Александр Михайлович Игнатов
Гавилан, охотник на чудищ
Сомнения мои в принадлежности к виду сразу рассеялись, когда существо вдруг растянулось вверх, распахнув откуда-то снизу гигантский рот с торчащими в три ряда десятками тонких и длинных, как у хищных глубоководных рыб, зубов. По сути, рот был сопоставим размером со всем остальным туловищем – тело гогули страшно согнулось в обратную сторону, чтобы полностью распахнуть пасть и показать свой малоразвитый пищевод, который у нерожденной гогули отсутствовал. Гогуля издала пронзительный рык, и тут же из темноты выбежали еще несколько похожих гогуль. Похожих – потому что они не были одинаковыми. У одной были подлиннее ножки, другая вместо темно-зеленого была бирюзового-синего цвета, а у третьей на затылке, укрывая часть мозга, росли черненькие жиденькие волосы. Зато в чем они все были похожи, так это в здоровой пасти, начиненной зубами.
И эти зубы скопом набросились на меня.
Гогули не отличались ни силой, ни тактическим мышлением, поэтому они просто шли напролом, пытаясь задавить меня количеством. Я, не сильно напрягаясь, отбивал их нападения кончиками глеф. Зубы гогуль тщетно старались вгрызаться в металл клинков и там же застревали. Некоторые чудища пытались запрыгнуть мне на голову, но я быстро двигался и вовремя пригибался, так что монстрики с характерным шлепком врезались в стену пещеры, находившуюся за мной.
Подвернувшуюся под руку замешкавшуюся гогулю я без зазрения совести просто пнул ногой. Истошно вереща, гогуля вылетела из дыры в пещеру и скрылась за пределами видимости. Очевидно, смерть настигла ее под яростным грохотом прибрежных волн.
Умирающие гогули, получившие смертельные ранения, чуть ли не штабелями ложились на каменный пол. Еще с начала боя мне повезло заметить, что их рот при этом неестественно (насколько это могло быть неестественно для них) раскрывался, и оттуда вылезала светло-бурая чашечка, которая лопалась, разнося в ближайшие пару метров от трупа гогули ярко-зеленые споры. После этого я старался сразу отскакивать подальше, едва нанося удар той или иной гогуле. Заодно я следил за растущими цветами разрыв-травы, помня наставления Фенхеля о том, что наступать на них опасно.
Последняя оставшаяся в живых гогуля, случайно поскользнувшись на булыжнике, все же упала прямо на желтый цветок. Раздался хлопок, и ошметки, оставшиеся от чудища, вместе с мелкими камушками брызгами разлетелись по всей пещере, задев и меня. На месте взрыва осталась лишь небольшая воронка. От куста, как, впрочем, и от гогули, ничего не осталось.
Нападение завершилось. Кое-где еще росли кусты разрыв-травы, и я как ни в чем не бывало продолжил их собирать, благо мне оставалось совсем немного, чтобы целиком набить сумку. Теперь я знал, ну или по крайней мере догадывался, что таит в себе темнота пещерных глубин, и желание разведать ее у меня не появилось. Хотя, если из пещеры не ведет еще какой-либо путь наружу, гогулям или их потомкам не удастся выбраться на поверхность без посторонней помощи.
Я пошел к свету, на выход. Веревка, оставленная мной, бесцельно качалась на сильном ветру, который бывает только у отвесных берегов моря. Я постарался схватиться за край веревки, но мне долго не везло – ветер не давал веревке качнуться ближе, а подходить к самому краю было страшно и опасно. Наконец, я все-таки умудрился взяться за веревку. Я дернул за нее два раза и обхватил обеими руками как можно крепче. Фенхель, очевидно, почувствовал дерганье, потому что меня внезапно потащило вверх. Так я и поднимался, то и дело отталкиваясь от утеса ногами, чтобы меня не волокло вдоль камня. Было довольно тяжело – к моему полному снаряжению добавилась еще полная травническая сумка, а обвязаться веревкой не было никакой возможности. Когда Фенхель вытащил меня на поверхность, я моментально сбросил ношу и от усталости лег на спину, пытаясь расслабить руки.
Фенхель, казалось, даже не заметил моего состояния. В том, что он не слышал звуки моего боя с гогулями, я был более чем уверен. Чаелюб сразу же кинулся к оставленной мной сумке и открыл ее. На глазах Фенхеля мгновенно вспыхнуло озаряющее счастье, словно он только что получил в наследство замок и гору трихем в придачу.
– Дэто же разрыв-трава! – воскликнул он. – Тэперь мы готовить тэкил!
Он покопошился еще глубже, чуть ли не с головой погружаясь в сумку.
– О-о-о, сколько трава! – закричал он еще громче. – Мы готовить нэ просто тэкил, а много-много тэкил! Гавилан, ты… Ты… Ты целый гэрой! Столько трава добыть!
Я слегка улыбнулся и перекатился на живот. Получилось не очень плавно, мешались глефы, зато они теперь не вдавливались в лопатки. Правда, теперь в живот вдавливались инструменты, закрепленные на ремнях. Я вздохнул и, упершись локтями о землю, встал на ноги.
– И много текилы делается из этой травы? – спросил я. Фенхель еще раз заглянул в сумку, оценивая размеры добычи.
– Из трава такой размер, – подытожил он, – с каждый куст делаться литров дэсять-двэнадцать тэкил.
Я обомлел. Признаться, я рассчитывал услышать такую цифру, но со всего добытого, а не с каждого кустика по отдельности.
– Ничего себе, как много! – только и мог ответить я.
Фенхель улыбнулся.
– Дэто старый рэцепт, который достаться мнэ от дэда! – ответил он, не скрывая гордости. – Другие варить тэкил раз в два мэньше, чтобы быть такой же наваристый!
Мы решили более не задерживаться на утесе, даже несмотря на то, что приближался вечер. Уже за полночь мы выбрались за пределы земель зверя, и только после этого разбили лагерь и поужинали при свете лун. Мой товарищ не удержался и спел несколько песенок на своей ситаре, добрая половина которых была посвящена разным выпивкам, которые готовил акинварский народ на протяжении многих веков.
Едва забрезжил свет, Фенхель растолкал меня, и мы отправились дальше. Было видно, что ему не терпится поскорее начать гнать текилу, которую никто уже давно не пил из-за невозможности добыть разрыв-траву. К тому же за время, проведенное в Акинваре, я довольно много узнал о характерных особенностях жителей империи, поэтому догадывался, что дело здесь не только в возможности выпить, но и в предполагаемой огромной прибыли, которую получит Фенхель от продажи столь редкого алкогольного напитка.
Случайно я услышал шорох в кустарнике неподалеку от нашего пути. Сначала я не придал этому особого значения, но на всякий случай обострил свои чувства. Спустя некоторое время шорох послышался снова. Стало ясно, что кто-то следит за нами, причем это не слишком умелый охотник, раз он позволил дважды услышать себя. Я вытащил глефы и аккуратно закрепил их на руках.
– Что такое? – удивленно спросил меня Фенхель.
– Будь осторожен, по-моему, за нами следят, – ответил я.
Фенхель кивнул и огляделся. Тут же из чащи на него выпрыгнул какой-то огромный зверь. Я откинул Фенхеля в сторону и подставил под зверя свои клинки. Зверь отпрянул и остановился.
– Дэдушкин ситара всмятка! – раздался сбоку удрученный крик Фенхеля. Похоже, отпихнув, я уронил горе-путешественника на его же собственный музыкальный инструмент. Я на мгновение отвел взгляд на Фенхеля, но тут же возвратил его обратно на зверя.
Словом, это был явно не зверь, а неведомое чудище. Внешностью оно походило на какую-то полосатую рысь или пуму, мохнатую и шерстистую, с рыжей и белой окраской. Кое-где, в складках, шерсть переходила в черный цвет. Само чудище стояло лишь на двух задних лапах, было одето в легкую тканевую броню с металлическими элементами защиты, а в руках (или в передних лапах), ощеренных длинными кривыми желтыми когтями, оно держало по большому широкому серпу.
– Ракшасса! – воскликнул от ужаса Фенхель, отвлекшись от созерцания разбитой ситары. Чудище посмотрело на Фенхеля и метнулось к нему.
– Ну уж нет! – закричал я и кинулся наперерез ракшассе. Занесшее было лапу чудище отпрянуло назад, и я по инерции проскочил чуть дальше, чем хотел, а мой заготовленный удар лишь прорезал воздух. Свой же удар ракшасса опустила на меня, но я вовремя успел согнуть ноги в коленях и сделать подсечку. Удар моей ноги по задней лапе ракшассы не возымел должного эффекта, но все-таки ее рука ушла в сторону от моего туловища. Своей правой рукой я завел клинок, чтобы разрезать сухожилия на запястье ведущей лапы чудища, но ракшасса вовремя среагировала и отпрыгнула назад. За это время я успел занять оборонительную стойку.
Главное, теперь внимание ракшассы было полностью сосредоточенно на мне. Чудище посмотрело на меня и зарычало внутриутробно, так, как это делают кошки, разве что здесь «кошка» была два метра ростом.
– Так это ты тот самый охотник? – неожиданно для меня спросила ракшасса. – Ты – Гавилан, которрого меня послали убить?
– Ты еще и разговариваешь? – переспросил я. – Да, я Гавилан… Но… Кому вдруг понадобилась моя смерть?
– Неважно, – огрызнулась ракшасса и бросилась на меня. – Важна лишь твоя смеррть и моя нагррада!
Рывок ракшассы ничего ей не дал. Я откочил в сторону и, воспользовавшись тем, что моя левая рука поравнялась с ремешком на бедре, вытащил кинжал и метнул в глаз чудища. Ракшасса с легкостью взвела серп и перевела вектор движения кинжала так, что он воткнулся в землю рядом со мной.
– Нет, – яростно зарычало чудище. – Только глаз к глазу! Коготь к когтю!
– Глаз к глазу, пожалуйста, – я пожал плечами, и мы с чудищем бросились друг к другу.
Серпы ракшассы действовали примерно так же, как и скимитары Алесии. Они с легкостью уводили мои удары в сторону и почти безукоризненно стремились порезать меня. Конечно, серпы не могли захватывать чужое оружие и вести его, зато там, где Алесия брала ловкостью, ракшасса брала грубой силой и молниеносной скоростью.
Я долго не мог распознать ход действий ракшассы и поэтому больше защищался, чем нападал. Серпы ходили дугой, и так же дугой они водили мои глефы. В других измерениях серпы плохо работали, поэтому я решил слегка изменить стиль боя. В следующий раз, когда серп захватил край моей глефы и стал по кривой подниматься вверх, я стал двигаться вслед руке, параллельно заводя под грудью другую глефу. Это был хороший ход – я прошмыгнул прямо подмышкой ракшассы и ранил ее в трицепс (по крайней мере, в то место, где у людей обычно трицепс).
Ракшасса разозлилась и попыталась боднуть меня боком, но я закрылся крестовым блоком от ее удара. Мы вновь продолжили обмен ударами, хоть ни один из этих ударов не достигал цели. Теперь, озлобившись, ракшасса не гнушалась заодно стараться пнуть меня или пыталась толкнуть, но все тщетно. От пинков я уходил перекатами, пытаясь подрезать портняжные мышцы чудища, а толчки ракшассы и вовсе уходили в никуда, потому что самому монстру было сложно провести такой удар, не открывшись для моих атак.
Спустя некоторое время я понял, что долго не протяну. Я уже начал уставать, а ракшасса, судя по всему, была еще в тонусе. Удары ее оставались такими же быстрыми и молниеносными, как и в начале схватки.
Чувствуя скорое изнемогание, я откатился назад. Ракшасса подготовилась к прыжку, чтобы сократить расстояние, а я достал бомбу и метнул в монстра. Раздался взрыв, загорелся и тут же погас огонек, запахло паленой шерстью.
Ракшасса взвыла.
– Так нечестно! – Зарычала она. – Подлый ударрр!
– Что ж, – ответил я. – Добро пожаловать на охоту, чудище. Здесь нет честных ударов.
Отдышавшись, я с новыми силами кинулся на ракшассу, но мои глефы встретились с готовыми к отражению атак закрученными лезвиями серпов.
Новые удары ракшассы становились все более яростными. Бомба лишь опалила шерсть на груди чудища, не нанеся никаких заметных повреждений, зато настроение монстра теперь стало невообразимо злобным. Рыча, ракшасса отбивала мои клинки с такой силой, что я еле успевал возвращать их обратно, чтобы остановить новые удары серпами. Наконец, чудище настолько освирепело, что развернулось боком и, наплевав на пропущенный удар и рану, из которой захлестала кровь, толкнуло меня со всей своей яростью и мощью. К такому я никак не мог быть готов, поэтому я отлетел на несколько метров назад и упал на землю, слегка оглушенный. Ракшасса вмиг сократила разрыв между нами. Серпы выпали у нее из лап, и теперь она набросилась на меня со своими когтями. Я лишь успел защитить лицо, но когти ударили в мой бок, от чего я откатился в сторону. Следующий удар тоже попал куда-то в сторону живота, я почувствовал боль в желудке. Мой дублет был довольно прочен, но я не был уверен, что он не прорвался в каком-нибудь месте.
Потом я почувствовал, как меня рвануло вверх. Это ракшасса схватила меня за грудь и подняла.
– Теперрь понятно, каково это – дрраться нечестно? – ощерившись, произнесло чудище.
Внезапный глухой стук заставил монстра расслабить хватку, и я встал на ноги, а ракшасса завалилась набок на землю. За спиной чудища стоял Фенхель с занесенным грифом от сломанной ситары и нервно улыбался.
– Да, теперь я понял, как драться нечестно, – ответил я и добил чудише центральным клинком глефы прямо в темя.
Внезапно с ракшассой стало происходить что-то странное. Она стала вроде как уменьшаться в размерах, ее шерсть стала выпадать ошметками, а звериная морда – сменяться чем-то более похожим на человеческое лицо. В конце концов передо мной и Фенхелем остался лежать почти что обычный человек, в варварской броне, весь окровавленный и с обгоревшей грудью.
– Что это? – удивленно спросил я Фенхеля. – Это человек?..
– Дэто ракшасса, – ответил Фенхель, немного печально глядя на труп. Похоже, что он не был так удивлен, как я, и, заметив это, стал объяснять:
– Ракшасса эсть сначала обычный человэк, только потом он находить гдэ-то проклятье… Дэто может быть другой ракшасса или дрэвний заклятье. Я точно нэ знать. Ракшасса мочь любой момэнт прэвращаться в большой чудищ и обратно в человэк, когда хотэть. Когда ракшасса – чудищ, он очень сильный и быстрый, очень злой и любить кровь. Никто нэ знать, откуда ракшасса сначала браться, и никто нэ знать, что нужно ракшасса на самом дэле. Вот только, – он еще раз посмотрел на мертвого человека-оборотня, – только никто давно нэ видэть ракшасса. Ракшасса нэ появляться в Акинвар давно, исчез раньше, чем звэрь, от которого строить стэна…
– Страшные времена грядут, раз уж такое происходит, – вздохнул я, но тут вспомнил кое-что. – Особенно страшно то, что этот знал мое имя и более того – искал именно меня.
– Дэто означать у нас только одын – ответил Фенхель. – Кто-то хотэть тэбя убить.
Я наклонился к трупу и осмотрел его. У ракшассы с собой ничего не было, никаких записок во внутренней стороне кусков брони, никаких приказов. Я почти отчаялся что-либо найти, но вдруг обнаружил на трицепсе, там, где я оставил рану, какой-то выжженный знак. Это была профессионально заклейменная буква «D». Метку выжгли, закалили и обработали так, что ее никоим образом нельзя было бы ни вывести, ни дождаться, когда она заживет. Насколько я понимал в клеймах, единственным способом избавиться от такой метки было бы разве что отрубание руки.
– Знаешь такое клеймо? – показал я метку Фенхелю. Тот отрицательно покачал головой.
– Эсли бы я разбираться в мэтка, – ответил он. – Я бы давно нэ быть такой путэшествэнник…
К вечеру мы дошли до брода между островом зверя и островом, где начинался Акинвар. Только там мы разбили лагерь. Мы бы уже были бы в пределах империи, но я настоял на том, чтобы похоронить ракшассу. Как бы то ни было, не факт, что чудище действовало только лишь по своему желанию, вполне возможно, что им кто-то манипулировал. К тому же у ракшассы было какое-то понятие о чести, вот только я остался жив лишь благодаря «нечестным» методам. Раньше из-за этого меня бы некоторое время терзала совесть, но я хорошо помнил часто повторяющиеся записи из разных бестиариев, где указывалось, что если бы охотники всегда действовали честно, то ни один не прожил бы и недели. Сила охотников – не только в физической силе, но и в хитростях и иногда подлостях. Всегда надо помнить, что чудища еще сильнее нас, и намного подлее.
По пришествии домой Фенхель чуть ли не сразу стал готовить необходимые приборы для приготовления текилы. Фейхоя еле-еле поспевала между тем, чтобы разобрать походную сумку своего мужа, и тем, чтобы принести разнообразные стеклянные трубки и стаканы, которые от долгого лежания в чулане покрылись толстым слоем пыли, твердо решившей не сдаваться и отстаивать свои позиции на стенках сосудов. Про ситару Фенхель забыл еще во время похода. Когда я осторожно напомнил ему про дедушкин музыкальный инструмент, он отмахнулся, показав мне в глубине вещей еще какой-то инструмент.
– Бабушкин скрыпка! – горделиво произнес он. Судя по всему, у него была еще добрая куча бренчалок от разных родственников, поэтому больше о ситаре я не заговаривал.
Пока в доме готовились к перегонке, я занимался починкой доспехов. Когти ракшассы действительно слегка пробили кожу в некоторых местах, поэтому мне нужен был хороший ремесленник.
Не то, чтобы в Акинваре было трудно найти хорошего ремесленника. Нет, здесь трудно было найти ремесленника, который взял бы плату, соответствующую работе. За те деньги, за которые в том же Энтерберге можно было бы с нуля сшить и закалить нагрудник, в Акинваре предложили бы разве что шнурки подвязать. Но не зря же я столько времени прожил в империи, тем более дома у самого знаменитого (по его собственным словам, правда) путешественника! Подходя к кожевнику, я заранее называл ту цену, которую считал приемлемой. Акинварец, естественно, не соглашался. Тогда я по очереди называл случайные имена, налегая на знакомство с данными людьми, хотя, конечно, никого я не мог знать. На одном из имен рано или поздно ремесленник раскрывал глаза от ужаса, и тут я понимал, что нужно дергать за крючок. Заручившись покровительством мнимого влиятельного человека, я заставлял торговца опускать цену. Не всегда, правда, влияние неизвестного мне акинварца было настолько сильным, чтобы я мог получить хорошую стоимость за ремонт, но за день поисков я присмотрел нескольких кожевников, которые вроде бы неплохо владели производством доспехов. В конце концов, я починил дублет всего за пятнадцать трихем. К слову, изначально этот же ремесленник просил двести семьдесят трихем за ту же работу.
Спустя пару дней я уже был собран для того, чтобы продолжить свое путешествие. Я и так порядком задержался в Акинваре, делать здесь больше было нечего – меня ждали новые земли в Телехии. Единственное, что меня удержало – это обещание Фенхеля за пару дней приготовить самую лучшую на свете текилу, которую мне нигде больше не удастся попробовать.
Возможно, лучше бы я сразу уехал. Вечером Фенхель, весь вспотевший, но от этого не менее довольный, вытащил на наше с Фейхоей обозрение первую готовую бутылку текилы. Текила была яркого изумрудного цвета и пахла кислой травой. Запаха спирта или чего-то похожего, как ни странно, не было совсем. Фейхоя сразу налила себе кружку и почти мгновенно отпила половину, отчего ее лицо сразу зарумянилось и посветлело. Я решил, что надо и мне тоже попробовать, так же налил кружку и отпил половину…
Это была неделя почти в беспамятстве. Я смутно видел то лица Фенхеля и Фейхои, которые весело танцевали под неизвестно откуда доносящуюся музыку, то каких-то знакомых и незнакомых людей, приходящих и распивающих бутылки с разноцветной текилой… Кто-то, по-дружески обняв меня, на чистом всеобщем объяснял принципы физики, при этом упоминая каких-то полумертвых котов и морфогенетические поля. Я видел стражника-брата Фейхои, который, хлопая себя по красным, словно помидоры, щекам, со смехом прощал Фенхелю корову, а Фенхель упорно отрицал это, говоря, что без семи тысяч трихем просто так корову не простит.
Когда я, наконец, очнулся, было выпито уже литров сорок текилы. Использованные не один раз бутылки кучей лежали в углу, а рядом на стуле сидел Фенхель и пробовал на зуб монетки, которые наугад вытаскивал из большого мешка перед собой.
– Семь тысяч трихем, – закусывая монету, мечтательно говорил Фенхель на акинварском. – Кто бы мог подумать…
Поговорив со своим товарищем, я узнал, что на приготовление текилы пока что было потрачено лишь половина кустов разрыв-травы, зато Фенхель уже заработал порядка десяти тысяч трихем и заодно помирился со всеми родственниками, не говоря уже о счастливой Фейхое, которая на данный момент довольно ночевала в спальне.
Порадовавшись за друга, я сообщил ему о своих намерениях. Сначала Фенхель, конечно, немного погоревал, но согласился с тем, что путешественнику незачем сидеть на одном и том же месте. В награду за помощь он дал мне пару тысяч трихем, которые я вскорости разменял на двадцать золотых монет (конечно же, не без помощи надуманных покровителей).
Фенхель с женой провожали меня в порту. На глазах у Фейхои даже искрились слезы. С разрешения мужа она поцеловала меня в щеку и поблагодарила за то, что я следил за мужем (надо сказать, это был первый раз, когда я услышал от нее хотя бы слово). В свою очередь я ответил им, что время, проведенное с ними в Акинваре, было самым запоминающимся в моей жизни, и не соврал. Пара долго еще смотрела вслед кораблю, который увозил меня прочь от империи в сторону полисов Содружества, в Ланир.
В самом Ланире я постарался не задерживаться, слишком уж коробила меня мысль о том, что я могу наткнуться на леди Ингресс и ее полицейских. Не выходя из порта, я пополнил свои запасы реагентов и пищи, и почти сразу же нашел команду торгово-китобойного судна, которое отправлялась в сторону одного из самых холодных владений – владений полиса с суровым и мрачным названием Орлоог.
На следующий день мы вышли из порта Ланира.