусь веревкой заново и снова дерну два раза – тогда ты начнешь поднимать веревку.
– Ясно, – ответил Фенхель. – Я желать тэбе удача!
– Кстати, я совсем забыл, – спохватился я. Фенхель вопросительно взглянул на меня. – Как вообще выглядит-то эта твоя разрыв-трава?
– Ты ее лэгко найти, – ответил путешественник. – Разрыв-трава сам малэнький, но с большой круглый желтый цвэток, совсэм как бусина, который расти прямо в центр травка. Главное – срывать вэсь травка, а нэ только цвэток, потому что иначе будет быть бум-бум!
– Как ты тогда из нее текилу гонишь? – поинтересовался я.
– Я нэ вырывать цвэток, я только отрэзать листья, – ответил Фенхель. – Но листья надо сразу варить, потому что они быстро тухнуть отдэльно от вэсь трава. Когда они тухнуть, они вонять и тэрять свой тэкил свойств.
– Я понял, – ответил я. – Что ж, – я проверил, хватит ли мне места в сумке для достаточного количества разрыв-травы, – пора лезть в пещеру.
Фенхель держал моток веревки, а я подошел к обрыву. Да уж, страшновато спускаться. Я повернулся к обрыву спиной и опустил ноги. Найдя опору, я согнул их в коленях и стал искать выступы для рук.
Я быстро оценил перчатки Фенхеля. Если для ног нужно было искать более-менее широкие выступы в утесе, то руки легко цеплялись почти за любые неровности. Крючки врезались в камень почти так же, как если бы это была слегка влажная земля. Я довольно быстро слезал, практически не задерживаясь. Фенхель в это время терпеливо стоял и равномерно разматывал веревку.
Я нашел следующий уступ и, посмотрел вниз, проверить, сколько еще осталось. К моей радости, до дыры в утесе, ведущую, в пещеру, оставалось всего ничего, не более полуметра. С новыми силами, возникшими от второго дыхания, я продолжил слезать. Внезапно меня что-то немного дернуло за спину, и веревка натянулась.
Я попробовал сам дернуть веревку, думая, с чего бы Фенхель перестал ее разматывать. Ничего не произошло. Я поднял голову наверх и увидел маленькую фигурку своего напарника.
– Что случилось? – я постарался перекричать свистящий рядом со мной ветер. – Опускай ниже! Тут немного осталось!
– Ниже уже нэкуда! – донесся до меня крик Фенхеля. – Я уже даже нэ дэржать вэревка – она вэсь натянуться!
Его фигура еле заметно помахала руками, наглядно показывая, что длины веревки не хватает.
– Ладно! – ответил я. – Тогда попробую решить по-другому!
Я ослабил узел, крепивший веревку к моему поясу, и стал разматываться. С каждым оборотом я опускался чуть-чуть ниже. Взявшись одной рукой за висящую часть веревки, второй я совсем освободил узел. Конец веревки упал вниз, а я, ухватившись за нее обеими руками и помогая себе ногами, стал спускаться дальше.
Получившейся пары метров веревки как раз хватило, чтобы поравняться со входом в пещеру. Слегка раскачавшись, я спрыгнул в сумерки свода.
Насколько пещера была глубокая, я не мог оценить – она уходила далеко вглубь, где было черным-черно. Ближе к дыре стоял полумрак, но этого света вполне хватало, чтобы различать предметы. К счастью, я обнаружил вокруг себя множество небольших, примерно с ладонь размером, кустиков разрыв-травы. Вокруг большого желтого шарообразного цветка росли пучки зеленых листиков какого-то странного прямоугольного вида. Каждый куст разрыв-травы содержал почти несчетное количество листьев.
Я стал собирать траву, осторожно срывая кинжалом кусты почти у самого корня и складывая их в наплечную сумку, которую мне перед этим отдал Фенхель. Сумка была особая, травническая, с кучей наружных кармашков и ремешков с веревочками, чтобы подвязывать отдельные снопики. Несмотря на то, что сумка изначально была бежевого, холщового цвета, она уже давно перекрасилась в салатовый, а ткань изнутри пропахла терпким травянистым запахом. Принюхиваясь, можно было распознать ароматы одуванчика, душицы и мяты, остальные же запахи терялись в общей обонятельной вакханалии.
Неожиданно для меня тишину пещеры прервало недовольное ворчание. В темноте свода что-то зашевелилось и заверещало. Я насторожился и вытащил глефы, приготовившись к возможному нападению.
– Кто там? – на всякий случай спросил я, хотя и понимал, что более глупого вопроса здесь, в одинокой пещере, не найти. Ворчание раздалось снова. Мне показалось, что на этот раз оно усилилось многократным эхом. На свет, шаркая четырьмя неуклюжими ножками, вышло странное шарообразное существо, ростом едва доходившее мне до колена. Я пригляделся, и то же самое сделало это животное, изучая меня своим большим единственным глазом, занимавшим почти всю переднюю часть его тела.
По своей форме существо очень походило на вылупившуюся гогулю, как ту, которую я вскрыл в лесу. Но ведь у той гогули был большой рот, а у этой нет! Зато в остальном все было похоже – еле-еле обтянутый кожей мозг, корявое, морщинистое туловище. Рта не было видно, но ведь чем-то эта гогуля верещала.