Александр Михайлович Игнатов
Гавилан, охотник на чудищ
Глава 9. Жара
Еще пару недель я таскался по ближайшим деревням к разным знахарям и лечил свой бок. К счастью, оказалось, что никакое ребро не было сломано, просто то ли был вывихнут один из позвонков, то ли что-то у меня заехало не туда. В итоге, после нескольких попыток вправить кость куда надо, а заодно поставить несколько горчичников на минимальную площадь тела, ноющая боль в боку прошла бесследно.
Пироградская область была для меня родной, и первое, что пришло мне в голову, когда я выздоровел – желание навестить родню. Я давно, с того самого момента, как ушел из следственной службы Пирограда, никак не пересекался с родителями, ни письмом, ни вживую, и потому очень хотел с ними встретиться, благо находился где-то недалеко. Правда, я пока не мог сориентироваться, потому что не знал ни одного населенного пункта, в которых побывал последние две недели.
Так я и блуждал на перекладных еще неделю, пока не попал в еще одну деревню. Осведомившись у местных жителей, я узнал, что это была Верхняя Валушка – село, расположившееся на вершине широчайшего холма, у одного из подножий которого, почти на краю Злого леса раскинулась Нижняя Валушка, моя родная деревня. Мы с ребятами иногда ходили гулять в Верхнюю Валушку, у меня даже была пара друзей оттуда. Правда, я сам тогда был совсем маленьким, и поэтому не надеялся, что здесь меня кто-нибудь узнает. Теперь для жителей области Пирограда я был странным и незнакомым охотником на чудищ.
Я не стал терять времени и потому направился прямиком домой. Пусть прошло уже десять лет, память не подвела меня, и к середине весеннего дня я был уже в вишневой роще, которая цвела белоснежными и бледно-розовыми цветами и пряно благоухала.
Я зашел в деревню. Поразительно, как время меняет маленькие деревеньки! Кажется, что ты знаешь все ее улочки, все ее повороты и тупики назубок, но стоит уехать отсюда на сколько-либо продолжительное время, как все тут же меняется, все улицы загибаются под другими углами, задворки превращаются в площади, а проселки обрастают новыми избами. Так случилось и со мной. Любой проходящий мимо меня крестьянин не мог бы никоим образом определить, что я родился и провел детство именно здесь. Да и я с трудом узнавал людей, лишь в половине различая тех, с кем дружил или кого видел много лет назад.
Наконец, я набрел на старый двор, и здесь память снова вернулась ко мне. Родительский дом остался таким же, каким и был тогда, когда я оставил его, уезжая в город на телеге вместе с Двиллием; разве что в некоторых местах были сделаны значительные укрепления, чтобы изба и приставленные к ней сараи случайно не развалились. Наверное, брат с сестрой все-таки, как-никак, справлялись о родителях и помогали им, хотя бы немного.
Я открыл незапертую калитку и оказался перед крыльцом. Залаяла незнакомая мне собака, вытянувшись из конуры ровно настолько, чтобы грозно предупредить проходимца, но при этом самой оставаться в безопасности.
– Шо это там происходит такое, Бравка?! – послышался женский голос из избы, звонкий, но с нотками хрипотцы, знаменующий наступающую старость. – Шо это ты там лаешь? Лучше бы действительно следила за тем, кто к нам без спросу шастает, чем так, почем зря, брехать!
Дверь избы отворилась, и на крыльцо вышла дородная женщина, с вьющимися темными волосами и в свободном платье. Глядя на нее, можно было сразу без заминки сказать, кто главный в доме, даже не видя мужа этой маленькой, но статной крестьянки. Она грозно посмотрела на меня и без задней мысли крикнула мне:
– Чего это ты тут пришел?! Опять с картошкой что ли?! Говорила я уже, не надо нам картошки, у нас своя есть… – тут она осеклась и продолжила тихим голосом: – Гавилан?
– Привет, мама, – улыбнулся я.
Женщина сразу переменилась в лице, став моментально самой доброй из всех на свете. Бравка, видя такое дело, тут же примолкла и забилась обратно в конуру, подальше от всяких проблем.
– Грашик! – воскликнула моя мама. – Грашик, иди сюда! Ты не поверишь!
– Что там такое, Агнушка? – услышал я недовольный ворчливый голос из избы. – Что случилось?
– Гавилан! – продолжила радостно восклицать мама. – Гавилан вернулся!
Тут уже на крыльце показался и мой отец. Вот кого время не пощадило, так это его. Не знаю, с чего он так изменился, но он заметно иссох и слегка одряхлел, хотя лет ему было немногим больше, чем матери. Даже коротко стриженые белокурые волосы, цвет которых я единственный из всех детей унаследовал, во многих местах истончились и опали, обнажив просаленный череп.
Надо ли говорить, что всего спустя пару мгновений я оказался в крепких объятиях своих родителей? Признаться, я сам не ожидал такого порыва нежности… Немного погодя, мать взяла инициативу в свои руки:
– Так, Грашик, я пойду накрывать на стол, а ты сходи к Янушу и Силлии, да заодно по соседям пройдись! Сегодня зарежем поросеночка! Пусть все в деревне знают, что к Огуречным сын приехал!
Я слегка поморщился. Я никогда не любил свою фамилию и относился к ней чисто формально, просто потому, что у каждого человека должна была быть фамилия, хотя, если честно, не признавал ее. Нет, ну скажите, ну какая может быть фамилия у человека с именем Гавилан? Последнее, что придет в голову – Огуречный. Но у судьбы свои причуды, а у пироградских деревень свои фамилии, и фантазией они не блещут. В нашей деревне были и Свекольники, и Вишняки, и Редьковы… Все нормально относились к своим фамилиям, и похоже, только одного меня это коробило.
Я попытался помочь матери приготовить ужин, но меня вежливо, но решительно отталкивали, отмечая то, что я «сейчас гость, а гостю положено только кушать ужин, а не готовить его».
Тем временем к родительскому дому подтягивался народ – как родные и знакомые, так и случайные зеваки, решившие посмотреть, как выглядит охотник на чудищ, который, по странному совпадению, родился в одной с ними деревне.
Я уже и не помню, когда мы наконец сели за еду – все произошло как-то неожиданно, между расспросами о последних десяти лет моей жизни, вопросами о том, что за оружие у меня за спиной, наблюдением за моими доспехами и снаряжением. Каждый хотел узнать, как стрелять из арбалета, как вытаскиваются лезвия у глеф, чем вообще живут охотники. Я, в принципе, охотно отвечал, но со временем стал уставать, тем более что говорить приходилось каждому одно и то же.
Видел я и брата с сестрой. Януш подошел ко мне, по-братски обняв, и похлопал по плечу, порадовавшись за меня. Стоящая рядом мама заметила, что радоваться за меня еще рано.
– Ох исхудал, ох исхудал! – приговаривала она. – Совсем вас там не кормят. Как жену-то себе с такими-то торчащими ребрами искать?!
Брат улыбнулся, но резонно отметил, что я давно не писал и никак не проявлял себя последнее время. На это я мог ответить ему только то, что провел два года в путешествиях почти по всей Телехии. Это не совсем было правдой – хотя я посетил все области Содружества и заглянул в Акинвар, южная часть Телехии, ограниченная со стороны Энтеррского леса высокими горами, а со стороны долины Алвсдоол – крайне низкой температурой, которую не могли вынести даже закаленные орлоогцы, была абсолютно неизведанной.
Сестра Силлия сидела с двумя маленькими детьми и старательно делала вид, что все происходящее здесь к ней не относится. Когда я поприветствовал ее, она лишь кивнула и повернулась к своему мужу, который, насколько я знал, был сыном старосты. Сам староста Нижней Валушки даже не поздоровался со мной. Естественно, от охотника на чудищ в деревне толку никакого, пользы он не приносит. Пожав плечами, я вернулся обратно к столу.
Пожалуй, впервые за пару лет я мог сказать, что наелся до отвала. Странствия по ледяным пустошам измотали меня, поэтому набить живот съестным было крайне приятно. Пусть даже у меня от переедания заболел живот, я остался доволен.
– А пошли растопим баньку? – предложил мне отец. Мать тут же накинулась на него:
– Вот ты старый дурак! Чего ты спрашиваешь, лучше давно бы уже растопил! Знамо же, Гавилан давно не мылся, вишь, как нагулялся, весь грязный, а ты его еще спрашиваешь!
Я улыбнулся. С тех пор, как я стал разумно относиться к жизни, я удивлялся тому, как отец вообще умудрился жениться на маме, потому что пилить она его начала, наверное, еще с первой брачной ночи. Я бы, наверное, оказался прав, если бы сказал, что мать заставила отца жениться на ней. Батя был мастеровитым, трудолюбивым, но вот в остроумии был не силен.
В итоге мы пошли с отцом и Янушем вместе топить баню. Проходя мимо конуры, я посмотрел на Бравку. Дворняжка тихо гавкнула, скорее для приличия, дав мне понять, что она следит за мной, но с безопасного расстояния.
Сидя в парной, я с увлечением рассказывал обо всех тех приключениях, что случились со мной за пару лет, особенно последнюю зиму, ибо помнил ее лучше всего. Конечно, о многих неприятностях я умолчал, как умолчал и об эльфах. Тем не менее, моих историй хватало на то, чтобы отец то и дело вздыхал, приговаривая «Ну ни чего себе!» и «Вот дела-то!». Януш же слушал, слегка прищурив глаза, словно мало верил моим рассказам.
Наконец, я закончил говорить, и обратился к бате:
– Ладно, что я все о себе говорю… Как вы то тут живете?
– Да что тут рассказывать, – отец почесал рукой вспотевшую проплешину на затылке, – все идет как обычно, как всегда и шло. Летом сажаем посевы, осенью готовим соленья, ну а зимой прядем одежку. Да что говорить, ты и сам, наверное, помнишь все, когда мелким был…
– Последние годы и правда прошли незаметно, – вступил в разговор Януш. – Многие дети нашего возраста завели свои семьи и отделились от родителей. Только вот деревне расти некуда – кругом ж поля, потому все селятся чуть ли не впритык друг к другу. Теперь на некоторых дорогах не то, что телега не проедет – не всякий человек пройдет. А боле и нечего сказать…
После мы выбежали из бани, окатывая друг друга ушатами воды, припасенной специально для остужения. Ее мы заранее набрали из местной речки Болтайки. В этой речке всегда была ледяная вода, но зато она была кристально чистой и пахла свежестью. Когда меня окатил водой отец, я даже весь вздрогнул от неожиданного мороза, внезапно окутавшего мое тело. Как будто и не было у меня странствия по окрестностям Орлоога…
– Ух!.. Что-то странно, – пробормотал отец, когда мы с братом на пару, с двух сторон сразу, обдали его водой. – Вроде бы вода должна была остаться холодной, а эта какая-то теплая…
– Так весна уже в самом разгаре, батя! – рассмеялся Януш. – Тепло уже, вот вода и нагрелась.
После бани, довольные и распаренные, мы сели закусить перед сном. Гости давно уже разошлись, и Януш тоже отправился к себе, пообещав прийти на следующий день. Я зевнул. После такого теплого приема мне захотелось поскорее лечь в не менее теплую постель. К моей большой радости, мама все заранее подготовила, и вскоре я уже лежал в уютной кровати, на воздушной перине, под теплым мягким одеялом. Правда, одеяло было действительно теплое, спать было жарко, но лишь я вытащил из-под края одеяла ноги, как тут же заснул. Я не спал так сладко, наверное, с тех самых пор, как я уехал от родителей.
На следующий день мы с отцом, Янушем и еще парой незнакомых мне человек отправились на охоту в Злой лес. Отец все спрашивал Януша, что он не взял с собой своего сына.
– Погоди еще, бать, – говорил брат. – Пусть сперва подрастет, лет до восьми-десяти, а там уже и можно будет.
В лесу я показал всем, как работает арбалет. Пара несложных движений, одно мгновение – и юркий заяц лежал мертвый, с болтом, торчащим прямо в темени. Один из крестьян, которого, кажется, звали Брусыч, удивленно присвистнул.
– Эдак можно и всех зайцев в лесу за день перестрелять! – воскликнул он. – Потом и зайцев-то совсем не останется!
Однако он не отказался самостоятельно попробовать арбалет в действии. Даже отец, взяв осторожно оружие в руки, со второго выстрела убил пролетавшую над нами ворону.
– Вот так вот, неча людей обсирать! – улыбнулся он, довольный своей шуткой независимо от того, понравилась она другим или нет.
Выйдя из леса с добычей, мы пошли по тому самому полю, на котором я когда-то убил свое первое чудище, псевдособаку. Будучи следователем в Пирограде, я получал пару раз задания в близлежащих деревнях, связанных с псевдособаками, а вот в областях других полисов этих чудищ я не встречал. Интересно, подумал я про себя, мог бы я сейчас победить псевдособаку без осколочных бомбочек, в ближнем бою? Псевдособаки были куда резвее и быстрее обычных волков, с которыми я уже имел дело, с молниеносной реакцией. Правда, я не терял времени даром, много тренировался и охотился, поэтому, думаю, проблем с псевдособаками бы не было…
– Фух, как жарко-то! – пожаловался Януш, сбрасывая с себя охотничью куртку.
– Значит, лето будет тоже жарким, – заметил Брусыч.
– Лишь бы речка не пересохла, а так хрен бы с ним, – вздохнул отец.
Брат перебил его:
– Жарко-то ладно, но на поле было прохладнее, как обычно весной и бывает.
– Ну и шо, – ответил отец. – Уже Цветень идет, скоро ночь Падчерицы наступит. Почему бы и не быть жаре?
Януш отмахнулся, не желая спорить.
Дома нас с отцом встретила мать.
– Батюшки, сколько добыли-то, охотнички! – всплеснула она руками. – Это ж потрошить-готовить целый день!
В этот момент про себя я отметил, что вообще-то рассчитывал, что троих зайцев, двух куропаток и вороны (для Бравки, как сказал батя) хватит на неделю-другую жарки и варки, но никак не думал, что мама сделает все за день. А то, что приготовила мама, съедается намного быстрее, чем готовится.
– Тебе точно не нужен арбалет? – спросил я вполголоса у папы. – А то я могу заказать такой же в Энтерберге, когда буду там.
– Та нее, – сказал отец, привычно взмахнув рукой. – Мне сподручней с луком да рогатиной идти, с энтим самым рабалетом только мороки больше.
Я пожал плечами. В принципе, несложно понять человека, всю жизнь охотившегося с помощью лука, что он не хочет пользоваться арбалетом.
В общем, мама не успела приготовить зайцев к ужину, поэтому вечером мы доедали остатки вчерашнего обеда. Я уже уходил спать, а мать все еще сидела с казаном, битком набитым овощами, картофелем и ароматно пахнущей зайчатиной, старательно все помешивая на медленном огне. Я пожелал ей спокойной ночи и отправился в постель. Проходя мимо окна, выходящего в передний двор, я видел, как собака деловито грызла разваренные вороньи кости.
Этой ночью я опять скинул одеяло, но теперь уже полностью. Мне даже пришлось встать, немного приоткрыть ставни и впустить свежий воздух, хотя в середине весны такое легко могло закончиться простудой. За стеной я слышал кряхтенье отца и скрип кровати, очевидно, ему тоже не спалось.
Поутру я сам пришел к Янушу, с планами наведаться к Силлии. Януш пожал плечами.
– Вряд ли она тебя тепло примет, – сказал он. – С тех пор, как она вышла замуж за Полевия, да нарожала ему детишек, она словно сама не своя. Прям хоть скажи спасибо, что о родителях нет-нет да и справляется, денег им выдает на жизнь старую.
– Мда, жалко, – расстроился я. Я помнил сестру еще совсем маленькую, тогда она была очень любознательной и постоянно лезла ко мне, когда я пытался читать бестиарии, рассматривала картинки чудищ и расспрашивала меня, кто там изображен. Я думал, что она так же, как и я, научится читать и станет охотницей, но, похоже, с возрастом деревенская жизнь и женские инстинкты побороли тягу к знаниям и науке.
– Ты бы хоть тоже справлялся о родителях, – снова завел Януш. – От тебя столько времени не было ни слуху, ни духу.
– Ну, ты пойми, – возразил я, – хорошо еще, что из Пирограда мои посылки доходили, не теряясь по дороге, да и то их можно было ждать неделю-другую. Представляешь, сколько бы шло письмо из Энтерберга, если бы его не посеяли где-нибудь в чаще? Про Акинвар я вообще молчу, оттуда, наверное, почта вообще не идет.
– «Аки» что? – переспросил брат. В порыве мыслей я совсем забыл, что в деревне мало кто разбирался даже в полисах Содружества, не то, что в других странах.
– Забей, не забивай себе голову, – махнул я рукой. – Могу тебе ответить только то, что впредь я постараюсь отсылать родителям письма, но я совсем не уверен, что они будут доставлены.
– Ты, главное, до Пирограда их отправляй хотя б, – ответил Януш. – А там уж дядя Сврежек их заберет.
Я мысленно ударился головой об стену непонимания Янушем почтовой системы, но не подал виду, а решил переменить тему:
– А ты сам чем сегодня занят?
– Скоро ночь Падчерицы, – невозмутимо ответил брат. – Надо готовить столы и яства к празднику, я отвечаю за него. Если хочешь, можешь мне помочь. Огурцы давно резал?
Я постарался как можно вежливее отказаться, после чего попрощался с братом и вернулся домой. Солнце пекло так, словно была не весна, а середина лета, и я решил позаниматься оружием где-нибудь в одиночестве в тени.
Я взял с собой глефы с инструментами, а также выпросил у матушки рыбьего масла. В нашей речке водилось вдоволь черноротиков, из которых деревенские женщины давили превосходное масло, необходимое как в быту (смазывать рассохшиеся колеса и прочее), так и в кулинарии. Такое масло, подумал я, будет не менее полезным, если натереть им клинки.
Задумавшись о пользе рыбьего масла, я сам не заметил, как вышел в поле. Высокая трава приветливо колыхалась под гнетом слабого ветерка, а цветущий вереск зазывал к себе насекомых, спешащих полакомиться вкусным нектаром до того, как на поле придут крестьяне и скосят под корень все растения, а корешки вспашут вместе с землей, чтобы к осени здесь выросли большие и полезные овощи и корнеплоды.
Поразительным мне показалось и то, что здесь, на поле, воздух был намного свежее, чем в самой деревне, не было той духоты, что преследовала меня не только днем, но и ночью. Такое явление я часто наблюдал в полисах, насквозь пропитанных промышленностью и большими скоплениями людей на маленьких площадях, но в деревне это было в диковинку.
Я разложил инструменты на краю поля, где травы было поменьше, и вытащил клинки глеф. М-да… Последние недели, проведенные на холодном юге без соответствующего ухода за оружием, не в лучшую сторону сказались на качестве стали. Я отметил, что не нашел ни единого пятна ржавчины, хотя на любом другом оружии ржа уже давно бы облюбовала столь лакомый кусочек. Мысленно поблагодарив кузнеца Гаскойна за столь мастерскую работу, я взял кремень и стал натачивать края клинков.
В конце долгой, но непринужденной работы я наконец-таки достал рыбье масло. Оно ровным слоем ложилось на поверхность клинков, заливаясь во все ложбинки в тех местах, где стальные пластины были скреплены друг с другом. После этого я стал втирать тряпочкой масло в металл. Признаться честно, я не очень понимал, как абсолютно ровный и твердый металл может, как губка, впитывать в себя масло, но результат был налицо – поверхность клинков стала изящно ровной и блестящей, при этом, если я проводил по ней тканью, никаких жирных отпечатков не оставалось.
Я собрал клинки обратно внутрь глеф. Ни единого звука, хотя раньше был соответствующий легкий металлический скрежет. Я встал, надел глефы на руки и вытащил клинки. Обе пары лезвий беззвучно выехали, сверкая на солнце. Я не мог не улыбнуться – даже спустя год глефы выглядят так, будто я их только недавно приобрел.
Мимо меня стрелой пробежал заяц. Пробежав еще с десяток метров, он нервно оглянулся и скрылся в зарослях вереска. Я повернул голову в ту сторону, откуда он прибежал.
В сотне метров от меня стояло до боли знакомое чудище, беззвучно и напряженно глядя на меня своими мелкими глазенками.
Я встал в боевую стойку. Псевдособака заметила это, но бесконечный голод призывал ее к атаке, и она стремглав бросилась ко мне. В последнее мгновение я откатился в сторону, попытавшись задеть чудище лезвиями. Но псевдособака сама была не промах и легко увернулась от опасности, будто чуя, в какое место я целился.
Едва чудище приземлилось на все четыре лапы, оно развернулось ко мне, яростно набирая воздух своими огромными черными ноздрями. За этот миг я полностью разглядел псевдособаку. Будучи всего лишь восьмилетним ребенком тогда, когда я первый раз видел чудище этого вида, я плохо представлял себе размеры монстра, но все же эта псевдособака показалась мне гораздо больше, чем та, которую я видел одиннадцать лет назад. Возможно, сейчас я имел дело с уже заматеревшим чудищем, которое много лет безнаказанно охотилось в этих местах.
Размышлять над этим у меня не было времени, потому что псевдособака вновь накинулась на меня, целясь в живот своими торчащими клыками. Каждое неверное движение с моей стороны было смертельно опасным, но я снова вовремя отскочил от монстра, задев краем клинка его рог на лбу. Если бы не удивительная гибкость монстра, то клинок перерезал бы ему горло.
Все это раззадорило меня. Раньше я сталкивался с чудищами, которые по скорости реакции или по силе ударов отличались от меня. Те же йормунги были сильны и быстры, но стоило мне хотя бы несколько раз провести удачный выпад, как он оканчивался хоть сколько-нибудь значительным ранением. В случае с этой псевдособакой получалось так, что я уворачивался от любой ее атаки, но и мои контратаки так же уходили в никуда. Последний раз такой интересный бой был, наверное, тогда, когда я тренировался с Алесией.
У меня вместе с инструментами лежала пара бомб, которые значительно помогли бы мне в бою с монстром, но я хотел сражаться только глефами, как решил раньше. Хотя, пожалуй, даже сама псевдособака вряд ли бы позволила мне взять бомбы, потому что после каждого неудачного для нее выпада она злилась все больше и больше, яростно рокоча от нетерпения, отчего ее прочные мышцы вздымались под крепкой кожей все выше и выше.
Так долго продолжаться не могло – мои собственные мышцы все-таки были не ровня мускулам чудища, и я должен был устать раньше. За все время нашего боя я мог заметить только одну особенность. Псевдособака постоянно атаковала одним и тем же способом – молниеносно пикировала на меня, целясь клыками в живот. Клыки были довольно длинными, любое животное, которое сталкивалось с псевдособакой в грызне, однозначно бы проигрывало ей в схватке именно из-за длины зубов, так как насаживалось бы на эти клыки раньше, чем могло бы что-либо предпринять в ответ. Но я не был животным. У меня, конечно, не было клыков, зато были глефы. Я прикинул примерную длину своих глеф. Щитки были немного короче клыков псевдособаки, но вкупе с вытянутыми руками…
Когда псевдособака атаковала в следующий раз, я специально не отошел в сторону, выставив оружие перед собой. Когда чудище прыгнуло на меня, я нажал рычаги, и клинки задвинулись внутрь, оставив от глеф лишь стальные щитки. В следующее мгновение псевдособака вбежала в мое биологическое поле, и время для меня замедлилось настолько, что я стал осознавать каждую долю секунды, пока монстр приближался ко мне.
Вот чудище приблизилось концами клыков к концам глеф. Я свел руки так, чтобы щитки были направлены прямо в морду псевдособаки, а сам при этом стал понемногу нагибаться. Клыки все приближались и приближались, готовые пронзить меня, но тут я вытянул руки вперед и почувствовал, как врезался кулаками прямо в острые челюсти монстра.
Недюжинная сила прыжка псевдособаки повалила меня на спину. Я еле успел сгруппироваться и почти инстинктивным движением поднял псевдособаку над собой, перебрасывая ее через себя. В то мгновение, когда монстр был ровно надо мной, не совсем осознавая, что происходит, я снова нажал рычаги, выпуская клинки. На мое лицо тут же брызнула зловонная кровь чудища, едва я успел закрыть глаза, чтобы не потерять даже на минуту способность видеть.
Как только с тела спала тяжесть, что означало, что чудище спрыгнуло с меня, я откатился вбок и встал на ноги. Быстро стерев кровь с лица рукавом, я посмотрел на псевдособаку. Ее морда выглядела страшным месивом, откуда фонтанировала кровь. Чудище словно сдувалось на глазах, но не хотело сдаваться, пытаясь встать на лапы и продолжить бой. Я, однако, продолжать не хотел, поэтому подошел к ней и сделал еще несколько надрезов на спине монстра. Лезвия прошли сквозь толстые мускулы как сквозь масло, и сразу же оказались обагрены вонючей кровью. Псевдособака не могла больше удержаться на лапах и грузно рухнула в свою же собственную багровую лужу.
Я наклонился над мертвым телом чудища, осматривая сделанные мной раны. Я не чувствовал радости за победу, нет – мой разум целиком заполонило восхищение тем, какой результат могло принести простое натирание клинков маслом. Почему-то раньше я никогда не задумывался об этом, используя различные яды и другие ингредиенты в бомбах или ловушках. С другой стороны, пусть даже каждая полученная противником царапина от отравленной глефы будет опаснее, не каждый враг даст порезать себя, не позволит нарушить свой битх’бал, поэтому выгода будет не столь заметна.
Псевдособаку я закопал у рощи, подальше от поля, чтобы не поганить будущие посевы. Для этого мне пришлось возвратиться в деревню за лопатой. Когда я приближался к старым, покосившимся избам Нижних Валушек, горячий воздух снова обнял мои лицо и тело и не отпускал до тех пор, пока я опять не оказался на поле.
Я смутился. Обучаясь в пироградской школе, я немного изучал климат Телехии и знал про циклоны и тепловые потоки, но неужели граница их проходила аккурат по окраине деревни? Если это не было странно, то, по крайней мере, это было довольно любознательно.
Вернувшись в родительский дом, я решил, что провел здесь уже довольно много времени, и пора снова отправляться в путь. Занятия сельским хозяйством – дело крестьян, а я слишком много времени провел в городских стенах и в шкуре охотника на чудищ, поэтому оседлый образ жизни был не для меня.
Когда я рассказал родителям о своих планах, мама расплакалась. Она не хотела снова оставлять сына, которого так давно не видела и не слышала. Отец лишь грустно кивал головой. Наверное, в этот раз он чуть ли не впервые понял быстрее матери, что мне в деревне делать нечего. Агнушка хотела собрать пир на всю деревню, как в тот день, когда я пришел, но мне быстро удалось убедить ее, что нет никакого смысла так тратиться на еду, ведь посевная еще даже не началась, а запасов пропитания в деревне всегда еле хватало. Несмотря ни на что, матушка все равно умудрилась состряпать прощальный ужин, на который пришел лишь один Януш. Он снова смотрел на меня с немым укором, сидя на скамье, укрытой расписным льняным покрывалом, на что я отвечал ему взглядом «сам понимаешь, охотник на чудищ не пахарь; но я обещаю наведываться так часто, как могу»…
Последнюю ночь перед уходом я не мог уснуть, было слишком жарко. Не помогали ни распахнутое настежь окно, ни обмахивания платком, ни обтирания смоченным водой полотенцем. У меня было ощущение, как будто я пытаюсь уснуть в бане. Ни разу за всю свою жизнь я не мог припомнить столь жаркой весны, а ведь еще даже ночь Падчерицы не прошла.
Наутро я скоро собрал свои вещи в сумку, раскидал инструменты по ремням и потуже затянул ремень. Рубашка промокла чуть ли не сразу, как я надел ее, пот толстыми сальными каплями стекал с моего лба практически постоянно. Рядом стояли родители. По матери трудно было сказать, плачет ли она, или же просто сама то и дело вытирает испарину со своего лица. Отец тоже чуть ли не задыхался. Я даже представить себе не мог, как они выдерживают такую жару.
– Ух, Гавилан, такой духоты даже не каждую Сажню бывает, не то что весной! – пропыхтел пожилой Грашик.
Я согласно кивнул. Сажня и Грабень, два летних месяца, были очень теплыми, а в некоторые года температура воздуха повышалась до такой степени, что деревенский народ не вылезал из речки, забросив высушенные пшеничные поля, погибающие от чрезмерной жары. Но то лето, а весна никогда не была жаркой, даже последние недели Цветня в сравнение не шли с началом Сажни. Времена года всегда, абсолютно всегда, были четко очерчены, но теперь, в этом году, законы природы Телехии, похоже, перестали работать.
Попрощавшись с родителями, я направился в сторону Верселлии. По пути я надеялся встретить торговцев, едущих в провинции Ланира. Ланирские окрестности охватывали просторные, плодородные поля (правда, не настолько плодородные, как пироградские), поэтому летом для охотника на чудищ наверняка найдется работенка по защите посевов, а заодно и селян, от назойливых монстров.
Я оглянулся назад. Родители смотрели мне вслед и махали рукой. Я помахал им в ответ и повернулся обратно, уткнувшись взглядом в прилежно утоптанную проселочную дорогу. Не стоит лишний раз оглядываться – расставаться всегда печально, а это лишь усугубит грусть.
Дорога, обычно пыльная, вся потрескалась от сухости, обнажив щербатую, словно старые кости, твердую землю. Я всматривался в трещины. На миг мне показалось, что в них мерцало что-то алое. Я помотал головой. Наверное, это у меня такое от жары.
Спустя пару секунд мне перестало так казаться. Трещины покраснели и стали увеличиваться, расползаясь по всей поверхности земли, с каждым мгновением все быстрее и быстрее. Я оглянулся, ничего не понимая. Вдалеке, на окраине деревни, стояли двумя еле заметными фигурами мои родители, по-прежнему махая мне руками. Воздух передо мной поплыл, как от костра, трещины перестали быть трещинами и превратились в горящие расщелины. Земля забурлила…
Я не мог сообразить, что происходит.
– Что…
Раздался оглушительный взрыв, от которого у меня на некоторое время отнялся слух. Гигантский столп огня поднялся на том месте, где располагались Нижние Валушки. Черный дым стрелой взвился ввысь и растаял на фоне чистого синего неба. Куски земли, размером с большие пироги, пролетали мимо меня, но я не обращал на них внимания. Я смотрел на темный, покрытый бурлящей лавой, кратер, где буквально пару минут назад была моя родная деревня и отец с матерью.
– Что… Как…
Я сглотнул. Дым пробрался ко мне в нос и подпалил его изнутри, высушив глотку.
– Ма… Ма…
Огненный столп слегка уменьшился в размерах, закрутился, и вдруг стал принимать странную форму. С двух сторон пылающего смерча отросли конечности, оканчивающиеся каменными руками с толстыми черными пальцами. На импровизированных плечах выросли огромные толстые полукруглые стальные прутья, словно чудные наплечники, на которых через равные промежутки кольями торчали длинные острые шипы. На верхушке смерча, в самом центре, выросла маленькая голова.
– Элементаль! – очнулся я, инстинктивно выхватывая из-за спины глефы.
Чудище заметило меня, любопытно оглядывая, и вдруг яростно взревело, стремительно приближаясь ко мне пылающим тайфуном.