Они сидели в зале в трёх креслах. Между ними стоял стол, который они передвинули в угол, чтобы из окон их не было видно. Ифинома жила небогато, поэтому помимо этой мебели в зале находились лишь несколько сундуков, которые были заперты на ключ, единственная в доме печь и несколько торшеров с горящими свечами. Также свечи стояли в канделябрах на столе, что обеспечивало им хорошее освещение, хотя на улице было ещё достаточно светло.
– Раз война началась, то каким будет наше первое нападение на Совет? – поинтересовалась Пенфесилия.
Ифинома внимательно осмотрела Марка, решая, можно ли доверить ему задачу, которая была в её голове. Она всё же рискнула:
– Марк, сможешь ли этой ночью тихо нейтрализовать хотя бы трёх патрулирующих легионеров? У тебя ведь есть доспехи и оружие, да и на тебя никто не подумает! Притворись очередным патрулирующим, пусть это и не твоя смена.
Парень задумался:
– Так-то могу этим заняться, но дело в том, что наши доспехи очень шумят при ходьбе, поэтому насчёт «тихо» не могу обещать. Но если нужно кого-то убить, то я готов.
Ифинома взмолилась:
– Пожалуйста, не подведи!
Он кивнул и взглянул на Пенфесилию:
– Лия, дорогая, а ты чем займёшься?
Та кинула взгляд на Ифиному:
– Есть у меня идея… – она приложила руку к подбородку. – Можно попробовать поджечь деревянные бараки, где ночуют легионеры. Как раз тебя, Марк, там этой ночью не будет, что развязывает нам руки.
Ифинома ахнула:
– Вот так вот сразу поджигать? А если вспыхнут соседние дома?
– Бараки стоят в окружении каменных построек, огонь не должен перекинуться на них. Тем более ты сама предложила эту войну, не вижу смысла жалеть римлян. Марк, – Пенфесилия дотянулась до парня и обхватила его руку. – Надеюсь, ты не начнёшь меня ненавидеть, если кто-то из твоих знакомых воинов там сгорит.
Парень пожал плечами:
– Друзей среди них у меня нет, а знакомые… знаешь, на то они и знакомые – их жаль не будет.
Ифинома встала из кресла:
– Решено! Приступаем! Действуем тихо и незаметно! Да сохранят нас боги!
Пенфесилия кивнула:
– Убереги нас, Олимп!
Новости о поджоге римских бараков и убийстве нескольких патрулирующих легионеров внесли суматоху в распорядок Совета. Той же ночью они собрались впятером в главном зале дворца, выставив у дверей усиленную охрану. Несмотря на большое количество стульев вокруг огромного стола, сидели на них только Орифия и непропорциональный Кронус, более известный в городе как Рожок. На столе были разбросаны документы – до прихода остальных Аргус изучал указы их Совета. Орифия скрывала свою улыбку, думая над тем, какие же её амазонки умницы, а римляне, напротив, не находили себе места и были взбешены.
– …ты понимаешь, что это так и будет продолжаться?! Показательная казнь ничему не научила этих безгрудых! – Зверь, как называла Аргуса Орифия в своих мыслях, взяв пример со своих амазонок, беспокойно ходил по залу и переводил взгляд с угла в угол.
– Я-то понимаю, поэтому нужно либо усилить давление на них, либо… – Аврелий по прозвищу Белка, стоял поодаль от всех и испуганно протирал свой меч.
– Верно говоришь, мой друг! Либо запрашиваем войска у консулов и вместе с безгрудыми отправляем их на войну! Только так мы избавимся от последователей царицы, направив их ярость в нужном нам направлении! – Зверь взглянул на Орифию: та сидела за столом и внимательно их слушала.
В разговор вмешался стоящий у трона Верк, имеющий прозвище Шрам:
– Зачем ждать войска из республики? У нас ещё половина легиона в городе, к тому же безгрудых будет не жаль пустить в первых рядах. Так что составляй указ, а мы подпишем. Пусть прямо на рассвете и выходят, – он потёр свой шрам над губой и кивнул Зверю.
Орифия напряглась – она явно не желала такого поворота событий своим амазонкам. Она приподняла руку, беря слово:
– Я не советую отправлять неподготовленные и неукомплектованные войска. К тому же по каким критериям вы будете набирать амазонок? Часть из них беременна, часть занята в полях и на пастбищах, ещё одна часть ведёт хозяйственную работу по снабжению ваших воинов всем необходимым. Да и в целом…
– Вот твоё мнение нам точно неинтересно! – перебил её Шрам. – Этим займутся наши римлянки, а все амазонки, все до единой, отправятся воевать!
Орифия вскочила с места:
– Не забывай, в каком городе ты находишься! Это наша земля и мы не позволим распоряжаться нашими жизнями так, как выгодно каким-то там варварам! Вы – тупые и эгоистичные варвары!
К ней подошёл Зверь, желая утихомирить её, но та плюнула в его лицо и выбежала из зала. Он провёл рукой по щеке и повернулся к другим советникам:
– Готовьте указ о начале войны. Уже скоро мы захватим для Рима новые территории, потеряв при этом минимум наших людей! Прямо сейчас я организую сбор безгрудых и легионеров, – он заметил настороженный взгляд Рожка, который до сих пор смотрел вслед ушедшей амазонке. – А насчёт согласия Орифии… нам оно и не нужно – мы приняли решение большинством голосов.
Он вышел из зала и приказал охране идти за ним. На улице он обратился к первому встречному легионеру и потребовал затрубить в сигнальный рог. Марк удивился такому приказу, но выполнил его. На зов начали стягиваться римские войска и просыпаться в домах амазонки. Марк стоял рядом со Зверем и наблюдал, как на дворцовой площади выстраивались девушки и мужчины. В строю он заметил бодрых, но обеспокоенных Ифиному и Пенфесилию, понимая, что с момента поджога они так и не легли спать.
– Слушайте сюда! Римляне! Безгрудые! – осмотрел плотные ряды советник.
Заспанные и испуганные амазонки в этот раз промолчали на оскорбление. Из сотен девушек лишь несколько шептались между собой, до Ифиномы доносились отрывки их речи:
– Войну сейчас объявит…
– Или устроит ещё одну казнь…
– Я думаю, будет и то, и другое…
Зверь поднял руку, всех призывая к вниманию:
– А ну тишину поймали в средних рядах! – он прокашлялся. – Только что большинством голосов Совет принял решение вернуть всех захваченных безгрудых в нашу Фемискиру! Я говорю о тех, кого взяли в плен скифы при прошлом нападении и оставили у себя! – он осмотрел удивлённых амазонок – они и не знали, что такое имело место быть. – Наша разведка доложила о тысяче невинных девушек, которые вынуждены проживать в Скифии, не имея возможности вернуться домой. На переговоры скифы не выходят, а наши послы от них не вернулись, поэтому мы пришли к выводу, что вернём ваших девушек иным способом! В этом нам поможет наш римский легион! Вместе мы сможем пробиться вглубь Скифии и вернуть каждую безгрудую в дом!
В строю девушек начались разговоры. Римлянки твердили, что вернуть амазонок в Фемискиру – дело правильное, а местные были перепуганы осознанием того, что целая тысяча их сестёр, оказывается, не погибла в сражении со скифами год назад, а была взята в плен. Они начали кричать Зверю:
– Мы готовы спасти наших амазонок!
– Освободим их во имя Фемискиры!
– Правильно говоришь, Зверь, нужно идти войной!
Зверь осматривал вдохновлённых войной амазонок и улыбался. К нему подошёл Шрам и кивнул:
– Да ты прирождённый оратор. Как думаешь, как быстро они раскроют обман?
Собеседник повернулся к нему и прошептал:
– Они слишком глупы, чтобы вообще его раскрыть.
Мужчины засмеялись, а стоящий рядом Марк побледнел от услышанного. Он прошёл к краю строя, ища в нём Пенфесилию. Та помахала ему рукой и отвела в сторону.
– Я подслушал разговор Зверя со Шрамом, они обманывают вас, никаких пленных амазонок в Скифии нет.
Блондинка кивнула:
– Спасибо, что подтвердил мои догадки. Что делать-то будем? Из подожжённых бараков легионеры успели сбежать и быстро потушить огонь, а те четверо, которых ты убил, ситуацию нам не меняют. Наше дело провалилось ещё на стадии планирования… – она прижалась к парню. – О, Марк, это мы виноваты в такой скорой войне! Мы только отстроили наш город, я не хочу его покидать!
Марк тяжело вздохнул:
– Придётся, если ты не хочешь быть казнённой…
Пенфесилия разрыдалась от безысходности:
– Зря я пыталась забеременеть… теперь рожать придётся в скифских степях… наш с тобой ребёнок в таких условиях не выживет!
Парень понимающе погладил её по голове:
– Есть у меня одна идея, как тебе остаться в городе… очень опасно и неоднозначно, но можно попробовать нарушить какой-нибудь нестрогий указ Совета и быть помещённой в темницу. К родам тебя как раз освободят.
Девушка подняла на него взгляд:
– Это какой, например, указ?
– Например, что-нибудь открыто своровать у того же Зверя – будет задета его честь, из-за чего он запрёт тебя месяцев на пять.
Собеседница заплакала ещё сильнее:
– Не неси бред! За это вообще-то правую руку отрубают!
Марк напрягся:
– Ого, не знал… прости. Тогда я бессилен…
Пенфесилия оттолкнула его от себя и направилась обратно в строй:
– Ты слишком несерьёзен в вопросе детей! Сама что-нибудь придумаю! Понадобится – сама воспитаю!
Климена долго не могла прийти в себя после проживания и последнего противостояния с Аттиусом. Однако та небольшая победа в драке с ним позволила ей пересмотреть собственное отношение к насилию, приняв тот факт, что она в состоянии дать отпору агрессору. Как заметила она сама и окружающие, «да»-паразит исчез из её речи, чему оказались приятно удивлены все. Но несмотря на всё это, каждый раз, когда дверь в доме Мирины сильно хлопала, – а именно у неё она поселилась со всеми детьми, – она вздрагивала и осторожно выглядывала в коридор. Мирина привыкла к этому, поэтому начала открывать и закрывать дверь тихо и медленно. Но в этот раз она торопливо и обеспокоенно забежала в дом по середине дня, о чём все домочадцы узнали по шуму в коридоре и её крику:
– Наши амазонки ушли на войну!
Перепуганная Климена вышла к ней в коридор:
– Что случилось?
– Фемискира объявила войну Скифии! Почти все наши сёстры вместе с легионом были отправлены на фронт, – запыхавшаяся Мирина, стоя в дверях детской комнаты, следила за всполошёнными детьми и Клименой, решая, сказать вторую новость дня сейчас или оставить на потом.
Артума почти не дышала, понимая, что происходит что-то страшное, – и с этим, также понимала она, скоро придётся разбираться ей как будущей царице. К царствованию над амазонками мама готовила её с детства, а сверстницы с малых лет уважали наследницу, гордясь, что играют в одной песочнице с царицей, – именно так они и называли её.
– Под каким предлогом римляне начали войну? – неожиданно для Мирины спросила сосредоточенная Артума, сидящая среди остальных детей, которые испуганно молчали. Она понимала, что их воительницы сами не стали бы проявлять агрессию, поэтому заподозрила неладное.
– Освобождение наших пленных сестёр… По их данным, в Скифии содержатся целые полевые лагеря, в которых под охраной находятся амазонки. Якобы их заставляют работать на местные хозяйства, – Мирина поняла, что ко второй новости все готовы. Она прошла в детскую комнату вместе с Клименой и присела в кресло. – Всех амазонок высылают из Рима. Сегодня вечером нас посадят в повозки и отправят домой.
Климена проследила за взглядом Артумы: та будто была не удивлена второй новости. Девушка давно заметила, что слова и поступки этой девочки сильно разнились с её одиннадцатью годами жизни – этим она напоминала ей Лику, которая уже в семь лет была лишена детскости и наивного задора.
– Собирайте вещи. У нас нет выбора… – тяжело вздохнула Мирина и встала из кресла.
Климена вспомнила, что совсем недавно римляне говорили о восстановлении Фемискиры и безвозмездном финансировании амазонок, а сейчас всё бросили и совместно с ними начали войну. Что-то в их логике не сходилось – это понимала даже далёкая от политики девушка.
– А что говорит про нашу высылку легат Альвах? – вдруг вспомнила про него Климена.
Мирина задумалась:
– Я о нём давно ничего не слышала… и это очень странно. Обычно он звал амазонок на собрания, где решал наши проблемы и отвечал на вопросы, и это было очень заботливо с его стороны, а сейчас… Хм, куда он пропал…
– Это странно… – подтвердила собеседница.
Климена позвала детей на обед, а Мирина начала собирать вещи. Они очень торопились, вслух ругая римских командиров за то, что те сказали о высылке так поздно.
Борьба с саранчой отошла на второй план, когда семья Поли узнала о начале войны. Это было в первые дни, когда девушка начала выздоравливать, а проболела она достаточно долго. Родители передвигались вяло, оба были в своих тяжёлых мыслях, а Сева ждал прихода командиров в их дом – все были уверены, что его заберут на фронт. Об отце речь пока не шла, но и он потихоньку готовился к отправке. Ожидание для них тянулось мучительно, будто они уже были на войне.
Даже атмосфера в их доме стала соответствующей – свечей по вечерам зажигали мало, из-за чего сидели в полутемноте; в огороде работали чисто по привычке, потеряв желание развивать хозяйство; а на охоту и рыбалку так вообще ходить перестали. На каждый шум во дворе Сева выглядывал в окно: что там, идут командиры? Посещать город они не видели смысла, поэтому дальше своего двора не выбирались. Чтобы снять напряжение, Поля начала рисовать рисунки. Правда, по словам Севы, это были каракули, которые ни на что не похожи, но один рисунок всё же припрятал к себе, заявив, что возьмёт его с собой на войну в память о сестре.
В один из дней в их Танийском городе объявили общий сбор парней и мужчин возрастом от пятнадцати до тридцати пяти лет. Семья собралась за общим столом, чтобы попрощаться с Севой. Арина долго ходила по дому, выискивая вещи, которые мог забыть взять сын. Наконец, она беспокойно присела на краешек стула и, не скрывая слёз, взглянула на него.
– Как же ты там, сын… на войне этой… жить будешь? Береги себя, родной. Под стрелы не лезь, слушай командиров, щитом почаще прикрывайся… И про питание не забывай! Я для тебя отложила отдельный мешок с фруктами и овощами, не жалей еду, ешь почаще…
Сидящий напротив неё Сева покраснел:
– Мам, ну какие фрукты и овощи? Я что, туда есть иду? Да и мне не позволят взять с собой тяжёлый мешок. Там будет полевая кухня, не переживай.
Рус откинулся на стуле:
– Вот именно! Какие овощи, мать?! У нас сын – воин, ему мясо нужно! Сева, я для тебя утром кур порублю, с собой возьмёшь. Меча у нас нет – спасибо Поле, что обокрала меня, – на дочку осуждающе посмотрела вся семья, а та потупила взгляд. – Так что тебе придётся рассчитывать на ту экипировку, которую дадут тебе твои командиры. Изучи её, привыкни к весу, оцени свою подвижность в доспехах, потренируйся с товарищами в атаке и обороне в них. Ты – наша гордость, пусть враги знают это! – он протянул руку Севе через стол: «Давай, сын, я благословляю тебя на войну, вернись живым. Главное, вернись живым!»
Сева пожал руку отцу, а тот взглянул на Полю, передавая ей слово. Та смущённо закашляла и обратилась к брату:
– Старайся вступать в бой против одиночных амазонок – так у тебя будут все шансы одолеть почти каждую из них. Против римлян не лезь – они любят держаться группами и нападать со спины. Исключение составляют раненые и подавленные римляне – такие воины теряют почти всю свою эффективность. Если видишь, что твоего товарища атакуют толпой, то даже не подходи к нему в одиночку – товарища ты всё равно не спасёшь, а сам пострадаешь, – она поймала удивлённый взгляд Арины, в котором читался вопрос «Откуда ты это знаешь?» – Мам, это я узнала, когда жила в Риме, а амазонки… амазонки просто по соседству находились, я дружила с двумя.
Рус и Сева переглянулись: они решили не рассказывать Арине правду про Полю, чтобы в такой напряжённый момент не травмировать женщину ещё сильнее. Сева поблагодарил сестру за советы и позвал её на улицу, чтобы побеседовать с ней наедине. Они вышли во двор, на котором уже стояли сумерки – осень принесла им более короткие светлые дни.
– Сама-то не хочешь пойти на войну? – неожиданно для Поли спросил Сева.
Та растерялась, смотря в его широкоскулое лицо. С одной стороны, ей очень хотелось поддержать брата и уйти вместе с ним в один и тот же гарнизон, а с другой – она привыкла к оседлой жизни и не хотела менять её на походы и сражения.
– Не знаю… – растерянно пролепетала она.
– Подумай над этим. Опыт у тебя есть, а использовать его ради защиты собственного государства – дело правильное и благоразумное. Боишься рисковать жизнью на войне? Ты и дома ею рискуешь. Вспомни, как ты вернулась еле живой после ночного купания в нашей реке. А там, на фронте, и жалованье хорошее, и те самые приключения, которыми ты так грезишь. Может, и парня себе найдёшь в рядах воинов, – он подмигнул ей. – Крепкого, красивого парня.
Поля молчала. Она не сводила глаз с брата, осознавая, что, возможно, разговаривает с ним в последний раз. Он с ней ещё немного постоял в тишине, а затем открыл дверь в дом и шагнул в сени.
– Я согласна! – выпалила девушка и бросилась к нему в объятия. – Отправимся вместе! И дело далеко не в приключениях или парнях!
Кима сидела в зале своего дома и ждала гостей. Они задерживались. Уже не зная, чем заняться в ожидании, она начала вышагивать по деревянному полу, осматривая каждую доску и щели между ними. Она обратила внимание, что в районе стен некоторые доски поскрипывали, а ближе к середине зала такого не наблюдалось.
Думая, на что бы отвлечься ещё, она поставила один стул в середине зала, а второй – напротив него и повернула спинкой вперёд. Оседлав этот стул и с важностью обхватив подбородок рукой, она разыграла сцену допроса пленной:
– Значит, ты говоришь, что не помнишь, где была в начале четвёртого месяца?
Она быстро пересела на стул допрашиваемой:
– Понимаете, в том месяце я как раз переехала в новый дом со своим мужем и налаживала с ним хозяйство. А где именно была… дома и была.
Кима вернулась на первый стул:
– А этот твой муж… скажи, умён и красив ли он?
– О, да, он – лучший мужчина в мире. Я жду от него ребёнка, – в роли допрашиваемой ответила девушка.
– Жди сколько хочешь, ты не дождёшься его, – сурово сообщила Кима, пересев.
– Не угрожайте мне! Я рожу ребёнка, и мой мужчина одинаково будет рад и мальчику, и девочке! Мы будем счастливы втроём! – допрашиваемая Кима сказала это чересчур наивно и неловко.
– Твой ребёнок мёртв внутри тебя, свыкнись с этой мыслью и достойно переживи потерю. Единственным ребёнком в твоём доме всегда будешь ты сама, – сурово проговорила допрашивающая.
Кима пересела на стул пленной и, закрыв глаза ладонями, сделала вид, что заплакала. Стараясь правдоподобно передать сцену, она начала шмыгать носом, а затем делать резкие выдохи через рот. Она не заметила, как разрыдалась на самом деле. Обильные слёзы потекли под ладонями, останавливаясь у губ, а подбородок затрясло до неприятных судорог.
Плача, она не услышала, как в дом вошли гости. Их было трое: высокий, могучий мужчина с благородным лицом и пышной тёмной растительностью на подбородке и щеках; рядом с ним держалась статная, властительная женщина с мудрым взглядом, облачённая в плотную ткань, закрывающую всё её тело кроме лица и рук; позади шла юная девушка в открытом платье с приветливыми, светлыми чертами лица.
– Кима! – бросилась к плачущей девушке юная гостья.
Та подняла на них заплаканные глаза и остановила взгляд на женщине:
– Гера, почему ты позволила моему ребёнку умереть? Почему ты не дала ему возможность родиться?
Юная девушка успокаивающе погладила Киму и прошептала:
– Не время, дорогая, не время… Плохие вести идут в твой дом.
Кима растерялась:
– Какие вести, Артемида? Разве может быть новость хуже, чем смерть родного ребёнка?
Мужчина кивнул на слова Артемиды:
– Однажды я уже подвёл тебя, амазонка, но, клянусь своим именем, я не сделаю этого снова. Попомни моё слово, слово Зевса – я помогу тебе в час нужды, но этот час ещё не настал.
Гера положила руку на плечо Зевсу и кивнула девушке:
– Я сочту за честь тоже помочь тебе, дочь царей. А потерю ребёнка прими достойно. Помни: всё к лучшему.
Артемида, до сих пор сидящая рядом с Кимой, приблизила к ней своё лицо и прошептала:
– Мы придём к тебе в трудную минуту, только позови нас. Мы обязательно придём.
Зевс по-хозяйски прошёл в середину зала и присел на стул, который у Кимы принадлежал допрашивающему. Он внимательно осмотрел лицо девушки, будто заглянул в её душу, а затем вздохнул и вполголоса заявил:
– Крепись, дочь царей, крепись. Ребёнок уже мёртв.
Проснулась Кима от сильнейшей боли в животе. Она повернулась к рядом спящему Маису, растолкала его и попросила срочно позвать Аргу.
– Ты рожаешь?! – то ли испугался, то ли не поверил своему счастью мужчина.
– Позови Аргу, а сам не заходи в наш дом, пока я тебя не позову… Пожалуйста… – сквозь боль проговорила Кима.
Маис быстро оделся и выбежал из дома, а девушка в мучениях начала перекатываться по кровати, держась за живот и надеясь, что боль пройдёт как можно скорее.
Война сначала полностью шла по плану римлян. Будучи не готовыми к атакам, скифы не оказывали должного сопротивления и сдавали земли захватчикам. Как дал приказ Зверь – живых не оставлять, – так и действовали его войска.
Амазонки же при углублении во вражеские земли всё больше сомневались в том, что найдут хотя бы одну пленную союзницу. Как сообщила Пенфесилия своим подругам по оружию и Ифиноме, – их обеих всё же взяли в гарнизон, не оставив в городе, – никаких пленных и не было, всё это – обман командиров. Но её подруги – это не вся армия, к каждой амазонке она не могла подойти и сообщить свою информацию.
Когда же объединённые войска подобрались к городу Танийский, то столкнулись с основной армией скифов и познали всю силу, о которой так часто слышали. Началась неравная схватка – так как римляне и амазонки рассредоточились по всему огромному фронту, тысяча их обособленных воинов вступила в сражение с несколькими тысячами скифов. Именно там и оказались Пенфесилия и Ифинома. Понимая, что им не выстоять, они с небольшой группой амазонок начали отступать и оказались за большим каменным выступом, который скрывал их от глаз остальных.
– Что делать-то будем??? – запыхавшаяся после длительного бега Пенфесилия осмотрела союзниц: тяжело дыша, они пожали плечами.
– Не-е-е, сёстры, я из-за римлян умирать не хочу! – присела на землю Ифинома и сняла с себя шлем.
– Пенфесилия, ты ведь мечтала иметь собственный гарнизон и управлять им, так вот тебе возможность – управляй нами! Только спаси нас! Пожалуйста! – беловолосая амазонка по имени Астарта с мольбой смотрела в её глаза. Она была высокой и очень крепкой. До прихода римлян в Фемискиру она работала в городе кузнецом. Ходили слухи, что её длинные и шелковистые волосы выцвели из-за постоянного воздействия высоких температур, но правду о ней никто не знал, так как она всегда уходила от ответа на этот вопрос.
Пенфесилия задумалась:
– Так, коней мы лишились, провизии у нас нет, в таких доспехах мы далеко не убежим… всё, что мы сейчас можем – развести костёр и погреться…
После этих слов блондинка осмотрелась: со всех сторон их окружали поля, никакой реки она не видела, а солнце шло на убыль. Она положила щит на землю и присела на него:
– Нет, костёр лучше не разжигать – здесь повсюду сухая трава, да и внимание к себе привлечём – светлый день вот-вот уйдёт…
– Нам холодно! Придумай что-нибудь! – заявила самая молодая среди них амазонка, имеющая имя Ника. Ей было всего шестнадцать лет, но она подавала большие надежды, несмотря на миниатюрность и очень низкий рост. Ипполита отмечала изворотливость в бою и хорошую выносливость этой бледнокожей блондинки с голубыми глазами. Ника была в гарнизоне Фалестриды, когда на город напали скифы, и тот факт, что она выжила, говорил о многом.
Ифинома заметила, что сидеть на осенней земле – далеко не то же самое, что сидеть на летней. Ей стало холодно, поэтому она встала, окликнула Пенфесилию и отвела её в сторону:
– Нужно возвращаться туда, откуда мы сбежали. Сейчас скифы не будут собирать тела, они пройдут дальше, чтобы атаковать следующий наш гарнизон, а мы потихоньку найдём выживших лошадей и пройдём вслед за ними, там свернём куда-нибудь в поисках ночлега и затаимся.
Пенфесилия кивнула, невольно осознавая, что Ифинома годилась в командиры намного больше, чем она:
– Так и поступим. Зови наших, мы возвращаемся.
Они направились обратно к полю боя. Сначала шли медленно, а затем побежали, так как было достаточно холодно и им необходимо было согреться. В дороге амазонки одна за другой начали заявлять, что проголодались, на что Ифинома заявила, что лучше почувствовать в животе голод, чем скифский меч.
– Пенфесилия, что будешь делать, если придётся рожать на войне? – повернулась к ней Ифинома, сменив бег на ходьбу.
Её вопрос услышала Астарта и заявила:
– Я тоже беременна, три месяца назад провела ночь с римлянином.
Ифинома удивилась:
– Ого! Значит, прислушалась к требованию нашей царицы. Я смотрю, ты молодая, это был твой первый парень?
Амазонка хихикнула:
– Скажешь тоже! Я со многими римлянами познакомилась. Даже красавчика Дия соблазнила! Думаю, ребёнок от него!
Ифинома изменилась в лице. Она с грустью опустила взгляд, а уголки губ направились вниз. Она замедлила шаг, а затем вовсе остановилась.
– Ты чего? – обернулась к ней Пенфесилия. – Будешь страдать из-за этого ветреного дурачка?
Астарта поправила ножны и подошла к Ифиноме:
– Ты тоже была с ним? – та кивнула. – Когда он узнал, что я беременна, обозвал меня безгрудой и прогнал…
Ифинома прижалась к ней:
– Меня тоже, сестра, меня тоже…
– Вот вам и парень-мечта амазонок – завлёк, поимел, а затем обозвал и прогнал, – хмыкнула Пенфесилия. Она осмотрела других воительниц:
– Вы тоже вздыхаете по Дию?
Одна из девушек растерялась:
– Я с ним тоже побывала в постели.
Остальные закивали:
– И я.
– Я тоже.
– А мне он пожениться предлагал… – пролепетала Ника.
Ифинома от неловкости улыбнулась:
– У нас здесь клуб увлечённых Дием? Кто какие истории расскажет про него?
Все семеро воительниц двинулись дальше, обсуждая по дороге свою общую проблему в виде этого римлянина. Молчала лишь Пенфесилия. Она с улыбкой вспоминала Марка и переживала, как он там, в Фемискире, без неё…
Амазонки будто забыли о голоде, холоде, о том, что их сестёр поубивали скифы, – они отвлеклись очень вовремя, ведь впереди их ждало поле после сражения, где лежали тысячи трупов. Скифов там уже не было. То и дело раздавались стоны раненых, слетались первые вороны, а поодаль паслись выжившие лошади. Девушки оседлали семерых коней, забрали несколько горящих факелов и направились туда, откуда пришли.
Ифинома мчалась на коне позади подруг и осматривала раненых амазонок. Затем не удержалась и громко извинилась:
– Простите, сёстры, мы не можем вам помочь. Да упокоит ваши души Олимп. Мы вернёмся и похороним вас по нашим обычаям. Обязательно похороним!
Мчащихся на конях семерых амазонок проводили взглядом трое римских богов. Они медленно шли по полю среди трупов и раненых и обсуждали произошедшее сражение.
Юпитер, высокий, крепкий, с объёмной бородой мужчина, был облачён в тёмные ткани и держал в руках посох. Он приложил руку ко лбу и вгляделся вдаль:
– Погибших впереди тоже много, наших римлян среди них большинство. Не по плану бой прошёл…
– Может, пора вмешаться? – богиня войны, Минерва, голубоглазая и роскошно одетая женщина, проследила за его взглядом.
– Вмешиваться рано. Надеюсь, римские командиры знают, что делают… – вздохнула жена Юпитера, вечно прекрасная Юнона. Она остановилась около лежащего римлянина и посмотрела в его глаза. Тот смотрел в ответ, но взгляд его был затуманен из-за боли и многочисленных ран. – Спи спокойно, дорогой. Твоя война на этом окончена.
Она прикрыла ему глаза и прошла дальше со спутниками. Минерва в это время разговаривала с отцом:
– Не нравятся мне эти амазонки… Бесхарактерные, податливые… они растеряли свою былую мужественность в поисках спокойной жизни.
Юпитер кивнул:
– Они засоряют разум римлян своей грязью и похотью.
– Может, пора покончить с родом амазонок? – задумалась Минерва. – Позвать Марса с его войсками, пусть он разберётся с ними.
– Нет, мы не станем отвечать за судьбу целого рода, тем более у него есть свои боги, которые тоже не дремлют, – твёрдо произнёс Юпитер. – Но как только будет весомый повод – мы вмешаемся, не раздумывая.
После преждевременных родов Кима поникла. В подавленном состоянии был и Маис, но он нашёл в себе силы жить дальше, взяв на себя обеспечение семьи. Он, как и раньше, ходил на рыбалку и охоту, торговал на рынке. Жители проявляли открытое сочувствие к нему, но за спиной распускали сплетни о смерти его ребёнка, допуская самые жёсткие и нелепые версии.
Кима закрылась в себе и перестала выходить из дома. Впервые оказалось кстати то, что он находился на окраине селения и соседей у них не было. Сначала она вернулась к рисованию, а затем начала писать стихотворения. Делала она это втайне от Маиса, не желая, чтобы он заглядывал в её изувеченную душу. Она не нуждалась ни в любви, ни в ласке, ни во внимании, что он явно видел и понимал, поэтому не трогал.
В один из дней она сидела в зале за столом и писала очередное стихотворение. Маис был на рыбалке, на которую ушёл ранним утром, поэтому ей никто не мешал. Она написала несколько строк и задумалась над написанным. Затем налила себе молока и, сделав пару глотков, перечитала строки свежим взглядом:
Лучезарная зарница
Загоралась и вставала.
Одинокую волчицу
Чья-то сила подгоняла
За тобою.
Она задумалась, осматривая свои руки. Затем сжала их в кулаки и вздохнула.
Я, бегущая с волками,
Снова силу сознавала
За собою.
В раздумьях она прошла по залу, держа в руках чашку с молоком и по чуть-чуть попивая его. Она вспомнила благословение Афродиты, полученное ею в пять лет, первую встречу с Ликой, недавний сон с тремя гостями с Олимпа. Прокрутив это в голове, она написала последние четыре строки:
Я, бегущая на лапах,
Понимала, что навеки
Стала богочеловеком
Та, что рядышком бежала.
Кима поставила точку и почувствовала облегчение – ещё одно стихотворение написано. Она прошла к кухне, чтобы в рукомойнике помыть чашку от молока, и услышала, как домой вернулся Маис. В коридоре он оставил мешки с пойманной рыбой и сетью и прошёл в зал. Она тут же забежала за ним и забрала со стола свой пергамент.
– О, ты стихи начала писать? Что пишешь? – проследил за её действиями Маис. – «Собака лает – ветер носит, караван вдали идёт. Кима в нынешнюю осень этот караван ведёт»?
– Сам придумал или подсказал кто? – огрызнулась девушка.
– Навеяло только что, но я не поэт.
– Это заметно, – процедила она и убежала с пергаментом в комнату.